тели. -
Но вы не  обязаны здесь умирать. Лайонстон  дала нам полномочия  сделать вам
предложение. Сдавайтесь, и вам будет сохранена жизнь. Наши ученые смогут вас
изучать с большой для себя пользой.
     -  Пошли  их  к  дьяволу,  Дезсталкер,  -  сказала  Хэйзел.  -  Матушка
воспитывала меня не для судьбы лабораторной крысы.  Чтобы они  подвергли нас
вивисекции при  первой  же  возможности?  Или запустили  нам  в мозги  своих
мнемотехников, Чтобы нас перетянули на их сторону? Не надо нам такого, Оуэн.
     -  Наши  сенсоры показывают, что  вы  тяжело ранены,  а  ваша  спутница
умирает, - продолжал усиленный голос. -  Мы можем спасти вас обоих. На борту
"Дерзкого"  есть  регенератор.  Ей  не обязательно  умирать,  Дезсталкер,  и
решение зависит от вас.
     - Оуэн! - хрипло сказала Хэйзел.
     - Извини,  Хэйзел, - ответил Оуэн. - Я не готов к тому, чтобы умерли мы
оба. - Он взглянул вверх на гравибаржи и отбросил меч в сторону. - Я сдаюсь.
Приходите  и берите  нас.  Только  поторопитесь,  ей  вряд ли отпущено много
времени.
     - Идиот, - сказала Хэйзел.
     Он посмотрел на нее и улыбнулся с сожалением:
     -  Всегда  им становлюсь, когда дело  касается тебя. Хэйзел  попыталась
дотянуться  до пистолета, но пальцы не  слушались. Оуэн сел  рядом и слушал,
как она  его проклинала, пока не  пришли  имперские солдаты брать их обоих в
плен.

     Возле центра  Мистпорта, где от  горящих домов  было светло,  как днем,
Молодой  Джек Рэндом, Джон Сильвер и  предводительствуемые  ими силы сковали
Войска  Империи.  Жаркий воздух был полон дымом,  летали хлопья сажи,  а рев
пожара почти заглушал рев двигателей гравибарж и победный вой Легиона. Улицы
были охвачены боем от края до края, и бой выливался  в ближайшие переулки  и
тупики.  Утоптанный  снег превратился  в  кровавую слякоть, и трупы валялись
повсюду. Пулевое оружие Дезсталкера  доказало свою  эффективность  в ближнем
бою, но  все равно весы сражения качались то в одну,  то в другую сторону, и
ни  одна сторона  не могла получить  решающего преимущества. Сталь ударяла о
сталь, бойцы бились лицом к лицу в тесноте толпы. В такой сече не было места
ни  стратегии, ни тактике, ни работе ног - только монотонная  тяжелая работа
грубой силы и выносливости.
     Молодой Джек  Рэндом был  в самой гуще боя,  его фигура возвышалась над
толпой, огромная, как памятник,  и столь же с  виду несокрушимая. Его боевой
клич,  громкий, триумфальный и наступательный, перекрывал грохот  боя,  и  у
каждого  его  сторонника удваивались силы, когда  он  слышал этот клич.  Меч
Рэндома  неуклонно  поднимался  и падал, прорубая  путь  в рядах врагов к их
командирам, и его нельзя было ни замедлить, ни отклонить с пути. Храбрость и
решительность  вождя вдохновляли повстанцев на еще  более  отчаянные усилия,
заставляя бросаться в горячку боя, плюя на собственную жизнь.
     И тут же, в середине боя, был и Джон Сильвер. Его одежда была пропитана
кровью - кровью  чужой и кровью из собственных несчитанных ран, но рука  его
твердо держала  меч, и он  неуклонно  двигался  вперед.  Он  был выше боли и
усталости,  и вела его простая невозможность  лечь  и умереть,  пока он  еще
нужен.
