редложение, от которого было бы глупо отказаться.
   Рот Рубена открывался и закрывался, не издавая ни  звука,  как  у  карпа,
вытащенного из воды. Грейс незаметно положила руку  ему  на  бедро  и  опять
легонько ущипнула в надежде, что он уловит смысл:  "Закрой  рот  и  доверься
мне".
   - На этот раз я не стану довольствоваться мелочью, я хочу  сорвать  банк.
Вот мое предложение, Марк. Все или ничего, я торговаться не  стану.  Я  хочу
сто тысяч долларов вперед на моем собственном счету в банке.
   - Я уже согласился! - радостно воскликнул он;
   - И еще я требую венчания по католическому обряду.
   - О! Это не так-то просто.
   Вид у него был убитый. Грейс взглянула на него с возмущением.
   - Но мы же в Америке!  Вы  что,  хотите,  чтобы  я  отказалась  от  своей
религии? Вы этого добиваетесь?
   - Н-н-нет, - неуверенно забормотал Уинг, - нет-нет, конечно, нет!
   - Ну то-то же. И я хочу, чтобы венчание было в церкви. В  большом  соборе
со множеством цветов, с подружками невесты, с гостями, со всем...
   - Ах, моя дорогая, - меланхолически вздохнул он,  качая  головой,  -  нам
придется пойти на компромисс. Я соглашусь на католический обряд, но  у  меня
дома, а не в церкви, если ты согласишься на традиционную китайскую церемонию
сразу после венчания.
   Это сыграло ей на руку, но ему вовсе не обязательно было об этом знать. -
Но я всегда мечтала о пышной свадьбе в церкви, - заныла Грейс.
   - Мне очень жаль. Я не могу на это пойти. Она  капризно  выпятила  нижнюю
губу.
   - Ну ладно. Но разве мы не можем устроить. пышную свадьбу дома?
   Уинг готов был заплакать:
   -  Боюсь,  что  нет.  Никаких  гостей,  дорогая  моя,   при   сложившихся
обстоятельствах. Но, - тут он оживился, - после церемонии мы можем  устроить
большой праздничный прием. Тебе бы этого хотелось?
   Рубен фыркнул от отвращения.
   - Ну это мы еще посмотрим, - протянула Грейс, продолжая дуться.
   Святые угодники, все складывалось идеально, просто бесподобно. Только  бы
Рубен все не испортил! Грейс кожей чувствовала,  что  он  готов  взорваться.
Пытаясь прислушаться к ее молчаливым уговорам, к знакам,  подаваемым  рукой,
он едва сдерживался,  чтобы  не  разразиться  фонтаном  грязной  ругани  или
потоком вопросов.
   - Итак, - заговорил  Уинг,  вновь  превращаясь  в  делового  человека,  -
давайте подытожим наши условия. На твое имя будет открыт счет, моя  дорогая,
на ранее оговоренную сумму, - он был слишком деликатен, чтобы упомянуть  эту
сумму вслух, - но на нем не будет стоять имя Августины Смит.
   - Но...
   - Он будет открыт на имя миссис Марк Уинг. Грейс со вздохом откинулась на
стуле. Сукин сын очень хитер, но  она  и  раньше  это  знала.  Неважно:  его
условия несколько осложняют дело, но эти сложности преодолимы.
   - Как только товар поступит в мое распоряжение, мы обменяемся  священными
клятвами, моя драгоценная. По окончании церемонии, мистер Смит, вы и  доктор
Хэйес получите ваши непомерные комиссионные. Если  все  пройдет  хорошо,  мы
продолжим наше сотрудничество, но при  условии,  что  вы  больше  не  будете
встречаться с Августиной. Боюсь, я вынужден на этом настоять.
   - Но... но она же моя сестра!
   - Ну что ж, -  философски  вздохнула  Грейс,  -  первый  долг  женщины  -
повиноваться мужу.
   - И последняя небольшая деталь.
   Небрежный тон Уинга предупредил ее об опасности.
   - Поскольку вся работа проделана вами заблаговременно. мы можем покончить
с деловой частью нашего соглашения за два-три дня,  скажем,  к  пятнице.  Вы
согласны со мной?
   Они кивнули, ожидая какого-то подвоха.
