кладовые, особенно если те и так не ломятся от изобилия.  А  теперь,  спустя
три обеда, два ужина и Бог знает сколько завтраков и полдников, кошелек Лили
тоже был пуст.
   Ничего не поделаешь, придется им сказать. Кто знает, может,  на  сей  раз
они для разнообразия соизволят угостить ее обедом? Лили размотала полотенце,
подула  на  вздувшийся  волдырь,  затянула  потуже  узлом  на  затылке  свои
непокорные темно-рыжие волосы, расправила  плечи  и  поднялась  по  истертым
каменным ступеням из подвала в  гостиную  на  первом  этаже.  В  дверях  она
помедлила. Прежнее раздражение  мгновенно  охватило  ее  с  новой  силой.  С
номером "Монитора" в  руках,  единственной  городской  газеты  Лайм-Риджиса,
преподобный Роджер Соме сидел у огня в старом кресле ее отца, поставив  ноги
в домашних туфлях на каминную решетку и потягивая  бокал  испанской  мадеры.
"Последний бокал мадеры, - мстительно отметила про себя Лили. - Хоть бы  ему
понравилось. Больше-то все равно нет и не будет. Любопытно, почему  его  Бог
столь снисходительно взирает на пристрастие своего служителя  к  спиртному?"
Впрочем, она тут, же  одернула  себя,  напомнив,  что  не  следует  осуждать
ближнего, но все же вынуждена была признать, что не  испытывает  симпатии  к
Сомсу, хотя он и доводится ей... Лили и сама не могла бы точно сказать  кем.
Соме приходился троюродным братом ее отцу, но означало ли это, что теперь он
ее троюродный брат или  все-таки  четвероюродный,  а  может  быть,  внучатый
дядюшка? Однако все это было не так уж и важно, суть дела заключалась в том,
что Соме был ее единственным родственником, душеприказчиком и распорядителем
имущества ее отца (если, конечно, наследство, состоящее главным  образом  из
долгов, можно назвать имуществом),  а  главное  -  на  ближайшие  тринадцать
месяцев - ее законным опекуном.
   Еще более туманным представлялось ей  родство  с  Льюисом,  сыном  Сомса.
Сейчас он расположился за ее небольшим письменным столом и  торопливо  водил
по бумаге гусиным пером. Интересно,  что  он  пишет?  Проповедь?  Трактат  о
благочестивом и богобоязненном поведении? И опять Лили одернула себя: у  нее
не было никакого права насмехаться над ним. Возможно, Соме и вправду лицемер
(она еще  не  решила,  так  это  или  нет),  но  его  сын  Льюис  -  человек
по-настоящему набожный, всей душой преданный церкви. Странно, но к нему  она
тоже не испытывала симпатии и ничего не могла с этим поделать.
   Преподобный Соме оторвал взгляд от газеты.
   - Ах это ты. Лили. Обед готов?
   - Кузен, - заикаясь, проговорила Лили, не в силах назвать  его  Роджером,
хотя он не раз призывал ее к этому, - мне ужасно жаль, но в кухне.., кое-что
случилось. Несчастье, понимаете? Обед испорчен, -  призналась  она,  разводя
руками.
   Искра раздражения промелькнула в его холодных серых глазах, но он искусно
скрыл ее за полной понимания улыбкой.
   - Это не важно, дитя мое. Войди, прошу тебя, нам надо поговорить.
   "Как это возможно?" - в отчаянии  спросила  себя  Лили.  Двое  суток  они
только то  и  делали,  что  разговаривали!  Еще  два  дня  назад  она  и  не
предполагала, что у нее есть два кузена в Эксетере, причем один  из  них  по
закону является ее опекуном. И  вот  теперь  ее  с  бесцеремонным  упорством
принуждали к браку с  человеком,  которого  она  не  только  не  любила,  но
которого даже и не знала. Может, она слишком вежлива с  ними?  Как  вдолбить
им, что "нет" означает "нет"?
   Лили с неохотой вошла  в  комнату,  держа  руки  в  карманах  поношенного
утреннего платьица.
   - Если это по поводу Льюиса и меня... Соме, крупный  коренастый  мужчина,
весь какой-то квадратный, с крупными костистыми руками, поднялся  с  кресла.
Тело у него было массивное, грубое, словно вырезанное  из  куска  древесины.
