И  даже  предприимчивость.  Привкус  танина  не  может  ее  заглушить.
Чувствуешь?
   Это было похоже на розыгрыш,  но  Грейс  почти  не  сомневалась,  что  он
говорит серьезно. Отхлебнув глоток, она посмаковала его во рту и проглотила.
   - Да, я понимаю, что ты имеешь в виду, но... не кажется ли  тебе,  что  к
предприимчивости примешивается легкий привкус меланхолии? И  даже  некоторая
самонадеянность? Склонность к поспешным суждениям?
   Рубен опять уставился в свой бокал. Ее слова явно его  заинтриговали:  он
обдумывал их всерьез. Оценив наконец соль шутки, он  добродушно  рассмеялся,
но не смог удержаться от удивленного взгляда. До сих пор ему и в  голову  не
приходило,  что  в  ушах  непосвященных  его  дегустаторские  оценки  звучат
странновато.
   Бутерброды  с  холодным   цыпленком   показались   Грейс   изысканным   и
недооцененным лакомством. Проглотив два бутерброда, она принялась отыскивать
в корзинке третий. Возможно, на ее суждение повлиял тот факт, что  у  нее  с
полудня не  было  во  рту  маковой  росинки,  но  все  равно  мясо  цыпленка
показалось ей божественным на вкус.
   Рубен тоже ел с аппетитом. Первые два бутерброда он  проглотил  в  полном
молчании, но за третьим разговорился. Ему хотелось обсудить  кульминационные
моменты вечера, разобрать каждый ход игры в покер. О семикарточном стаде  он
знал вряд ли меньше, чем о  марках  вин,  у  него  было  множество  полезных
предложений для улучшения ее "парной  игры".  Грейс  восприняла  его  советы
вполне добродушно. Она была в прекрасном настроении и даже не  обиделась  на
нотку мужского превосходства, прозвучавшую в его голосе. - Расскажи мне свою
историю, - предложила она, смахивая крошки с губ и вновь наполняя бокалы.  -
Где ты родился?
   Рубен  закинул  ноги  на  стол  и  вытянул  руку  на  спинке   изогнутого
диванчика-визави по направлению к ней. Он  не  обнял  ее,  но  она  даже  на
расстоянии ощущала тепло его руки, лежащей у нее за спиной. - В Виргинии,  -
с  готовностью  ответил  он,  -  в  поместье  неподалеку  от  Ричмонда.  Оно
называлось "Шиповник". - Его голос смягчился от приятных воспоминаний.
   - Правда? Значит, ты южанин?
   Ей почему-то трудно было в это поверить.
   - Угу.
   - Ты  родился  до  или  после  войны<Имеется  в  виду  Гражданская  война
1861-1865 гг, между северными и южными штатами США.>?
   - В самой середине - в 1862 году. Мой отец  освободил  всех  своих  рабов
задолго до начала войны, но, когда, начались боевые действия, он решил,  что
должен постоять за родную землю. Дослужился до звания полковника.  Полковник
Бьюгард Джонс - так его звали, - с гордостью сообщил Рубен. - Но как  раз  в
1862 году он был убит в битве при Малверн-Хилл.
   Бьюгард Джонс? Стараясь ничем не выдать своего недоверия, Грейс спросила:
   -  Значит,  ты  никогда  его:  не  видел?  -Я   был,   зачат   во   время
увольнительной. Четыре дня спустя он погиб.
   - Как это ужасно, - осмелилась заметить Грейс НА случай, если его рассказ
все-таки окажется правдой.
   - А год спустя федеральная армия спалила "Шиповник" дотла.
   Грейс сочувственно покачала головой.
   - Мне жаль твою мать.
   - Да. Она была... всего лишь слабой женщиной.  Когда  война  закончилась,
чтобы выжить, она вышла замуж за "саквояжника"<Северянин, добившийся влияния
и богатства на Юге США по окончании Гражданской войны> по фамилии Креймер. Я
ее не виню... вернее, я ей все простил. Мы умирали с голоду, а он был богат.
Этому сукину сыну принадлежал городской банк. Он  завладел  нашей  землей  и
восстановил, поместье, это было уже кое-что.
   В его голосе прозвучала такая горечь, что Грейс пристально посмотрела  на
него.
   - Но? - подсказала она, чувствуя, что он недоговаривает.
   - Но...
   Рубен опять замолчал, и она, не удержавшись, ласково положила руку ему на
плечо.
   - Я его ненавидел, - признался он после долгого молчания. -  Ненавидел  и
боялся. Один раз я видел, как Креймер ударил мою мать  по  лицу.  Мне  тогда
было лет пять. Я Попытался его остановить, и тогда он  ударил  меня.  Сломал
мне ключицу.
