пристально вглядывался в освещенные окна, но большинство из них было  скрыто
за опущенными шторами, а  в  тех,  куда  можно  было  заглянуть,  он  ничего
интересного не увидел.
   Слева от него располагалось еще одно трехэтажное здание,  во  всех  окнах
которого горел свет, однако все они были предусмотрительно задернуты тонкими
шторками.  Внезапно  Рубен  сообразил,  что  это,  должно   быть,   и   есть
принадлежащий  Уингу  бордель.  Как  его  там?  Дом  Божественного  Покоя  и
Удовлетворения.
   Пока он наблюдал, вдоль зашторенного окна на третьем этаже борделя прошла
женская фигура. Она скрылась из поля зрения и через мгновение вновь возникла
в соседнем окне, но  уже  в  резиденции  Уинга.  Лишь  секунда  понадобилась
Рубену, чтобы оценить  важность  увиденного.  Здания  были  соединены  между
собой! "Очень удобно", - заметил Док Слотер, рассказывая  о  соседстве  двух
зданий, хотя и сам не представлял, насколько это удобно.  Но  ничего,  Рубен
его просветит.
   Он стоял, качая головой и  поражаясь  своей  неожиданной  удаче,  но  тут
какой-то шум за спиной заставил его замереть. Скорее всего  крыса,  а  может
быть, кошка, поскольку шум был громче, чем...
   Искры посыпались у него из глаз в ту самую секунду, как  на  левый  висок
обрушился оглушительный удар. Земля вздыбилась и поднялась прямо к лицу,  но
боли больше не было: обморок накрыл его черной подушкой и  смягчил  падение.
Больше ничего. Пустота.

***

   - Осторожнее, эти ступеньки иногда бывают немного скользкими.
   "Да будь они  хоть  наполовину  такими  скользкими,  как  ты,  я  бы  уже
растянулась, как на льду", - с раздражением подумала Грейс, делая  вид,  что
не замечает протянутой ей на помощь руки Уинга. Как она  позволила  затащить
себя сюда? Что за затмение на нее нашло? Сделка была завершена;  он  получил
тигра, а она - деньги, все  десять  тысяч  благополучно  перекочевали  в  ее
сумочку. Пора было уходить, так нет: вместо этого он потащил ее  осматривать
катакомбы.
   Уинг был так настойчив, что  ему  просто  невозможно  было  отказать.  Он
предложил  выпить  сам-шу,  китайской  виноградной  водки,  чтобы   отметить
"успешное завершение деловой части встречи", а затем пригласил ее  осмотреть
свою знаменитую коллекцию, а под конец перешел на "ты" и начал  величать  ее
"твоя святейшая милость". Как же  она  могла  отказать  ему  в  удовольствии
похвастаться "несколькими безделушками из его скромного собрания"?
   Он заверил ее, что ему это доставит величайшее наслаждение, ибо  подобный
случай выпадает нечасто "по причинам,  которые,  я  уверен,  нет  нужды  вам
объяснять,  мисс  Смит".  Иными  словами,  "скромное  собрание"  все  сплошь
состояло из краденых "безделушек", догадалась  Грейс.  Итак,  Крестный  Отец
оказал ей доверие. Весьма сомнительная честь, особенно с учетом того, что ей
не терпелось поскорее выбраться отсюда, вернуться вместе с Рубеном  домой  и
отпраздновать великую победу. И все же ей любопытно было взглянуть на  музей
Уинга.
   - К тому же вы, без сомнения, захотите  увидеть,  как  изображение  тигра
вернется наконец в лоно семьи! Идемте, это займет всего лишь  минуту,  и  вы
будете щедро вознаграждены за потраченное время.
   Весьма интригующее предложение. Он только забыл упомянуть одну  маленькую
деталь: коллекция находилась в подвальном этаже.
   Вот так она и очутилась в сыром,  продуваемом  сквозняками  и  отнюдь  не
сверкающем чистотой погребе. Ей пришлось  пробираться  по  узкому  каменному
коридору, стараясь при этом не задеть правым локтем покрытой копотью  стены,
а левым - хозяина дома.  За  одним  из  поворотов  коридора  Грейс  заметила
полуоткрытую  дверь.  Внутри  Помещения  двое  грузчиков   двигали   тяжелые
деревянные ящики, громоздя их вдоль дальней стены.
   Уинг крепко взял ее за локоть и заставил  двинуться  вперед  в  ту  самую
минуту, как она вспомнила, где и когда видела такие ящики  прежде:  три  дня
назад, во дворе напротив входа в курильню опиума. Их сгружали  через  люк  в
точно такой же подвал. Стало быть, Уинг хранит опиум для  своих  собственных
притонов прямо здесь? У себя в доме?
