ебя  могли  бы
узнать. И вообще все уже позади. Даже если бы меня искололи, как подушку для
иголок, мне плевать. Хочу лишь твердо знать, что больше ты не играешь в сэра
Фрэнсиса Дрейка.
   - Честное слово, с этим покончено. Я стану таким тоскливым  занудой,  что
тебе тошно будет на меня смотреть.
   Братья обменялись улыбками.
   - Сомневаюсь, - заметил Дэвон. - Так  что  же,  -  добавил  он,  стараясь
говорить небрежно, - может, останешься тут на некоторое время?
   - Может, и останусь. Может, даже пойду работать на твой чертов рудник.
   - Господи, я же не прошу тебя спускаться в шахту! У меня и в мыслях...
   - Ладно-ладно, знаю. Я буду управлять или что-то в этом роде.
   Дэвон, не удержавшись, покачал головой.
   - Наверное, мне это снится.
   - Я же сказал "может быть"! Там видно будет. Хочешь коньяку?
   Старший брат кивнул, и  Клей  налил  две  щедрые  порции  из  графина  на
сервировочном столике.
   - Но я не буду работать с Фрэнсисом, Дэв. Ни за что. Это мое единственное
условие.
   Дэвон пристально  уставился  на  брата,  пытаясь  разгадать  причину  его
закоренелой антипатии к управляющему рудником.
   - Никогда я не мог взять в толк, за что ты его так не любишь, - проворчал
он. - Это что-то такое, о чем мне следовало бы знать?  Может,  и  мне  стоит
остерегаться Фрэнсиса?
   - Если бы я знал ответ, сразу бы тебе сказал. Лично я ему не доверяю, вот
и все. Но ты вместе с ним учился в школе, ты дольше его знаешь, стало  быть,
у тебя есть основания ему доверять. А так как я ничем  не  могу  подтвердить
свои подозрения, вряд ли стоит высказывать их вслух.
   - Очень мило с твоей стороны. Тем не менее...
   - Просто не спускай с него глаз: вот тебе мой совет. Если я  ошибся,  что
ж, буду только рад это признать.
   В коридоре послышались шаги; секунду спустя в дверях появился Стрингер  и
объявил, что обед готов.
   Клей бережно обнял Дэвона за плечи.
   - Я скучал по тебе, - чистосердечно признался он.
   Дэвон шлепнул его по спине и дружески кивнул в ответ.
   - А знаешь чего еще мне не хватало? - продолжал Клей. - Женщин. У меня не
было женщины с самого отъезда. Сегодня  уже  поздно,  я  слишком  устал,  но
завтра вечерком давай съездим в "Осиное гнездо"! Ну давай, Дэв, я  серьезно,
тебе это пойдет на пользу, вечно ты сидишь взаперти .
   - Да ладно, ладно, я же не отказываюсь. Согласен. Поехали вместе.
   Клей уставился на него в изумлении.
   - Ну что ж..,  отлично!  Сперва  пообедаем  в  Розрегане,  потом,  может,
перекинемся в картишки  у  Полтрейна.  А  потом  закатимся  на  всю  ночь  в
"Гнездышко". - Он ухмыльнулся в радостном возбуждении. - Как в доброе старое
время!
   Улыбка Дэвона была суше, но он тоже  предвкушал  приключение  всем  своим
существом.
   - А знаешь, хоть ты и болван, иногда и тебя  посещают  кое-какие  дельные
мысли, - одобрительно заметил он, ведя Клея по коридору  к  столовой.  -  По
правде говоря, что мне сейчас действительно нужно, так это хорошая шлюха.

Глава 14

   "...Умоляю  Вас  поверить,   сколь   глубоко   я   сожалею   об   ужасных
обстоятельствах нашего последнего разговора. С тех пор  я  ежедневно  молила
Бога о Вашем исцелении, и теперь, узнав, что Вы пребываете в добром здравии,
не сомневаюсь: это радостное известие даровано мне свыше не  иначе,  как  по
милости Господней. Отныне мне остается лишь горячо желать, чтобы Вы обрели в
своей душе силы простить меня за мою долю участия - невольного, клянусь Вам,
без злого умысла - в прискорбном недоразумении и чтобы с Божьей  помощью  мы
смогли прийти к пониманию  и  разрешению  наших  разногласий.  Я  даже  смею
надеяться, что, если Вы дадите нам с Льюисом немного  времени,  чтобы  лучше
познакомиться друг с другом, как знать, возможно, мне удастся примириться  с
волей Всевышнего и союз, которого Вы так желали и добивались, сможет в  один
прекрасный день осуществиться..."
