е-таки признала его моим  еще  до  того,  как  он
появился на свет.
   Тысячи мыслей хлынули ей в голову одновременно.
   - Я не об этом хотела поговорить.
   - Тут вообще не о чем разговаривать.
   - Ты прав, не о чем. Это мой ребенок, а не твой. Ей  показалось,  что  он
сквозь  зубы  испустил  проклятье,  осторожно  пробираясь  вперед  в  полной
темноте. Она крепко держалась за полу  его  куртки.  Вдруг  Дэвон  выругался
по-настоящему, в полный голос, ударившись ногой обо что-то металлическое,  и
Лили не смогла подавить в груди испуганный крик.
   - Что? Что это?
   - Откуда мне, черт побери, знать? Стой смирно, не двигайся.
   Лили повиновалась. Дэвон стал ощупывать препятствие.
   - Боже милостивый!
   - Что это?
   - Это.., мне кажется, это.., ну да.
   - Что?
   - Фонарь. Слава Богу, в нем даже масло есть! А рядом с ним, Лили, - в его
голосе послышалось что-то, похожее на благоговение, - рядом с ним коробка  с
кремнем и огнивом.
   - Ты шутишь, Дэвон? Если ты шутишь...
   - Да не шучу я! Присядь вот здесь, прямо здесь, посиди, пока я  не  зажгу
фонарь.
   Она замерла, и  действительно  через  секунду  раздался  стук  кремня  об
огниво, фитиль зашипел и загорелся. Лили сморщила нос: оказалось, что фонарь
заправлен рыбьим жиром. Когда огонь разгорелся, она первым долгом  отметила,
что на полу,  по  крайней  мере  поблизости  от  нее,  нет  пауков,  и  лишь
постепенно начала  осознавать,  что  находится  в  весьма  необычном  месте.
Настолько необычном, что у нее перехватило дух от изумления.
   - "Дэв, смотри!
   Он огляделся и вопреки ожиданиям не увидел пустой, сырой и грязной пещеры
своего детства, населенной пауками и змеями. Они оказались на  складе.  Ряды
громоздящихся друг на друге ящиков,  тюков  и  бочек  окружали  их  со  всех
сторон. На расстоянии вытянутой руки  возвышалась  стена  скатанных  штуками
всевозможных тканей. Чего тут только не было: и шелк, и атлас,  и  парча,  и
бархат, и цветной муслин. Рядом выстроились большие и  малые  бочки,  полные
вина, рома и коньяка. Вдоль другой стены лежали  скатанные  турецкие  ковры,
пестрые и немного отдающие затхлостью, а к  ним  примыкали  огромные  связки
мехов: бобровые, лисьи и енотовые. Поодаль высилась гора расписанных вручную
китайских обоев, напоминавших древние свитки. Лили и Дэвон,  разумеется,  не
могли видеть кофе и чая, но  зато  отчетливо  ощущали  их  запах  -  терпкий
аромат, который почуяли, едва войдя в пещеру, но не сумели сразу определить:
уж слишком он казался странным и  неожиданным  в  подобном  месте.  Длинный,
обитый железом короб, о который Дэвон споткнулся  при  входе,  нес  на  себе
аккуратно выведенную надпись "Мушкеты". Однако самым поразительным предметом
оказался простой, ничем не украшенный деревянный  сундук,  стоявший  посреди
пещеры в шести футах от них. Тяжелая крышка была откинута, внутри, призрачно
мерцая и отсвечивая, лежали насыпанные грудами до  самого  верху  золотые  и
серебряные монеты.
   - Господи, спаси нас, - прошептала Лили. - Куда мы попали, Дэв?
   Он тихонько рассмеялся, оглядываясь вокруг.
   - Это тайник Клея. Другого объяснения у меня нет. Он  не  мог  вспомнить,
куда спрятал свой клад.
   - Кобб все знал. Дэв, ты не представляешь, что он мне рассказал!  Он  был
твоим братом.., ну.., наполовину. Сыном твоего отца.