   Они добрались до закрытой двери, освещенной свисающим с потолка  фонарем.
Уинг вытащил ключ из кармана своего строгого черного сюртука, отпер дверь  и
театральным жестом распахнул ее настежь.
   - Вот это да! - ахнула Грейс.
   Ее отклик привел Уинга в восторг.  Он  широко  повел  по  воздуху  обеими
руками и  объявил  потусторонним  шепотом,  прозвучавшим  особенно  жутко  в
огромном зале:
   - Это и есть моя галерея. Добро пожаловать, мисс Смит.
   Его голос стал еще тише, он состроил жалкую гримасу умирающего  с  голоду
нищего:
   - А может быть... Августина? Могу я называть тебя Августиной?
   - Да, конечно, - рассеянно ответила Грейс. Уинг скрестил руки на сердце и
низко поклонился.
   - Моя благодарность не знает границ, - признался он жарким шепотом.
   - Не за что.
   Она отвернулась, чтобы не  видеть  его  пылающего  страстью  взгляда,  от
которого ей становилось не по себе, и принялась рассматривать помещение. Это
действительно была галерей - просторная, с высоким потолком  и  обставленная
не менее пышно, чем любой из виденных ею выставочных залов в  Музее  изящных
искусств Сан-Франциско. Сырой камень остался за дверью: стены  галереи  были
обшиты панелями темного дуба, роскошный восточный ковер необъятных  размеров
устилал пол, газовые лампы, развешанные на стенах  и  свисавшие  с  потолка,
создавали иллюзию дневного света.
   Даже воздух здесь был свежее и чище, чем в затхлом коридоре, оставшемся у
них за спиной. Три из четырех обшитых  панелями  стен  были  сплошь  увешаны
акварелями, древними свитками, шелковыми  ширмами,  а  четвертая  заставлена
застекленными полками со скульптурой и керамической утварью. Из-за  высокого
расписного  экрана  доносились  звуки   струнной   музыки.   Грейс   бросила
вопросительный взгляд на Уинга.
   - Для услады твоих ушей, - напыщенно произнес он, сделав еще один широкий
жест рукой.
   Заглянув за ширмы, Грейс увидала молодую девушку  в  наряде  из  красного
атласа,   перебиравшую,   струны   какого-то    причудливого    грушевидного
инструмента,  немного  похожего  на  лютню.  Если  это  было  задумано   как
обольщение, оно возымело обратное действие на Грейс: она  едва  удерживалась
от смеха. Вот Рубену понравится, когда она ему все расскажет!
   - Я вижу, тебя привлекает живопись. Она больше отвечает западному  вкусу,
чем скульптура или керамика, ты не находишь?
   Уинг бочком подобрался к ней поближе, пока Грейс  любовалась  акварельным
портретом мужчины в китайском халате с длинной козлиной  бородкой  и  пучком
волос на макушке обритой наголо головы.
   - Это портрет Ли Бо<Ли Бо(701-762),  китайский  поэт>  ,  величайшего  из
наших поэтов. Но это не прижизненное изображение: портрет написан  не  более
пятисот лет назад.
   - Это мой любимый поэт, - сказала Грейс. Уинг был очарован.
   - Правда? Смотри, Августина, - он перешел к пьедесталу в  самой  середине
зала. - Это тоже бодисаттва или, если хочешь, ангел  доброты  и  милосердия.
Телесное сходство не так заметно, как в той фигурке, что  я  предложил  тебе
вчера, - тут в его голосе прозвучал мягкий упрек, - но и здесь  присутствует
все тот же дух бескорыстия и щедрости. Узришь ли ты его светлейшим взором?
   - Можешь не сомневаться.
   Что это он несет? Может, решил перейти на язык Шекспира?
   Он что-то вытащил из кармана.
   - Вот, возьми.
   Грейс машинально протянула руку.
   - Что это?
   - Просто кусочек нефрита. Прикоснись к  нему,  Августина.  Какая  чистота
формы, какая гладкость, какая удивительная простота! Они возвышают  душу  до
экстаза, уводят ее из мира внешней видимости в мир иной. Ты это  чувствуешь?
Знаешь ли ты, что мы с тобой едины?
   - Прошу прощения?
   - Вселенский Дух, целостность, единение всех вещей. В Его  лоне  различия
являются лишь обманом чувств. Ты, Августина,  и  я:  мы  единое  целое.  Она
опустила кусочек нефрита ему на ладонь. - Это  очень  любопытная  философия,
мистер Уинг, и я обещаю поразмыслить о ней на досуге, но сейчас мне уже пора
уходить.