   Глядя себе под ноги, Лили свернула  с  проезжей  дороги  и  прошла  через
ворота  на  извилистую,  посыпанную  песком  подъездную  аллею,  ведущую   к
Даркстоуну.
   "Лгунья, -  терзала  она  себя,  вспоминая  слова  письма,  отправленного
кузену. - Интриганка. Бесстыжая лицемерка". Комок  высохшей  глины,  задетый
носком ее башмака, отлетел в сторону. Спрятав руки в карманы  фартука.  Лили
сжала их в кулаки. Не все в этом письме было ложью: она действительно каждый
день молилась о его выздоровлении, это была чистая  правда.  Как  бы  то  ни
было,  сделанного  назад  не  воротишь,   письма   отправлены,   она   стала
клятвопреступницей, и теперь ей предстоит узнать,  каково  с  этим  жить.  В
отчаянных  обстоятельствах  приходится  прибегать  к  отчаянным   средствам,
говорила она себе в утешение, но, найдя в своих словах попытку  оправдаться,
пожала плечами и с вызовом поддала носком башмака еще один ком глины. Ничего
не изменилось. Если надо будет,  она  снова  это  сделает:  не  задумываясь,
напишет Роджеру Сомсу еще одно  письмо,  полное  полуправды  и  откровенного
обмана. Так стоит ли усугублять собственное  лицемерие,  притворяясь,  будто
сожалеешь о содеянном?
   Ей надо было выиграть время, вот и все; никакие соображения о том, что за
свой выигрыш она расплачивается фальшивыми векселями, - ее более не смущали.
Главное - выбраться из Корнуолла. Если каким-то чудом ее кузен  все  еще  не
раздумал выдать ее замуж за  своего  сына,  что  ж,  она  воспользуется  его
необъяснимой навязчивой идеей и сделает вид,  будто  обдумывает  возможность
такого брака. Ждать осталось  немногим  больше  девяти  месяцев,  потом  она
вступит в права наследования, и хотя  ее  наследство  весьма  невелико,  его
хватит,  чтобы  заплатить  за  самый  желанный  и  ценный  для   нее   приз:
независимость. Ну а пока придется делать ставку только на свое умение тянуть
время. Лили почти не сомневалась, что испытывать доверие  и  терпение  Сомса
целых девять месяцев ей не удастся.  Но  ей  необходимо  пристанище,  причем
немедленно. И если обрести убежище можно лишь путем обмана, если ей придется
воспользоваться помощью и гостеприимством кузена под фальшивым предлогом,  -
что ж, так тому и быть. Ее собственным силам пришел конец. К тому же она  не
собирается красть у него, твердила себе Лили  в  полном  отчаянии.  Если  он
примет ее в своем доме и даст ей защиту, в один прекрасный день она ему  все
возместит. Когда у нес будут деньги.
   Довольно. Дело сделано. Скорее всего  Соме  не  захочет  ответить  на  ее
письмо, поэтому можно  просто  позабыть  о  том,  что  она  его  послала,  и
продолжать жить, как будто ничего  не  случилось:  по  крайней  мере  ей  не
придется испытывать разочарование. Но даже если он ответит  согласием,  вряд
ли это произойдет в скором времени. Раз он путешествует  по  западной  части
Англии, проповедуя слово Божье своей "пастве", возможно, ее письмо дойдет до
него не раньше чем через несколько недель. А пока ей остается только ждать и
не питать слишком больших надежд.
   Было уже поздно: ее отлучка заняла больше времени, чем она  предполагала.
В деревне Лили повстречала Фрэнсиса Моргана. Стоя у дверей почты, он вступил
с нею в разговор, затянувшийся минут на десять, а затем проводил ее почти до
самого  Даркстоуна  и  тем  самым  задержал  еще   больше:   Лили   пришлось
приноравливать  свой  быстрый  длинноногий  шаг  к  его  ленивой,  неспешной
походке. Сперва она никак не могла уразуметь, зачем он  вообще  заговорил  с
нею. Прежде мистер Морган никогда не обращал на нее внимания, да  и  сегодня
разговор у них вышел самый пустячный.  Лет  около  тридцати,  он  был  высок
ростом, светловолос (под париком), бесспорно хорош собой и одет по последней
моде. Именно из-за манеры одеваться Лили никак не могла принять его всерьез:
крикливое франтовство Фрэнсиса  Моргана  никак  не  вязалось  с  обстановкой
глухой корнуэльской деревушки. Он походил скорее  на  лондонского  светского
бездельника, чем  на  управляющего  медным  рудником  в  далекой  провинции.