   Дэвон медленно повернулся к ней.
   - Что? Лили, что ты такое говоришь?
   - Кобб был незаконным сыном твоего отца! Он всегда это знал  и  всех  вас
ненавидел, потому что ему приходилось служить тебе и Клею. Он сказал, что  у
вас и украсть не грех.., что он имел полное  право  присвоить  часть  вашего
добра.
   От потрясения лицо Дэвона превратилось в застывшую маску. Говорить он  не
мог. Лили хотела прикоснуться к нему, успокоить, но  в  этот  самый  миг  ее
настигла новая схватка, оказавшаяся особенно  продолжительной.  Ей  хотелось
вытерпеть боль молча, и невольно вырвавшийся из груди крик  раздосадовал  ее
самое.
   - О, черт, - проговорила она, задыхаясь. - Мне хотелось перетерпеть,  но,
черт возьми, до чего же больно!
   - Кричи сколько хочешь. Ори во всю глотку! - посоветовал Дэвон,  надеясь,
что его ободряющая улыбка скроет владеющий  им  страх.  -  Но  прежде  всего
давай-ка освободим тебя от этих мокрых тряпок. Ты будешь рожать на  ложе  из
теплых мехов, покрытых шелком. Ну скажи, кому еще из женщин так повезло?
   Его слова не произвели должного впечатления  на  Лили.  Она  ворчала,  не
умолкая, пока Дэвон осторожно снимал  с  нее  мокрую  одежду  и  укутывал  в
мягкий,  как  масло,  вишневый  бархат.  Оставив  ее  сидеть  у  сундука   с
сокровищами и не обращая внимания на ее ворчание, он устроил ей пышное  ложе
из кроличьего и лисьего меха.
   - Возьми лучше муслин, - деловито посоветовала Лили,  увидев,  что  Дэвон
расстилает поверх мехов бледно-желтый шелк в качестве покрывала. - Его легче
отстирать.
   Он помог ей взобраться на роскошную  постель  и  тщательно  укрыл  мехами
сверху, хотя ее тело уже согрелось. Лили сказала, что чувствует себя лучше в
сидячем положении, и  Дэвон  смастерил  для  нее  импровизированную  высокую
подушку из завернутых в атлас бобровых шкур. Закончив,  он  выпрямился  и  с
улыбкой отошел на шаг, чтобы полюбоваться делом своих рук.
   - Что тут такого смешного?
   - Ты похожа на беременную медведицу по пути на бал.
   Но чувство юмора у Лили в эту минуту полностью отсутствовало.
   - Как смешно! Просто умора, - ответила она с  обидой  в  голосе,  но  это
только заставило его рассмеяться. - У тебя есть  еще  остроумные  замечания?
Если да, выкладывай все сразу.
   Все еще посмеиваясь, Дэвон присел рядом с нею и взял ее за руку.
   - Расскажи мне историю своей жизни, - попросил он. - Расскажи мне  все  о
Лили Трихарн, Как ты выглядела, когда была маленькой?
   Она подозрительно уставилась на него.
   - Ничего я тебе рассказывать не буду. Зачем  тебе  знать?  Если  бы  тебя
действительно интересовала моя жизнь, ты бы задал этот вопрос давным-давно.
   Тут Лили  охнула  и  приподнялась  с  подушки,  вновь  охваченная  болью,
пришедшей как будто в наказание за ее слова. Когда приступ наконец  миновал,
она   откинулась   назад,   задыхаясь   и   обливаясь   потом,    напуганная
продолжительностью и силой схватки.
   - Неужели так и должно быть? - прошептала Лили. - Это слишком, слишком...
   Она умолкла, увидев его лицо. Дэвон поспешил  напустить  на  себя  бодрый
вид, но было уже поздно, Лили успела заметить его отчаяние. Ей стало  совсем
скверно.
