опарках является преступлением - бессовестным, бесчеловечным, антигуманным. Майкл Макнейл еще не настолько цивилизован, чтобы понять, что массовое заточение всех видов божьих тварей, населяющих землю и описанных наукой, - вещь абсолютно нормальная и общепринятая. Ведь мы считаем это своим неотъемлемым правом: провести летний день, переходя от клетки к клетке и разглядывая диких животных за прутьями. Если в этом есть жестокость, мы ее не замечаем. Мы считаем такое занятие безобидным, естественным для нашего человеческого мира. Никакой закон не нарушен.
     Мистер Осгуд остановился и взглянул на своего подзащитного.
     - Но Майкл Макнейл, - продолжал он, вновь обращаясь к присяжным, - новичок в мире людей. Он человек несведущий и невинный. Он совершил смелое и дерзкое деяние, которое вошло в противоречие с нашим человеческим законом, но для него оно не являлось преступлением. Он действовал от чистого сердца, в бескорыстном порыве, столь же непреодолимом для него, как стремление матери вбежать в горящий дом, чтобы спасти своего ребенка. В точно таком же порыве он сам рисковал жизнью, спасая тонущего, как он полагал, маленького мальчика.
     Адвокат сделал еще одну небольшую паузу и снова заговорил:
     - Он, должно быть, сознавал, что ему не уйти от ответственности. Не исключено, что он даже понимал всю безнадежность своей затеи. Эти соображения не остановили его. Я попросил бы вас поставить себя на его место, но я знаю, что вы не можете это сделать. И я тоже не могу. Никто из нас не может. Жизнь моего подзащитного была уникальна, она настолько далека от нашего повседневного опыта, что даже воображение, ничем не может нам помочь. Именно по этой причине вы должны отпустить его с миром, признать его невиновным. Потому что он не просто невиновен, он невинен в самом глубоком смысле этого слова: он безгрешен. В этом человеке нет ни капли зла или жестокости, он не ведает насилия. В лице Майкла Макнейла вы видите человеческое существо в его естественном состоянии. Непорочное. Чистое. Как у любого человека, у него есть свои маленькие слабости: как мне говорили, он порой забывает мокрые полотенца на полу в ванной, а иногда погружается в мечтания настолько, что не слышит слов, обращенных к нему окружающими. Но суть в том, что его еще не коснулось растлевающее душу влияние общества. Майкл таков, каким его создал бог. Люди еще не успели его испортить. Он невинен. Поэтому я прошу вас его освободить. Не потому, что вы оправдываете то, что он совершил, но потому, что вы уважаете то, чем он является. Благодарю вас.
     Сидни с трудом проглотила ком в горле. На протяжении всей речи своего защитника Майкл не находил себе места от смущения. Он сидел, стиснув руки, неподвижно уставившись на край стола. До чего же это ужасно: сначала выслушивать в присутствии незнакомых людей, как тебя поносят, а в следующую минуту, - как тебя восхваляют. Присяжные сидели с каменными лицами; сколько ни пыталась, она не могла прочесть на них ничего.
     Мистер Осгуд вернулся на свое место. Майкл наклонился к нему и что-то шепнул, вызвав на усталом лице адвоката мимолетную улыбку. Судья Толмен откашлялся. Ему остается сказать всего несколько слов, - строгим голосом заявил он присяжным, - перед тем, как они удалятся на совещание. Сидни почти ожидала, что сейчас Осгуд снова встанет и потребует еще одного перерыва, но он этого не сделал, и судья без дальнейших промедлений начал давать напутствие присяжным.
     Но тут в задней части зала послышался взволнованный и удивленный шепот. Сидни обернулась. Увы, шляпа женщины, сидевшей сзади, загораживала от нее дверь. Однако шум в публике становился все громче. В конце концов судья тоже его услышал и прервал свою речь.
     - Тишина в зале! - потребовал он, взирая осуждающе на источник беспокойства, находившийся в центральном проходе.
     Сидни опять вытянула шею. Она увидела голову и плечи высокого мужчины с темными волосами, заботливо склонившегося к своей спутнице. Дыхание пресеклось у нее в горле. Неужели это возможно? А потом Сэм, сидевший на удобном месте у самого прохода, сорвался со стула и объявил звонким детским голоском:
     - Вот отец Майкла!
