части. Он  вовремя  повернул  голову,
чтобы увидеть новые вспышки: это Лена и Дэйнел  стреляли  с  края  леса.
Новый взрыв, и машина снова покачнулась. На этот раз  одно  из  щупалец,
державших Двера, задрожало и безжизненно повисло.
   Это  определенно  работа  Лены.  Какая  умная  девушка,  подумал  он,
полуошеломленный  болью.   Мудрецы   выбрали   правильно.   Я   был   бы
счастливчиком, если бы все развивалось по плану...
   Но у него не было  возможности  закончить  мысль,  потому  что  робот
повернулся и зигзагами полетел над лугом, используя тело Двера  как  щит
между собой и опасностью. Двер видел,  как  Лена  встала  и  прицелилась
своим метательным снарядом, потом опустила его и покачала головой.
   - Нет! Стреляй, черт побери! - закричал он. - Не думай обо мне!
   Но поднявшийся  от  быстрого  полета  ветер  отнес  его  слова.  Лена
опустила оружие и побежала к человеку, лежавшему  на  земле  поблизости,
возле еще одного метательного снаряда. Она перевернула Озаву  и  открыла
бьющую потоком из груди кровь.
   Следующий поворот робота скрыл от  Двера  эту  страшную  сцену.  Зато
теперь Двер увидел жителей поселка:  они  в  ужасе  жались  к  земле  за
невысокой кучей мусора возле загона пленников. И таков был  их  ужас  от
зрелища битвы, что они не видели группу, прижавшуюся к  земле  за  ними.
Это была Дженин Уорли и с  ней  двенадцать  освобожденных  уров.  Бывшие
пленники держали в руках веревки и арбалеты.  Двер  молился,  чтобы  эта
часть плана Дэйнела осуществилась.
   Все или ничего, сказал Озава. Либо мы живем вместе как цивилизованные
существа, либо покончим со всем этим. Покончим сейчас, принеся как можно
больше ущерба врагу.
   Двер успел подумать об этом, как родичи  Рети  заметили  перемену  за
своими спинами.
   Учись быть мудрым...
   Но тут летающая машина обогнула изгиб реки, поселок исчез,  и  теперь
они оказались в узком проходе между лесистыми берегами и полетели прямо,
все время увеличивая скорость.
   Рети все еще кричала в  своем  седле,  просила  робота  остановиться.
Дверу, который продолжал висеть под корпусом машины, казалось, что земля
внизу сливается в одно сплошное пятно. Преодолевая ветер, он поднял руки
и ухватился за основание удерживавшего его  щупальца.  Щупальце  держало
его горизонтально  по  отношению  к  несущейся  земле.  Если  он  вырвет
щупальце, падение может убить его, но все лучше этой пытки.
   Он тянул изо  всех  сил,  но  щупальце  не  поддавалось.  Иногда  оно
сгибалось, вовремя отдергивая его от летящих навстречу камня или  ветки.
Вскоре они уже летели посредине каньона, где река прокладывает себе путь
через  пороги,  все  время  неожиданно  поворачиваясь  и  обдавая  Двера
потоками брызг. Он со стоном закрыл глаза.
   И тут же возникли видения, угрожая привести к потере сознания.
   Послушай! ругал он себя. Сейчас не время сдаваться.  Если  не  можешь
бежать, проверь, каково твое состояние. Не истечешь ли ты кровью?
   Боль  помогла  ему   сосредоточиться,   не   обращать   внимания   на
головокружение. Болело все:  от  обожженного  левого  бедра  до  укусов,
оставленных Рети на правой руке, - из них сочилась кровь. Было больно от
жестко сжимавшего щупальца, больно от многочисленных царапин на груди  и
животе. Словно кто-то всаживает в него тонкие иглы, проводя ими по всему
избитому телу.
   Он открыл глаза - и закричал, увидев зияющую  пасть,  полную  ужасных
блестящих клыков!
   - О Ифни! - застонал Двер. - О боже, о боже, о боже...
   И даже когда узнал призрак  перед  своим  лицом,  это  не  очень  ему
помогло. В этот момент и еще какое-то время Двер был способен только  на
жалкий прерывистый стон.
   Грязнолапый нур зевнул вторично, и устроился в узком промежутке между
грудью Двера и твердым корпусом робота.  Зверь  наблюдал  за  человеком,
достигшим предела выдержки. И со вздохом, полным  страсти  и  презрения,
забормотал - скорее для собственного удовольствия, а не для того,  чтобы
успокоить Двера. Вышло нечто похожее на песню хунов, которые на  корабле
поют о радостях путешествия.