   - Все будет хорошо, - подхватила она его собственную песню и крепко сжала
его руку. - Я это точно знаю. Меро говорила, что  у  меня  будут  быстрые  и
легкие роды, а она была ясновидящая.
   - Кто такая Меро?
   - Она была моим другом. Я жила у  нее  в  доме  на  болотах.  Ты  положил
волшебные камни на ее могилу, когда  нашел  меня  той  ночью.  Я  так  и  не
поблагодарила тебя за это. Приляг рядом со мной, Дэв. Мне  легче,  когда  ты
рядом.
   Дэвон вытянулся рядом  с  нею  на  лежанке  из  мехов  и  стал  осторожно
разминать ладонью ее живот В перерывах между схватками Лили рассказала ему о
Меро, о жизни на болотах, о  скульптурах  и  о  стеклянной  стене.  По  ходу
рассказа образ старой женщины яснее высветился в ее собственной  памяти;  ей
даже показалось, что она чувствует  присутствие  Меро  в  пещере.  Это  была
приятная и утешительная фантазия.
   Дэвон рассказал ей все, что знал о Коббе.  Он  припомнил,  что  мать  его
управляющего умерла родами. Это случилось за четыре  года  до  появления  на
свет самого Дэвона. Ее звали Мэри Кобб. Любовница его отца.
   - Ничего удивительного тут нет. Моя мать не смогла или не  захотела  жить
одной жизнью с отцом, хотя я до сих пор не  понимаю  почему.  Очевидно,  ему
нужен был кто-то на то время, что мать проводила в Девоншире.
   В  завещании  его  отца  для  потомков  старого  Кобба   было   оговорено
исключительное право занимать  должность  управляющего  в  Даркстоун-Мэноре,
буде они того пожелают. Очевидно, подобным образом Эдвард пытался  загладить
свою вину за то, что не признал сына, прижитого вне брака.
   - Знаешь, о чем я подумала? Кобб потерял руку, спасая тебя и Клея,  когда
вы были детьми. Может быть, это еще больше его  озлобило?  -  сказала  Лили,
размышляя вслух.
   Она вспомнила  гот  день,  когда  нашла  Кобба  пьяным  в  его  коттедже.
"Дарквеллы  -  неподходящая  компания  для  молоденьких  девушек.   Запомни:
Дарквеллам доверять нельзя", - предупредил он ее. Только теперь она  поняла,
что он, должно быть, думал о своей матери.
   - Почему он все это оставил,  как  ты  думаешь?  -  спросила  она  вслух,
указывая на собранные в пещере сокровища. - Почему не  взял  все  это  и  не
сбежал? Он мог бы уехать куда-нибудь далеко-далеко и жить по-царски. И  если
уж на то пошло, почему он не убил Клея? Почему не добил его? Он же не мог не
знать, что Клей в один прекрасный день все вспомнит!
   Дэвон долго молчал, погрузившись в раздумье.
   - Возможно, он вовсе не хотел никого убивать. Я думаю, он остался  здесь,
потому что ему просто некуда было идти. В сущности, кроме  Клея  и  меня,  у
него никого на свете не было, никакой семьи.
   Перед глазами у него всплыло чернобородое лицо Кобба. В ту минуту,  когда
он вылез из-за края утеса, оно было полно раскаяния.
   Лили преследовало другое воспоминание: о том, как Кобб тащил ее за собой,
выворачивая ей руки и не слушая просьб о пощаде, как  привязал  ее  к  скале
Утопленника и оставил в наступающем приливе. У нее было  доброе  сердце,  но
она не могла заставить себя оплакивать смерть Кобба.