     Зал взорвался. Напрасно судья Толмен стучал молоточком: никто его не слушал. Взгляд Сидни - зачарованный, восторженный - разрывался между Майклом и человеком, который был невероятно, до боли похож на него. Майкл медленно, как сомнамбула, отодвинул свой стул и поднялся на ноги, не сводя глаз со своего отца.
     - В суде объявляется перерыв, - проревел судья Толмен, явно осознав, что навести порядок в зале ему не удастся. - Пристав, проводите присяжных в комнату для совещания.
     Сидни тоже встала. Филип похлопал ее по руке, и она только после этого сообразила, что цепляется за него изо всех сил и делает ему больно. Весь зал уже был на ногах, но вместо того, чтобы высыпать в проход, люди застыли на месте. Все взгляды были прикованы к импозантному темноволосому господину и бледной, дрожащей, но очень красивой и моложавой на вид женщине - матери Майкла? - державшей его под руку.
     - Пристав! Вывести присяжных, я сказал! Позади супружеской четы шла девушка - высокая, темноволосая, тоненькая, как ивовый прутик, с такой же гордой осанкой, как у отца, и тоже очень похожая на Майкла. Все трое Макнейлов прошли по проходу. Их словно магнитом тянуло к Майклу, а его лицо... невозможно было описать. Наконец единственной преградой между ними остался лишь невысокий барьер с турникетом. На несколько секунд все замерли и даже перестали дышать. От волнения кровь прилила к суровому, бледному от природы лицу лорда Олдерна, казалось, он прирос к полу. В конце концов его жена первая очнулась от оцепенения. С коротким криком, перешедшим в рыдание, она толкнула турникет и бросилась к сыну, раскинув руки.
     - Пристав! - вновь призвал судья, но присяжные так и не двинулись с места.
     Отец Майкла помедлил еще одну неловкую секунду, а потом обнял вместе и жену и сына. Девушка, сестра Майкла, - о, до чего же она была хорошенькая! - сначала стояла в стороне, замирая от волнения, но вскоре подошла ближе. Ее рука слегка дрожала. Она так легко коснулась плеча Майкла, что он ничего не почувствовал. Его глаза были закрыты. Он плакал, и его родители тоже. У Сидни тоже навернулись слезы, пока она провожала взглядом выходящих из зала присяжных. Все они казались взволнованными, некоторые отворачивались, пытаясь скрыть слезы.
     А мистер Меррик, сидевший у прокурорского стола, все ниже и ниже опускался на стуле, пока не стукнулся затылком о спинку. Его глаза тоже были закрыты, но не слезы были тому причиной. Он был похож на надувной шарик, из которого выпустили весь воздух.

***

     Присяжные вернулись через тридцать семь минут. Они вынесли вердикт. Майкл Макнейл был признан невиновным по всем пунктам обвинения, кроме вандализма, - он сломал замок на входных воротах зоопарка. Это правонарушение считалось незначительным проступком и каралось штрафом в восемь долларов плюс уплата судебных издержек.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

     Майкл все время спрашивал себя, что сказали бы его родные, если бы узнали, что ему больше всего хочется в этот первый их вечер: покататься вместе с ними по полу. Несколько раз ему приходилось силой удерживать себя, чтобы не рассмеяться вслух, воображая,' какие у них будут лица, если он скажет им о своем желании. Кэт, его сестра, возможно, и не стала бы возражать, но его мать вряд ли бы одобрила такое предложение. А его отец... Опять его стал разбирать смех при одной мысли об этом. Лорд Олдерн, безусловно, не стал бы возиться и кататься по полу со своей стаей забавы ради. Лорд Олдерн был главным волком, вожаком, он держался с достоинством. Но он был добр и нежен, полон любви. Майкл это знал, потому что видел, как он плачет.
     - Как прекрасно озеро в ночном освещении, - сказала Кэт, глядя вниз с балкона их номера на пятом этаже отеля ?Лиланд?. - Луна светит, и на лодках мигают огоньки. - Она повернулась к нему и улыбнулась. - Оно гораздо больше, чем наш лох, Майкл. Ты его помнишь? Он называется Лох-Раннох.
     - Я помню, как вы ловили рыбу, а я на вас смотрел, - обратился Майкл к отцу. - Вы забрасывали удочку. Вы поймали форель.