Нет, не вырезанное, а скорее вырубленное топором. Однако одежда на нем  была
дорогая и прекрасно  сшитая;  по  мнению  Лили,  это  невольное  франтовство
больше, чем что-либо другое, свидетельствовало о его  искренней  преданности
служению униженным и обездоленным. Его седые волосы,  разделенные  посредине
пробором,   завитые   и   уложенные   аккуратными   небольшими   колбасками,
спускавшимися на уши, были сзади заплетены в косичку. Короткая толстая шея и
тяжелый, с проступающей синеватой щетиной подбородок делали его  похожим  на
быка. Даже зубы у него были квадратными.
   - Девичья скромность - свойство весьма похвальное, - объявил он, прерывая
ее в своей  громогласной,  но  в  то  же  время  тягучей  и  плавной  манере
проповедника (грешники, наверное, так и падают на колени  при  звуках  этого
голоса, подумала Лили, или живенько лезут в карман  за  пожертвованиями).  -
Природная сдержанность весьма к лицу юной христианке,  ее  следует  всячески
поощрять. Поверь, я очень ценю  в  тебе  эти  качества,  однако  мудрость  и
смирение являются еще более  высокими  добродетелями,  и  юная  душа  должна
стремиться обрести их прежде, чем перед нею  распахнутся  врата  рая.  Идем,
дорогая моя, настал час молитвы.
   Он протянул к ней крупные, покрытые волосами руки и наклонил голову.
   "Чтоб тебе сгореть!" - в сердцах подумала Лили.
   Она бросила взгляд на Льюиса, который в эту  минуту  как  раз  поднимался
из-за стола, явно намереваясь присоединиться к ним в общей молитве. В  груди
у девушки медленно, точно солдат, неохотно  подымающийся  в  атаку,  заранее
обреченную захлебнуться, закипало возмущение.
   - Кузен Роджер, боюсь, я невольно ввела вас в заблуждение.  Клянусь,  это
вышло непреднамеренно, безо всякого злого умысла.  Вы  оказали  мне  большую
честь, предложив вступить в брак с Льюисом, - тут она со смиренной  (как  ей
хотелось надеяться) и умоляющей улыбкой  повернулась  к  младшему  из  своих
кузенов, - но этой свадьбе не бывать.
   - Почему?
   Соме буквально выпалил это  слово.  Может,  он  наконец-то  потерял  свое
треклятое самообладание, выводившее ее  из  себя?  Может,  теперь  им  обоим
удастся отбросить условности и поговорить начистоту?
   - Потому что мы друг другу не пара.
   - Почему?
   Вот это другой разговор! И все же вежливость стала для нее  укоренившейся
привычкой, от которой не так-то просто было отказаться.
   - Потому что я этого не стою.  Льюис  выше  меня  во  всех  отношениях  и
особенно в том, что касается духовности. Он заслуживает такой жены,  которая
дополняла бы его духовную сущность и поощряла к достижению новых высот.  Ему
нужна женщина, равная ему по положению, которая могла бы...
   - Лили, Лили, - перебил ее  Соме,  укоризненно  покачивая  своей  крупной
головой. - Ты рассуждаешь о том, что нужно Льюису, так, будто ответ на  этот
вопрос известен тебе лучше, чем Господу нашему. Но вопрос в том,  что  нужно
тебе?
   "Деньги", - подумала она. Ровно столько,  чтобы  протянуть,  пока  ей  не
исполнится двадцать один год. Тогда  она  вступит  в  права  владения  своим
крошечным "состоянием" и сможет до конца дней  жить  пусть  бедно,  но  зато
своим умом, по своей воле, ни за кого не выходя замуж!
   - Вот видишь, у тебя нет ответа. Зато я знаю, что именно тебе нужно.
   - Неужели?
   Впервые в ее голосе послышалась дерзкая и непочтительная  нотка,  и  Лили
мысленно дала себе слово впредь ничего подобного не допускать.  "Никогда  не
сжигай мостов" - такова была одна из заповедей ее отца,  одна  из  немногих,
которым можно было следовать в реальной жизни. Если она позволит усталости и
раздражению взять над собой верх, ей ни за что не  добиться  своей  цели,  а
именно сплавить этих господ из дома самым деликатным и  учтивым,  подобающим
настоящей леди образом, чтобы у них не возникло и тени подозрения в том, что
их выпроваживают. Ей очень хотелось, чтобы они уехали, но и сохранить с ними
хорошие отношения было необходимо.
   - Что тебе нужно. Лили, гак это направляющая рука. То, чего - увы! - тебе
так не хватало до  сих  пор  в  твоей  жизни.  Мой  кузен  оставил  по  себе
возмутительную память. Когда твое упрямство заставляет меня терять терпение,
я вспоминаю о том, какую жизнь тебе приходилось вести, и мой гнев пропадает:
я тебя прощаю.
