и с этой маленькой обезьянкой даже на несколько часов. - Она улыбнулась дочке, которая ответила ей сонной улыбкой. - Скажи мне, Софи, - поинтересовалась Энни, когда они вышли из зала, - что это за мужчина был сегодня на чтениях?
     - Это мистер Пендарвис.
     - Пендарвис? Должно быть, методист; я уверена, что никогда раньше не видела его. - Энни не очень давно жила в Уикерли, всего года три.
     - Да его никто не видел раньше, - объяснила Софи. - Он только недавно появился у нас.
     - В самом деле? Как интересно. Он ужасно мил, ты не находишь? Я всегда считала, что брюнеты симпатичнее блондинов - о Кристи не говорю. Что привело его в нашу деревушку?
     - Я взяла его на работу на "Калиновый". Он шахтер.
     - Никогда бы не подумала, - удивилась Энни.
     - Он не похож на шахтера, правда? - быстро спросила Софи.
     - О, не знаю, - весело рассмеялась Энни. - А как они выглядят, шахтеры?
     Софи нахмурилась; она ждала не такого ответа.
     - Я имела в виду, что он говорит не как шахтер. - Она сама почувствовала, что ее слова звучат как оправдание.
     - Как думаешь, почему он пришел на заключительное чтение "Эммы"? - с явным интересом спросила Энни, укачивая начавшую капризничать Лиззи.
     - Даже не представляю, - ответила Софи, а про себя подумала: "Конечно, чтобы провоцировать меня". Они подошли к парадной двери. - А где Кристи? - поинтересовалась она, накидывая шаль на плечи.
     - Пошел в Мэрсхед крестить ребенка.
     - Чьего?
     - Сары Берни, - не сразу ответила Энни.
     - О!
     Женщины многозначительно переглянулись. О Саре Берни злословила вся округа. Образованная, приличная девушка, дочь лейтенанта королевского флота, Сара влюбилась в красивого офицера, подчиненного ее отца. Перед самой их свадьбой жених погиб, попав под обстрел.
     - Бедняжка, - вздохнула Софи. - Что теперь будет с ней.
     - И с ее ребенком, - покачала головой Энн.
     - Они не заслужили такой участи. - Лиззи ухватила рыжеватые локоны матери, растрепавшей прическу, чем отвлекла женщин от грустных мыслей. - Может, ты задержишься на немного, Софи? Останься на чашку чая, пожалуйста.
     - Уже поздно. С удовольствием бы, но пора домой.
     - Тогда в другой раз.
     - Да, конечно.
     Они тепло распрощались, и Софи пошла по мощеной дорожке к лугу.
     Свет неполной луны серебрил траву и приглушал желтое мерцание светлячков, мелькавших под дубами. Заключенная в крутые берега, негромко шумела Уик. В приглушенном плеске воды было что-то умиротворяющее и привычное, Софи почти не слышала его. Ранее она выпрягла Валентина и оставила пастись на дальнем краю луга близ реки, чтобы он смог напиться. Она услышала позвякивание уздечки и улыбнулась, представив, как он высоко задирает морду, нетерпеливо ловя в воздухе ее запах. Заметив в стороне светлое движущееся пятно, Софи замедлила шаг, вглядываясь в полутьму.
     Там, где она оставила Валентина, никого не было. Озираясь по сторонам, она с удивлением обнаружила, что он уже впряжен в коляску и Джек Пендарвис стоит рядом с ним, невозмутимо почесывая ему морду и угощая яблоком.
     Рубаха Джека и была тем светлым пятном, которое насторожило ее. Она подошла ближе; Джек и Вал одновременно повернули головы, услышав ее шаги. Пони радостно заржал. Мистер Пендарвис молча смотрел, как она приближается.
     Смущенная, она остановилась в трех шагах от него и положила руку на круп пони.
     - Вы запрягли Валентина. - Голос ее прозвучал слишком мягко, интимно. - Благодарю вас, - сказала она суше и громче.
     - Не стоит благодарности.
     Секунду-другую они смотрели в глаза друг другу, но Софи эти мгновения показались бесконечностью.
     - Ну, мне пора домой. - Когда он не двинулся с места, она спросила:
     - Вам что-нибудь нужно?
     - Не дадите ли почитать эту книгу?