     Он помнил рыбину так отчетливо, словно видел ее перед глазами прямо сейчас: серебристо-серую с бурыми пятнышками. Он видел, как руки его отца вынимают крючок, видел его черные сапоги и твидовые брюки, заправленные внутрь.
     - Я тоже это помню. Ты был слишком мал, чтобы держать удочку, и играл с сетью на мелководье. Ты поймал пескаря. Тебе не хотелось уходить домой, хотя дождь лил как из ведра.
     Этого Майкл не помнил, но рассказ отца ему понравился. Теперь он мог добавить образ серого дожди, бьющего по воде озера, запах влажной шерсти, ощущение промокшей одежды к другим воспоминаниям своего детства.
     Они сидели в самой большой комнате номера люкс, снятого его семьей в отеле. Они приехали сюда сразу же после оглашения приговора, чтобы укрыться от репортеров, и с тех пор все они только то и делали, что говорили. И смотрели друг на друга. Его сестра не могла отвести от него глаз, мать не выпускала из рук его руку, его отец беспрерывно улыбался. А ему самому все еще хотелось повозиться с ними на полу.
     Ему было трудно говорить, поэтому он главным образом слушал и думал о том, что сказала ему Сидни после оглашения приговора, когда старшина присяжных объявил ?Невиновен? и все захлопали и закричали от радости. Она взяла его за руки и прошептала: ?Майкл, я так счастлива?. Он даже не смог ответить, язык его не слушался, он не находил подходящих слов, чтобы выразить свои чувства - одного только слова ?счастливо ему казалось мало. Все Макнейлы были представлены всем Винтерам, но знакомство прервалось на первой же минуте: их окружили репортеры, фотографы и просто любопытные. Не успел Майкл оглянуться, как уже оказался вместе со своей новой семьей в карете, катящей по Джексон-стрит к отелю ?Лиланд?. .
     Они заказали обед в номер и говорили все время, даже когда ели.
     - Мы завтракали в нашем пансионе во Флоренции, когда пришла телеграмма, - рассказывала его мать. - Сначала мы не поверили: столько надежд было разбито в первые годы, когда мы нанимали людей - целые поисковые партии! - чтобы найти тебя. Помню, как я подумала, что даже здесь, в этом прекрасном городе, когда уже столько лет прошло, старый кошмар все еще преследует нас. Это было ужасно! Твой отец даже не хотел звонить адвокату в Англию, но я настояла.
     - Я тоже сказала папе, что он должен позвонить, - вставила Кэт, а отец и мать кивками подтвердили, что так оно и было.
     - Я ему позвонил, - подхватил рассказ отец, - и он сказал мне, что нашелся мальчик, молодой человек, утверждающий, что он Майкл Макнейл и что его дядя и тетя утонули в перевернувшемся каноэ на озере Онтарио восемнадцать лет назад.
     - Мы поняли, что надо ехать, - добавила его мать, улыбаясь и утирая слезы платочком. - Но я боялась поверить, что это правда.
     - Мама все твердила: ?Это просто путешествие, возможность увидеть Америку?, - снова вмешалась Кэт. - Даже говорить не хотела, зачем мы едем, и что будет, когда окажемся здесь.
     Его мать засмеялась.
     - Я сказала: ?Мы не зазря прокатимся, по крайней мере, увидим Всемирную выставку?.
     Она наклонилась вперед и сжала своей маленькой ручкой руку Майкла. Ее глаза опять наполнились слезами. Она была так красива, что ему стало даже страшно. Майкл ее совсем не знал, но уже любил всем сердцем. Он готов был умереть за нее и знал, что она чувствует то же самое.
     Время от времени он с улыбкой поглядывал на красивую девушку, похожую и на отца, и на мать, и принимался напевать про себя: ?У меня есть сестра, у меня есть сестра?. Кэтрин Мэри Роза Макнейл. Ей было почти девятнадцать, она родилась через год после того, как он пропал. Сначала они стеснялись друг друга, только обменивались взглядами издали и улыбались. Обоих разбирало любопытство, но они никак не решались преодолеть какую-то внутреннюю преграду.