   Он уныло повесил  голову.  Длинные  белые  волосы  упали  ему  на  грудь,
закрывая щеки с обеих сторон  подобно  занавесу.  Струнная  музыка  смолкла;
Грейс услыхала за ширмами какой-то шорох, и  через  миг  девушка  в  красном
подошла к ним с подносом черного дерева в руках. На подносе стояли два кубка
в форме цветков лотоса, наполненные  темно-красной  жидкостью.  Уинг  поднял
один из них и протянул его Грейс.
   - О нет, больше одной я не пью, - воспротивилась она,  но  он  настойчиво
вложил кубок ей в пальцы, а сам взял второй.
   Служанка поклонилась и, пятясь, скрылась за ширмами.
   - Вот мой последний дар, - печально прошипел Уинг. - Боюсь, мне больше не
суждено тебя увидеть.
   Он поднял кубок, как бы салютуя. В его глазах явственно читалась мольба.
   "Ну уж за это я точно выпью", - мрачно  подумала  Грейс  и  осушила  свою
порцию  в  три  глотка.  Прохладная  сладкая  жидкость  больше  походила  на
фруктовый сок, чем на спиртное, и показалась ей чудесной на вкус.  Очевидно,
Уинг решил отказаться от попыток ее  соблазнить.  Он,  конечно,  человек  со
странностями, тут и спорить не о чем, но есть  у  него  и  светлые  стороны.
Щедрость, к примеру. Не говоря уж о любезности. Да и на вид он вовсе не  так
уж плох. Грейс улыбнулась про себя, заметив, что рассуждает об Уинге, как об
одном из заветных напитков Рубена: "Мягкий и обаятельный, щедрый душой".
   - Что? - переспросил Уинг, подступая ближе. Боже милосердный, неужели она
произнесла это вслух?
   - Что это такое? - спросила Грейс, протягивая  ему  свой  кубок  в  форме
лотоса.
   - Рисовое вино.
   - Правда?
   - У нас в Китае есть такая поговорка:  выпить  вместе  рисового  вина-Это
означает - стать друзьями. Спутниками жизни.
   - Очень мило.
   Она огляделась, ища, куда бы поставить опустевший  кубок,  но  так  и  не
нашла ничего подходящего.
   - Ну мне все-таки пора идти. Мой брат уже, наверное, волнуется, не знает,
куда я пропала. Уинг обиженно поджал свои тонкие губы.
   - Он тебе очень предан.
   - Кто, Алджернон? О да, очень предан. Все еще держа  в  руке  кубок,  она
позволила ему взять себя под руку и вывести из галереи в сырой,  продуваемый
сквозняками коридор.
   Они повернули направо, хотя Грейс могла бы поклясться,  что  поворачивать
надо было налево, и, пройдя  еще  несколько  шагов,  остановились  у  двери,
которую она видела впервые. Уинг указал на китайскую надпись  над  входом  и
перевел ее, едва не прижимаясь губами к уху Грейс: "Царство Вечной Жизни".
   - Очень мило. Мне пора.
   Он не дал ей уйти, прижав раскрытую ладонь к ее спине между лопаток.
   - Только на одну минутку. Это очень важно.
   - Нет, в самом деле...
   - Очень прошу.
   - Но я уже...
   Не слушая возражений, он распахнул дверь. Внутри горел свет и были  люди:
ей стало не так страшно. Когда Уинг знаком предложил ей войти, Грейс  пожала
плечами и переступила через порог.
   Двое китайцев в рабочей одежде стояли на коленях у основания гигантского,
полого внутри прямоугольника с невысокими, сложенными из  камня  стенками  и
покрывали сусальным золотом керамические плитки, которыми был  инкрустирован
арочный вход. Другие рабочие, вооруженные мастерками и  ведрами  штукатурки,
трудились внутри прямоугольного сооружения.
   - Что они строят? - спросила Грейс.
   Черные, обычно непроницаемые глаза Уинга загорелись, как уголья.
   - Они строят мою могилу.
   - А-а, твою могилу.
   Вдруг до нее дошло, и она перестала кивать, как болванчик.
   - Твою могилу?
   - Пойдем, ты все увидишь.
   - Нет, спасибо. Вот...
   Грейс хотела отдать ему кубок, но  замерла  от  изумления,  заметив,  что
плотно сомкнутые лепестки лотоса вновь наполнены до  краев  рубиново-красной
жидкостью.
   - Какого черта? - спросила она, переводя ошеломленный взгляд  с  чаши  на
Уинга.
