й
признаться. Мучительная, страстная тоска охватила его; ему  хотелось  видеть
ее здесь прямо сейчас, и не только для того, чтобы обнять. Если бы она  была
здесь, он сказал бы ей правду.
   Но хватило бы ему мужества признаться? Вот вопрос!  Если  он  признается,
это будет в первый раз за всю его жизнь. Почему так трудно  высказать  вслух
то, что он чувствует? Почему он даже вообразить не может, как будет говорить
ей: "Грейс, я люблю тебя?" Сказать ей прямо: "Я восхищаюсь твоей стойкостью,
твоим дерзким умом, мне нравится, когда ты заставляешь меня  смеяться,  я  в
жизни не встречал женщины отважнее тебя. Ты так чертовски хороша, что просто
больно смотреть, а когда мы занимаемся любовью, я чувствую, что у меня  есть
душа. Душа, Гусси!" Разве он сможет сказать ей все эти слова? Даже думать об
этом было страшно. Лежа в темноте, он чувствовал, как у него пылают щеки.
   В последнюю ночь, проведенную на ферме "Ивовый  пруд"  перед  отъездом  в
Сан-Франциско, Ай-Ю дал  ему  совет.  Они  повстречались  при  довольно-таки
неловких обстоятельствах: в темном коридоре на рассвете, пока Рубен украдкой
возвращался к себе из комнаты Грейс. В черно-белой полосатой  ночной  рубахе
Ай-Ю напоминал арестанта.
   - Знаете историю двух звезд - Миры и Гамела? - начал он без предисловий.
   Уже привыкший к его иносказаниям Рубен просто сказал,  что  не  знает,  и
приготовился слушать.
   - Они жить на небе: Мира ловить рыбу, Гамел  пасти  коров.  Гамел  любить
Мира, Мира любить Га-мел, все хорошо. А потом Гамел лениться, не пасти коров
- Небесный Бог рассердиться и лишить Гамел языка. В наказание.
   Рубен зевнул, не прикрывая рот, в надежде сократить рассказ.
   - А потом приходить красивый рыбак Дидра, влюбиться в  Мира.  Целый  день
Дидра говорить, слова  любви  Мира,  а  бедный  Гамел  смотреть,  ничего  не
говорить, язык нет, совсем-совсем ничего. Мира давать Дидра большой  карп  в
подарок, уходить вместе, любовь-любовь. Гамел писать подковой в небе:  ГАМЕЛ
ЛЮБИТ МИРА. Слишком поздно: Мира уже нет. Да, слишком поздно. Очень грустно.
   Прежде  всего  Рубена  покоробило  полное   отсутствие   утонченности   в
поведанной ему байке. Никогда. раньше назойливый китаец  не  был  так  грубо
прямолинеен в своих непрошеных нравоучениях. Но еще больше его поразило  то,
насколько хорошо Ай-Ю осведомлен о его сердечных делах, в которых сам  Рубен
толком разобраться не мог.
   Что ж, теперь он во всем разобрался. Оставалось только удивляться, почему
мысль о любви к Грейс оказалась для него такой неожиданностью. Разве  не  он
сам нарушил молчание,  которое  добровольно  хранил  тринадцать  лет,  и  не
рассказал ей правду о себе? Никто в мире, кроме Грейс, не  знал,  что  он  -
украинский еврей с  окраины  Манхэттена.  Вообще-то  в  его  истории  ничего
постыдного не было, просто человек с такой биографией вряд ли  мог  добиться
многого на этой "земле свободных и родине  храбрых"<Слова  из  американского
национального гимна>. Вероятно, своеобразная ирония заключалась в  том,  что
он, Рубен Джонс, отдал свое бедное, беззащитное, неопытное  сердце  женщине,
еще менее достойной доверия, чем он сам. Во всяком случае, по  части  вранья
она ни в чем ему не уступала. Но что об этом толковать! Сердца сами выбирают
себе путь, не спрашивая совета у разума, и его сердце было навсегда  вручено
коварному златовласому ангелу.
