ей  на  колени.  На
мгновение старуха удивленно замерла, а потом принялась гладить  волосы  Лили
дрожащей костлявой рукой. Глаза Лили закрылись, она сонно прошептала:
   - Моя мать умерла, когда мне было десять. Габриэль зарычал во сне. Брикет
торфа с треском разломился пополам, рассыпав тучу искр.
   - Человек, которого ты любишь... - вдруг заговорила Меро.
   Лили отпрянула.
   - Я не люблю его.
   Она ни разу не упомянула о Дэвоне, словом не обмолвилась, но ее почему-то
совсем не удивило, что Меро все знает.
   - Человек, которого ты любишь, - терпеливо  повторила  старуха,  -  может
опять причинить тебе боль. Но  ты  имеешь  власть  над  ним,  о  которой  не
догадываешься. Ты можешь его уничтожить.
   - Что вы хотите сказать?
   - Будь умницей, ярочка моя. Из мести ничего не стоит делать в этой жизни.
Ты принесешь больше горя себе, чем своему врагу.
   - Не понимаю, о чем вы. Молчание.
   - Луну видела? - вдруг спросила Меро.
   - Да, я ее видела.
   - Красное облако  закрыло  ее,  красное,  как  кровь.  Завтра  мы  должны
оставить дар.
   - Дар?
   - У колодца.
   Больше она за весь вечер ничего не сказала. Позже обе женщины разделись и
легли в постель.

***

   Дар, о котором говорила  Меро,  оказался  статуэткой,  женской  фигуркой,
вырезанной из дерева. Старуха объяснила, что в колодце -  так  она  называла
мутную лужу позади двух столбов, сложенных из  покрытых  лишайником  и  мхом
камней, - обитает богиня. Лили взмолилась,  чтобы  дар  пришелся  богине  по
вкусу:  она  знала,  сколько  долгих  вечеров  трудились  над  ним   старые,
изуродованные ревматизмом руки Меро. По дороге  обратно  они  несколько  раз
присаживались передохнуть на покрытой болотной травой кочке, чтобы дать Меро
отдышаться. Габриэль бежал впереди, обнюхивая лисьи следы и кроличьи  норки.
Несмотря на возраст,  у  Меро  была  легкая,  раскованная  походка,  и  Лили
нравилось наблюдать, как она неторопливым, величественным  движением  высоко
вскидывает ногу при каждом шаге.
   Пока они шли, Меро рассказывала о других богах и о  священных  местах,  в
которых они обитали. Феи, эльфы, души  умерших  гнездятся  повсюду,  сказала
она, - в скалах и колодцах, на деревьях и вершинах холмов, даже под камнями.
Лили слушала в немом изумлении: раньше она думала, что Меро христианка.  Они
остановились у высокого, покрытого лишайниками каменного  столба,  стоявшего
на небольшом возвышении. На столбе не было  никакой  надписи,  его  верхушку
давно уже унесло время. Лили взглянула  на  него  в  задумчивости,  невольно
ощутив величие фаллического символа.
   - А здесь живет какой-нибудь бог? - полушутя спросила она.
   - Да, конечно, очень могучий. А вон там - еще один,  -  Меро  указала  на
стоящее за холмом расщепленное грозой дерево, обугленное, узловатое,  словно
скрюченное болью.
   С этого вечера Меро начала рассказывать Лили о мире  духов.  Таинственные
существа обитали повсюду и прятались в самых простых вещах: в воде, в холмах
и пригорках, в камнях и утесах. Для Меро они были так же  реальны,  как  для
Лили  -  их  земные  обиталища.  В  большинстве  своем  они  были  настроены
благожелательно или по крайней мере равнодушно, но некоторые были враждебны,
а очень немногие - по-настоящему злы. Их приходилось постоянно  задабривать.