Аскс

   Если  Община  выживет,  если  мы,  Шесть,  будем  существовать  и   в
последующем, происшедшее, несомненно, будет названо Битвой на Поляне.
   Битва была короткой, кровавой и тактически решающей,  не  правда  ли,
мои кольца?
   И стратегически напрасной. Короткий промежуток огня и ужаса,  который
заставил мои/наши многоцветные кольца радоваться/печалиться тому, что мы
треки.
   Печалиться, потому что эта груда колец  казалась  такой  бесполезной,
такой беспомощной  по  сравнению  со  стремительными  действиями  других
существ, которых воинственная ярость  так  быстро  вовлекает  в  кризис.
Восковые  образы  не  могут  с  такой  скоростью  создаваться  в   нашем
сердечнике - они на целые дуры отстают от событий.
   Печалиться, потому что мы не могли помочь, а могли только наблюдать и
быть свидетелями того, что происходило.
   И все же мы и радовались,  не  правда  ли,  мои  кольца?  Радовались,
потому что насилие не  заполнило  нашу  центральную  полость  обжигающим
ужасом. Не заполнило до тех пор, когда все  уже  было  кончено,  оставив
мертвецов,  как   дымящиеся   уголья,   разбросанных   по   земле.   Это
благословение,  верно,  мои  кольца?  Для  нас   "ужас"   редко   бывает
непосредственным опытом - только воспоминанием.
   Но так было не всегда. Существа, которыми  мы  были  когда-то,  когда
летали меж звездами, наводя ужас на Пять Галактик, совершенно иные. В те
дни подобные нам существа носили еще яркие сверкающие кольца. Не  только
те, которые даны были нам нашими патронами поа, но  специальные  кольца,
дарованные навязчивыми оайли.
   Кольца силы. Кольца решительности и  могучего  эго.  Если  бы  у  нас
несколько  мгновений  назад  были  эти  кольца,  они  заставили  бы  нас
двигаться так быстро, что мы смогли бы помочь друзьям в схватке.
   Но тогда, если правдивы старинные сказания, эти кольца  прежде  всего
помешали бы нам вообще иметь друзей.
   Погладьте воск. Проследите образы, застывшие в его жирных каплях.
   Картины жестокости и ужаса.
   Вот  лежит  Блур,  портретист,  дымящаяся  руина,  прикрывающая   его
драгоценную камеру.
   Видим ли мы поблизости скользкий след умирающего существа? Симбионта,
выползшего из лица и лба мертвого ротена, которого  звали  Ро-пул?  А  в
начале следа угловатое  заостренное  лицо,  гуманоидное,  но  совсем  не
такое, каким мы его считали. Менее харизматическое. Менее обаятельное  и
женственное, чем нас заставляли верить.
   Если Блур умер за то, что увидел это, не прокляты ли теперь все  наши
органы зрения?
   Вот  кричит  Ро-кенн,  приказывая  Ранну,  звездному  человеку-слуге,
вызвать свирепый небесный экипаж из его далекого полета, даже  если  это
означает "нарушить" нечто, именуемое "радиомолчанием".
   Вот снова кричит  Ро-кенн,  приказывая  своим  слугам-демонам,  своим
роботам, все расчистить: "никто не должен оставаться,  чтобы  рассказать
об этом".
   Он имеет в виду нас. Всех  свидетелей  этого  внезапного  откровения.
Всех тех, кто знает тайну проклятия Блура.
   Выше, выше поднимаются ужасные машины, готовя нам страшную участь. Из
их брюха вырываются языки холодного пламени,  врезаются  в  ошеломленное
множество, превращая его в бегущую,  кричащую  толпу.  Четвероногие  уры
высоко подпрыгивают, крича в панике. Куэны прижимаются к земле,  пытаясь
зарыться, уйти от лучей, которые разрезают хитин легко как плоть. Люди и
хуны бросаются на землю, а бедные г'кеки изо  всех  сил  вертят  колеса,
пытаясь попятиться.
   Мы, треки, те, что еще остались на Поляне  после  недель  незаметного
ухода, преимущественно  стоим  на  месте,  там,  где  нас  это  застало,
испуская многосложные запахи  горя,  издавая  влажное  зловоние  страха,
когда лучи разрезают наши торы, выпуская богатую жидкость и  воспламеняя
груды.