   Сегодня ему ни за что не уснуть, подумал Рубен, раздавив окурок сигары  и
загасив свечу. Эта ночь будет беспокойной. Так ему и надо: ведь сколько раз,
когда Грейс выражала беспокойство, он уверял ее, что все будет  хорошо,  что
она волнуется понапрасну. "Доверься мне. Мы будем жить долго  и  счастливо".
Какое невыносимое самомнение! Он искупит свою вину хотя бы отчасти, если  не
поспит эту ночь и проведет ее в тревоге.
   Отличное намерение. Но не успели куранты прозвонить час ночи,  как  Рубен
крепко уснул. Ему снилась счастливая развязка этой кошмарной истории.

***

   - Отличный день для венчания, - осторожно заметил Док Слотер, сунув  руки
в карманы строгого темно-синего сюртука и оглядывая пышно украшенный цветами
двор.
   Бу-хо-дои кучками стояли тут и там, настороженно перешептываясь. В  своих
черных одеждах они напоминали стаю ворон, приземлившуюся в тропическом саду.
Вооруженных ворон: каждый держал на виду одно или  больше  остро  отточенных
орудий убийства. Сам Док  тоже  напоминал  птицу:  пожалуй,  аиста,  подумал
Рубен. Ему никогда раньше не приходилось видеть Дока при полном параде, и он
должен был признать, что его старый друг выглядит отлично. Еще  больше,  чем
на аиста, Док походил на процветающего гробовщика.
   Сам Рубен тоже был в черном, отогнав непрошеную  мысль,  что  это  дурная
примета. Он поблагодарил Дока за то, что тот догадался прихватить  для  него
чистый костюм. Уинг об этом  не  подумал,  хотя  та  одежда,  которую  Рубен
вынужден был носить со вторника, уже начала попахивать.
   - Присутствие шлюх кажется мне особенно трогательным, - шепнул он Доку.
   Тот кивнул, окинув взглядом  "залетных  пташек",  глазевших  во  двор  из
каждого окна борделя. Рубен попытался узнать среди них Той-Гун, но  все  они
казались на одно лицо.
   Том-Фун, стоя позади него, грозно откашлялся.
   Рубен обернулся, и Главный Оруженосец  бросил  на  него  злобный  взгляд,
демонстративно нащупывая за поясом  выточенную  из  слоновой  кости  рукоять
меча. Если бы не его навязчивое присутствие, Рубен мог бы спросить  у  Дока,
что, черт побери, здесь происходит, в чем заключается план.  Но  Том-Фун  не
отставал от них ни на шаг, поэтому у друзей не было ни малейшей  возможности
поговорить.
   - Он так и  сияет  от  счастья,  верно?  -  обратился  Рубен  к  главному
головорезу, кивнув в сторону Уинга.
   Как и следовало ожидать, Том-Фун оскалил зубы. Дразнить этого безмозглого
остолопа было даже неинтересно, и Рубена это  занятие  давно  уже  перестало
забавлять. Но отпущенное им замечание было чистейшей правдой: Крестный  Отец
буквально  светился  радостным  волнением.  Его  безукоризненно  европейский
свадебный наряд был до  крайности  строг:  серый  твидовый  сюртук,  простые
однотонные брюки, темный  жилет,  белая  рубашка  с  высоким  воротничком  и
галстук-бабочка. Очевидно, по части  нарядов  он  решил  поберечь  силы  для
китайской церемонии, которая должна была последовать сразу  за  католическим
венчанием. Вот тогда пробьет его час! Он  наверняка  напялит  ярко-оранжевую
робу эпохи Мин с заткнутым за разноцветный кушак кривым  ятаганом.  Все  эти
предсвадебные новости Рубену с удовольствием сообщила накануне Той-Гун. Но в
эту минуту жених выглядел в точности как любой другой жених: он нервничал  и
непрерывно расхаживал туда-сюда перед наспех воздвигнутой во дворе пагодой -
кумирней Ну-Во,  богини  созидания.  Рубен  взглянул  на  часы:  одиннадцать
десять. Невеста запаздывала. Священник,  впрочем,  тоже.  Рядом  с  кумирней
маленький оркестр настраивал инструменты. Рубен еще вчера  слышал,  как  они
репетировали на своих цимбалах, колокольчиках и барабанах. Нервы у него были
натянуты до предела; он молил Бога, чтобы они не начали свой кошачий концерт
прямо сейчас.