   - Рубен!
   - Мама почти перестала выходить из своей комнаты. Когда  мне  исполнилось
восемь, я обнаружил, что она там делает. - Он отвернулся. - Меня до сих  пор
мутит от одного запаха бурбона.
   Грейс нахмурилась и убрала руку.
   - Но ты же сам пил бурбон! Ты держишь пинту в бельевом ящике!
   С тяжелым вздохом Рубен устало потер глаза.
   - Откуда в тебе столько ожесточенности, Грейс? Теперь  ты  расскажи  свою
историю.
   - Докончи сперва твою. Что было дальше?
   - Что было дальше? Моя мать прожила еще четыре года в алкогольном чаду, а
потом с ней случился удар, и она умерла. Когда мне исполнилось тринадцать, я
сбежал из дому и больше туда не возвращался. Перебивался случайной  работой,
бродяжничал. В шестнадцать лет попал в дурную компанию и понял наконец,  что
тяжелый физический труд - это не  единственный  способ  заработать  себе  на
хлеб.
   "Какая  печальная  история,  -  подумала  Грейс.  -  Если,  конечно,  она
правдива". При мысли о маленьком мальчике, никогда не знавшем  своего  отца,
по сути оставленном  матерью  на  милость  жестокого  отчима,  она  едва  не
прослезилась.
   С другой стороны, она не могла не вспомнить,  что  точно  так  же  он  ее
разжалобил в тот вечер, когда рассказал, как Эдуард Кордова потерял  зрение,
спасая пассажиров горящего океанского лайнера.
   - Ты хочешь сказать, что оставил богатую и праздную жизнь  на  плантации,
чтобы пробраться  на  запад,  перебиваясь  в  пути  случайными  заработками?
Извини, Рубен, но это на тебя не похоже. По-моему, ты что-то скрываешь.
   Он ответил грустной улыбкой и тяжелым вздохом.
   - Да, ты права. Не успела моя  мать  упокоиться  в  могиле,  как  Креймер
привел в дом другую женщину. Представил ее как экономку. Ее звали Клариссой,
и у нее были самые большие...
   Его   голос   замер,   но   руки   обрисовали   в   воздухе   пропущенное
существительное. Судя по рисунку, и в самом деле немалые.
   - В мой тринадцатый день рождения она преподнесла мне подарок.  Настоящий
сюрприз.
   - Да уж, могу себе представить, - сухо откликнулась Грейс.
   - А ты представь, что было, когда об этом узнал отчим. Он  меня  чуть  не
убил.
   - И ты поэтому сбежал? Рубен кивнул.
   - Он меня не усыновил, поэтому "Шиповник" был потерян для меня  навсегда,
даже если бы я остался. Вот теперь Грейс ему поверила.
   - Бедный Рубен, - прошептала она, легко коснувшись кончиками пальцев  его
запястья. - Тебе нелегко пришлось.
   Он повернулся к ней лицом.
   - Все было не так уж страшно. Спасибо, что  выслушала,  Грейс.  Мало  кто
знает эту историю. Я почти никому ее не рассказывал.
   Она не отстранилась, когда он взял ее  за  руку.  Рубен  рассматривал  ее
пальцы, как редкостное чудо, медленно,  в  завораживающем  ритме  поглаживая
костяшки большим пальцем.
   - Доброе у  тебя  сердце,  Грейс,  -  тихо  сказал  он.  Длинные  ресницы
отбрасывали тень ему на щеки.
   - Да нет, не очень, - возразила она, чувствуя, как часто забилось в груди
это самое сердце.
   - Нет, это правда. Ты красивая, нежная и очень, очень добрая.
   Все ее чувства сосредоточились в том месте, которое он поглаживал большим
пальцем. Она позволила ему поднести свою руку к губам и  поцеловать  пальцы.
Губы у него были теплые, влажные от вина. Он долго не отрывался от ее  руки,
гораздо дольше, чем предполагал дружеский поцелуй, - еще немного и она  сама
положила бы этому конец, - но Рубен Джонс,  помимо  всего  прочего,  обладал
безошибочной интуицией. Он отпустил ее руку и одарил  ласковой  улыбкой,  от
которой все у нее внутри растаяло.
   - Расскажи о себе, - попросил он. - Расскажи мне все.
   Господи, до чего же соблазн был велик! Перед Рубеном трудно было устоять.
Грейс встревожилась, ощутив незнакомое  ей  доселе  желание  рассказать  всю
правду. Это было опасно. Она  поднялась,  ощущая  настоятельную  потребность
оказаться на расстоянии от него, и суетливо принялась наполнять бокалы, хотя
ей самой пить больше не хотелось.