   Пальцы Лили невольно сжались в кулаки. Самодовольная скотина! Да  как  он
смеет так отзываться о ее отце?
   - С настоящей  минуты  я  намерен  в  полном  смысле  слова  стать  твоим
опекуном, а главное - духовным наставником.
   Она предприняла еще одну отчаянную попытку овладеть собой.
   - Благодарю вас. Вы очень добры, и мне, конечно,  необходимо..,  духовное
наставничество. Я совсем не против любых наставлений, какие вам угодно будет
мне дать. Но что касается моего брака с Льюисом, честное слово,  это  просто
невозможно. Мы с ним едва знакомы, мы только что встретились...
   - Поверь мне, дитя мое, у меня больше оснований судить  об  этом,  чем  у
тебя. Но довольно разговоров, мы и так уже потратили слишком много  времени.
Меня ждет многочисленная паства, мои прихожане нуждаются в моем  духовном  и
нравственном руководстве.  Я  могу  остаться  здесь  только  до  завтрашнего
вечера.
   Лили постаралась скрыть вспыхнувшую в сердце радость.
   - Нет никакого смысла откладывать свадьбу, - продолжал между тем Соме.  -
Завтра ты отправишься вместе с нами в мой дом в Эксетере  (в  конце  концов,
срок аренды этого дома все равно истекает через  месяц).  Через  три  недели
состоится церковное оглашение, после чего можно венчаться. Церемония пройдет
у меня дома. Разумеется, я сам ее проведу. Вы с Льюисом будете жить у нас  в
доме, по крайней мере первое время, пока не...
   - Кузен, прошу вас.., вы меня неверно поняли! Я  не  давала  согласия  на
этот брак!
   Надменно-снисходительное выражение изменило ему лишь на мгновение.
   - Подумай, Лили, - вкрадчиво  и  тихо  произнес  Соме.  -  Что  тебе  еще
остается? У тебя нет средств содержать себя,  а  стало  быть,  нет  и  иного
выбора.
   "Ах ты, гнусный, самодовольный лицемер!.."  -  Лили  опомнилась,  набожно
сложила руки и опустила взор долу.
   - Вы совершенно правы. Но  я  надеялась,  что  вы  могли  бы  помочь  мне
несколько иным способом. Мои потребности очень скромны, я  почти  ничего  не
прошу.  И  мне  известно,  что  вы  человек  щедрый.  Если  вы  в   качестве
распорядителя имущества моего отца одолжите мне весьма незначительную  сумму
на любых приемлемых для вас  условиях,  пока  его  завещание  не  вступит  в
силу...
   - Ха!
   Она вскинула голову. Ей показалось, что в  глазах  у  Сомса  промелькнуло
злорадное  удовлетворение,  словно  он  только  что  решил,  что  его  вновь
обретенная кузина ничем особенно не отличается от него самого.  Но  странное
выражение тотчас же исчезло.
   - Речь сейчас идет не о моей щедрости, - возразил Соме. -  Мы  говорим  о
воле Божьей.
   Лили моргнула, чтобы скрыть досаду. Это уж ни в какие ворота не лезет!
   - Но мне казалось, что воля Божья в  подобных  делах  -  тайна  за  семью
печатями для простых смертных.
   - Как правило - да. Но не в этом случае.
   - Но почему?
   - Потому что мне было видение. Господь явил мне образ  воли  Своей,  и  я
ясно узрел всю уместность и правильность вашего союза с  Льюисом.  А  теперь
помолимся.
   Не обращая внимания на сопротивление, он взял Лили за  обе  руки,  вложил
одну из них в руку Льюису  и  опустился  на  колени.  Льюис  последовал  его
примеру, и Лили ничего другого не осталось, как тоже  встать  на  колени  на
выношенном ковре перед камином. Рука Сомса, державшая  ее  обожженную  руку,
причиняла ей мучительную боль, но, когда  она  попыталась  высвободить  свою
ладонь, он лишь сжал ее еще крепче.
   - Боже Всемогущий, к Тебе взываем! Обрати  взор  Твой  на  Лили  Трихарн,
ничтожную рабу Твою, и ниспошли ей мудрости познать  волю  Твою  и  смирение
принять ее, не ропща. Яви ей ужасные последствия ее гордыни и греховность ее
высокомерия и в бесконечном милосердии Своем даруй ей прощение. Открой  этой
женщине,  недостойнейшей  из  дщерей  Твоих,  каково  отмщение  за  грехи  и
воздаяние за себялюбие.
   Это было только начало, но Лили больше не слушала.  Наконец  Соме  умолк.