Это  было   дело   всей   жизни   -   непростое,   хлопотное,   обставленное
многочисленными  сложностями  и  тонкими  нюансами,  которые  Лили  даже  не
пыталась осмыслить. Пребывая в полузабытьи и  даже  в  состоянии  некоторого
отупения,  она  просто  поверила  словам  Меро.   Старухины   фантастические
представления о реальности устраивали ее точно так же, как любые другие.
   С течением времени разумные, заложенные обществом основы в сознании  Лили
еще больше расшатались: коричневые, серые и тускло-зеленые  тона  окружавших
ее болот стали воздействовать на ее воображение. Ей стало  казаться,  что  в
поникших ветвях искривленного зимними ветрами деревца  действительно  таится
жизнь. Признаки  чьего-то  таинственного  существования  она  находила  и  в
тяжелых камнях, уложенных кругом на холме в трехстах шагах к северу от  дома
Меро. Даже облака, медленно  передвигавшиеся  по  холодному  свинцово-серому
небу, жили своей жизнью: грубой, тяжкой  и  безрадостной.  Куда  бы  она  ни
бросила взгляд, все  кругом  оживало.  Старой  Меро  эта  бестелесная  жизнь
казалась естественной и даже ничем  особенным  не  примечательной.  Лили  же
видела в ней смутную, необъяснимую, но явственно ощутимую угрозу.
   Как-то раз, когда  они  лежали  на  тростниковом  ложе,  глядя  на  танец
последних язычков угасающего огня в стеклянной стене, Меро рассказала  Лили,
где она хочет быть похороненной.
   - Под каменным кругом на холме, и пусть у меня в головах и в ногах  лежат
волшебные камни, те, что сейчас у  колодца.  Помнишь  столбы,  сложенные  из
камней? Возьми те, что на самом верху. Придется тебе встать на телегу, чтобы
их снять.
   Лили похолодела от внезапного предчувствия.
   - Прошу вас, не надо так говорить, - взмолилась она. - Мне страшно.
   Меро взяла ее за руку под одеялом.
   - Почему, ярочка моя? - прошептала она в ответ, - Не надо бояться. Смерть
- это всего лишь середина долгой, долгой жизни.
   Настал декабрь, а с ним пришли и жестокие  холода.  Меро  совсем  замучил
кашель. У нее оставалось все меньше сил  для  работы,  да  и  световой  день
становился все короче. В эти  дни  она  трудилась  над  особой  скульптурой,
которая  требовала  более  тщательной  отделки,  чем  все   предыдущие;   по
непонятным причинам в работе Меро стала проявляться несвойственная ей прежде
и встревожившая Лили лихорадочная  торопливость.  Однажды  Меро  задержалась
допоздна. Она упорно продолжала трудиться на ледяном декабрьском ветру, хотя
солнце давно уже село.  Лили  несколько  раз  звала  ее  издалека  (Меро  не
подпускала ее близко к своему творению, утверждая, что готовит сюрприз),  но
безуспешно. Наконец старуха бросила на землю вымазанные  глиной  перчатки  и
поплелась к дому.
   Лили встретила ее во дворе.
   - Пойду принесу корыто, - предложила она, но Меро ее остановила.
   - Нет, оставь, пусть замерзнет. Все кончено.  Дело  сделано.  Помоги  мне
добраться до дому, Лили, меня ноги не держат.
   Лили в тревоге обхватила тощие плечи старухи и довела ее до двери.  В  ту
же ночь у Меро началось кровохарканье, наутро  она  не  смогла  подняться  с
постели.

Глава 23

   Три недели, гоня перед собою снег, задувал ураганный  ветер  Вокруг  дома
намело сугробы, хотя земля оставалась голой.  С  крыши  над  дверью  свисали
сосульки, вода в ведре, стоявшем  снаружи,  превратилась  в  кусок  льда  По
низкому небу ползли черные тучи Как-то  вечером  из  них  пошел  град,  косо
ударивший по стене лома. Сальная  свеча  задымила  и  стала  оплывать.  Лили
поправила ее, прислушиваясь к яростному вою  бури,  сотрясавшей  стропила  и
срывавшей солому с крыши. Поплотнее запахнувшись в ветхую серую  шаль  Меро,
она опустилась на колени перед тростниковым ложем - Пить хотите?