   - Ну, - заговорила она, запрокинув голову к небу, - я, пожалуй,  начну  с
конца, а не с начала.
   - Можешь начать с любого места.
   - Ну, во-первых, Анри - это мой  второй  муж.  Она  украдкой  бросила  на
Рубена взгляд: новость его ошеломила.
   - Это не был брак по любви, во всяком случае  не  сначала.  Анри  намного
старше меня, а в последние годы он  стал  почти  инвалидом.  У  него  слабое
сердце.
   - Да, ты уже говорила.
   - За последние годы я очень к нему привязалась, но моей настоящей любовью
был мой первый муж, Джузеппе.
   - Итальянец?
   - Да, он родом из Венеции. Он был графом, но у него не было ни  гроша  за
душой. Он приехал в Калифорнию, чтобы разбогатеть.
   - И где же вы  познакомились?  В  гондоле?  Она  продолжила,  не  обращая
внимания на его иронию:
   - Мне было семнадцать,  я  жила  на  отцовском  скотоводческом  ранчо  на
Мэд-Ривер в графстве Гумбольдт.
   Он сел прямее.
   - Это было большое ранчо?
   - Оно не так велико, как ранчо Эдуарда Кордовы, но... в  общем,  тоже  не
маленькое. Моя мать... Она опять бросила на него взгляд. Пауза затянулась.
   - Что с твоей матерью? - спросил Рубен.
   - Умерла, - коротко ответила Грейс. - Когда мне было десять.
   Это было не так уж  далеко  от  истины.  Мать  оставила  ее  на  руках  у
совершенно незнакомых ей людей, оказавшихся негодяями, и исчезла. Разве  это
не то же самое, что смерть? Нет, это гораздо хуже.
   - И вот мы с папочкой остались вдвоем.  Я  познакомилась  с  Джузеппе  на
костюмированном балу в Сан-Франциско, - на ходу придумала  она,  -  в  отеле
"Болдуин". Мы влюбились друг в друга с  первого  взгляда.  Он  наврал  моему
отцу, будто у него большое состояние, а папа был так добр, что позволил себя
уговорить, и в конце концов дал согласие на свадьбу.  Ей  пришлось  спрятать
горькую  ироническую  усмешку  при  воспоминании  о  том,  сколько  раз   на
протяжении ее злосчастного детства она  придумывала  себе  доброго  любящего
папашу, который ее баловал. Она подошла к диванчику-визави и снова села.
   - И что же дальше? - спросил Рубен, перебросив ногу  на  ногу  и  опустив
подбородок на сплетенные пальцы.
   - Мы поженились. Целых  полгода  мы  были  безумно  счастливы.  Это  было
счастливейшее время моей жизни.
   Слезы навернулись ей на глаза. Настоящие слезы. Грейс торопливо  смахнула
их, пока Рубен не заметил.
   Но он заметил. Он протянул руку и провел пальцами по ее  щеке.  Выражение
его глаз - растроганное и удивленное - дало ей понять,  что  до  этой  самой
минуты Рубен не верил ни единому ее слову.
   - Еще до  того,  как  мы  поженились,  Джузеппе  начал  спекулировать  на
фондовой бирже. После свадьбы он увеличил вложения, только теперь  это  были
деньги моего отца.
   -  Значит,  он  тоже  был  мошенником?  -  В  тоне   Рубена   угадывалось
удовлетворение.
   - Нет, вовсе нет. Просто он был  полон  решимости  разбогатеть.  Ему  так
хотелось, чтобы мы - я и мой отец - могли гордиться им.  А  потом...  -  Она
подняла и вновь бессильно уронила руку. - Потом разразилась катастрофа. 1883
год, обвал на бирже... Джузеппе потерял все.  Ранчо,  скот,  дом  -  он  все
заложил в качестве дополнительного обеспечения, и в один день  все  пропало.
Он не мог это пережить. Не мог взглянуть нам  в  глаза.  Он...  -  Ее  голос
дрогнул. - Он покончил с собой. Сунул в рот дробовик и спустил курок.
   Нет, он не спускал курка, но, если она позволит себе вспомнить о том, как
на самом деле погиб бедный Джо, у нее опять  потекут  слезы.  Что,  с  одной
стороны, было бы неплохо, так как слезы придали бы байке, сочиненной ею  для
Рубена, больше правдоподобия, но, с другой стороны, они окончательно  лишили
бы ее душевного покоя.