   - Как видите, совсем недолгий срок. И на этот срок я ощущаю настоятельную
необходимость обзавестись  еще  одним  дополнительным  обеспечением.  Совсем
небольшим. Назовем это страховкой.
   - Ну что еще? - подозрительно спросил Рубен. Уинг опять сладко улыбнулся.
   - Вы.
   - Нет!
   Этот возглас вырвался у нее невольно, почти инстинктивно.
   - Я? - переспросил Рубен.
   - Сейчас я покину это помещение, и вы пойдете вместе со  мной.  До  самой
свадьбы вы будете почетным гостем в моем доме.  По  окончании  церемонии  вы
покинете мой дом навсегда, став при этом намного богаче и, возможно, немного
мудрее.
   - Зачем это нужно? чуть не плача, возмутилась Грейс. Ей было  уже  не  до
маскировки. - У вас и так все козыри на руках, зачем он вам понадобился?
   - Я же сказал: для  страховки.  Небольшой  жест  доброй  воли.  Прошу  не
принимать это близко к сердцу, Августина, но  я  не  доверяю  твоему  брату.
Пусть пока побудет у меня на глазах. Когда все кончится, у него уже не будет
возможности прибегнуть к своим глупым трюкам. Итак? - обратился он к Рубену.
- Вы согласны?
   - Я бы хотел  переговорить  с  Гусси  наедине.  Уинг  злобно  прищурился:
предложение явно его разозлило. Грейс ни минуты не сомневалась,  что  он  не
верит в ее кровное родство с Рубеном. На мгновение маска светской  учтивости
спала, и она с ужасом увидела перед собой маньяка.
   - Хорошо, - проговорил Уинг свистящим шепотом. -  Но  только  на  минуту.
Поторопитесь.
   Он встал и подошел к дверям,  где  его  дожидались  Том-Фун  и  еще  один
телохранитель.
   - Грейс, во имя всего...
   - Молчи, у нас мало времени! Я не хочу, чтобы ты оставался у него, но  не
знаю, как избавить тебя от этого. Не знаю, что ему сказать.
   - Что ты задумала, черт побери? Что это за бред насчет свадьбы? Почему ты
не...
   -  Рубен,  заткнись,  -  прошипела  Грейс.  -  И   перестань   изображать
отвергнутого любовника.
   Смотри на меня по-братски.
   - К черту все, скажи мне, что у тебя за план!
   - Нет у меня никакого плана!
   - Ты...
   - Ну ладно, у меня есть план, но не было  времени  обдумать  все  детали.
Просто доверься мне.
   Она откинулась на спинку стула и улыбнулась ради Уинга.
   - Не беспокойся, мы все устроим.
   - Я не должен беспокоиться?
   - Послушай, Генри уже приходилось изображать священника, это один из  его
коронных номеров. Он обвенчает меня с этим китайским Ромео, а потом...
   - И что потом? Он хочет, чтобы венчание проходило у него в  доме,  Гусси.
Даже если это будет  не  настоящая  свадьба,  как  ты  рассчитываешь  оттуда
выбраться? И когда закончится этот спектакль? До или После медового месяца?
   - Я все это еще не продумала.
   - О, замечательно!
   - Чего ты от меня хочешь? План только  пять  минут  назад  пришел  мне  в
голову! Но ты не беспокойся, - повторила Грейс, - Генри найдет выход.
   - Уинг не отдаст деньги до окончания церемоний, - напомнил ей Рубен, -  а
ты не сможешь воспользоваться своим приданым, пока не  станешь  миссис  Марк
Уинг. А мне после этого полагается уйти и расстаться с тобой навсегда.
   - А тебе не все равно? - не удержавшись, спросила Грейс.
   - Дерьмо! - выругался Рубен, разглядывая влажные  круги,  оставленные  на
столе его стаканом, будто это был некий волшебный узор.
   - Ну что ж, - заметила Грейс с печальной улыбкой, - не  такого  ответа  я
ожидала, но ничего не поделаешь.
   - Нет, мне не все равно.
   Рубен все еще рассматривал мокрые следы на столе.
   - Нет, не все равно, - повторил он. Грейс  поняла,  что  большего  ей  не
добиться. - Ладно, - сказала она с горечью. Он так и не произнес  тех  слов,
которых она втайне от него ожидала.
   Уинг вернулся к столу и сел без приглашения.
   - Черт с тобой, - сказал Рубен, - я согласен побыть у тебя заложником  до
пятницы?