   Но смотрите! Погладьте еще  раз  слои  образов,  мои  кольца.  Видите
одетых в темное? Тех, кто устремляется к  ужасу,  а  не  от  него.  Наши
зрительные пятна мало что различают, даже при дневном свете, потому  что
одеяние  этих  вновь  появившихся  позволяет  им  сливаться,  оставаться
незамеченными. Тем не менее мы/я замечаем  приземистые  фигуры  квуэнов.
Квуэны мчатся, и на спинах у них сидят  люди.  А  еще  дальше  -  урское
войско. Раздается гулкий звук, который редко кому приходилось слышать, -
звук  смертоносного  хунского  гнева.  Из  середины   этих   неожиданных
пришельцев поднимаются какие-то трубы, и, когда летающие демоны обращают
на них свой убийственный гнев, эти трубы безжалостно разрезают их.
   Есть место...
   Оно здесь, в нашем  сердечнике,  где  воск  фиксирует  только  рев  -
вспышку - и перегрузку жгучих остаточных изображений, а потом...
   Теперь перед нами то, что последовало.
   Угли  -  там,  куда  на  оскверненную  почву  Джиджо  упали   роботы,
разбившиеся и превратившиеся в мусор.
   Три небесных  повелителя  -  ошеломленные  тем,  что  превратились  в
пленников, лишенных своих богоподобных орудий.
   Поле битвы - усеянное оплакиваемыми мертвыми. Так много мертвых.
   Импровизированный госпиталь -  где  еще  больше  раненых  корчатся  и
кричат от боли.
   Вот по крайней мере что-то такое, что мы  можем  сделать  в  реальном
времени. Наверно, помощь старого аптекаря в отставке здесь пригодится.
   Согласны, мои кольца?
   Удивительное единогласие. Оно  делает  более  легкой  ту  непривычную
поспешность, с которой я бросаюсь на помощь.

Сара

   Трудный  маршрут  не  уменьшил  напряжения   между   двумя   группами
повстанцев. Раскрашенные воины  Ур-Качу  и  одетые  в  тусклое  охотники
Дединджера настороженно поглядывали друг  на  друга,  ели  отдельно  под
покровом выцветшей и заплатанной ткани и никогда не оставляли оружие.  В
каждой  группе  спали  по  очереди,  не  больше  шести  одновременно,  а
остальные в это  время  сторожили.  Сара  понимала,  что  этот  союз  не
продержится  и  дура  после  того,  как  перестанут  действовать   общие
интересы.
   А что, если они столкнутся? На таком небольшом пространстве не  будет
ни маневров, ни стратегии  -  только  сцепившиеся,  рубящие  друг  друга
фигуры.
   Сара вспомнила иллюстрацию с фронтисписа  книги  Хауф-Хутау  "История
урско-землянских войн". Эта книга - одна из самых популярных из тех, что
вышли после Великой Печати. Мелким шрифтом великий историк поясняет, что
скопировал эту сцену из книги по истории искусства еще времен
   "Обители". В той книге  воспроизводился  скульптурный  фриз,  некогда
окружавший  Парфенон  в  Древней  Греции.  Знаменитый  рельеф  изображал
длинный  ряд  могучих  фигур,  схватившихся  в  смертельной   битве,   -
обнаженные     люди     сражаются      с      яростными      чудовищами,
полулюдьми-полулошадьми, которые  встают  на  дыбы,  лягаются  и  бьются
насмерть. Согласно мифу, сражение началось во  время  праздника  мира  и
привело к уничтожению всей расы кентавров.
   Конечно, у уров нет почти ничего общего с кентаврами, за  исключением
четырех ног и двух рук. Но фриз производит такое жуткое впечатление, так
действует на нервы, что он стал чрезвычайно популярен  в  эпоху  войн  и
поддерживал мужество и решимость у обеих воюющих сторон. Саре совсем  не
хотелось, чтобы перед ней ожила эта кровавая сцена.
   Из остальных пленников, захваченных в оазисе Уриутта,  молодой  Джома
уже затих, как  погасшая  свеча,  закутался  в  одеяло  и  крепко  спал.
Незнакомец в стороне неторопливо ел кукурузную  кашу,  часто  откладывая
ложку, чтобы извлечь из дульцимера несколько негромких  нот  или  просто
совершить ритуал пересчитывания струн. Казалось, для него числа  подобны
музыке - окно к прошлому, к тому, кем он был когда-то.  Числа  и  музыка
сохранили ему верность, в отличие от утраченного владения речью.