     Кэт первой удалось справиться с застенчивостью, и потом ее уже было трудно остановить: Кэт рассказала ему многое о своей жизни: как она закончила частный институт для благородных девиц, как звали всех ее подруг, какие книги ей нравятся, как она участвовала в скачках с препятствиями на своей лошади по кличке Фантом. Она не хочет выходить замуж, она хочет поступить в университет и изучать медицину. Или архитектуру, она еще не решила. А может быть, и нет, лучше она станет писателем. У него голова шла кругом от многочисленных подробностей.
     Закончив обед, они пересели обратно в кресла и продолжили разговор. Порой Майкл переставал воспринимать слова и начинал прислушиваться только к голосам - то оживленным и радостным, то грустным и тихим. Все они устали, но никто не хотел нарушить очарование этого вечера. Кэт не выдержала первой и уснула прямо посреди разговора, свернувшись в кресле. Отец разбудил ее и велел ей отправляться в постель.
     Кэт подошла к брату и расцеловала его в обе щеки. Ее застенчивость исчезла без следа. Заметив, как Майкл краснеет, она сказала, положив руки ему на плечи:
     - Мне проще. Я с детства знала, что ты есть. А ты, бедняжка, несколько часов назад даже не подозревал о моем существовании. Но ты ко мне привыкнешь и будешь радоваться, что у тебя есть сестра. Я надеюсь. Во всяком случае, я постараюсь никогда тебя не огорчать.
     - Я уже радуюсь, Кэт. Меня никогда не покидала надежда, что где-то у меня есть отец и мать, но я и мечтать не смел, что найду сестру. Ты для меня подарок.
     Кэт крепко обняла его и быстро отвернулась, поспешно пожелала всем спокойной ночи и направилась в спальню. Но Майкл успел заметить слезы на ее глазах. Это было удивительно: до сих пор Кэт оставалась единственным членом семьи, сумевшим удержаться от слез.
     Его отец и мать сидели обнявшись. Она была маленькая и хрупкая - едва доставала до плеча мужу. Но она была сильной женщиной. Откуда ему это было известно? На этот вопрос он вряд ли бы ответил. Но он знал, что не ошибается.
     - Уже поздно, - сказала она. - Нам всем пора спать. А когда мы проснемся утром, ты по-прежнему будешь здесь. Мне столько раз снилось... - Она крепко сжала губы и покачала головой. - Это чудо!
     Отец Майкла молча кивнул, только глаза выдавали обуревавшие его чувства.
     - Я должен вам кое-что показать, - сказал Майкл, подходя ближе.
     Он вытащил свою заветную книжку из кармана, развернул ее и протянул на ладони.
     - Помните, что это такое?
     Они покачали головами, глядя на книжку с неподдельным удивлением. Майкл мог их понять: о чем мог напомнить его отцу этот бесформенный черный комок бумаги.
     - Отец, - торжественно сказал он, - это книга. Вернее, это была книга. Вы подарили мне ее в день отъезда. ?Как стать джентльменом? - так она называлась.
     - Я помню, мой мальчик. Отец протянул руку, и Майкл отдал ему книгу.
     - Вы сказали: ?Когда я увижу тебя в следующий раз, надеюсь, Майкл, ты будешь джентльменом?. И вы пожали мне руку. Я выучил эту книгу наизусть. Мне кажется, если бы я ее не сохранил, то не смог бы остаться человеком.
     Некоторое время никто не мог произнести ни слова, но это молчание было наполнено волнением и воспоминаниями. Наконец мать Майкла заговорила:
     - И зачем только мы тебя отпустили? Почему в ту минуту мое сердце молчало?! - Она прижалась виском к плечу мужа и виновато улыбнулась. - Не знаю, сколько раз я задавала себе этот вопрос за последние восемнадцать лет. Вот теперь ты здесь, и я благодарю бога за то, что он вернул нам тебя, но мне кажется, я буду задавать себе все тот же вопрос до конца моих дней.
     Майклу почудилось, что он стоит перед запертой дверью. Его жизнь по эту сторону двери была прекрасна, но он не мог продвинуться ни на шаг вперед. Пусть ему будет мучительно больно, но он должен найти ключ от двери, за которой было похоронено его прошлое. Он не может идти дальше, пока не откроет эту дверь. Что бы ни скрывалось за ней!
     - Почему вы отослали меня из дому?
     Мать коснулась его рукава. У нее были удивительно красивые зеленые глаза. Они расширились от удивления, когда она спросила:
     - Значит, ты не помнишь?