Фрэнсис обращался к ней с безупречной вежливостью, однако, когда он  наконец
попрощался, приподняв шляпу, и пустился в  обратный  путь.  Лили  облегченно
перевела дух и теперь, вспоминая о случайной встрече, поняла, что  все  дело
было в его взгляде, устремленном на нее: оценивающем  и  полном  нескромного
любопытства. Увы, нечего было и спрашивать, как он посмел. В его глазах  (да
и в глазах других тоже, в этом Лили  не  сомневалась)  она  имела  репутацию
женщины податливой и доступной.
   Птицы умолкли, моря со стороны подъездной аллеи не  было  слышно,  однако
глубокая тишина, царившая вокруг, показалась  ей  не  мирной,  а,  напротив,
угрожающей. Слабый ветерок был теплым, но девушка зябко поежилась и ускорила
шаги, спрашивая себя, который же теперь час. Лили попросила  Лауди  передать
миссис Хау, что ей нездоровится и не хочется есть. Она  надеялась  отправить
письма в Тревите и вернуться вовремя, чтобы спокойно приступить к выполнению
своих послеобеденных обязанностей. Но теперь стало ясно, что  она  опоздала;
последствия могли быть какими угодно.
   Обогнув дом и войдя с черного хода, Лили не встретила никого и сочла  это
добрым знаком. И все же ей стало тревожно: слишком уж пустыми и заброшенными
выглядели служебные помещения. После обеда в  этот  день  ей  было  поручено
вымыть окна подвального этажа внутри и снаружи. Она набрала  ведро  воды  из
колодца и отнесла его в подвал, на ходу подхватив тряпку с кухонного  буфета
и недоумевая, почему в кухне нет ни поварихи, ни Энид, ни Розы. Но ведь обед
к этому часу должен был уже кончиться! Куда же все  подевались?  С  растущей
тревогой Лили поспешила к дверям столовой для слуг. Собственные шаги  по  не
покрытым ковром половицам коридора показались ей оглушительными  в  стоявшей
кругом необычной тишине. В дверях она остановилась,  да  так  внезапно,  что
вода выплеснулась из ведра на пол с громким шлепком.
   Четырнадцать голов повернулись в ее сторону, на  другом  конце  стола,  с
которого уже была убрана посуда, неторопливо поднялась на ноги  миссис  Хау.
Сердце Лили ушло в пятки. Она увидела Трэйера, сидевшего по правую  руку  от
матери, и сразу заметила его гнусную торжествующую ухмылку. Но  куда  больше
ее напугало лицо Лауди: белое,  как  мел,  и  осунувшееся  от  страха.  Лили
медленно поставила ведро на пол, ее  пальцы  онемели.  Чувствуя  приближение
неминуемой катастрофы, она выпрямилась, глубоко перевела дух и стала ждать.
   - Что-то ты сегодня припозднилась к обеду, не так ли? - начала миссис Хау
довольно мягко.
   Ее тон не обманул Лили. Она  принялась  лихорадочно  соображать,  как  бы
оставить Лауди в стороне от своих собственных неприятностей.
   - Да, мэм, прошу меня  извинить,  -  торопливо  пробормотала  Лили.  -  Я
сказала Лауди, что нездорова, но.., потом я.., пошла прогуляться по  дорожке
к морю. Теперь мне гораздо лучше.
   - Вот как? Рада слышать. Мы все теперь вздохнем  с  облегчением,  не  так
ли?
   Экономка оглядела по очереди всех, сидевших за столом.  Лили  показалось,
что большинство присутствующих чувствует себя не в своей тарелке, но кое-кто
ответил на улыбку миссис Хау, словно участвуя  в  общей  шутке,  а  один  из
лакеев плотоядно облизнул губы.
   - Но если ты пошла прогуляться по дорожке к  морю,  -  продолжала  миссис
Хау, бесшумно продвигаясь ближе к  ней  скользящим  шагом,  -  как  же  тебе
удалось отправить свои письма?
   - Мои... - Лили мучительно сглотнула, сердце  прерывисто  заколотилось  у
нее в груди. - Мои письма?
   Уголком глаза она успела заметить, что Лауди низко  склонила  голову  над
столом и заплакала.
   - Ну да, твои письма. Те самые, что ты отправила,  бросив  работу.  После
того, как убедила Лауди солгать ради тебя.
   - Нет, Лауди ничего не знала! Я солгала ей...
   - Кто роет яму ближнему, попадет в нее сам, кто катит  камень,  будет  им
раздавлен.
   - Прошу вас, миссис Хау. Клянусь, Лауди ничего не знала...