   Глаза старухи были закрыты, Лили не знала, спит ли она, но  тревожить  ее
не хотела Однако Меро вдруг открыла глаза и, сонно улыбаясь, заметила:
   - Ветер крепчает.
   - Вам холодно?
   - Мне всегда холодно.
   Лили хотела подняться и подбросить торфа в очаг, но Меро взяла ее за руку
и удержала.
   - Не надо, - сказала она с удивительной твердостью. - Торфа  мало,  я  же
тебе говорила.
   - Значит, я пойду и принесу  еще,  -  упрямо  возразила  Лили,  осторожно
высвобождая руку из ослабевших старческих пальцев Она встала  и,  подойдя  к
огню, взбила тлеющий торф кочергой, а потом прибавила  еще  два  брикета  из
тающей на глазах стопки возле очага. Они сразу разгорелись, и  Лили  закрыла
глаза, наслаждаясь струящимся жаром, согревшим ее холодные щеки и  замерзший
кончик носа, но через несколько секунд  отодвинулась  в  сторону,  чтобы  не
заслонять очаг от Меро, уже успевшей снова заснуть. Лили опустилась на  стул
и стала прислушиваться к обезумевшим завываниям ветра.
   - Лили? Лили?
   Она встрепенулась, сама не заметив, как уснула. От неудобной позы  у  нее
затекла шея.
   - Как вы себя чувствуете?
   - Тебе придется сходить за Патером, дитя мое.
   - Да-да, конечно. За Патером? Вы хотите, чтобы  я  привела  его  сюда?  В
дом?
   - Ну да. А не то он околеет там на ветру.
   - Хорошо, я его приведу. Не беспокойтесь. Вам что-нибудь нужно?
   Меро покачала головой и вновь впала в беспокойное забытье.
   Габриэль поднялся со своего места у очага и побрел к двери, потягиваясь и
разминая ноги.
   - Пойдешь со мной, Гэйб? Ну идем. - Лили сняла  с  крючка  старый  сюртук
Меро и закутала голову шалью. Оттащив в сторону  тяжелый  мешок  с  ячменной
мукой,  подпиравший  дверь,  чтобы  не  распахнулась  от  ветра,  она  низко
наклонила голову и вышла за порог.
   Порыв ледяного ветра едва не сбил ее с  ног,  швырнув  в  лицо  пригоршню
колючего снега. Лили сгорбилась и, кутаясь в одежду, отправилась  следом  за
Габриэлем сквозь лабиринт покрытых инеем скульптур. Запорошенные снегом, они
напоминали призраков, застывших в ненастном сумраке, взывающих о  возмездии.
Проходя мимо них. Лили вообразила, что они страдают от холода не меньше, чем
она сама, чем Патер и Габриэль, но  они  были  лишены  голосов  и  не  могли
позвать на помощь. Как всегда, она  остановилась  перед  последней  статуей,
которую Меро закончила в тот самый день, когда болезнь свалила ее с  ног.  С
одного боку статую завалило снегом, но все  равно  она  была  хорошо  видна:
мать, баюкающая  дитя.  Сама  Лили.  Смогла  бы  она  узнать  себя  в  грубо
вылепленной фигуре, если бы не  знала  заранее,  что  статуя  изображает  ее
самое? Вероятно, нет. И все же нечто неуловимое в ее облике  -  может  быть,
стоицизм? - казалось Лили знакомым. Как бы то ни было, скульптура всякий раз
трогала ее до слез,  до  горьких  слез,  смешанных  со  страхом  и  чувством
невосполнимой утраты. Протянув руку, она  коснулась  пальцами  заиндевевшего
плеча женщины, своего плеча, а потом - крошечной головки младенца.  Габриэль
вдруг залаял  и  испугал  ее.  Она  отвернулась,  обхватив  себя  руками,  и
последовала за ним к пристройке позади дома, служившей стойлом Патеру.