     Он покачал головой. Ему не хотелось говорить о том, что он помнил.
     - Потому что я была беременна. Меня преследовали выкидыши: я потеряла трех детей после твоего рождения, и мы подумали, что это наш последний шанс. Доктор рекомендовал мне полный покой. Полный - мне не разрешалось даже вставать с постели на протяжении девяти месяцев. И мы...
     Она бросила умоляющий взгляд на мужа, молчаливо убеждая его закончить рассказ.
     - Моя сестра и ее муж - твоя тетя Кэт и дядя Дункан - собирались на пару месяцев в Канаду и Соединенные Штаты. Они предложили взять тебя с собой, и мой доктор сказал, что это отличная мысль. Ты был .Нормальным семилетним мальчишкой - веселым и шумным. Настоящим сорванцом!
     - О, но ты был прелестным ребенком, - снова вмешалась его мать, - самым лучшим сыном на свете. Ты был красивым и умным, ты научился читать в четыре года, у тебя был чудесный кроткий нрав, ты никогда не выходил из себя...
     - Покажи ему портрет.
     - Что? Ах да! - смеясь над своей забывчивостью, она потянула за висевшую на шее золотую цепочку.
     Из-за ворота ее платья появился золотой медальон с гравировкой в виде щита на крышке. Майкл знал, что это такое, потому что у Сидни тоже был медальон.
     - Смотри, - сказала мать, открывая крышку с гравировкой, - это ты. Тебе было всего пять. Ты не хотел позировать для фотографии, поэтому я написала эту миниатюру. А вот... - она щелкнула потайной пружинкой, и стеклышко, прижимавшее картинку, отошло в сторону, - локон твоих волос. Помнишь, как я плакала, когда ты в первый раз его стриг? - спросила она, повернувшись к мужу.
     Отец Майкла кивнул, глядя на жену любящим взглядом. - Будь добр, расстегни цепочку, Теренс. Она наклонила голову и приподняла тяжелый узел волос на затылке. Отец расстегнул замок цепочки. Мать подхватила медальон.
     - Он твой, Майкл. Двадцать лет я носила его, не снимая, но теперь он мне больше не нужен. Теперь у меня есть ты.
     Она отдала ему нечто большее, чем медальон, все еще хранивший тепло ее тела. Она дала ему ключ, открывший дверь в прошлое. Или в новую жизнь?

***

     Было слишком поздно, чтобы звонить Сидни. Он увидит ее завтра, - его родители пригласили Винтеров на обед, - но ждать еще так долго! Майкл хотел поскорее увидеть ее лицо, услышать ее голос. Показать ей свой портрет в пятилетнем возрасте, когда у него была семья, считавшая его ?прелестным ребенком?.
     Лежа в чересчур мягкой постели в комнате рядом с супружеской спальней Макнейлов, он вглядывался в свое изображение. Неужели этот ангелочек с розовыми щечками и счастливым улыбающимся личиком - это он? Слишком красивый, слишком улыбчивый... И все же ему понравилось лицо в медальоне. Значит, его родители любили его, когда он жил дома. Майкл почувствовал, что его жизнь изменилась, когда он об этом узнал. Она словно озарилась светом той давней любви его близких, о которой он ничего не знал все эти долгие годы.
     Он чувствовал себя таким счастливым! И все же ему было грустно. Ребенок, которого ждала его мать, все-таки умер: она сама рассказала, что потеряла его в тот самый день, когда пришло известие, что Майкл погиб. Утонул. Но потом случилось настоящее чудо: родилась Кэт. Как же ему дождаться завтрашнего дня, чтобы обо всем рассказать Сидни?
     Ей понравится его семья, и они тоже ее полюбят. Он отдаст ей свой портрет, нарисованный матерью, и она увидит, что он был хорошим мальчиком, таким же, как Сэм, и родители не выгоняли его из дому. Они любили его. А раз так, она тоже сможет любить его, ничего не скрывая. Он будет достоин Сидни.

***

     - А знаете, Олдерн, в восемьдесят восьмом я был в Шотландии. - Профессор Винтер поднял свой бокал с вином, словно салютуя хозяину на противоположном конце стола. - Съездил взглянуть на коллекцию в Шотландском Королевском музее. Пробыл целую неделю.
     ?Олдерн?... Т