     - "Эмму"? - Она взглянула на книгу в желтовато-коричневом кожаном переплете, потом на мистера Пендарвиса. - Вам же не хочется читать ее.
     - Почему вы так думаете?
     Она не сомневалась, что он насмехается над ней. Но решила не дать ему вовлечь себя в новый спор.
     - Мне кажется, она не в вашем вкусе.
     Он скрестил руки на груди и легко прислонился плечом к шее пони с таким видом, будто только и делал, что болтал по ночам о книгах, стоя с девушками на зеленых лужайках.
     - А что же, мисс Дин, по-вашему, в моем вкусе?
     Она сделала вид, что размышляет.
     - В нашей абонементной библиотеке есть несколько приключенческих книг. В них главным образом картинки, но в некоторых есть и простейший текст. Детям они очень нравятся.
     Испугавшись собственной смелости, она смотрела, как меняется выражение его лица: от удивления к гневу и наконец к сдержанной веселости. Он медленно, понимающе улыбнулся, и сердце у нее дрогнуло.
     - Когда я был мальчишкой, мисс Дин, методистский священник нашей церкви учил меня чтению и математике. За успехи он награждал меня: поэмой на латинском языке - собственного сочинения, или маленькими картинками с изображением святых, Брайтон-Бич или парламента. - Его приятный низкий глубокий голос с легкой картавинкой выдавал уроженца Корнуолла. - Однажды он подарил мне книгу. Не знаю, где он раздобыл ее, - ведь он был очень стар и почти так же беден, как мы. Книга называлась "Жизнь и странствия Варфоломея Бейли, волшебного мальчика", так что, возможно, преподобный не догадывался, о чем она.
     - И о чем же была эта книга?
     - О волшебном мальчике. Варфоломею было, как мне тогда, восемь лет, и он мог по желанию переноситься в любое время и место: в Египет эпохи фараонов или на Северный полюс. На американский Запад. В Бастилию 1789 года.
     - Ах, как интересно! - воскликнула Софи, заинтригованная помимо желания. - Каким, должно быть, счастливым вы чувствовали себя, читая эту книгу.
     - Да, счастливым. - В его устах это слово приобрело странную серьезность. Он шагнул ближе; их руки, машинально гладившие шелковистую холку пони, почти соприкасались. - Варфоломей мог еще разговаривать с животными. Его собака была ему лучшим другом. Он понимал, что говорят олени и кролики, лошади и птицы. - Он отвернулся, но Софи успела заметить грустную улыбку, тронувшую его губы. - Понимаете, та книга была чудом для меня. Волшебством. Моим спасением.
     Она кивнула, хотя совсем не была уверена, что действительно поняла его.
     - Я не расставался с ней даже ночью - клал под подушку. Никто из близких не знал о ней; это была моя тайна. Чудо, - сказал он шепотом, и у Софи мурашки пробежали по коже от охватившего ее непонятного волнения. - У меня было четверо братьев. Однажды они застукали меня.
     - Когда вы читали вашу книгу?
     - Хуже. Когда я разговаривал с деревом. Как Варфоломей, который умел и это.
     - О боже! Братья были младше или старше вас?
     - Старше, все до одного. Они... подняли меня на смех.
     - Понимаю.
     - Защищаясь, я сделал ошибку: поведал им о книге. - Он провел рукой по подбородку; они стояли так близко, что она слышала сухой звук от соприкосновения с проступившей с утра щетиной. - Чем больше я рассказывал, тем становилось хуже. Я искренне верил, что Варфоломей мог перемещаться во времени и пространстве, и подолгу говорил с Юпитером - моей собакой. Когда братья высмеяли меня, это было хуже оскорбления. Это было... - голос у него прервался, и он сделал бессильный жест рукой.
     - Это было предательство, - взволнованно пробормотала Соф".
     - Да. Потому что в конце концов я понял, что они были правы, а я нет. Собаки не могут говорить, а мальчики - летать. И что я был глупцом.
     Она стиснула руки за спиной и не сводила с него напряженного взгляда. Хотя он был высок, мускулист, широкоплеч и от него веяло смущающей мужественностью, в выражении его лица, сквозь суровые черты, без труда можно было разглядеть восьмилетнего мальчишку, а в ясных серых глазах - тень разочарования. Она догадывалась, что за только что рассказанной историей последует нелестная для нее мораль, но тем не менее сочувствовала тому мальчишке, чьи чудесные грезы были развеяны насмешками братьев.