   - При одном условии, добавила Грейс, стараясь казаться невозмутимой. - Вы
должны дать слово, что он не пострадает. Если я обнаружу  у  него  рану  или
хотя бы фонарь под глазом, когда приду на венчание,  сделка  отменяется.  Вы
согласны? Уинг еще раз поклонился:
   - Именно так. Ни один волос не упадет с его головы.
   Он схватил ее руку прежде, чем Грейс успела ее отдернуть,  и  прильнул  к
ней губами.
   - Не стоит торопить события, - с трудом проговорила она.
   Они поднялись из-за стола.
   - До пятницы, - с нежностью промурлыкал Уинг. - Мой человек позаботится о
том, чтобы доставить тебя домой. Где ты живешь?
   - Этого я вам не скажу и до дому доберусь без посторонней помощи.
   - Августина, неужели ты мне не доверяешь? Она не ответила, изо  всех  сил
стараясь преодолеть свое отвращение и взглянуть на него  отвлеченно,  просто
как на человека, предложившего богатство и обеспеченную жизнь в обмен на  ее
милости.
   Это сработало. Уинг еще раз одарил ее  своей  жутковатой  улыбкой,  потом
окликнул Рубена:
   - Мистер Смит? Может, нам пора? Грейс не могла понять, что выражает  лицо
Рубена. Весь ее план вдруг показался ей безумной авантюрой.
   Она потеряла кураж.
   Заметил он это или нет, но Рубен заставил ее замолчать, схватив за  плечи
и притянув к себе. Он поцеловал ее прямо в губы с  таким  неистовством,  что
они стукнулись зубами. Поцелуй вышел скорее болезненным, чем приятным, но на
мгновение она  ощутила  его  крепкое  мускулистое  тело,  его  сильные  руки
обвились вокруг нее, и на душе у нее полегчало.
   Потом он ее отпустил, одарив на прощание своей задорной улыбкой.
   - Пока, Гусси. Спасибо за компанию.  Увидимся  в  церкви,  -  сказал  он,
подмигнув.
   Уинг, казалось, готов был разорвать его на части, но Рубен как ни  в  чем
не бывало дружески обхватил его одной рукой за плечи.
   - Ну что, Марк, чем ты будешь меня развлекать?  В  покер  не  играешь?  А
повар у тебя приличный? Между прочим, я умираю с голоду. Слушай,  а  у  тебя
нет симпатичных девочек на примете? Я бы с удовольствием...
   Остального она не услышала: двери "Красной утки" закрылись за ними.

Глава 20

   В прежние времена у алтаря совершались жертвоприношения, и  эта  традиция
сохранилась до наших дней.
   Хелен Роуленд

   Гостеприимство Крестного Отца заключалось в том, чтобы держать Рубена под
замком в его комнате, хорошо кормить и каждый вечер  посылать  ему  одну  из
своих шлюх. Шлюх Рубен  встречал  тепло:  с  ними  можно  было  хоть  словом
перекинуться. Они держали его в курсе мировых событий - правда, весь их  мир
состоял из двух соединенных друг с другом зданий на Джексон-стрит,  -  но  в
остальном условия его содержания походили на одиночное заключение. Он громко
протестовал всякий раз, когда в комнату заходил кто-нибудь из стражей,  хотя
это было совершенно бесполезно. Очередной  Носитель  Секиры  выслушивал  его
протесты с холодной  презрительной  вежливостью,  потом  кланялся,  закрывал
дверь у него перед носом и запирал ее снаружи. Рубен готов был настаивать  и
даже прибегнуть к силе, если бы  не  длинный  охотничий  нож,  торчавший  за
поясом у стража.
   Больше всего он страдал  от  обилия  свободного  времени,  дававшего  ему
простор для размышлений на досуге о своем грандиозном  провале.  Мужественно
отринув  соблазнительную  возможность  переложить   всю   вину   на   Генри,
придумавшего эту авантюру, Рубен часами глодал свою печень,  признавая,  что
жадность затуманила его разум и он позволил провести себя, как мальчишку.  И
ему еще хватило ума рассуждать об игре в наперстки! "Он  так  и  не  заметит
одного-единственного обманного трюка прямо у себя под носом". Господи, какой
позор! Принял желаемое за действительное, как последний  идиот.  В  точности
как любая из его собственных жертв. Вот она - жадность!