     И медленно, шаг за шагом, теснили повстанцы Войска Империи,  отбивая их
от  сердца   города.  Вторжение  натолкнулось  на   неуклонное,  непобедимое
сопротивление и об него разбилось. Над бойней раздавались боевые кличи сотен
плачет и культур, сливаясь в леденящий душу рев ярости, решимости и гнева, и
силам вторжения на это ответить  было нечем. Кое-где десантники обращались в
бегство, рискуя быть застреленными  собственными офицерами, а те лихорадочно
кричали в свои  коммуникаторы, выпрашивая подкреплений или приказа на отход.
Вместо этого  пришел приказ  держаться до конца. Гравибаржи уже  на подходе.
Все, которые есть.

     Глухонемой грабитель  Кот сидел на чьем-то  остывающем  трупе, глядя на
то,  что  осталось от  таверны  "Терновник". Сквозь  дым и туман просвечивал
обгорелый каркас, местами еще тлеющий. И больше ничего не осталось от места,
которое Кот считал своим домом. И никаких следов Сайдер тоже не было. Вскоре
Кот встанет и пойдет в развалины  и будет  рассматривать тела - нет ли среди
них  ее,  но для этого он  еще  не  собрался с духом. Без  Сайдер он жить не
будет. Она  была его любовью, единственной любовью, которая давала его жизни
смысл и цель. Нет,  ее там быть не  может. Ее интуиция  всегда говорила  ей,
когда пора  делать ноги,  пусть даже всем вокруг казалось, что все хорошо. И
все равно мысль о том, чтобы перевернуть какой-то почерневший труп и увидеть
на  обугленных пальцах ее  кольца,  была невыносимой.  И  потому Кот  сидел,
глядя,  как  догорает  в  чаду  и  дыму  "Терновник",  и ждал, пока  очнется
инвестигатор Топаз.
     Сюда он принес ее по  крышам - он знал, что там  его  не окликнут и  не
остановят. Никто не знал крыш так,  как он. Его не отвлекал  шум битвы  и не
оглушал  рев Легиона, потому что он  ничего этого не слышал. И  он был занят
только  одним:  доставить  инвестигатора туда, где безопасно.  Для  него  же
безопасное место  всегда означало только таверну "Терновник". И пока он шел,
а тело Топаз становилось на его плече все  тяжелее и тяжелее, он утешал себя
мыслью, что  Сайдер будет знать, что делать  с Топаз  и с переходом  Мэри на
другую  сторону.  А теперь  таверна  сгорела, Сайдер нигде не  было, и он не
знал, что делать дальше.
     Он  почувствовал, что  Топаз заворочалась, и помог ей  сесть. На  то же
самое мертвое  тело - это все-таки получше, чем в грязь и слякоть улицы. Она
держалась за  голову, а губы ее шевелились, но для Кота в этих  движениях не
было  смысла. По губам  он читать  умел,  но  стоны  и  вопли для него  были
загадкой.  Но наконец  она повернулась к нему, и ее  темные  глаза  смотрели
пристально.  Она спросила, где  они,  и он  объяснил азбукой  глухонемых, но
Топаз  ее не понимала. Тогда  он  показал  на табличку с названием  улицы, и
Топаз кивнула. Он еще хотел сказать, что случилось с Мэри, но  не знал, как.
Топаз  поднялась на ноги, качнувшись лишь слегка и на мгновение,  кивнула  в
благодарность Коту и  исчезла в тумане. Труп под ним почти остыл и сидеть на
нем стало неприятно, и потому Кот встал. Сайдер не могла умереть - в этом он
был  уверен. Значит, надо встать и пойти ее искать.  А  если по дороге можно
будет еще пару раз стукнуть по войскам вторжения, тем лучше. Кот повернулся,
вскарабкался по стене и снова ушел на крыши.