   Время шло. Схватки стали терзать ее все чаще, но  в  кратких  промежутках
между ними Лили рассказывала Дэвону о своем отце,  о  детстве,  а  также  то
немногое, что помнила о матери. Щадя его чувства,  она  больше  ни  разу  не
закричала. Дэвон слушал, разминал ей плечи, спину, ноги, задавал вопросы или
рассказывал о себе, чтобы отвлечь ее от мучений. Ни он,  ни  она  не  забыли
того, что было между ними в прошлом, и Лили его не простила, но сейчас обоим
казалось, что они  вместе  отправляются  в  большое  плаванье,  и  все,  что
осталось на берегу, представлялось им мелким и незначительным.
   - Ну же, кричи, - повторял Дэвон. Боль стала приходить затяжными волнами,
заставляя ее корчиться и выгибаться, но Лили  предпочитала  страдать  молча,
судорожно ловя воздух широко раскрытым ртом: от этого вроде  бы  становилось
немного легче. Сколько же ей еще мучиться? Она никак не могла унять дрожь  в
ногах,  а  в  перерывах  между  схватками  чувствовала  себя   обессилевшей,
раздражительной и несчастной; когда Дэвон сказал ей, что все  идет  отлично,
Лили злобно огрызнулась в ответ и тут же  принялась  со  слезами  на  глазах
просить прощения, пока новая схватка не обрушилась  на  нее,  как  шквал,  и
тогда он вновь стал уговаривать ее потерпеть.
   В тот самый миг, когда она решила, что ее терпению пришел  конец,  и  уже
открыла  рот,  чтобы  сообщить  об  этом  Дэвону,  что-то  в  ее   состоянии
изменилось.
   - Дэв, - проговорила Лили задыхающимся шепотом,  чувствуя,  как  то,  что
давило ее изнутри, медленно смещается книзу, - мне кажется, ребенок пошел.
   - Не волнуйся, любимая, - предупредил он, присев на корточки у ее колен и
следя за тем, как продвигается дело, - спокойно, не торопись. Я пока  ничего
не вижу.
   Новый приступ, несмотря на болезненность,  принес  ей  странное  чувство,
похожее на удовлетворение. Когда он миновал. Лили расслабленно откинулась на
спину, сберегая силы, а Дэвон тем временем принялся старательно растирать ей
икры, ни на минуту не прерывая свой успокоительный монолог.
   - О Боже, - сказал он немного погодя, - мне кажется, я  его  вижу!  Вижу,
вижу головку! Ты можешь поднатужиться, дорогая?
   Могла ли она поднатужиться? Да она не  могла  не  тужиться!  Обезумев  от
восторга, забывая от возбуждения даже о боли, Лили старалась изо всех сил.
   - Ты правда его видишь?
   - Вижу! Идет, идет!  Уже  видно  лицо  и  волосы..,  темные..,  по-моему,
каштановые. Тужься, тужься!
   Лили с радостью последовала совету, наконец-то ощутив, что  ее  страдания
небесполезны, что она действительно участвует в появлении ребенка  на  свет.
Вот по ее телу прошла самая последняя, невероятно сильная судорога, и Лили с
удивительной ясностью, словно видела все собственными  глазами,  представила
себе, как продолговатое и безупречно сложенное тело ее ребенка  выскользнуло
из утробы. Это ощущение заставило ее рассмеяться  сквозь  слезы  облегчения,
неудержимо покатившиеся по лицу.
   - Это мальчик, правда? Я точно знаю, что мальчик!
   - Да, это мальчик. Он прекрасен. Посмотри на него, Лили!
   - О Боже.
   Да, это был самый прекрасный малыш на свете! Мокрый, красный,  он  заорал
во всю глотку, едва появившись на свет, и принялся энергично  вырываться  из
рук Дэвона. Лили разглядывала с жадностью его маленькие пальчики, у него был
прелестный носик и пухлые губки. Он дрыгал  ножками,  и  на  них  тоже  были
пальчики, крошечные и круглые, как горошины. От темени до  пят  все  в  этом
ребенке было бесподобно.