   - Сперва воровка, а теперь еще и лгунья. Но нас это ничуть  не  удивляет,
не правда ли? Пес возвращается к своей блевотине, а свинья,  сколько  ее  ни
скреби, всегда найдет себе навозу.
   Лили передернуло от отвращения. Спорить  было  бесполезно.  Она  застыла,
стоически ожидая наказания.
   Миссис Хау подняла тяжелую руку и указала на противоположную  стену,  где
располагался камин.
   - Пойди и встань на колени вон там, мерзкая девчонка. Всю ночь ты  будешь
стоять на коленях на холодном полу, без обеда и  без  ужина.  Утром  выпьешь
чашку уксуса, чтобы очистить свой лживый язык. А потом ты...
   - Да вы с ума сошли! Ничего подобного я делать не собираюсь!
   Лили думала, что более глубокой тишины не бывает,  но  после  ее  слов  в
столовой  наступило  прямо-таки  гробовое  молчание.  Она   заговорила   без
передышки, не раздумывая, хотя ладони у нее вспотели от страха, а  по  спине
пробежал холодок:
   - Я поступила не правильно, но подобного обращения  не  заслужила.  Знаю,
лгать грешно, но мне непременно нужно было отправить несколько  писем,  и  я
знала, что вы меня не отпустите.  Я  опоздала  всего  на  двадцать  минут  и
восполню их сегодня вечером, когда переделаю всю остальную  работу.  -  Лили
выпрямилась и попыталась обуздать дрожь в голосе. - Но я не буду стоять  всю
ночь на коленях и,  уж  конечно,  не  собираюсь,  -  она  подавила  в  груди
истерический смешок, - пить уксус, потакая вашим злобным, варварским...
   Захваченная собственной речью,  девушка  заметила  лопатообразную  ладонь
лишь за секунду до удара и вскрикнула скорее  от  удивления,  чем  от  боли,
схватившись за вспыхнувшую огнем щеку. Все мысли вылетели у нее  из  головы,
вытесненные оглушительным взрывом раскаленного, как лава,  гнева.  Повинуясь
порыву, столь же непроизвольному, как дыхание, Лили размахнулась и сама  что
было сил ударила по лицу миссис Хау.
   Тишина в столовой стояла такая,  что  удар  прозвучал  подобно  пушечному
выстрелу посреди голого поля. Когда серый туман, круживший перед  глазами  у
Лили, рассеялся, она отчетливо увидала, как  оторопелое  выражение  на  лице
миссис Хау сменяется ликованием, и застыла в напряженном ожидании.  Ей  было
жутко.
   Миссис Хау стала надуваться, точно громадная жаба. Лили  показалось,  что
ее массивное тело, как опара, растет на глазах, заслоняя свет.
   - Ступай наверх, - тихо, почти ласково проговорила экономка. - Жди меня в
своей комнате. Прими свою судьбу покорно и  стойко,  ибо,  будь  твои  грехи
красны, как пламень ада, они станут белее снега,  когда  кровь  Агнца  Божия
омоет их.
   Лили все еще стояла неподвижно, борясь со страхом  и  черпая  мужество  в
затопивших душу волнах жгучей ненависти. Свистящим шепотом,  предназначенным
только для ушей миссис Хау, она произнесла лишь одно слово - "Чудовище" - и,
ни на кого больше не глядя, бросилась бежать.

***

   В окно светила полная луна: в тесной каморке было  так  светло,  что  она
могла бы читать без свечки. Но у нее не было ни книги, ни письма, ни одежды,
нуждавшейся в починке,  словом,  ничего,  кроме  собственных  мыслей,  чтобы
скрасить ожидание. Лили не думала о "наказании", придуманном для нее  миссис
Хау, хотя и не сомневалась, что речь идет о чем-то крайне неприятном. Но она
была подавлена, мысли о прошлом и будущем, связанные с непривычным  чувством
сожаления, неотступно терзали ее, обычная жизнерадостность сменилась унынием
и апатией. Смерть отца стала  для  Лили  трагедией,  но  она  примирилась  с
утратой и научилась жить  одна,  самостоятельно  справляясь  со  стесненными
обстоятельствами. Никто не застрахован от потерь, но, когда  они  случаются,
их надо пережить с честью, постараться уцелеть и начать сначала. Однако  то,
что стало твориться с Лили два месяца назад,  не  укладывалось  ни  в  какие
рамки. Такого она не ожидала. Первопричиной ее несчастий стал  Роджер  Соме:
но что ей было делать? Как совладать с его одержимостью? Лили это было не по
силам. Только полная и безоговорочная капитуляция  с  ее  стороны  могла  бы
привести к иному исходу их последней встречи.