   Сначала у нее мелькнула дикая мысль: будто  втайне  от  нее  Меро  успела
каким-то непостижимым образом создать еще одну статую: скульптурный  портрет
Патера. Догадавшись об ужасной правде. Лили с трудом заставила себя  подойти
поближе. Ослик стоял на четырех  ногах,  грациозно  изогнув  длинную  шею  и
склонив голову, словно намереваясь щипать снег  своими  бархатистыми  губами
Иней превратил его косматую шкуру в сверкающее белое руно. Длинные,  красиво
загнутые  ресницы  обледенели  и  были  опущены,  ослик  выглядел  сонным  и
умиротворенным. Но пар не шел из крупных  мягких  ноздрей,  тощие  ребра  не
двигались. Патер превратился в ледяную статую.
   Меро все еще спала. Лили разворошила огонь и вновь опустилась  на  колени
возле постели.  Лицо  старой  женщины  страшно  исхудало  и  казалось  почти
лишенным плоти, под дряблой кожей, как  щепки,  выпирали  кости.  Но  больше
всего Лили напугала ее смертельная бледность. Взяв Меро за руку,  она  стала
растирать костлявые пальцы,  чтобы  их  согреть.  Старуха  открыла  глаза  и
взглянула на нее так, словно видела впервые. Панический  страх  сковал  душу
Лили, ее охватило ужасное предчувствие полного одиночества.
   - Патер умер, - сказала она и ужаснулась своим словам: ведь по  дороге  к
дому она  решила  солгать.  -  Простате,  -  прошептала  Лили,  и  ее  глаза
наполнились слезами, - это все я виновата.
   Меро не стала плакать.
   - Вечно ты думаешь, что это ты во всем виновата, - ласково упрекнула  она
Лили и погладила ее по руке. - Неужели ты не понимаешь,  что  Патеру  теперь
хорошо? - Длинные исхудалые пальцы легли на живот Лили. - Как  бы  я  хотела
его увидеть...
   - Кого?
   - Ребенка, - ответила Меро, поглаживая живот Лили. - Милого  младенца.  -
Она послала Лили на редкость ясный взгляд. - Ребенок - это дар. Он  замыкает
круг. Круг, Лили.
   - Он будет жить, Меро? С ним все будет в порядке?
   Лили в ужасе умолкла. Никогда раньше она не осмеливалась задавать вопросы
о будущем, хотя суеверная часть ее души была твердо убеждена, что Меро умеет
его предсказывать. И теперь ей оставалось лишь  сожалеть  о  своем  вопросе,
потому что неблагоприятный ответ мог бы ее убить.
   Но Меро сказала лишь: "Это от тебя  зависит,  ярочка  моя",  -  и  устало
закрыла глаза. Ее рука упала, она вновь заснула.
   Ночь тянулась  бесконечно.  К  огорчению  Лили,  Меро  вот  уже  два  дня
отказывалась принимать твердую пищу: все ее питание  свелось  к  паре  ложек
картофельного пюре и жидкой ячменной каши, да  и  то  когда  Лили  уж  очень
настаивала.  Она  охотно  свернула  бы  шею  Ненадежной,  чтобы  приготовить
питательный бульон, но прекрасно знала, что скажет на это Меро. У  нее  были
связаны руки. На много миль вокруг не было ни доктора,  ни  даже  соседа,  к
которому она могла бы обратиться за помощью.
   - Неужели вы не знаете рецепта какой-нибудь микстуры или  снадобья?  -  в
отчаянии, почти сердито спросила Лили.
   Меро только посмеялась над нею.
