то глупо,- сказала она.- Каждый из нас ведет себя так, словно другой - отродье дьявола. У нас нет времени для перебранок: и мои и твои люди идут по курсу, который грозит трагическим столкновением.
     Ларк думал о том же, хотя ее мрачный испуг показался ему чрезмерным. Линг откровенно посмотрела ему в глаза, как будто хотела наверстать упущенное время.
     - Я бы сказал, что столкновение уже произошло,- заметил он.
     Поджав губы, она кивнула.
     - Верно. Но несправедливо обвинять всю вашу Общину за действия меньшинства, которое не получало одобрения или...
     Он коротко горько рассмеялся.
     - Даже пытаясь быть искренней, ты остаешься снисходительной, Линг.
     Она несколько мгновений смотрела на него, потом кивнула.
     - Ладно. В сущности, ваши мудрецы фактически - постфактум - санкционировали нападение фанатиков, захватив нас в плен и угрожая шантажом. Справедливо будет сказать, что мы уже...
     - В состоянии войны. Верно, дорогая бывшая нанимательница. Но ты обошла наш casus belli.- Ларк понимал, что его грамматика может хромать, но ему хотелось показать, что даже дикарь может ввернуть латинское выражение.- Мы боремся за свою жизнь. И теперь мы знаем, что ротены с самого начала замыслили геноцид.
     Линг посмотрела мимо него туда, где врач г'кек извлекал все большее количество жидкости из дыхательных щелей квуэна, который без сознания лежал в глубине убежища. Она несколько месяцев работала рядом с Утеном, оценивая местные образцы с точки зрения возможного Возвышения. Болезнь серого квуэна не абстракция.
     - Поверь мне, Ларк, я ничего не знаю об этой болезни. Не знаю и о том трюке, который предположительно сыграли ротены, пытаясь действовать через ваше Яйцо.
     - Предположительно? Ты полагаешь, у нас есть технология, способная на подобное? По-твоему, это обман?
     Линг вздохнула.
     - Я не отказываюсь полностью от этой идеи. С самого начала вы, джиджоанцы, играли на наших предположениях. На нашей готовности принимать вас за невежественных варваров. Нам потребовались недели, чтобы узнать, что вы все еще владеете грамотностью. И только в последнее время мы поняли, что у вас есть сотни, может, даже тысячи книг!
     Прежде чем Ларк понял, как много выдает его выражение, на его лице появилась ироническая улыбка.
     - Больше? Гораздо больше?- Линг недоверчиво смотрела на него.- Но где они? Клянусь бородой фон Даника, где они?
     Ларк отставил еду, к которой почти не притронулся. Протянул руку к своему рюкзаку и достал толстый, переплетенный в кожу том.
     - Не могу сказать, сколько раз я хотел показать тебе это. Теперь, вероятно, это уже не имеет значения.
     Жестом, который Ларк оценил, Линг вначале вытерла руки и только потом взяла книгу и принялась осторожно переворачивать страницы. Ларк скоро понял, что то, что казалось ему почтением, на самом деле было неопытностью. У Линг просто не было практики в пользовании бумажными книгами.

     Вероятно, она раньше видела их только в музеях.
     Мелкий шрифт чередовался с литографированными иллюстрациями. Линг восклицала, разглядывая плоские неподвижные изображения. Многие из нарисованных здесь видов проходили и через исследовательскую лабораторию даников, где много месяцев она и Ларк вместе искали животных, нужных хозяевам ротенам.
     - Насколько стар этот текст? Вы нашли его здесь, среди этих развалин?- Линг указала на предметы, сохраненные мульк-пауком, реликты давно улетевших буйуров, запечатанные в янтарные коконы.
     Ларк застонал.
     - Ты по-прежнему это делаешь, Линг. Во имя Ифни! Книга написана на англике!
     Она энергично кивнула.
     - Конечно. Ты прав. Но тогда кто...
     Ларк наклонился и раскрыл титульную страницу.