     На борту "Дерзкого" Оуэн и Хэйзел были  приведены в цепях на лицезрение
Легиона, плавающего в баке. Тут  же  был  и инвестигатор Разор вместе с Мэри
Горячкой  - для того чтобы они хорошо себя  вели, и капитан Барток,  который
хотел видеть их лица, когда они поймут, что им ни  за что не выстоять против
такой  силы,   как  Легион.  Единственным  предметом  в  зале  был  огромный
стеклянный  бак, увешанный  проводами  и  незнакомой техникой. Легион  мирно
плавал в густой желтой жидкости  - огромная, распухающая мясистая масса  без
формы  и  вида. Мозги тысяч  мертвых  эсперов, сшитых  техникой  пришельцев,
управляемых  или  по  крайней мере  подавляемых  совокупным  разумом  червей
Червемастера. Вонь  стояла  страшная, и Оуэн  сморщился, разглядывая бак. Он
попытался сделать шаг вперед, чтобы рассмотреть получше, но Разор дернул его
назад  за цепь. Оуэн  чуть не  упал и  выругался по адресу  Разора. Тот,  не
изменившись  в  лице, ударил  его по почкам.  Оуэн  снова  чуть не  упал, но
удержался на ногах.
     Империя  сдержала свое слово. Они поместили Хэйзел в регенератор, и она
вышла оттуда исцеленной от всех ран, но машина ничего не могла сделать с той
духовной опустошенностью, которую испытывали Оуэн и Хэйзел после  контакта с
ментальной силой, которая спасла  им жизнь. И физически они оба  были слабы,
как котята. Тем не менее Барток отобрал у них оружие и  навесил на них такой
груз  цепей, что  они едва стояли. Они  хотели  даже  снять хэйденскую  руку
Оуэна,  но  не знали, как это сделать. Была  мысль ее  отрезать  - просто на
всякий  случай,  но  Барток  очень  уж  хотел  поскорее  похвастаться  своим
секретным оружием. А руку отрезать можно будет и потом.
     На Мэри  Горячке цепей  не  было. Кодовые слова в  ее мозгу держали  ее
крепче  любых материальных  оков.  С  момента прибытия  на  "Дерзкий" она не
сказала  и десятка слов. Оуэн  и, Хэйзел  пытались  с  ней  говорить, но она
реагировала только на приказы Империи. Сейчас она тупо смотрела на бак, явно
не тронутая ни его видом, ни запахом.
     - Итак,  - сказал капитан Барток, обращаясь к Оуэну  и Хэйзел, - что вы
думаете об этом прелестном создании? Оуэн фыркнул:
     - Выглядит, будто у  Бога  случился  понос. И пахнет  так же. Вы вообще
слыхали о кондиционировании воздуха?
     Разор снова его ударил, и  Оуэн опять чуть не упал. Хэйзел пнула Разора
в колено - большего  ей не позволяли цепи.  Инвестигатор ударил  ее по лицу,
окровавив  рот и нос.  Оуэн и Хэйзел  прислонились друг  к  другу,  глядя на
Разора  в бессильной злобе.  Он не улыбался - в этом  не было необходимости.
Мэри бесстрастно смотрела, и на  ее лице  не отражалось ничего.  Контрольные
слова  гудели в ее  мозгу, как рой  рассерженных пчел,  но какая-то ее малая
часть сохранила способность мыслить. Она скрывала это так глубоко, что этого
не  мог обнаружить даже другой эспер. Она будто очень издали видела, как она
ударяет Топаз - бессильная пленница в собственном теле. Теперь  она считала,
что Топаз погибла  -  иначе  бы ее  тоже сюда доставили. Она, Мэри,  которая
поклялась больше никогда  не убивать, убила своего  лучшего друга. Эта мысль
оглушала гневом и ужасом, но Мэри держала ее  в глубокой тайне, и на лице ее
ничего  не  отражалось.  Барток взял  ее  за руку и подвел  к  баку. Она  не
сопротивлялась.