   Точно так же ее ставила в тупик и  необъяснимая  враждебность  всемогущей
миссис Хау: сталкиваясь с нею. Лили чувствовала себя совершенно беспомощной.
Жизнь больше не зависела от  ее  поступков,  любые  действия  теряли  смысл,
потому что кругом царили хаос и произвол.  До  сих  пор  она  бессознательно
верила, что у нее есть право голоса в решении собственной судьбы, но  теперь
и это слабое утешение было  отнято.  Никакой  веры  в  собственные  силы  не
осталось. Сама жизнь превратилась в  простую  случайность,  в  бессмысленную
игру непредвиденных обстоятельств.
   Она и сама не могла бы  сказать,  какое  место  в  этой  новой  жизненной
философии занимает  Дэвон  Дарквелл.  Ей  хотелось  покинуть  его  навсегда,
никогда больше не видеть. Он ничего ей не дал, кроме боли и стыда, страданий
и унижения. И все же, как ни странно, она не питала к нему ненависти.  Когда
мысль о нем закрадывалась в голову и Лили не удавалось вовремя ее изгнать, в
душе  у  нее  порой  расцветало  ощущение  невыразимо   глубокого   счастья,
состоявшего в равной степени из радости и боли. Это ощущение было  настолько
сильным, что у нее начинала кружиться  голова.  Больше  всего  на  свете  ей
хотелось оставить Дэвона позади, выбросить его из  своей  жизни,  и  все  же
возникшее между ними дружеское чувство (хотя с ее стороны, пожалуй,  слишком
самонадеянно называть его так)  стало  единственным  светлым  пятном  в  том
беспросветном существовании, которое ей приходилось  влачить  в  Даркстоуне.
Еще горше было сознавать, что она никогда его не забудет: воспоминание о нем
- темное, мучительное, дразнящее - будет преследовать ее до самой могилы.
   На лестнице раздались шаги. Это Лауди, сказала себе  Лили.  Ей  казалось,
что прошла целая вечность: наверняка уже пора ложиться спать.  Но  нет,  она
ясно различила топот двух  пар  ног,  а  через  минуту  увидела  под  дверью
колеблющийся огонек. У Лауди не могло быть свечи.
   Оцепеневшая, с сильно бьющимся сердцем Лили с трудом поднялась с  кровати
и встала посреди крошечной комнатки спиной к окну. Засов  звякнул,  и  дверь
распахнулась. Миссис Хау застыла в круге желтого света, как вставший на дыбы
саркофаг, Трэйер выглядывал  из-за  ее  плеча,  держа  фонарь.  В  следующую
секунду девушка разглядела, что сжимает в руке миссис Хау. Это  был  кожаный
ремень.
   - Я не позволю вам себя бить, - проговорила Лили, собрав воедино все свое
мужество, хотя по спине у нее бежали мурашки.
   Трэйер поставил фонарь на столик.
   - Гнев Божий падет на головы непокорных чад Его. Кого Господь любит, того
подвергает испытаниям.
   Миссис Хау подошла ближе, ее черные глазки поблескивали, злобный рот  был
мстительно поджат.
   - Пора, Лили Траблфилд. День искупления настал.
   Лили продолжала упорно качать головой.
   - Вы этого не сделаете. Вы не посмеете.  На  какой-то  миг  непререкаемая
уверенность, прозвучавшая в ее голосе, заставила их остановиться,  но  после
краткого колебания они снова двинулись вперед. Лили всей кожей почувствовала
прикосновение ледяных пальцев ужаса и стала пятиться, пока не  задела  ногой
заднюю стену. Дальше идти было некуда. Трэйер заходил с правой  стороны.  Он
вытянул руку, чтобы ее схватить: она сделала ложный шаг  к  нему  и  тут  же
отскочила. Маневр удался, но миссис Хау с ужасающей ловкостью  переместилась
к двери, закрыв ее своим  тучным  телом,  и  в  следующее  мгновение  Трэйер
схватил Лили за плечи.
   Она попыталась лягнуть его, но безуспешно. Он развернул ее лицом к себе в
непристойной пародии на объятье и крепко  обхватил  за  талию.  Первый  удар
ремня прошел по ней подобно тупому ножу. Лили закричала от  боли  и  ярости,
колотя Трэйера кулаками по плечам. Миссис  Хау  тем  временем  наносила  все
новые и новые удары по ее спине и бедрам, пока Лили наконец не отказалась от
бесплодных попыток вырваться. Обмякнув  всем  телом  так,  что  только  руки
Т