   - Значит, ты тоже веришь, что я - ведьма, - заметила  она  с  упреком.  -
Нет, Лили, я не знаю никаких  микстур  и  чудодейственных  снадобий.  Оставь
меня, дитя, мне ничего не нужно.
   Взбесившийся ветер терзал домик всю ночь напролет. Лили начала  видеть  в
нем одушевленного врага, готовящего гибель ей и тем, кто  находился  под  ее
защитой. Она принялась успокаивать Габриеля,  когда  его  разбудил  особенно
яростный порыв бури, потрясший дом  до  основания,  но,  в  сущности,  слова
утешения были обращены к ней самой Сохранить в доме тепло стало  невозможно:
жестокий холод проникал во все щели. Когда последний брикет торфа из  стопки
у очага превратился в дым. Лили накинула старый сюртук Меро и вышла из  дому
за новой порцией. Меро хранила торф  у  стены  дома  под  нависающим  скатом
крыши, защищавшим  его  от  дождя.  Впервые  Лили  с  ужасом  заметила,  как
истощился запас топлива. Меро не раз говорила ей, что торф  надо  экономить,
но она не слушалась, не могла послушаться, потому что  холод  был  неумолимо
жесток, а Лили не хотела, чтобы ее друзья страдали. Подавив в сердце  страх,
она доверху наполнила  корзину  тяжелыми  брикетами  и  поспешила  вернуться
внутрь.
   К утру ветер стих. У Лили все тело ныло от долгого сидения  на  неудобном
стуле, и она решила лечь на тростниковом тюфяке рядом с Меро.  Ее  разбудила
какая-то особенная тишина. С минуту она лежала в молчании, не  понимая,  что
переменилось, и вдруг в ужасе села, склонившись над  совершенно  неподвижной
фигурой, простертой на тюфяке рядом с  нею.  Прижав  кулак  к  губам,  чтобы
подавить стон отчаяния, Лили наконец заметила, как Меро с трудом  втянула  в
себя воздух и хрипло выдохнула. Слезы облегчения хлынули из глаз Лили  прямо
на стиснутые руки Меро, плечи  у  нее  неудержимо  затряслись,  а  все  тело
обмякло. Ей хотелось наплакаться всласть, но вместо этого она встала и вновь
развела погасший огонь.
   Несмотря на затишье, холод заметно усилился.  Весь  день  Лили  растирала
руки и ноги Меро, стараясь ее согреть. Сама же Меро то погружалась в сон, то
грезила наяву, вспоминая о чем-то давно ушедшем Болей у нее не  было,  и  за
это Лили ежечасно благодарила Бога. Порой у Меро  наступали  минуты  полного
просветления,  драгоценные  для  Лили,  старавшейся  всеми  силами  подавить
растущий страх перед одиночеством.
   - Ярочка моя, -  сказала  Меро  ближе  к  вечеру,  остановив  руку  Лили,
обтиравшую ей лицо смоченным в  воде  полотенцем,  -  ты  не  сможешь  здесь
оставаться, когда меня не станет. Возьми с собой Габриэля и уходи.
   Лили показалось, что чьи-то ледяные пальцы сжали ее сердце.
   - Не покидайте меня, - прошептала она.
   - Я тебя никогда не покину. Меро улыбнулась так  ласково  и  простодушно,
что Лили захотелось плакать.
   - Прости того, кто так  тебя  обидел.  Лили  наклонилась  ниже  в  полной
уверенности, что ослышалась.
   - Смягчи свое сердце и будь терпелива. Подожди, дай ему увидеть, какая ты
на самом деле.
   - О чем вы говорите? Я не понимаю. Я никогда его больше не увижу...
   - Будь великодушна, Лили, прости ею, хоть он  и  наделал  глупостей.  Что
толку в гордом одиночестве? Отринь свою  гордыню,  дитя  мое,  и  ты  будешь
счастлива.
   Габриэль поднялся в своем уголке у очага,  потянулся  и  подошел  к  ним.