   Взрывник Курт сидел со своим блокнотом, иногда заглядывая в небольшие
книги, с которыми никогда не расставался и никому не показывал -  держал
либо в сумке, либо во внутреннем  кармане.  Когда  какой-нибудь  ур  или
человек проходили рядом, Курт прикрывал свою работу,  но  как  будто  не
возражал, если Прити, принеся ему еду,  оставалась  рядом.  Приняв  свое
лучшее выражение типа "я-только-тупое-животное",  Прити  какое-то  время
делала вид, что ищет в  шерсти  насекомых.  Но  вскоре  маленькая  самка
шимпанзе уже заглядывала  через  плечо  взрывника,  потирая  подбородок,
обнажая зубы в улыбке молчаливого и радостного интереса.
   Саре приходилось сдерживаться, чтобы не рассмеяться вслух.  В  то  же
самое время она беспокоилась.
   Пока Урунтай и люди пустыни вежливо оставляют Курта в покое. Привычка
почтительно относиться к взрывникам глубоко укоренилась, и  нарушить  ее
трудно.  Но  они  пообещали  "убедить"  его,   когда   достигнут   места
назначения. Неужели Курт считает, что  и  тогда  сумеет  сохранить  свою
работу в тайне?
   Ему лучше бы бросить свои записи в костер.
   Сара сдерживала собственное любопытство. Взрывники -  таинственная  и
пугающая секта. Откровенно говоря, она сомневалась в  том,  что  Урунтай
поступает разумно, связываясь с ними.
   - Мы не будем ждать ночи, выступим раньше.  -  сказала  Ульгор  Саре,
проходя мимо ее спальника. - На твоем месте я вы поспала.
   Нераскрашенная кожа урской лудильщицы,  хорошо  расчесанная  грива  и
проницательные искренние глаза делали ее непохожей на диких  родичей.  В
тех чувствовался  антагонизм,  враждебность  к  людям.  Но  ведь  Ульгор
десятки раз бывала в деревне Доло, и всегда ее принимали по-дружески.
   Сара покачала головой.
   - Я могу понять, что движет остальными. Религия может  стать  сильным
мотивом, если тебе кажется, что речь идет о спасении потомков. Но что ты
получаешь от всего этого, Ульгор? Я знаю, что дело не в выгоде.
   Узкую коническую голову расколола треугольная улыбка. Саре  не  нужен
был реук, чтобы понять, что выражение сардоническое.
   - А зачем исключать такие причины? Прибыль. Личная выгода.
   Сара процитировала писание:
   - Какая польза тебе в богатстве и вещах на  две  лиги  ниже  по  Пути
Избавления?
   Ульгор негромко выдохнула-рассмеялась.
   - Конечно, никакой. Но с другого  копыта,  статус  героя  может  быть
полезен в клане варваров. Я буду одним из великих  вождей  равнин,  выше
прославленной Ур-Чоун!
   Но  иронический  насмешливый  тон  показывал,  что   Ульгор   говорит
несерьезно, и приободрившаяся Сара продолжала строить догадки.
   Неожиданно она почувствовала усталость.
   - Ты права, Ульгор.
   - Ты так думаешь?
   - Конечно. Неплохо поспать бы, пока еще возможно. Лудилыцица смотрела
на нее, спиралью изогнув шею.
   - Мне казалось, ты хочешь узнать... Сара прикрыла рукой зевок.
   - Поверь, Ульгор, я очень жалею, что спросила об этом.
   С этими словами она повернулась и легла  под  одеяло.  Прити  тут  же
устроилась рядом, потом зашипела  на  Ульгор,  побуждая  ее  уйти.  Сара
слушала,  как  нервно  стучат  копыта  городской  изменницы.  Ее  словно
отяготило презрение Сары.
   Но Сара на самом  деле  чувствовала  себя  уставшей.  Мышцы  ныли  от
нескольких дней непривычного  напряжения,  болел  и  копчик  от  толчков
жесткого кожаного седла. Был еще и эмоциональный элемент.
   Мне поручили дело. Несколько дел. Но похоже,  я  не  смогу  выполнить
даже одно.
   Низкий  повторяющийся  гул,  похожий  на  синхронное,  пульсообразное
сонное фырканье уров, заполнил павильон. Незнакомец дергал самые  низкие
струны дульцимера, но так осторожно и регулярно,  что  даже  Ур-Качу  не
находила поводов для жалоб.  Создавался  усыпляющий  ритм,  напоминающий
скорее не сердцебиение, и подъем и опускание грудных клеток спящих людей
и уров.
   Ариана  считала,  что  у   него   выработаются   новые   способности,
компенсирующие утраченное,  думала  Сара.  Наверно,  чувствительность  к
музыке - одна из этих способностей.