   Лили протянула руку Дэвону, и он сжал ее. Она так устала,  что  почти  не
могла двигаться, но ее охватило неудержимое ликование. Ее  пальцы  тонули  в
его сильном и теплом пожатии, в его  глазах  она  увидала  отражение  своего
собственного восторга. Но больше всего ее изумило то, что он плакал,  плакал
открыто и без стеснения.
   - О, Лили, - повторял  Дэвон,  качая  головой  и  держа  на  руке  своего
новорожденного сына, - как он прекрасен! И точь-в-точь похож на меня!

Глава 29

   К рассвету ливень, всю ночь хлеставший зубчатые обломки скал  у  подножия
утеса, перешел в мелко сеющийся дождичек и  наконец  утих.  Берег  заволокло
серым туманом, который скрадывал все очертания и делал перспективу  неясной,
но над морем, на самом горизонте, виднелись ослепительно белые  облака.  Еще
выше одна за другой гасли звезды. День обещал быть хорошим.
   Дэвон вдохнул терпкий  запах  морских  водорослей  и  прибитых  к  берегу
штормом обломков древесины. Ничего не было  слышно,  кроме  тихих  и  мерных
вздохов моря. На него нахлынули  воспоминания  об  отце,  беспорядочные,  но
неотвязные, как шум прибоя.
   В памяти  Дэвона  хорошо  сохранился  образ  отца.  Эдвард  Дарквелл  был
высоким,  сильным  и  красивым  мужчиной,  но  его  темно-каштановые  волосы
поседели после сорока.  Он  был  порывистым  и  щедрым,  глубоко  порядочным
человеком, но его  мятущаяся  душа,  разрываемая  на  части  противоречивыми
страстями, не знала покоя, а мучительные перепады настроения не  давали  ему
надолго утешиться мирными радостями семейной жизни.
   Дэвон всегда знал, что пошел характером в отца. Мать говорила, что он все
принимает слишком близко к сердцу. Клей считал, что его старший брат, как  и
отец, привязан к морю, потому что оно приносит им "успокоение". Теперь Дэвон
знал, что их с отцом объединяет  кое-что  еще.  Тридцать  лет  назад  Эдвард
совершил грех супружеской  неверности.  Последствия  этой  измены  разрушили
семью и привели к  гибели  двух  человек,  одним  из  которых  оказался  его
собственный  сын.  Порой  возмездие  заставляло  себя  ждать,  но  оно  было
неотвратимо. За грехи отцов приходилось расплачиваться детям.
   На востоке, позади острых зубцов скал, все еще полузатопленных  приливом,
в  небе  показался  бледный  краешек  солнечного  диска.   Волны   приобрели
пурпурно-зсленоватый оттенок,  удивительный  "павлиний"  цвет,  свойственный
морю только в Корнуолле и нигде больше. Дэвон прислонился головой к шершавой
внешней стене пещеры, чувствуя, как его охватывает неодолимая усталость.  За
его спиной внутри пещеры Лили и ребенок все еще  спали  под  теплым  меховым
одеялом. На мгновение он позволил себе увлечься сладкой мечтой о  чуде.  Ему
хотелось удержать их обоих, прожить счастливую жизнь вместе с Лили и  сыном.
Но чудесный сон рассеялся, когда в  душе  Дэвона  заговорил  бесстрастный  и
неумолимый голос совести,  напомнивший  ему  о  старых  счетах,  о  все  еще
неоплаченном долге. Неужели в награду за собственную глупость, за слепоту  и
жестокость, за черные дела можно ждать исполнения  своего  самого  заветного
желания? Нет, в том мире, где жил Дэвон, надеяться на это было бы  чистейшим
безумием.
   Над пещерой взмыла в небо ранняя чайка. Последняя звезда погасла в  лучах
зари. Этим удивительным майским утром, в первый день жизни своего сына Дэвон
понял, что все во Вселенной  так  же  упорядочение,  как  смена  приливов  и
отливов. Ни одно деяние не  остается  без  последствий,  и  его  собственная
судьба предрешена. От нее  не  уйти.  Он  медленно  разогнулся  и  встал,  в
последний раз бросил взгляд на выступающие из морской пены  обломки  скал  у
себя под ногами и начал подниматься по каменным ступеням обратно,  во  чрево
пещеры, где смутно виднелся мерцающий огонек фонаря.