   - Не пугайся, моя  золотая.  Здесь  ты  в  безопасности.  Видишь,  дракон
охраняет вход, ни один злой человек не потревожит нас здесь.
   И он грациозным жестом указал на керамическую статуэтку в пояс высотой  с
изображением рычащей ящерицы, поднявшейся на дыбы слева от  входа  в  склеп,
или саркофаг, или как там еще оно называлось.
   - А вот человек-зверь, - продолжал Уинг, плавно проводя рукой по  воздуху
направо, где помещалось еще одно чудовище  в  позе  часового.  -  Теперь  ты
видишь, что тебе ничто не угрожает?
   - Гм...
   - Не сомневайся,  -  прошипел  он,  проходя  вперед.  -  Ты  все  видишь,
Августина, ибо ты одарена особой мудростью.
   - Все верно, но послушай, я бы...
   - Знаешь, в чем состоит самый страшный грех, какой только может совершить
человек, Августина?
   "Бросить друга на произвол судьбы  в  доме  буйно-помешанного,  -  мрачно
сострила она про себя. - И почему  здесь  вдруг  стало  так  жарко?"  Тяжело
вздохнув, Грейс отпила глоток вина из своей чаши.
   - Ну и в чем он состоит?
   -  Не  иметь  сыновей.  Это  самое  чудовищное  проявление  неповиновения
родителям. Не имея сыновей, человек не может  попасть  в  царство  небесное.
Молитвы сыновей, возносимые за  него,  будут  услышаны  Вселенскими  Силами,
равно как и молитва души его покойного родителя. Запад  в  своем  невежестве
называет это "поклонением предкам", хотя на самом деле мы поклоняемся совсем
не предкам.
   - Ну, разумеется, нет.
   Грейс еще раз оглянулась в поисках места, куда можно  было  бы  поставить
чашу с вином, но тут на нее накатила волна головокружения.
   - Ой!
   Он покачнулась; Уинг помог ей устоять на ногах.
   - Идем, я покажу тебе, что возьму с собой на небеса.
   Он так сказал или ей послышалось? Наверное, послышалось: вряд ли  человек
может такое сказать.
   - Сюда, Августина, вот за этот занавес.
   - Ой! - повторила Грейс, чувствуя, что у нее  нет  больше  сил  оказывать
сопротивление Уингу.
   Ноги у нее почему-то одеревенели. Двигаясь, как кукла, она позволила  ему
провести себя  мимо  разбросанных  строительных  инструментов  и  заляпанных
краской деревянных козел к отделенному занавесом  алькову  в  дальнем  конце
большой  комнаты.  Внутри,  похоже,  располагалась  еще  одна  галерея,   но
значительно меньших размеров. И здесь не было картин. Все собрание  состояло
исключительно из образцов скульптуры.
   -  В  прежние  времена  богатейшие  представители  благородного  сословия
посвящали свой жизненный путь сбору всего того, что могло им понадобиться на
том свете, Августина. Среди прочего были домашние  животные,  особые  яства,
любимые произведения искусства. Слуги.
   Грейс облизнула пересохшие губы.
   - Слуги?
   - Их изображения, - улыбнулся Уинг. - Вот, полюбуйся.
   Он указал на скульптурные группы, выставленные на столе.
   - Разве они не прекрасны? Вот танцовщица и акробат, оба  времен  династии
Хань. Исключительно ценные экспонаты. Вот эти фигуры изображают  служанок  -
династия Вэй, четвертый век. А вот музыканты и певцы времен  династии  Сунь.
Взгляни, как они прелестны. Разве они не достойны того,  чтобы  взять  их  с
собой на тот свет?
   Ясное дело,  достойны.  Физиономия  одного  из  музыкантов  привлекла  ее
внимание: толстощекий и лукавый барабанщик, просто душа  оркестра.  В  самом
деле очаровательная фигурка. Грейс протянула руку, чтобы его  потрогать,  но
Уинг схватил ее пальцы и поднес их к своим губам. К  своим  тонким  жеманным
губкам. Внутренне  содрогаясь,  она  все  же  позволила  ему  приложиться  к
костяшкам пальцев. Он высунул язык, словно  лягушка,  ловящая  насекомых,  и
провел им по ее руке. Она все выдержала, как каменная.
   - В стародавние времена, - начал шептать  Уинг,  все  еще  склонившись  и
щекоча ее влажную кожу своим дыханием, - скульптурных изображений  не  было:
рабов приносили в жертву и хоронили вместе с хозяином, чтобы они служили ему
вечно.
   Во рту у Грейс пересохло, ей пришлось опять облизнуть губы, иначе она  не
смогла бы заговорить.