   Перед  рассветом,  когда  две  группы  повстанцев  разбивали  лагерь,
Незнакомец играл для самцов-уров, которых на короткое время выпустили из
тесных сумок жен, чтобы  они  могли  размять  ноги  на  свежем  воздухе.
Несколько самцов приглядывали за взрослеющими личинками - шестиногими  и
совсем  без  рук.  Личинки  почти  готовы   отправиться   в   прерии   и
самостоятельно бороться за жизнь.
   Незнакомец двумя молоточками ударял по струнам,  аккомпанируя  своему
пению. Пел он детские песни,  которые  сохранились  в  его  поврежденной
памяти. Сара даже узнала некоторые из них. Особенно подходящей  казалась
одна:
   У меня был маленький муж, не больше моего пальца,
   Я посадила его в куртку, и там он барабанил;
   Я купила маленький платок, чтобы вытирать ему маленький нос,
   И пару крошечных подвязок, чтобы держались
   Его маленькие штаны.
   Он несколько раз повторил эту песню, и вскоре  приободрившиеся  самцы
принялись отбивать ритм. Сара подумала, что если он застрянет на  Джиджо
и не сможет обучиться  какой-нибудь  профессии,  то  определенно  найдет
работу в одном из современных центров города Тарек, куда на  день  сдают
детей.
   Если, когда все закончится, у нас еще сохранятся такие роскошества.
   Прити уселась  перед  Сарой.  Негромко  хихикая,  маленькая  шимпанзе
разгладила полоску  песка  и  принялась  палочкой  чертить  фигуры  -  в
основном   выпуклые,   параболоидные    формы,    которые    вздымались,
поворачивались и снова устремлялись вниз. Прити смеялась и показывала на
них,  словно  приглашая  разделить  ее   шутку.   Но   Сара   не   могла
сосредоточиться. Усталость победила  боль  в  ноющем  теле  и  погрузила
девушку в беспомощный сон.
   Ей снился Урчачка, мир травы; его равнины  бесконечно  волнуются  под
горячими ветрами, выжигаются частыми пожарами или  уничтожаются  жгучими
облаками сверкающей вулканической пыли. После  каждой  такой  катастрофы
равнины  кажутся  покрытыми  пеплом  смерти,  но  яркими  вспышками  уже
поднимаются стебли и тянутся к небу так быстро, что  их  движение  можно
заметить терпеливым глазом.
   В Урчачке вода редко задерживается на  поверхности.  Жизнь  всасывает
ее, запасает в сети огромных  подземных  резервуаров,  раскинувшихся  по
всем континентам, или в многоцветных пузырчатых стручках,  или  в  самих
травяных  стеблях.  Траву,  в  свою  очередь,  поедают  стада  пасущихся
животных, нервных трехрогих существ,  которые  раньше  защищались  этими
рогами от опасностей, пока не  оказались  собранными  в  большие  гурты.
Теперь их защищают стражники, которые пострашней любого хищника.
   Как обычно бывает во сне, Сара одновременно находится  внутри  сна  и
вне  его.  На  одном  уровне  она  испуганно  всматривается  сквозь  лес
раскачивающихся ветвей, постоянно настороженная и испуганная, готовая  в
любое мгновение  увернуться,  чтобы  не  быть  растоптанной  гигантскими
животными или, что еще хуже, не попасть в их вечно жующие пасти.
   Отверстия в плодородной почве ведут в подземные муравейники -  тесный
темный мир сладких  корней  и  частых  опасных  встреч.  Это  царство  в
последнее время стало слишком скученным, ограниченным. Мир света  вверху
по сравнению с ним кажется раем - для тех, кто достаточно  велик,  чтобы
высунуть голову за верхушки качающейся травы.
   Крошечная отчужденная часть мозга, тот участок,  который  знает,  что
Сара спит, восхищается силой воображения Редкий дар позволил ей  собрать
все, что на Джиджо  было  известно  об  Урчачке:  от  кратких  статей  в
энциклопедиях периода до высадки и сказаний урских  бардов.  Сказаний  о
временах до того, как их  невозделанное  племя  было  обнаружено  на  их
родной жаркой планете. Патроны спустились с неба и предъявили свои права
на племя умных  пастухов,  повели  их  по  Восходящему  Пути.  По  тропе
Возвышения, к звездам.
   Отчужденная часть сознания может наблюдать, но  не  обладает  никакой
властью над такими фантазиями. Это цветной сон, мощный,  убедительный  и
эмоциональный. Роковая фантазия, развивающаяся по  собственным  законам