   Он не расслышал стука в ворота, но стоявший  на  часах  оруженосец  вдруг
распахнул одну из створок, чтобы впустить вновь прибывшего. Рубен  уставился
на него и заморгал, не веря своим глазам.  Если  бы  он  не  ждал  появления
Генри, то ни за что  на  свете  не  узнал.  бы  его  в  дородном,  лысеющем,
красноносом священнике, от которого за милю несло Ирландией.  Вкатившись  во
двор, как мячик, он  с  возмущением  оглядел  кучкующихся  телохранителей  в
черном, варварский алтарь и настраивающийся оркестр в углу.
   - Отец О'Брайен! - с воодушевлением приветствовал его Уинг, подходя ближе
и протягивая руку.
   Все время, пока  проходила  процедура  знакомства  и  приветствия,  Генри
продолжал неодобрительно хмуриться. Не обращая внимания на  Том-Фуна,  Рубен
подошел поближе. Отец  О'Брайен  был  в  черной  сутане  с  высоким  стоячим
воротничком, а в руках держал  молитвенник  и  маленький  черный  саквояж  с
ручкой.
   - Все это совершенно не по правилам,  -  возмущенно  заявил  он  Уингу  и
что-то    добавил    насчет    недопустимости    отказа    от     церковного
оглашения<Оглашение имен лиц, желающих вступить в брак, проводится в  церкви
трижды, раз в неделю, с целью выяснения, не имеется ли к нему препятствий>.
   На груди у него поблескивала цепочка для часов.  Вытащив  из  внутреннего
кармана старомодную "луковицу", Генри озабоченно спросил:
   - И где же невеста, позвольте  узнать?  В  полдень  у  меня  похороны  по
первому разряду на другом конце  города,  времени  в  обрез!  В  одиннадцать
тридцать и ни минутой позже мне придется вас покинуть.
   Уинг начал его успокаивать, хотя сам при  этом  нервничал  все  больше  и
поминутно поглядывал на свои собственные часы.
   Том-Фун упреждающим жестом положил руку на плечо Рубену, но тот  стряхнул
ее и подошел прямо к отцу О'Брайену.
   - - Рад встрече, преподобный, -  сказал  он,  пожимая  руку  Генри.  -  Я
Алджернон Смит, брат Августины.
   - Прелестная девушка, - рассеянно  пробормотал  в  ответ  Генри  и  опять
посмотрел на часы.
   На  этот  раз  Рубен  расслышал  стук  в  ворота:  сперва  робкий,  потом
повторный, более  решительный.  Все  повернули  головы  на  звук,  а  Ин  Ре
распахнул ворота. На пороге  стояла  Грейс  в  шикарном  подвенечном  наряде
белоснежного атласа со шлейфом и сногсшибательным  декольте,  в  широкополой
белой шляпе из итальянской соломки, украшенной флердоранжем.  В  одной  руке
она держала букет, в другой - наимоднейший зонтик из белых кружев.
   Приветливая улыбка сползла с лица  Крестного  Отца,  и  Рубен  мстительно
подумал, что в Китае белый  цвет  приносит  несчастье.  Однако  Уинг  быстро
овладел собой и поспешил приветствовать свою невесту.