***

   Лили проснулась с ощущением пустоты и тяжести  в  голове,  но  уже  через
минуту ее охватило радостное волнение, не менее сильное, чем ночью, словно и
не было перерыва на сон. Открыв глаза, она увидала  сидевшего  к  ней  боком
Дэвона. Не отрывая восторженного взгляда  от  личика  спящего  младенца,  он
качал на руках Чарли, закутанного в тонкий  муслин  и  теплый  бархат.  Лили
окликнула его по имени и протянула ему руку.
   Он поднял голову. Восторг на его  лице  уступил  место  иному  выражению,
смысл которого она сразу не смогла уловить. Не отводя взгляда, Дэвон подошел
к ней. Ребенок захныкал. Лили выжидательно протянула к нему руки, улыбаясь и
чувствуя, как радость переполняет все ее существо. Но молчание затягивалось,
ее улыбка угасла, и страх пронзил ей сердце ледяной иглой.., как раз за  миг
до того, как Дэвон наклонился, передал ей младенца и отступил прочь.
   Впервые в жизни взяв на руки сына, Лили тотчас же позабыла  свои  страхи,
позабыла обо всем на свете, захваченная удивительным переживанием.  Она  уже
обожала сына.
   - Взгляни на него, Дэв! Нет, ты только  посмотри!  У  него  твои  волосы.
Подбородок, мне кажется, мой. Не знаю, чей это носик, но он чудесный!
   Очарованная,  Лили  кончиком  пальца  коснулась  носа  ребенка,  а  потом
сбросила меха, чтобы открыть грудь.
   - Он уже проголодался! Да, мой маленький! Сейчас, сейчас! Вот  так...  Ты
посмотри, он уже все умеет! Это так...
   У нее не хватило слов, и она блаженно закрыла глаза. Чарли  тем  временем
принялся мирно посасывать молоко из ее груди. Девять месяцев  это  крохотное
существо обитало в ее утробе, а теперь она кормила его своим  телом.  Просто
невероятно!  Постигая  великую  гармонию  природы.  Лили  не  могла  вдоволь
налюбоваться совершенством дарованного ей чуда.
   Чарли уснул прямо с  открытым  ртом,  подняв  к  лицу  сжатые  в  кулачки
ручонки.
   - Радость моя, - ворковала над ним Лили, целуя пушистую макушку.
   Он крепко  зажмурился,  причмокнул  губками  и  заснул  еще  крепче.  Она
поудобнее устроила его  у  себя  на  сгибе  локтя  и  подоткнула  муслиновую
простынку.
   - Начался отлив.
   Лили подняла взгляд. Дэвон стоял  в  полумраке,  там,  куда  не  доставал
теплый свет фонаря, и казался смутной, едва различимой тенью на  фоне  тьмы,
сгущавшейся за его спиной.
   - Который сейчас час, как ты думаешь?
   - Ранний.
   - Подойди поближе, Дэв, я тебя не вижу.
   - Нас, наверное, искали всю ночь;  перед  рассветом  я  видел  фонари  на
вершине утеса. Я сейчас поднимусь туда. Лили.  Ты  побудешь  одна?  Я  скоро
вернусь.
   Она кивнула, вглядываясь в мутный сумрак.
   - Но сначала я должен кое-что тебе сказать, - продолжал Дэвон.
   Ей хотелось прикоснуться к нему, но он казался замкнутым и далеким.
   - Я тебя не вижу, - повторила Лили. Он  помедлил,  но  все-таки  вошел  в
очерченный фонарем световой  круг.  Она  приглашающим  жестом  похлопала  по
меховому одеялу рядом с  собой.  После  странной,  напряжен