     - Сегодня вечером я не смеялся над вами, - сказал он спокойно. - Но эта ваша книга - такая же сказка, как "Жизнь и странствия Варфоломея Бейли". Собаки не могут разговаривать, мисс Дин, и в дамах, которые смотрят свысока на людей ниже их по положению, нет ничего героического. Они глупы и высокомерны.
     - Вы не так меня поняли.
     - Думаю, я правильно вас понял.
     - Нет-нет, и... мне никогда вас не убедить.
     - Потому что я бедный, необразованный шахтер?
     Она не обратила внимания на его последние слова.
     - Вы сравниваете разные вещи, проводите неверную аналогию. Аналогия - это...
     - Я знаю, что такое аналогия, - довольно резко оборвал он ее.
     Она вспыхнула. Ей хотелось спросить, что он знает, и если знает, то как может быть бедным, необразованным шахтером? Она разочарованно тряхнула головой; все это бесполезно. В этом споре она не могла победить, хотя и была по-прежнему уверена в своей правоте; ей начинало казаться, что при каждой встрече с мистером Пендарвисом она оказывается в невыносимом положении.
     - Уже поздно, - коротко сказала она. - Мне нужно ехать домой.
     - Я отвезу вас. - Он протянул руку к вожжам. Она, недоуменно моргая, смотрела на него.
     - Что? О нет. Об этом не может быть и речи.
     - Негоже возвращаться одной так поздно. Я провожу вас.
     - Я всегда езжу одна.
     - Даже в темноте?
     - Да, при любых обстоятельствах. А как бы вы сами вернулись обратно, ведь до моего дома две мили?
     - Дойду пешком.
     - Нет, я категорически не согласна. Но большое спасибо за предложение.
     Он улыбнулся одними губами; даже в темноте она поняла, что улыбка не из приятных.
     - Вас оскорбляют мои грубые манеры, мисс Дин? Может, от моей одежды пахнет глиной и рудой? - Он близко наклонился к ней. - Или вы просто боитесь меня?
     Насколько она чувствовала, от него пахло чистотой и душистым мылом, а еще яблоками, которые он грыз, поджидая ее. Уж не собирается ли он дотронуться до нее? Она хотела отступить, чтобы сохранить безопасную дистанцию, но осталась стоять на месте, заставляя себя не отводить глаза.
     - Этот разговор может завести нас очень далеко, мистер Пендарвис. Я не имела намерения каким-либо образом обидеть вас. Но я действительно в состоянии доехать домой сама и отвергла бы помощь любого, независимо от его... социального положения, - проговорила она торопливо. - И еще хочу вам сказать: с тех пор как мы встретились, ваше общество... вызывало во мне разнообразные чувства, но, позвольте вас уверить, только не чувство страха.
     Почему она испытала облегчение, услышав, как он хмыкнул в ответ? Она и сама не знала, но его добрый, низкий, бархатистый смех разрядил напряжение. По правде говоря, она радовалась, что слова ее и тон не оскорбили его. Она начала понимать, что Джек Пендарвис необычайно горд и так же, как она, мгновенно выпускает шипы, стоит чуть задеть его достоинство. Таким образом, у них есть нечто общее.
     Он протянул руку, которую она взяла, думая, что он хочет помочь ей сесть в коляску. Вместо этого он легко и твердо сжал ее ладонь и сказал мягко и проникновенно:
     - Вы должны когда-нибудь сказать мне, какие еще чувства вызывает в вас мое общество, мисс Дин. - Какая дерзость! Но прежде, чем она нашлась что ответить, он добавил:
     - Так что же, одолжите мне почитать эту книгу?
     Она резко отдернула руку.
     - Нет, не одолжу.
     - Почему?
     - Боюсь, вы не оцените всей тонкости романа.
     - Ну вот, мисс Дин, - грустно покачал он головой, - сказать такое человеку, перед которым вы только что извинились.
     - Извинилась? Ничего подобного. Как вы могли вообразить... - Его ослепительная улыбка заставила ее замолчать; вздрогнув, она поняла, что он поддразнивает ее. Окончательно смешавшись, она поставила ногу на высокую подножку и потянулась за вожжами. Мистер Пендарвис положил руки ей на талию, желая подсадить, но она столь резво впрыгнула в коляску, что почти не ощутила прикосновения его рук. - Прощайте, сэр!