   Стоило ему взять ее за  руку,  как  Рубен  двинулся  к  ним,  не  обращая
внимания на угрожающее ворчание Том-Фуна за спиной. Грейс встретилась с  ним
взглядом: ее голубые глаза сверкали нервным блеском. Она была так прекрасна,
что у него захватило дух.
   - Привет, сестренка, - сказал он.
   Обняв ее железной рукой за талию и притянув к себе, Уинг не позволил  ему
к ней прикоснуться.
   - Привет,  Алджи,  -  напряженно  улыбаясь,  откликнулась  Грейс.  -  Как
поживаешь?
   Это был далеко не праздный вопрос: она хотела знать,  не  практиковал  ли
кто-нибудь на нем свое фехтовальное искусство.
   - Я в порядке, - мужественно ответил Рубен. Такое облегчение отразилось в
ее взоре, что сердце у него замерло на две секунды.
   - Ну что же, - начал Генри, деловито потирая руки, - мы готовы? Вы хотите
встать вот здесь, напротив этого... гм-м... храма, с позволения сказать?
   Он раскрыл свой черный саквояж  и  принялся  вынимать  из  него  предметы
одежды: нечто белое, напоминавшее ночную рубаху с кружевным подолом, - Рубен
вспомнил, что это стихарь, - и узкий, отсвечивающий на солнце атласный  шарф
- епитрахиль. Генри надел его себе на шею, и длинная лента свесилась ему  до
колен. И где он раздобыл весь этот маскарад? Даже Рубену стало  не  по  себе
при мысли о том, что Генри мог ограбить церковь.
   Тихим голосом, так что Рубен едва разобрал слова, Грейс прошептала своему
ополоумевшему от счастья жениху:
   - Пока не начали, не пора ли нам уладить деловую часть?
   - Все уже сделано, любовь моя, - нежно проворковал он, склоняясь к ней.
   Она послала ему обольстительную улыбку, способную расплавить лед.
   - Не подумай, что я тебе не доверяю, -  в  ее  голосе  слышалось  урчанье
довольного котенка, - но ты же  не  будешь  возражать,  если  я  хоть  одним
глазком взгляну на свою чековую книжку? Плененный, ее чарами, он вытащил  из
внутреннего кармана тоненькую книжечку в  черном  кожаном  переплете.  Грейс
открыла ее и заглянула внутрь. Она была отлично вышколена: ни  тени  жадного
торжества не отразилось на ее лице, но она ослепила Уинга еще одной  улыбкой
простодушной радости.
   - Чудесно,  -  промурлыкала  Грейс  и  открыла  изящный  белый  ридикюль,
свисавший на петле с ее запястья.
   Ее очарованный жених отреагировал мгновенно.
   Стремительным движением атакующей кобры он схватил ее за запястье.
   - Еще не время, - прошептал он, оскалив зубы. - Пока еще нет.
   Рубен не знал, чем вызван румянец, вспыхнувший  на  щеках  Грейс:  может,
гневом, а может быть, и  болью.  Не  зная,  что  предпринять,  он  застыл  в
бессильной ярости. Тем временем Уинг вынул книжечку из ее  пальцев  и  снова
спрятал в карман. Все было кончено в одну секунду, но словно грозовое облако
проплыло над двором: цветки алых маков стали  кроваво-красными,  вооруженные
клинками стражники показались Рубену еще более грозными, чем минуту назад, и
даже монотонное бренчание оркестра зазвучало зловеще.
   Отец  О'Брайен  занял  место  перед  храмом  богини  созидания  и  громко
откашлялся, подавая сигнал к началу венчания.
   - Кто отдает эту женщину  этому  мужчине  в  священный  брачный  союз?  -
провозгласил он громовым басом, отбросив предварительную часть  церемонии  и
переходя сразу к сути дела.
   Поскольку в жизни Уинга это было явно первое католическое венчание, Рубен
подумал, что с таким же успехом Генри мог бы  провести  обряд  крещения  или
отпевания: Крестный Отец все равно не заметил бы разницы.