НЕЗАВИСИМОЕ ФИЛОГЕНЕТИЧЕСКОЕ ОПИСАНИЕ ЭКОЛОГИЧЕСКИХ СИСТЕМ СКЛОНА НА ДЖИДЖО

     - Это первая часть. Часть вторая состоит преимущественно из набросков. Я сомневался, что мы доживем до окончания третьего тома, поэтому оставил пустыни, моря и тундру кому-то другому.
     Линг смотрела на страницу, проводила пальцами по двум строкам, набранным мелким шрифтом под названием. Потом посмотрела на Ларка и перевела взгляд на умирающего квуэна.
     - Верно,- сказал он.- Ты живешь в одной палатке с обоими авторами. И поскольку я дарю тебе этот экземпляр, у тебя есть редкая возможность. Хочешь получить автографы обоих авторов? Вероятно, ты последняя, у кого есть такая возможность.
     Но его горький сарказм пропал зря. Она явно не поняла слово ?автограф?. Во всяком случае, снисходительного захват чика-чужака тут же сменила Линг-исследователь. Перелистывая книгу, она что-то бормотала, читая каждую главу.
     - Это принесло бы огромную пользу во время нашего исследования!
     - Поэтому я и не показывал его тебе.
     Линг ответила коротким кивком. Учитывая их несогласие по поводу справедливости генного грабежа, его отношение вполне понятно.
     Наконец она закрыла том, погладила переплет.
     - Этот подарок - для меня большая честь. Это достижение. Не могу даже представить себе, какие усилия потребовались, чтобы создать это - в таких обстоятельствах и только вами двумя.
     - С помощью других и стоя на плечах предшественников. Так создается наука. Предполагается, что каждое поколение знает больше, добавляет нечто к тому, что знали предшественники.
     Он замолчал, осознав, что говорит.
     Прогресс? Но это ересь Сары. А не моя!
     Но почему мне так горько? Что с того, что эпидемия может уничтожить все разумные существа на Джиджо? Разве совсем недавно это не казалось тебе благословением? Разве это не идеальный способ быстро покончить с существованием незаконной колонии? С пагубным вторжением, которое никогда не должно было произойти?
     За время болезни Утена Ларк кое-что понял - смерть может отвлеченно казаться желательной, но совсем другое дело, когда она подходит к тебе и касается тебя лично.
     Если бы выжил еретик Харуллен, возможно, он помог бы Ларку держаться за свою веру в галактический закон, который по важным основаниям запрещает поселения на невозделанных мирах. Нашей целью было искупление эгоистического греха предков. Мы должны были помочь Джиджо избавиться от заражения.
     Но Харуллен погиб, разрезанный на куски роботом ротенов, и теперь Ларк охвачен сомнениями.

     Я предпочел бы, чтобы была права Сара. Если бы я только увидел в этом благородство. Что-то такое, что стоит выдержать. Ради чего стоит бороться.
     На самом деле я не хочу умирать.
     Линг снова принялась просматривать руководство. Лучше всякого другого она была способна оценить труд, которому они с Утеном посвятили большую часть своей взрослой жизни. Ее профессиональная оценка помогла преодолеть разделявшую их пропасть.
     - Хотела бы я подарить тебе что-нибудь равноценное,- сказала она, снова встретившись с его взглядом.
     Ларк задумался.
     - Ты серьезно этого хочешь?
     - Конечно.
     - Хорошо, тогда подожди. Я сейчас вернусь.
     В глубине убежища врач г'кек жестом глазных стебельков показал, что положение Утена не изменилось. Хорошая новость, так как до сих пор все перемены были к худшему. Ларк погладил хитиновый панцирь друга; ему хотелось, чтобы и в своем беспамятстве Утен почувствовал его поддержку.
     - По моей вине ты подцепил эту заразу, старый друг. Я заставил тебя пойти с собой в развалины станции поискать секреты чужаков.- Он вздохнул.- Не могу загладить свою вину. Но то, что у тебя в мешке, может помочь другим.
     Он взял сумку Утена и отнес ее к Линг. Порывшись, отыскал несколько плоских, прохладных на ощупь предметов.
     - Мы нашли кое-что, и ты можешь помочь мне прочесть это. Если серьезно хочешь выполнить свое обещание.
     Он вложил ей в руку один из плоских ромбов, светло-коричневый и гладкий, как стекло, со спиральной эмблемой на поверхности.
     Линг несколько дуров смотрела на ромб. А когда подняла голову, у нее появилось какое-то новое выражение. Неужели уважение к тому способу, с помощью которого он загнал ее в УГОЛ? Использовал единственное общее их качество - сильнейшее чувство чести?
     Впервые с момента их встречи Линг словно признала, что имеет дело с равным.