     -  Привет,  Легион!  - сказал Барток.  - Я тут привел кое-кого  с тобой
познакомиться. Это Мэри Горячка.  Сирена и очень возможно  -  самый  сильный
эспер Империи. Здравствуй, Мэри,   - на много  голосов произнес Легион. Оуэн
хмыкнул, когда в голове  зазвенел этот ужасный хор, густой и едкий, как вонь
гниющих плодов. Хэйзел затрясла головой, будто пытаясь прогнать эти  голоса.
Мэри не отреагировала. Легион говорил сразу многими голосами, мужские голоса
и женские, молодые и старые, живые и мертвые
     сливались  в  адской  гармонии.  И  еле  слышно, фоном, звучали  тысячи
беспомощно стонущих голосов, обреченных рукотворному живому Аду.
     Как я  рад видеть  тебя, Мэри, -  говорил Легион. - Они  вырежут мозг у
тебя из  головы и  сделают его частью меня. Вся твоя сила,  все  твои  песни
станут моими. И я  найду им хорошее применение  на улицах Мистпорта. Они уже
трясутся и ежатся от моего голоса, но с твоими песнями я сокрушу их головы и
запущу в их души свои липкие пальцы. Они будут танцевать под мою музыку  или
умирать страшной смертью.
     - Ну? - сказал Барток. - Говори с Легионом, Мэри.
     Кто со мной говорит? - медленно произнесла Мэри. - Мозги или черви?
     - Скоро узнаешь.
     - Зачем ты мучаешь и убиваешь эсперов? Они ведь такие же, как ты.
     -Потому что мне это  нравится.  И потому что я  это могу.  Я  совсем не
такой, как они.  Подобного  мне  никогда не  было. Нет предела размерам,  до
которых  я могу вырасти, нет предела мощи, которую я могу обрести. Имя мне -
Легион.  Я  обширен. Во мне многие.  Когда-нибудь все эсперы  станут  частью
меня, и не вечно буду я пребывать в этом баке. Однажды я стану свободным,  и
горе человечеству. Горе всему живому.
     Мэри  Горячка   увидела   мысленным  взором  свое  будущее  и   будущее
человечества,  и  в  ней вскипели  отчаяние и гнев,  сметая цепи, наложенные
имперским программированием.  В  ней  запылала  новая сила,  дикая и мощная,
будто в этом зале явилось вдруг нечто чудесное, яркое, сияющее, совершенное,
и средоточием его была  Мэри. Матер Мунди, Мать Всех Душ Наших. На лице Мэри
отразился экстаз, глаза ее засияли, как два солнца.
     Разор немедленно отреагировал на новую  угрозу, и  меч  оказался  в его
руке  немедленно, но невидимая сила подняла его и  отбросила  в сторону, как
докучливое насекомое. Легион  в  баке заколебался волнами, пораженный  самой
силой  той мощи, которая  возникала  в зале.  Матер Мунди  распростерла свою
силу, и все эсперы Мистпорта вдруг втянулись в ее единую цель. Тысячи умов в
этот  миг  слились   и   стали  единым  целым,  направляемым   Матер  Мунди,
сосредоточенной  в  Мэри  Горячке. Она обернула  к Легиону свой непреклонный
взгляд, и Легион испугался.
     Пси-энергия затрещала в воздухе, разливаясь по всем отсекам и коридорам
"Дерзкого". Выли от  перегрузки и  взрывались  машины,  сбоили и отключались
компьютеры, и  члены  команды по всему кораблю падали на колени, хватаясь за
головы,  где  бушевали  незнакомые мысли.  Это  был хаос, это был  бедлам, и
капитан Барток в зале вскрикнул, увидев это. Внизу, на планете, в Мистпорте,
все внезапно остановилось. Пси-энергия билась в воздухе, как гнев Господень,
и захватчики падали на землю  без чувств; их разумы  отключались навек, не в
силах смотреть в лицо Матер Мунди. Неподвижные и не  видящие, стояли  эсперы
Мистпорта,  захваченные  этим  гештальмом. Они  слились вместе в  ментальной
плоскости, сфокусированные  в единый  разум  и единую  волю,  борясь с мощью
того, что носило имя Легион. Но всех тысяч объединенных мятежных эсперов все
равно  было мало.  Легион и Матер Мунди сошлись лицом к лицу, каждый пытался
уничтожить противника, и никто не мог взять верх. Силы были равны. Пат.