   - Я, - ответил Док, взяв Грейс под руку.
   Произошла небольшая заминка, пока участники церемонии занимали положенные
им места: Уинг не знал, куда ему встать, пока Генри не  поставил  его  прямо
перед собой. Рубен сделал шаг вперед,  собираясь  занять  место  шафера,  но
Том-Фун вырос перед ним как из-под земли и загородил  дорогу.  Не  издав  ни
звука, Рубен отступил в сторону.
   Церемония продолжалась недолго. Генри произнес краткую  речь  о  верности
священным узам и приступил к делу. Даже зная, что это  всего  лишь  комедия,
Рубен едва дотерпел до конца, так ему это  было  ненавистно.  У  него  скулы
сводило, пока он слушал тихие ответы Грейс. Паника в его душе все нарастала.
Он хотел, чтобы все кончилось поскорее.
   Но вот церемония  завершилась,  и  Уинг  наклонился  с  явным  намерением
поцеловать невесту.  Нет,  этого  никак  нельзя  было  допустить!  Это  было
невозможно, немыслимо! Рубен ощутил привкус желчи во рту: он уже  готов  был
броситься на Уинга с кулаками. Костлявая рука Дока удержала его за  рукав  и
вернула к действительности. Пришлось, кипя  от  негодования,  смотреть,  как
Грейс с полным самообладанием принимает поцелуй  Крестного  Отца,  ничем  не
выдав своего отвращения. На этот раз ее профессиональная выдержка его ничуть
не порадовала.
   Отец О'Брайен вновь откашлялся, прерывая нежную сцену.
   - Прекрасно, просто прекрасно! Вот свидетельство о браке, -  объявил  он,
вытащив бумагу из саквояжа. - Если вы оба и двое свидетелей  поставите  свои
подписи вот здесь, я оставлю вас праздновать и пойду по своим делам.
   Вдоль стены стоял длинный стол, уставленный закусками. Участники венчания
подошли к нему, чтобы подписать документ. В  качестве  свидетелей  выступили
Док и Том-Фун. Оставшись без надзора, Рубен пошел за ними. Ему не  терпелось
узнать, что будет дальше.  Когда  церемония  подписания  завершилась.  Генри
звучно  хлопнул  Уинга  по  спине,  рявкнул  "Поздравляю!"  -   и   принялся
выворачивать ему руку в сокрушительном пожатие, одновременно  заставляя  его
повернуться спиной к столу. Если бы он не ждал чего-то подобного,  Рубен  ни
за что бы не заметил, как Док  молниеносным  движением  подхватил  со  стола
свидетельство о браке и запихнул его себе в карман.
   До сих пор отец О'Брайен поминутно напоминал всем, что он страшно спешит,
теперь же его как будто  подменили:  свои  свадебные  одеяния  он  снимал  и
укладывал в саквояж с  такой  неохотой,  словно  расставался  с  собственной
кожей. Покончив с переодеванием. Генри еще раз бросил взгляд  на  часы  и  с
некоторой тревогой - на дверь.
   - А праздничного тоста, стало быть, не будет?  -  добродушно  осведомился
он. - Нельзя покинуть свадьбу, не выпив за здоровье новобрачных.
   Такая  перемена  настроения   никого   не   могла   удивить:   ирландский
священник-выпивоха - это было написано у него на лице. Но почему он  медлит?
Похоже, ждет чего-то, но вот чего? Что должно произойти?
   Уинг взял священника под локоть и повел его через двор.
   - Как вам известно, нам сейчас предстоит  провести  еще  одну  церемонию.
После  этого  будет  свадебный  пир.  Может,   вы   успеете   обернуться   и
присоединитесь к нам?
   Приглашение прозвучало по-хамски, а безостановочное продвижение  Уинга  к
воротам яснее ясного говорило о том, что он  хочет  поскорее  избавиться  от
отца О'Брайена.