АСКС

     Успокойтесь, мои кольца. Никто не может заставить вас против воли гладить воск.
     Как треки, каждый из нас полностью независим, волен не пробуждать невыносимые воспоминания, пока не готов к этому.
     Пусть воск еще немного остынет,- требует большинство колец,- прежде чем мы решимся посмотреть на него.
     Пусть самый недавний ужас подождет.
     Но наше второе кольцо мысли возражает. Оно настаивает: мы/я не должны больше оттягивать встречу с ужасной новостью о прибытии на Джиджо джофуров, наших страшных родичей.
     Наше второе кольцо мысли напоминает нам загадку солипсизма - ту самую головоломку, которая заставила наших основателей бежать из Пяти Галактик.

     Солипсизм. Миф о ?я?, имеющем первостепенное значение.
     На том или ином уровне развития все смертные существа рано или поздно проходят через эту концепцию. Индивид может воспринимать других зрением, осязанием или эмпатией и все же считать их собственным вымыслом или автоматами. Карикатурами, не имеющими значения.
     При солипсизме мир существует только для индивида.
     Если рассмотреть эту концепцию беспристрастно, она кажется безумной. Особенно для треки, потому что ни один из нас не в состоянии преуспевать или мыслить в одиночестве. Но для честолюбивых созданий эготизм может оказаться полезен, заставляя их целеустремленно добиваться успеха.
     Безумие кажется необходимым для достижения ?величия?.

     Земные мудрецы знакомы с этим парадоксом по своей длительной изоляции. Невежественные и одинокие, земляне переживали одно странное суеверие за другим, фанатично испытывая концепции, на которые возвышенное существо не затратит и дура. Согласно сказаниям волчат, люди непрерывно боролись со своим всепоглощающим эго.
     Некоторые пытались подавить эготизм, найти отвлечение от него. Другие свои личные амбиции вкладывали в нечто большое: в семью, в религию, в лидера.
     Позже они прошли через фазу, когда индивидуализм превозносился как высшая добродетель. Люди учили свою молодежь раздувать эго за пределы естественных границ или пределов. В архиве Библоса есть труды, созданные в эту эру эго, и в них на каждой странице пылает праведный, самодовольный гнев.
     Наконец, непосредственно перед контактом, сформировалась новая концепция.
     В некоторых текстах для ее описания используется слово ?зрелость?.

     Мы, треки, только что возвышенные из печальных болот своей родины, казались в безопасности от достижения величия, какими бы умениями и искусствами ни наделили кольца наши патроны, благословенные поа. О, нам было приятно соединяться в высоких мудрых грудах. Собирать ученый воск и летать меж звездами. Но к раздражению наших патронов, нас никогда не привлекало соперничество кланов и фракций, которое разрывает Пять Галактик. Нам всегда казались нелепыми фанатизм и лихорадочное честолюбие.
     Тогда поа пригласили специалистов. Оайлие.
     Оайлие в своей мудрости пожалели нас. Они наделили нас орудием достижений. Способом стать великими, Оайлие дали нам новые кольца.
     Кольца власти.
     Кольца эгоистической славы.
     Кольца, которые превратили простых треки в джофуров.
     Слишком поздно и мы, и наши патроны поа усвоили урок - всякое честолюбие имеет свою цену.