   Теперь Рубен обнял  ее  по-настоящему,  при  данных  обстоятельствах  это
казалось таким естественным. В кольце  его  сильных  теплых  рук  она  сразу
согрелась, но сидела неподвижно, не оказывая сопротивления, но и не  поощряя
его. Просто приятно было сознавать, что он ее утешает,  и  наслаждаться  его
поддержкой, ничем не рискуя. Увы,  очень  скоро  дружеское  похлопывание  по
плечу   превратилось   в   медленное,   чувственное   поглаживание.   Такого
удовольствия Грейс не могла себе  позволить,  оно  обошлось  бы  ей  слишком
дорого.
   - И вот... - начала она, чопорно выпрямляясь.
   - И вот? - спросил он, убирая руку.
   - И вот нам с отцом пришлось перебраться в маленький коттедж  на  границе
наших бывших владений. Анри Руссо был папиным старым другом, ему принадлежал
небольшой виноградник в Рашен-Вэлли.
   Это сообщение заставило Рубена навострить уши.
   - Виноградник? - переспросил он. - В самом деле? А сколько акров?
   - Совсем немного, - отрезала Грейс, кладя конец расспросам. - Ну, словом,
когда мы все потеряли, Анри оказался одним из немногих, кто не бросил нас  в
беде. А когда папа умер - от укуса гремучей змеи  три  года  назад,  -  Анри
сделал мне предложение. Я чувствовала себя такой одинокой, а он  мне  всегда
нравился. Я согласилась.
   Рубен в глубокой задумчивости  потирал  ладонью  отросшую  на  подбородке
щетину.
   - А я-то считал, что Анри предприниматель, - напомнил он ей. -  Я  думал,
это он обучил тебя шулерству. И всем остальным трюкам тоже.
   - Я этого никогда не говорила.
   А может, говорила? Она уже сама не помнила.
   - Но если не он, тогда кто?  И  кто  он  все-таки  такой,  твой  Анри,  -
виноградарь или мошенник?
   - И то и другое, - ответила Грейс, радуясь простоте решения.  К  тому  же
это было почти правдой. - Анри человек разносторонне одаренный.
   Рубен замолчал, пытаясь осмыслить услышанное.
   - А зачем тебе понадобилось становиться сестрой Марией-Августиной?
   - Ну, это долгая история.
   - Я никуда не спешу. Она пожала плечами.
   - Нам очень нужны деньги. Анри  пришлось  остаться  дома  из-за  больного
сердца. Ему нужна операция, и мы решили, что я могу сама...
   Рубен прервал ее взрывом неподобающего случаю хохота:
   - Ему нужна операция?
   Грейс  сердито  нахмурилась,  давая  понять,  что  ее  шокирует  подобная
бесчувственность, но его смех оказался таким  заразительным,  что  полминуты
спустя она перестала сдерживаться и рассмеялась вместе с ним.
   - Ну ладно, - была вынуждена признаться она, - про операцию я соврала. Но
дела идут плохо. Виноградник очень мал, урожай последних двух лет не  окупал
затрат. Мы рискуем потерять нашу землю. Нам нужно много денег, и  как  можно
скорее. Рубен закивал: такие побуждения были ему понятны.
   - Но все-таки почему ты нарядилась именно монахиней, Гусси?
   - А почему бы и нет? Я в свое. время училась в школе при монастыре.
   Это было в каком-то смысле правдой.
   - Для меня разыграть монашку было проще простого, - продолжала  Грейс.  -
Может, ты скажешь, что у меня плохо получалось?
   -  Готов  признать,  что  ты  доставила  мне  ни  с  чем   не   сравнимое
удовольствие.
   И опять его откровенное восхищение  сбило  ее  с  толку.  Похвалы  Рубена
Джонса почему-то слишком много для нее значили, она не могла понять,  в  чем
дело. Нет, с ним надо держать ухо востро.
   - А зачем тебе понадобилось изображать слепого? - парировала она. -  Ведь
ты же не собирался просить милостыню, ты изображал богача! Из кожи вон  лез,
чтобы дать нам понять, какой ты благородный джентльмен!
   - Честно говоря, это был необъяснимый, совершенно необдуманный  порыв.  У
меня не  было  никакого  плана,  просто  хотел  скоротать  время  и  немного
развлечься. Я даже не думал, что буду говорить с английским  акцентом,  пока
он не вырвался у меня сам собой. Раньше мне приходилось изображать испанский
и итальянский,  но  английский  -  никогда.  Но  у  меня  вроде  бы  неплохо
получилось, а? - спросил Рубен с сильнейшим английским акцентом и толкнул ее
локтем.