     Стоящие рядом  Оуэн и Хэйзел,  забытые  в этих взрывах  энергии,  вдруг
почувствовали,  что  оживают.  Что-то  внутри  них   поглощало  пси-энергию,
свободно  льющуюся по кораблю. Они снова были сильны и здоровы, и  цепи их с
треском спались, клацая звеньями  по полу. Оуэн повернулся к Разору, но того
уже не было. Хэйзел посмотрела на капитана Бартока, но он стоял неподвижно и
беспомощно,  застыв  на  месте,  как  статуя.  Кто-то  не  хотел,  чтобы  он
вмешивался.
     Разумы Оуэна и Хэйзел соприкоснулись, каким-то инстинктом вытащенные на
другой уровень реальности, и  там они увидели борьбу  Легиона с Матер Мунди.
Две огромные  армии  слитых воедино воль стояли друг против друга, скованные
битвой,  в которой для  каждого из них  было  лишь  два  исхода: победа  или
безумие.  Легион  явно  был  меньшей  силой  из  двух, но он  был  ничем  не
ограничен,  а  Матер  Мунди  действовала  через  Мэри  Горячку, которая дала
торжественный обет никогда больше не убивать.
     Оуэн и Хэйзел сосредоточились. На заднем плане, не замечаемые ни  одной
из  сторон,  вопили о свободе тысячи  голосов. Тысячи мертвых  эсперов,  чьи
мозги были помещены в Легион  под  контроль  мыслечервей.  Оуэн  придвинулся
ближе:
     Вы должны  вырваться на  волю,  - сказал  он голосом,  который  не  был
голосом. - Империя вашей силой убивает таких же, как вы.
     Мы знаем, - ответила толпа шепчущих голосов. - Но мы ничего не можем. У
нас в мозгу черви. Техника Легиона дает им над нами власть. Освободи нас!
     Мы не можем, - сказала Хэйзел. -  Вы мертвы. Вам вырезали мозги, а тела
выбросили. Вы только призраки в машине.
     Раздались  вопли и вой отчаяния и плач тысяч  душ,  у которых  не  было
глаз, чтобы плакать.
     Что же нам делать? Что же нам делать?
     Только одно вам осталось, - сказал Оуэн Дезсталкер. - Вы должны кончить
умирать. Легион никогда не даст  вам свободы,  никогда не  даст вам мира. Вы
слышали его.  Он хочет убить все живое или включить его в себя.  Подумайте о
миллионах, пойманных и страдающих в когтях Легиона - как вы.
     Мы не хотим умирать!
     Никто  не хочет, - сказала Хэйзел.  - Но иногда бывает, что нет выбора,
если все, для чего ты жил, хоть что-нибудь значит.
     Вас ничто  не  остановит, - добавил Оуэн. - Но хотите ли вы  вечно жить
рабами Легиона? Перестаньте  драться за  жизнь, дайте себе умереть.  И пусть
Легион умрет вместе с вами.
     Может быть, в этот момент разумы тысяч эсперов вспомнили, кем они были,
вспомнили,  во  что  верили и за что дрались.  За  что  умерли  бы,  если бы
пришлось.  Может  быть,  они  просто устали от ментального рабства  и хотели
наконец получить отдых. Может быть, в этот момент они были  просто  храбрыми
людьми, решившими сделать то, что надо. Но какова бы ни была причина, мозги,
которые составляли Легион, перестали цепляться за жизнь и дали себе умереть.