***

     Мы бежали, не правда ли, мои кольца?
     Некоторым треки чудом удалось сбросить ?дар? оайлие и спастись.
     От тех дней уцелело лишь несколько восковых запоминающих кристаллов-ячеек. Воспоминаний, пронизанных ужасом перед тем, во что мы превращались.
     В то время наши предки не видели иного выхода, кроме бегства.
     И однако угрызения совести пронизывают наш сердечник
     Существовал ли иной путь?
     Могли ли мы остаться и каким-то образом приручить эти ужасные новые кольца? Теперь исход предков кажется нам тщетным, не был ли он также и ошибочным?
     Став высоким мудрецом, этот треки Аскс много думал над земными книгами, изучал одинокую длительную борьбу землян - непрерывную ожесточенную кампанию, направленную на подавление собственной глубоко солипсической природы Эта борьба была в самом разгаре, когда люди вышли из земной колыбели и вступили в контакт с галактической цивилизацией.
     Асксу в своих исследованиях не удалось прийти к окончательному заключению, однако я/мы отыскал мучительные намеки.
     Похоже, что фундаментальным необходимым ингредиентом является совесть.

     Да, мои кольца?
     Что ж, очень хорошо. Второе кольцо мысли переубедило большинство.
     Мы/я снова обратимся к раскаленно-ужасному восковому следу недавних воспоминаний.

     Блестящие конусы смотрели на смущенных зрителей, толпившихся на искалеченной поляне. С высокого балкона в огромном борту корабля-горы полированные груды жирных ко леи роскошно капали, разглядывая толпившихся внизу дикарей - нас, ошеломленных членов шести изгнанных рас.
     Меняющиеся цвета пробегали по их пухлым торам - следы быстрых споров. Даже на таком большом расстоянии я/мы чувствовал противоречия, разделяющие великих джофуров. Они спорили. Решали нашу судьбу.

     Наши капающие мысли-потоки застывают, события прерываются.
     Уже близко.
     Мы очень близки к самым последним событиям. К настоящему.
     Вы чувствуете его, мои кольца? Тот момент, когда наши великие родичи перестали спорить, что делать с нами? Среди этого злобного спора неожиданно возникла убедительная решимость. Командующий, могучие кольца, чья власть является верховной, уверенно принял решение.
     Какая уверенность! Какая решимость! Она обрушилась на нас даже на расстоянии в шесть полетов стрелы.
     И тут из могучего дредноута полилось нечто иное.
     Лезвия адского пламени.

ЭМЕРСОН

     Ему никогда особенно не нравились дыры. А это одновременно пугала и интриговала Эмерсона.
     Странное путешествие, поездка в деревянном фургоне, в который запряжена четверка лошадей; фургон со скрипом движется по проходу с пятнистыми стенами, который кажется бесконечно растянувшимися внутренностями. Единственное освещение исходит от слабо светящейся полоски. Полоска исчезает в обоих направлениях, впереди и сзади.
     Эта раздвоенность кажется поучительной. После прохода в отверстие на укромной лесной поляне время потеряло определенность: прошлое неясно, будущее тоже. Как вся его жизнь после того, как он вернулся в сознание в этом варварском мире, с дырой в голове и с миллионами темных промежутков там, где должны быть воспоминания.
     Эмерсон чувствует, как это место вызывает в глубине его искалеченного мозга какие-то ассоциации. Корреляции, которые вопят и воют за преградами его амнезии. Страшные воспоминания держатся на самом пороге восприятия. Тревожные картины жалкого бормочущего ужаса, которые жалят и хлещут, когда он пытается их уловить.
     Как будто кто-то охраняет их.
     Странно, но это не заставляет его отказаться от попыток проникнуть за преграды. Он слишком много времени провел в обществе боли, чтобы бояться ее. Знакомый с ее причудами и обычаями, Эмерсон считает, что теперь знает боль так же хорошо, как себя самого.
     Даже лучше.
     Как добыча, которая устала спасаться бегством, поворачивается и выслеживает преследователя, Эмерсон идет по запаху страха, ищет его источник.