     - Прощайте, мисс Дин! Будьте осторожны. У вас есть фонарь? Ночь будет лунная, но пока темно, как в угольном мешке.
     Она отметила про себя это сравнение, как многое из того, что озадачивало ее в этом человеке. Иногда его манера говорить, его тонкая ирония или, наоборот, застенчивость будили в ней подозрение, что он лишь изображает "бедного необразованного шахтера".
     - Мой клерк написал агенту в "Карн-Барра", - сообщила она, - и я со дня на день жду ответа. Интересно будет узнать, как вы проявили себя на прежнем месте.
     Едва отъехав, она принялась размышлять, как следовало бы ответить ему, какие слова сказать, чтобы поставить его на место.

5.

     Яма, в которую неосторожно провалился Коннор, была такой огромной, что в ней уместилась бы лошадь.
     Так, во всяком случае, предположил Трэнтер Фокс, когда вытаскивал его.
     - Ты что, не заметил эту большую доску, Джек? Вот же она проложена. Сам виноват, что провалился; кто хочешь увидит доску, широченную, как два графства. Поскользнулся, да? Боже правый, какой ты тяжелый. Кончай карабкаться и давай руку. Теперь поставь ногу на тот выступ. Так, так. Ну, вот и готово. Ого, да ты весь в крови! Чтоб мне сдохнуть, коли не так!
     Скудный свет свечи на шлеме Трэнтера - собственная его свеча погасла при падении - подтвердил правоту его слов. Левый бок жгло как огнем, по внутренней стороне левой руки струилась теплая кровь и капала с пальцев.
     - Лучше подняться наверх, - посоветовал Трэнтер. - Вид у тебя не ахти. Дело серьезное; в этой жаре и сырости раны быстро начинают гноиться. Подымайся, и пусть Энни Уайтед займется тобой.
     - Кто она такая, Энни Уайтед?
     - Одна из наших "рудничных девушек". Но она умеет ухаживать за больными и все такое. Мы обращаемся к ней, когда порежемся или чего сломаем, а хирург - тот по серьезным делам: когда кто кровью истекает и прочее.
     Но Коннор остался в забое, заканчивая разведочную выработку, которую они затеяли накануне. Ноющая боль в боку была терпимой и не слишком мешала махать киркой. Кроме того, они с Трэнтером были членами одной команды, связанными не только контрактом, который подписали, но и чувством товарищества, замешенным на совместном тяжелом труде под землей. Им платили за каждые пройденные шесть футов; если Коннор бросил бы напарника одного, тот потерял бы в зарплате.
     Однако к обеду плечо совсем онемело, и он не мог держать бур.
     - Подымайся наверх, парень, - прикрикнул на него Трэнтер. - Ты что, рехнулся? Хватит упираться, как мул. На кой черт мне мертвый напарник, я не собираюсь вытаскивать тебя, если ты тут в обморок упадешь.
     До конца смены оставалось всего четыре часа, и Коннор решил подняться наверх.
     На шестой лестнице он уже обливался потом, а левая рука соскальзывала с каждой перекладины, оставляя на ней кровавый след. У самой поверхности он вдохнул свежий прохладный воздух, и голова у него закружилась; моргая от слепящего солнца, он прислонился к открытой крышке люка и минуту стоял, отдыхая и собираясь с силами. В дальнем конце двора, посыпанного щебенкой, позади насосной и служебных строений "рудничные девушки" дробили молотками руду, разбивая ее на кусочки не более ногтя. Энни Уайтед должна была быть среди них, и единственное решение, которое нужно было принять Коннору, это идти к ним сразу или сперва умыться в раздевалке. Стоявшая перед входом в рудник заряженная мулом повозка с грузом цепей в этот миг медленно, со скрипом отъехала, и Коннор увидел стоящих в стороне горного мастера и хозяйку рудника.
     Она тут же заметила его. На ней было бледно-лавандовое платье с белым квадратным воротником и лиловым поясом. Он видел, как она приставила ладонь к глазам, заслоняясь от солнца, и пристально посмотрела на него, потом резко схватила Эндрюсона за запястье. Тот замолчал и тоже повернулся в сторону Коннора. Он не понял, отчего их лица так встревожены, пока не опустил глаза на рубаху и не увидел кровь. Весь его левый бок был ржавого цвета: кровь пропитала грубую льняную ткань и продолжала сочиться. Это удивило его - не настолько сильно он поранился, чтобы вытекло столько крови. Но, когда он резко поднял голову, все поплыло перед глазами, и он, пошатнувшись, едва не упал.