Вспыхнула в ментальной  плоскости ослепительная вспышка света -  это  тысячи
мужчин и женщин вырвались на свободу к последней награде. А за ними осталась
лишь темная масса, похожая на раковую опухоль, и она извивалась и  корчилась
- мыслечерви Червемастера. Матер Мунди раздавила их, и они с воплем умерли.

     Инвестигатор Разор смотрел с мостика "Дерзкого", как умирает Легион. На
всех  мониторах  жизненные показатели  Легиона упали  до  нуля.  Без  всякой
видимой причины огромная масса в  стеклянном баке  стала трупом. Дезсталкер,
черт  бы его  побрал.  Разор повернулся к  другим консолям. Половина техники
мостика не работала, а та, что работала, сообщала только плохие вести. Почти
весь  экипаж  мостика впал в ступор, а  от остальных толку  было  не больше.
Разор схватил  за шиворот старшего помощника и тряс  его до  тех пор, пока у
того в глазах не появилось подобие смысла.
     -  В отсутствие  капитана Бартока я принимаю ответственность за корабль
на  себя, - медленно произнес Разор,  подчеркивая  каждое слово. - Направить
всех, у  кого есть  оружие,  в  отсек Легиона. Перебить  все,  что  там есть
живого.
     - Мы уже пытались, сэр, - ответил старший  помощник. -  никто не  может
даже подойти к трюму. Там что-то... мешает.
     Разор задумался.  Команда  на мостике  зашевелилась и стала приходить в
чувство.  Теперь,  когда  Легион  мертв,  выжившие  эсперы Мистпорта  быстро
восстановят  силы.  И  расплата  будет очень тяжелой.  Они раздавят наземные
силы, а потом обратят внимание на "Дерзкий".
     -  Питание  на   все  системы,  -   очень  спокойно  сказал   Разор.  -
Приготовиться выжечь Мистпорт. - Сэр! - возразил старший  помощник. - Там на
поверхности наши люди, сэр!
     - Раз  Легион  не работает,  их можно  уже  считать мертвецами.  У  нас
приказ: вернуть  Мист под власть  Империи.  Если это  значит превратить  всю
планету в большой  погребальный  костер,  то это  я и сделаю.  Включить  все
дезинтеграторные пушки. По моей команде открыть огонь. И не останавливаться,
пока на этой жалкой планете останется хоть искорка жизни.
     И  в  этот  момент  погас  свет.  Минута  полной  темноты, и  аварийное
освещение залило  мостик  кровавым  отсветом.  Старший  помощник  бросился к
приборам, а когда он поднял глаза, из них выплескивался страх.
     - Все главные системы отключились, сэр. Практически все, кроме базового
жизнеобеспечения.  Их  отключила...  какая-то   неизвестная  сила,  сэр.  Мы
беспомощны.
     Инвестигатор Разор сел в  кресло командира и  стал думать, как он будет
докладывать об этом императрице.

     Все было  тихо и спокойно в  зале, где стоял бак с Легионом.  Исчезли и
Легион, и Матер Мунди, не было больше  их подавляющего присутствия. Огромная
мясистая масса оседала на дно бака. Оуэн и  Хэйзел стояли рядом,  привыкая к
возвращению каждый в себя. Мэри Горячка, снова  ставшая собой, наклонилась к
капитану Бартоку, который сидел на полу, глядя в никуда.
     - Не беспокойся,  я уже проверил, - сказал  Оуэн. - Там никого дома  не
осталось. То, что ему пришлось увидеть, он не вынес.
     - Черт! - выругалась Хэйзел. - Я уже предвкушала, как я его убью.
     - Убийства окончились, - сказала Мэри, выпрямляясь. - Поехали домой.
     - С  удовольствием,  - согласился Оуэн. - Сейчас  я посмотрю,  где  тут
можно реквизировать  спасательный  бот.  Я  так думаю,  что  вряд  ли  тут у
кого-нибудь возникнет желание отказать нам в нашей просьбе.
     Они вышли