   - Ну что ж, благослови вас Господь! Да будет ваша совместная жизнь долгой
и счастливой, - продолжал разливаться Генри. - И пусть ваши  дети  растут  и
шумят вокруг вас подобно виноградным лозам.
   - Благодарю вас, преподобный отец, - сказала Грейс.
   Выражение лица у нее  было  такое  же,  как  у  Генри,  -  напряженное  и
обеспокоенное.  Она  обняла  его  на  прощание,  крепко  прижимаясь  к   его
подложному животу. Генри обнял ее в ответ, но тотчас же разжал руки; взгляд,
брошенный им на Рубена поверх ее плеча, был полон скрытой тревоги. Не  зная,
что предпринять, Рубен проводил взглядом его спину, когда Генри повернулся к
воротам. Ин Ре распахнул перед ним двери, и отец О'Брайен скрылся за ними.
   - Доктор Хэйес, ваша доля, - проговорил Уинг, протягивая конверт и  давая
понять, что посаженному отцу тоже пора уходить. - До следующей встречи.
   - До встречи, - откликнулся Док, схватив намек на лету.
   Он повернулся к Грейс:
   - Еще раз поздравляю!
   Она порывисто обняла его. Рубен расслышал,  как  она  сказала  "Спасибо",
потом шепнула что-то ему на ухо.
   - Увидимся, - кивнул Док Рубену, пожимая ему руку,  и  уголком  рта  едва
слышно добавил:
   - Тяните. После этого он тоже ушел. Тянуть?
   - А теперь, мистер Смит, полагаю, нам с вами надо уладить наши дела.
   Рубен весь напрягся, когда Уинг сунул руку в карман,  и  ему  стало  лишь
самую чуточку легче, когда тот вытащил  не  кинжал  или  опасную  бритву,  а
всего-навсего узкий коричневый конверт. Что это? Плата за услуги?
   Открыв конверт, он заморгал при  виде  пачки  "зеленых"  толщиной  в  два
дюйма. Здесь было больше денег, чем ему  довелось  заработать,  украсть  или
выманить обманом за всю свою жизнь, но в эту минуту они вызвали  у  него  не
больше интереса, чем страницы законопроекта по аграрной  реформе.  Зато  они
дали ему повод потянуть время.
   - Не будешь возражать, если я их пересчитаю, Марк?
   Не дожидаясь ответа Уинга и не вынимая деньги из конверта, Рубен принялся
пересчитывать купюры по одной. При этом он щурился, шевелил  губами,  плевал
на пальцы -  словом,  тянул  время,  как  мог.  Ровно  двадцать  семь  тысяч
долларов.
   - По-моему, сотни не хватает. Проверю еще  раз.  Уинг  испустил  какое-то
китайское ругательство, вытащил из кармана  бумажник,  извлек  из  него  две
пятидесятидолларовые ассигнации и чуть ли не швырнул их в лицо Рубену.
   - Мы желаем вам всего доброго, - язвительно напомнил он.
   - Я хочу попрощаться с сестрой наедине, - выпалил Рубен и взял  холодную,
как лед, руку Грейс.
   - Боюсь, что я не могу этого  позволить.  Уинг  бросил  многозначительный
взгляд на Том-Фуна.
   - Почему нет?
   Том-Фун  подошел  к  своему  господину,  ощетинившись,  как  еж,  и  явно
предвкушая возможность вышвырнуть Рубена вон за шиворот.
   - Минуточку, минуточку! По крайней мере позвольте мне поцеловать невесту!
Уж на это я имею право?
   Рубен выдавил из себя вымученную улыбку. Будь что будет, но он  не  уйдет
отсюда без Грейс.
   - Все в порядке, - ровным голосом сказала  она,  хотя  мелькнувший  в  ее
глазах испуг никак не вязался с внешним спокойствием. - Разве не так,  Марк?
В конце концов, он ж