     Но остальные не разделяют его чувства. Хотя лошади тяжело дышат, а их копыта стучат, все звуки в туннеле кажутся приглушенными, почти подобными смерти. Остальные путники нервно ежатся на узких сиденьях, их дыхание паром вырывается в холодный воздух.
     Взрывник Курт кажется немного менее удивленным, чем Сара и Дединджер. Старик как будто подозревал наличие подземного прохода. Но и он продолжает посматривать в разные стороны, словно пытается уловить страшные движения в окружающей тени. Даже проводницы, молчаливые женщины-всадницы, кажутся неспокойными. Должно быть, они уже бывали здесь. Но Эмерсон видит, что туннель им не нравится.
     Туннель.
     Он произносит это слово, гордо добавляя его к списку возвращенных существительных.
     Туннель.
     Некогда этот термин означал для него нечто большее, чем дыра в земле. Тогда его делом была настройка могучих машин, которые позволяют летать в черных глубинах космоса. Тогда это слово означало...
     Но другие слова не приходят в голову. Даже образы не даются, хотя, как ни странно, уравнения потоком льются из того участка мозга, который поражен меньше центра речи. Уравнения, объясняющие туннель, объясняющие абстрактным, стерильным образом. Это нечто вроде многомерной трубы, которая проходит через предательские мели гиперпространства. Но, к сожалению, формулы не позволяют вернуть к жизни воспоминания.
     В них нет предательского следа страха.

     Невредимым остается и его никогда не обманывающее ощущение направления. Эмерсон знает, что туннель с гладкими стенами должен пройти под рекой, но вода не просачивается. Туннель - удивительное создание галактической технологии, построенное так, чтобы выдержать века и эпохи - пока не наступит время демонтажа.
     На этой планете такое время давно наступило. И, когда Джиджо была объявлена невозделанной, это место должно было исчезнуть вместе с большими городами. Но кто-то недосмотрел, и машины - огромные разрушители,- и живые ядовитые озера сюда не пришли.
     И вот теперь отчаявшиеся изгнанники пользуются этим туннелем, чтобы избежать взглядов с враждебного неба, неожиданно заполнившегося кораблями.
     Деталей он по-прежнему не помнил, однако Эмерсон уже знал, что когда-то летел в космическом корабле вместе с Джиллиан, Ханнесом, Тш'т и экипажем ?Стремительного?.
     Боль, которую сопровождало мгновенное мелькание лиц после каждого имени, заставила его хмыкнуть и закрыть глаза. Лица, по которым Эмерсон тоскует и отчаянно надеется никогда не увидеть вновь. Он знает, что каким-то образом принес себя в жертву, чтобы помочь остальным улететь.
     Удался ли его план? Улетел ли ?Стремительный? от этих страшных дредноутов? Или он страдал зря?

***

     Его спутники дышат тяжело и потеют. Затхлый воздух действует на них, но для Эмерсона это всего лишь другая атмосфера. За долгие годы он дышал в разных типах атмосферы. По крайней мере здесь легкие получают кислород.
     В отличие от ветров на зеленой-зеленой планете, где теплый день убьет вас, если откажет шлем.
     Теперь он вспоминает, что его шлем действительно отказал - и в самое неподходящее время, когда он перебирался через путаницу сосущей полурастительности, отчаянно бежал к...
     Громко вскрикнули Сара и Прити, разорвав нить его мысли и заставив посмотреть, что случилось.
     На большой скорости фургон неожиданно въехал в расширившийся туннель, словно в желудок, где змея переваривает еду. Пятнистые стены исчезли в глубокой тени, и в этой тени стали смутно видны десятки громоздких предметов - трубообразные экипажи, изъеденные временем. Некоторые были погребены под каменными осыпями. Груда камней преграждала противоположный выход из подземного помещения.
     Эмерсон поднял руку и погладил пленчатое существо, которое сидело у него на лбу, легкое, как шарф или вуаль. Реук задрожал при его прикосновении, опустился и закрыл прозрачной мембраной глаза. Некоторые цвета потускнели, другие стали ярче. Древние экипажи замерцали, словно призраки, как будто он смотрит на них не через пространство, а сквозь время. Почти возможно представить себе их в движении, полных жизненной энергией, несущихся по паутине ходов, пронизывающих живую всепланетную цивилизацию.
     Всадницы, сидевшие на облучке, натянули вожжи и всматривались вперед, окруженные ореолом напряжения, видимым благодаря реуку. Пленка показала Эмерсону их нервный суеверный страх. Для них это не безвредный склеп, полный пыльных древностей, а страшное место, где рыщут фантомы. Привидения из века богов.
     Существо на лбу интересовало Эмерсона. Как этот маленький паразит передает эмоции - даже между существами, столь отличными друг от друга, как люди и треки,- и де