     Софи чуть не бегом устремилась к нему; горный мастер поспешил за нею.
     - Что случилось? - взволнованно крикнула она, не доходя нескольких шагов. - Вы сильно поранились?
     - Нет, - ответил он и добавил:
     - Надеюсь.
     Она остановилась перед ним, глядя на него широко раскрытыми испуганными глазами.
     - Как это произошло?
     - Провалился в старую штольню. - Злость и замешательство боролись в нем. Злость оттого, что она допустила существование подобных опасных мест на руднике, замешательство - от сознания, что опытный шахтер сумел бы избежать ловушки.
     - Фокс вытащил меня. Я ободрал бок, только и всего, и порезал руку о край доски, перекинутой через провал. Больше ничего. - Она побледнела; в руках у нее была свернутая в трубку карта разрезов, и она, не замечая того, нервно мяла ее. - Трэнтер сказал, что Энни Уайтед может помочь мне. Пойду умоюсь, а потом разыщу ее.
     - Час назад я отослал Энни домой, - подал голос Эндрюсон. - Она была пьяна, - объяснил он, когда Софи вопросительно посмотрела на него.
     - Доктор Гесселиус должен был утром ехать в Тэвисток, - сказала Софи в смятении. - Я слышала, как он говорил это вчера вечером у дома моего дяди. Сейчас он уже уехал. - Она и Эндрюсон беспомощно смотрели на Коннора.
     - Пойду умоюсь, - обронил Кон и, обойдя их, направился к раздевалке.
     - Идите с ним, - велела Софи Эндрюсону. - А после приведите ко мне в контору.
     - Хорошо, мэм.
     Видя, как он, окровавленный, идет нетвердой походкой к раздевалке, несколько рабочих, занятых на рудничном дворе, поспешили за ним и, пока Эндрюсон помогал ему снять заскорузлую от крови рубаху, стали расспрашивать, что случилось. Скрипя зубами от обжигающей боли, которую причиняла ледяная вода, попадавшая на свежие раны, он объяснил, что произошло. Никто не смеялся над ним; все давали советы, как и чем лучше лечить раны. Несколько ободренный, он застегнул чистую рубаху, которую Эндрюсон надел на него, и вместе они отправились через двор к конторе.
     После яркого полуденного солнца в кабинете казалось сумрачно и относительно прохладно.
     - Не знаю, куда она ушла, - пробормотал Эндрюсон, увидев, что комната пуста. - Ты сядь и подожди, а мне нужно кое-что сделать. - Он кивнул на прощание и скрылся.
     Коннор с интересом оглядел кабинет; стены и полки со множеством предметов свидетельствовали о деятельности Софи Дин. Тут были геологические карты, образцы руд, схемы разрезов, книги по рудничному делу и поиску медных руд. В меньшем количестве, но более интересны были предметы личные: висящий на стене рисунок в рамке, изображавший - и теперь он был уверен в этом - ее отца, толстая, больше подходящая мужчине, ручка на чернильном приборе посреди обшарпанного письменного стола, рядом - выполненная любительской рукой, покрытая розовой глазурью глиняная гроздь - калины? - которой она прижимала бумаги. Слабый аромат роз не мог исходить от вазы с пурпурными цветами на подоконнике; аромат был неуловимее, чем у живых цветов, нежнее, и тем не менее он заполнял всю комнату - ее аромат.
     Софи вошла, не вошла - влетела в кабинет, положив конец внимательному изучению интерьера, безмолвно рассказывающего о его хозяйке. Она принесла тазик с чистой водой; через руку у нее было перекинуто ослепительно белое полотенце, из чего он заключил, что в конторе у нее была отдельная туалетная комната.
     - Садитесь, - велела Софи, ставя тазик на край стола и кладя рядом полотенце.
     Вошел мальчишка, высокий, худенький, с волосами цвета соломы, и протянул ей пакет.
     - Энни оставила это, мисс Дин, - сказал он; видно было, как ходит кадык на его тощей шее.
     - Спасибо, Мэтью.
     Мальчишка переминался с ноги на ногу, глядя, как она ра