   - Какая милая традиция.
   Кубок-лотос все еще был у нее в руках. Уинг помог ей поднести его ко рту,
и она жадно выпила все до дна.
   - Еще? - предупредительно осведомился он, нажимая  пальцем  на  бронзовую
ножку-стебель.
   Как по волшебству, кубок опять наполнился вином.
   - Второе дно? - удивленно заморгала Грейс.
   - Пей.
   Она повиновалась. Уинг сунул руку за пазуху. Грейс покорно ждала, готовая
ко всему.  Однако  вместо  голубя,  или  кролика,  или  разноцветного  шарфа
Крестный Отец извлек на свет Божий фигурку тигра, которую она не  далее  как
полчаса назад обменяла на десять тысяч долларов. Впервые за  все  это  время
Грейс заменила, как прелестна, как изящна эта  фигурка,  какой  удивительной
добротой светится лицо человека-кошки. Она вдруг пожалела об этой сделке.  У
нее даже мелькнула в голове мысль об обратном обмене,  но  тотчас  же  ушла.
Уинг подвел ее к висевшей на стене застекленной полке.
   - А вот и остальные, - сказал он.
   Она рассмотрела их всех: дракона, лошадь, обезьяну, змею.  Быка,  свинью,
козу и собаку. Крысу, кролика, тигра.
   - Теперь я смогу взять  с  собой  их  всех.  Всех.  Действуя  чрезвычайно
бережно, он поставил тигра на место среди остальных и  отступил  на  шаг,  с
удовлетворением рассматривая все двенадцать фигурок.
   Грейс позавидовала его  состоянию,  ибо  сама  она  чувствовала  себя  до
странности неудовлетворенной. Чего-то ждущей. Не то чтобы ей  хотелось  есть
или пить, но ей хотелось... чего-то. Она вспомнила о Рубене, но и эта  мысль
от нее уплыла.
   - Теперь нам пора идти.
   - Да, - согласилась она.
   Но ему пришлось ей помочь, потому что ноги ее не  слушались:  она  скорее
скользила, а не шагала, и  в  уме  у  нее  сложился  образ  Крестного  Отца,
тянущего ее на веревочке, как игрушечную повозку. Как  только  они  достигли
лестницы, ведущей из  погреба  наверх,  этот  образ  рассыпался,  сменившись
другим: образом Сизифа, вкатывающего камень на гору.
   Ее руки, ставшие никуда не Годными, висели по бокам, как плети. С  трудом
переставляя со ступеньки на ступеньку налитые свинцом ноги, Грейс  позволила
Уингу подпирать и подталкивать себя в поясницу.
   - Что происходит? - спросила она с любопытством.
   Уинг не ответил, осторожно подсаживая ее на каждую  новую  ступень,  пока
они не достигли вершины лестницы. Пройдя по коридору до входной двери, он не
свернул к ней, а направился налево, туда, где начиналась еще одна лестница.
   - Погоди, погоди, - бормотала Грейс, медленно поворачиваясь и указывая на
дверь, - выход там. Каждое движение давалось ей с трудом. Вместо ответа Уинг
обнял ее за талию и начал взбираться по ступенькам, не обращая  внимания  на
ее легкое сопротивление. На площадке Грейс встала, как вкопанная.
   - Рубену это не понравится, - отчетливо произнесла она.
   - Мы больше не будем о нем говорить, - с упреком возразил Уинг.
   - Не будем?
   - Нет.
   Сознание то покидало ее, то, вновь возвращалась, накатывая  волнами,  как
прибой. Стоило  ей  почувствовать  себя  решительной  и  сильной,  как  воля
отступала, словно отхлынувшая от берега вода. За время одного такого  упадка
сил Уинг успел завести ее за угол к новому лестничному маршу,  на  этот  раз
узкому и освещенному свечами. По стенам плясали огромные  причудливые  тени.
Паника охватила Грейс и пробрала ее до самых глубин естества.  Но  это  было
необычное, какое-то отстраненное ощущение,  как  будто  не  ее,  а  какую-то
другую, едва знакомую ей женщину тащил вверх по  лестнице  выживший  из  ума
китаец. Страх уходил и возвращался вместе с силой  воли,  то  взмывая  ввысь
неудержимой волной беспокойства,  то  оставляя  за  собой  наезженную  колею
глубокой апатии.
   Уинг поддерживал ее обеими руками, однако собственное  тело  казалось  ей
необыкновенно гибким и мягким, как глина. Похоже было, что локти  и  колени,
обычно сгибавшиеся только в одну сторону, теперь м