Она скосила глаза на Льюиса. Он склонил  голову,  его  глаза  были  закрыты;
подобно своему отцу, он, казалось, душой и телом погрузился в молитву.  "Что
у  него  на  уме?"  -  с  тоской  спросила  себя  Лили,  вглядываясь  в  его
окаменевшее, лишенное всякого выражения лицо и упрямо сжатый рот. Как и  его
отец, Льюис выглядел тяжеловесным и  неуклюжим,  сходство  между  ними  было
просто разительным, хотя у сына волосы были  подстрижены  в  кружок,  как  у
простого работяги (правда, проливающего пот свой на нивах Господних). За  то
короткое время, что они были знакомы, он ни разу не обратился к  ней  прямо,
да и вообще открывал рот лишь для того, чтобы вторить отцу. Лили поняла, что
Льюис так же решительно настроен в пользу этого нелепого брака, как и  Соме,
но тем не менее он не выказал ни малейшей склонности к ней, ни как к  другу,
ни как к женщине. Почему же они настаивают на женитьбе? Отец  оставил  ей  в
наследство жалкие крохи, так что деньги тут  ни  при  чем.  Может,  Сомсу  и
вправду было видение? Она слышала, что подобные вещи иногда случаются, но..,
почему-то не могла заставить себя в это поверить.
   У Лили начала ныть  поясница,  а  за  нею  и  вся  спина,  лопатки  свело
судорогой. Громадная лапища  Сомса  еще  крепче  сжала  ее  ладонь.  Девушка
поморщилась, но решила перетерпеть: ей показалось, что он собирается вот-вот
подняться с колен.
   Увы, она ошиблась.
   - О Боже, Ты источник мудрости и силы, - провозгласил  Соме,  после  чего
перечисление ее прегрешений возобновилось.
   Время от времени он останавливался, и в душе у  нее  вспыхивала  надежда,
что это уже конец, но  всякий  раз  он  вновь  начинал  с  самого  начала  с
неослабевающей силой, приводившей ее в замешательство. Вот часы на  каминной
полке пробили два. Наконец Лили поняла, что еще минута стояния на коленях, и
ее кости просто не выдержат. Она  испугалась,  что  вот-вот  расплачется.  В
конце одной из затянувшихся пауз, прежде чем Соме  успел  выговорить  что-то
еще, помимо  "Услышь  нас,  о  Всемогущий...",  девушка  выдернула  руки  из
вспотевших от усердия ладоней отца и сына  и,  с  трудом  разминая  затекшие
ноги, поднялась с колен.
   - Прошу прощения, но все это бесполезно! Она прижала  саднящую  от  ожога
руку к груди, стараясь удержать слезы  смущения,  досады  и  боли.  Оба  они
подняли к ней лица с совершенно одинаковым ошеломленным выражением,  а  Лили
сделала шаг назад, чтобы быть от них подальше.
   - Мне очень жаль, но это невозможно. Я не могу выйти за вас замуж, Льюис:
я не люблю вас, а вы не любите меня. Прошу вас, постарайтесь  понять:  ни  к
одному из вас я не хотела бы проявить неуважение, и.., и  уж  тем  более  по
отношению к Господу. Но видение было вам, кузен Роджер, а не мне, и  никакие
наши молитвы не в силах этого изменить.
   Отец и сын медленно распрямили ноги, по-прежнему не сводя с нее  глаз,  и
Лили ощутила необходимость продолжить свои объяснения.
   - Как служители церкви, вы знаете, что брак есть священный союз:  в  него
нельзя вступать легкомысленно,  не  взвесив  все  заранее.  И  разве  вы  не
согласны со мною в том, что между мужчиной и женщиной должно быть как  можно
больше общего, если им предстоит столь ответственный совместный шаг? Но меня
с Льюисом, помимо уважения, надеюсь, взаимного, ничто больше...
   - Льюис, выйди из комнаты и оставь меня наедине с Лили.
   Лили широко раскрыла глаза от удивления. Даже Льюис казался  огорошенным,
но после минутного колебания повиновался и закрыл за собою дверь.
   Соме повернулся к ней. Лили ощутила всю силу его  воли,  направленную  на
нее, и постаралась встретить ее стойко. Мысль о Давиде и Голиафе  пронеслась
у нее в голове. Вообще-то библейские притчи нечасто приходили ей на  ум,  но
сегодня выдался на редкость удачный для них день. Взгляд ее  остановился  на
золотой булавке с бриллиантом, утонувшей  в  пене  белоснежных  кружев  жабо
Сомса. Несуразность этого  украшения  помогала  ей  видеть  в  нем  обычного
человека, а не живое воплощение Гласа Божьего, и Лили решила, что эта  мысль
поможет ей одержать победу в предстоящем поединке.