   Его  бахвальство  неприятно  поразило   Грейс.   Особенно   обидно   было
вспоминать, как она сама  попалась,  проглотив  наживку  вместе  с  крючком,
блесной и грузилом, это было любимое выражение Генри.
   - Неплохо, - ответила она, поднимаясь с диванчика.
   Он остановил ее, схватив за запястье, и заставил обнять себя  за  шею,  а
сам обвил свободной рукой ее талию. Они стукнулись коленями. -  Эй,  погоди,
что ты делаешь? Последние слова были  заглушены  поцелуем.  Грейс  не  могла
сделать вид, будто он застал ее врасплох: когда мужчины смотрели на нее, как
Рубен в этот вечер, она прекрасно знала, что у них  на  уме.  Поцелуи  можно
было считать наименьшим из зол. Она сомкнула губы и  замерла  на  деревянном
сиденье в надежде, что он потеряет к ней интерес, не встретив поощрения. Это
был ее любимый способ останавливать  непрошеные  мужские  поползновения:  он
почти никогда не подводил, не говоря уж о том, что  пассивное  сопротивление
выглядело куда достойнее вульгарной драки.
   Глаза у нее были открыты, поэтому она заметила, когда Рубен открыл  свои.
Ей показалось, что она различает насмешливые искорки в их темной глубине. Но
насмешка не была направлена против нее; скорее можно было подумать,  что  он
смеется над сложившимся положением, возможно, даже над собой.  Она  невольно
ответила ему едва заметной снисходительной улыбочкой. Его взгляд еще  больше
смягчился. Он начал покрывать  ее  плотно  сомкнутые  губы  легкими  нежными
поцелуями. В ту самую минуту, когда наслаждение стало слишком острым,  Грейс
отвернулась.
   Рубен прижался лбом к ее виску, она почувствовала на щеке  его  щекочущее
дыхание.
   - Почему ты сегодня вернулась, Грейс? -  прошептал  он.  -  Ты  могла  бы
успеть на последний паром и быть на полпути к  объятиям  своего  Анри,  став
богаче на шестнадцать сотен.
   Он провел губами вдоль линии скулы. Она снова повернулась к  нему  лицом,
чтобы положить этому конец.
   - А ты не веришь, что у мошенников есть свой кодекс чести?
   - Начинаю верить.
   С этими словами Рубен поцеловал ее прямо в губы. На этот раз ей  пришлось
сделать ответный ход, и она положила руки ему на грудь,  используя  локти  в
качестве щита. Маневр прошел незамеченным. Он продолжал ее целовать, и  вкус
вина у него на губах уже стал казаться ей терпким. Однако  сам  он,  проведя
языком по ее крепко сжатому рту, вынес свое экспертное суждение:
   - М-м-м, какая сладость!
   Его  тихий  шепот  взволновал  ее  до  глубины  души,  у  нее  даже   дух
перехватило. Все это время Рубен осторожно поглаживал ее обнаженную  шею,  и
вот его рука  скользнула  глубже,  глубже,  пока  не  коснулась  -  на  один
захватывающий сердце миг -  ее  груди.  Желание  вспыхнуло  в  ней  с  такой
внезапной, такой неистовой силой, что Грейс схватила его руку и, хотя  и  не
без сожаления, отвела ее в сторону. Он прижал ее голову к спинке диванчика и
попытался языком заставить ее раскрыть губы. Держа его  за  оба  запястья  и
чувствуя себя в относительной безопасности, она не оказала сопротивления.
   Это была ошибка. Его поцелуй оказался долгим,  волнующим  и  глубоким.  И
зачем только она это позволила? Знала же, что он  опасен!  Грейс  сама  себе
казалась отбивной котлетой, лежащей на блюде перед  изголодавшимся  обжорой.
Рубен втянул ее язык  к  себе  в  рот.  Потом  каким-то  непонятным  образом
положение  изменилось:  его  язык  оказался  у  нее  во  рту  -  вкрадчивый,
любопытный, неторопливый, завораживающий. Самообладание ускользало  от  нее,
утекало, как  вода  между  пальцев...  или  как  одежда,  как  нижняя  юбка,
соскальзывающая с бедер к ногам...
   Перед ее мысленным взором мелькнуло то  же  видение,  что  не  давало  ей
уснуть прошлой ночью: сплетенные обнаженные тела, ее и Рубена, его  длинные,
сильные, ловкие пальцы, ласкающие ее... Сколько же времени прошло с тех пор,
как кто-то прикасался к ней вот так в последний раз? Прошли годы.
   - Рубен, - тихо сказала Грейс, поражаясь тому, как сладко звучит его имя,
если произносить его шепотом, не прерывая поцелуя.
   - Грейс, - прошептал он в о