Присев на задние лапы, он уставился на свою хозяйку, а она обвила рукой одну
из его мощных передних лап и улыбнулась.
   - Ты о ней позаботишься, верно, Гэйб? Габриэль открыл пасть и зевнул.
   -  Не  отходи  от  него.  Лили,  а  то  заблудишься.  Слышишь  меня?   Ты
заблудишься.
   - Я не заблужусь.
   - Прощай, я больше не смогу с тобой говорить. Но я всегда буду рядом.
   - Меро! Меро!
   Но старая женщина опять впала в забытье. В ту ночь,  задремав  на  стуле,
Лили внезапно проснулась и мгновенно нашла глазами Меро в дымном  полумраке.
Старуха тянулась к ней, опираясь на локоть и  простирая  вперед  руку.  Лили
вскочила и, бросившись на колени рядом с Меро, взяла ее  за  руку.  Холодные
пальцы старухи сжали ее ладонь, словно передавая жизненно  важное  послание.
Ни одна из женщин не сказала ни слова. Сердце Лили разрывалось от  горя,  но
она не заплакала Не отрывая  взгляда,  она  следила,  как  медленно  угасает
сияющая нежность в глазах ее дорогой спутницы.  Меро  как  будто  удалялась,
уходила все дальше и дальше, а Лили в отчаянии все крепче сжимала ее пальцы,
стараясь удержать. Но вот  глаза  старой  женщины  затянулись  молочно-белой
пеленой. Тонкая, прозрачная преграда стала непроходимой. Меро ушла навсегда.
***

   - Прости меня, прости, - в отчаянии  твердила  Лили,  прижимая  ладони  к
сырой земле. - Я не смогла поднять  волшебные  камни.  Я  старалась,  но  не
сумела. Я боялась за ребенка. О, Меро, прости меня.
   Рыдания разрывали ей грудь. Впервые с тех пор,  как  осталась  одна  Лили
позволила себе заплакать.
   Рытье могилы заняло весь вчерашний день, и  в  конце  концов  ей  удалось
отрыть  лишь  очень  неглубокую  продолговатую  ямку  в  магическом   круге,
сложенном из камней. Всю ночь она  просидела  рядом  с  покойницей,  устроив
нечто вроде бдения, а в это утро похоронила ее, обрядив в  лучшее  платье  и
завернув в одеяла. Поначалу Лили опасалась,  что  из-за  ребенка  вообще  не
сможет похоронить Меро в каменном круге, но это оказалось делом даже слишком
простым: истаявшее перед смертью тело старухи стало почти невесомым.  А  вот
волшебные камни были неподъемно тяжелыми, без помощи Патера Лили  не  смогла
их поднять. И ей было горько, что желание Меро так и осталось неисполненным:
она дала слово и не сдержала.
   Лили откинулась назад и села возле могилы, утирая слезы тыльной  стороной
перепачканной в земле руки. Какую молитву ей прочитать? Ни одна из тех,  что
были ей известны, не годилась для данного случая. Поэтому она  запела  гимн,
один из тех, что часто напевала Меро. Собственное пение вызвало у Лили слезы
и истерический смех: ведь ее голос был едва ли не на октаву ниже, чем  у  ее
покойной подруги. В середине песни подошел Габриэль и сел, тесно  прижавшись
к ней. Лили с  благодарностью  обвила  рукой  его  сильную  шею.  Когда  она
закончила пение гимна, они еще какое-то время вместе просидели на могиле.
   - Прощай, я люблю тебя, - прошептала Лили. Холод, немного отступивший  за
прошедшие двое суток, вернулся с ледяным ветром. Пошел снег с дождем,  стало
темнеть. Лили с трудом поднялась на ноги. Ей до смерти не хотелось  уходить,
не хотелось покидать Меро, но она чувствовала, что замерзает.
   - Прощай, - повторила Лили. Она отступила на  шаг,  на  два  шага,  потом
повернулась и не разбирая дороги побрела вниз по холму.
   На