   Наконец Соме заговорил, его голос зазвучал тихо,  даже  обыденно,  и  это
придавало словам кузена особенно зловещий смысл.
   - Ты должна выйти замуж за Льюиса,  Лили.  Такова  воля  Божья.  Если  ты
откажешься, тебе придется об этом пожалеть, об  этом  я  позабочусь.  Такова
жизнь.
   Лили сразу почувствовала угрозу.
   - Что же вы собираетесь делать? - спросила она,  непроизвольно  вытягивая
руки по швам под его пристальным взглядом.
   - Даю тебе последний шанс. Ты выйдешь замуж за моего сына?
   - Прошу вас...
   - Ты выйдешь за него замуж?  Она  с  трудом  перевела  дух,  стараясь  не
дрогнуть под его грозным взором.
   - Я не могу, - тихо ответила Лили.
   Не сводя с нее глаз, Соме сунул руку в  карман  жилета.  Тысяча  зловещих
предположений пронеслась у нее в голове, пока он  доставал  плоский  кожаный
бумажник и вытаскивал оттуда всю имевшуюся внутри наличность - толстую пачку
банкнот.
   - Вам не удастся меня подкупить! Я не возьму денег, - возмутилась Лили.
   Он усмехнулся  холодно  и  загадочно,  потом,  склонившись  над  каминной
решеткой, принялся шевелить кочергой тлеющие  угли,  чтобы  они  разгорелись
пожарче, и наконец, пока Лили следила  за  ним,  открыв  от  изумления  рот,
бросил в огонь всю пачку. Она тотчас же задымилась.
   - Перестаньте, что вы?.. Ваши деньги! Преподобный Соме, что вы наделали?
   Девушка в ужасе подскочила к камину. Банкноты, лежавшие в самой  середке,
еще не занялись, может, ей удастся их спасти? Но он подтолкнул их  кочергой,
и они вспыхнули ярким пламенем. А потом ничего не осталось, даже пепла. Лили
смотрела, не веря собственным глазам.
   - Льюис!
   Почти тотчас же дверь, ведущая в холл, отворилась,  и  ее  младший  кузен
вошел в комнату.
   - Да, отец?
   - Пойди позови констебля. Лили украла все мои деньги.  Больше  семидесяти
фунтов.
   Льюис не тронулся с места; судя по виду, он был поражен  не  меньше,  чем
сама Лили.
   - Но, отец... Разве это возможно? Вы уверены?
   - Я совершенно точно знаю, что это она. Сегодня утром я оставил  бумажник
на каминной полке. Он пуст - вот погляди. Здесь никого, кроме нас, не  было,
значит, это она, больше некому.
   Лили и Льюис заговорили одновременно.
   -  Ступай!  -  громовым  голосом  приказал   Соме,   заглушая   всяческие
возражения. Льюис повернулся и вышел.
   "Это ужасный сон,  -  подумала  Лили,  услыхав,  как  открылась  и  вновь
закрылась входная дверь. - Этого не может быть".
   Соме сделал несколько шагов и встал между нею и дверью.
   - Вот теперь самое время переменить решение, Лили. Если ты это  сделаешь,
я просто скажу констеблю, что ошибся.
   - Вы не посмеете!
   - В противном случае я велю ему посадить  тебя  в  колодки.  Он  выполнит
приказ незамедлительно,  одного  моего  слова  будет  довольно.  И  если  по
окончании суда тебя посадят в тюрьму или сошлют на каторгу, считай, что тебе
повезло. Скорее всего тебя повесят.
   - Это и есть воля Божья?! - вскричала Лили. Возмущение в ее душе победило
страх. - Да вы с ума сошли!
   - Это и есть воля Божья. Покайся, Лили Трихарн. Гордыня и тщеславие  суть
грехи твои тяжкие, за них душе твоей суждено вечно гореть в аду! - Его глаза
сверкали, брызги слюны разлетались изо рта при каждом слове. -  Покайся!  На
колени! Моли Бога о пощаде.
   Прежде чем она успела сделать хоть шаг, он схватил ее за  плечи  и  силой
заставил снова встать на колени, а следом за нею и  сам  плюхнулся  на  пол,
крепко держа ее за руки, и начал молиться.
   Теперь в его голосе слышалось настоящее бешенство, слова  превратились  в
завывания. Лили изо всех сил пыталась высвободить свои руки, но Соме  их  не
отпускал. Ни о чем больше не думая, действуя по наитию, она впилась зубами в
тыльную часть одной из здоровенных лапищ. Он п