   Наступил третий вечер заточения, вечер четверга.
   Рубен сел в постели и затушил окурок своей предпоследней сигары.  Комната
у него была большая и просторная; великолепная меблировка представляла собой
причудливую смесь западного и  восточного  стилей:  венецианские  жалюзи  на
окнах, китайский фриз в виде  дракона  под  лепным  карнизом,  ковер  ручной
работы на полу, потолок, расписанный аистами и водяными лилиями.  В  комнате
было полно книг и журналов, но Рубену расхотелось читать. Часы  на  каминной
полке пробили полночь. Дом наконец затих.
   Только одна мысль утешала его в мрачной бездне отчаяния: Грейс  вырвалась
из лап  Уинга,  по  крайней  мере  на  какое-то  время.  Но  она  собиралась
вернуться! Она состряпала какой-то рискованный план, который в случае успеха
должен был стать для всех них чудесным спасением, а в противном случае -  их
общей могилой. Но в чем, черт возьми, этот самый план состоит?
   Приготовления к свадьбе шли полным ходом: об этом Рубен узнал  от  самого
Уинга, который в тот же вечер нанес ему  визит  в  его  роскошной  тюрьме  и
сообщил, что передача партии опиума прошла благополучно, а брачная церемония
назначена на завтрашнее утро и состоится во дворе, если позволит  погода,  в
одиннадцать часов.
   В течение двух дней Рубен наблюдал  из  своего  окна  с  высоты  третьего
этажа, как внизу суетятся, слуги, подметая и вычищая  двор,  покрывая  стены
свежим слоем побелки. Потом двор украсили деревьями в  кадках,  бесконечными
рядами цветов в горшках и ящиках, висячими фонариками, лентами, гирляндами и
прочей мишурой. Живописное зрелище угнетало его чуть ли не  до  слез.  Генри
собирался сыграть роль священника, а Уинг смягчился настолько, что  разрешил
присутствие на венчании одного белого гостя, а именно  Дока  Слотера.  Рубен
никак не мог  понять  одного:  каким  образом  им  всем  удастся  удрать  по
окончании церемонии. Как унести ноги, не говоря уж о сотне  тысяч  долларов?
Спору нет, он сильно опростоволосился при подготовке первоначального  плана,
но его все равно доводило до бешенства  вынужденное  безделье,  пока  Грейс,
Генри и Док готовили второй.
   В последнюю ночь, лежа в его объятиях в номере "Клеймонта", Грейс сделала
ему стыдливое признание. Она была недовольна задуманным, потому что в случае
успеха Уинг лишился бы только денег, а для него  это  не  такая  уж  большая
потеря. Конечно, с ее стороны это было не по-христиански, но она  ничего  не
могла с собой поделать: ей хотелось нанести ему сокрушительный ущерб.
   Рубен отнесся к ее чувствам с пониманием, но не настолько, чтобы  всерьез
задуматься над переделкой плана, уже приведенного в действие. Однако  с  тех
пор кое-что произошло, и его намерения изменились.
   Проституткой, которую послал ему Уинг в этот, как и в предыдущий, .вечер,
оказалась Той-Гун, малютка с простеньким личиком, та самая,  что  под  дулом
"дерринджера" провела его в резиденцию Уинга из Дома Божественного  Покоя  и
Удовлетворения. Она  научила  его  странной  карточной  игре  под  названием
"фу-фу" и рассказала о своей жизни в борделе - не слишком много, так как она
до  сих  пор  стеснялась  и  робела,  но  достаточно,  чтобы  заставить  его
похолодеть.
   Ее бедное, но довольно счастливое детство внезапно оборвалось,  когда  ей
исполнилось четырнадцать и родители продали ее  торговцам  живым  товаром  в
Гонконге за двести  долларов.  Однако  на  невольничьем  рынке  в  Китайском
квартале  за  нее  дали  уже  две  тысячи  долларов,  с  наивным  тщеславием
похвасталась Той-Гун, и с тех пор она стала собственностью Кай-Ши.
   Как ей нравится такая жизнь? Она лишь пожала в  ответ  своими  худенькими
плечиками. С ней когда-нибудь обращались плохо? О нет! Никто ее  не  бил?  О
нет! Нет? Ну иногда, когда ей случалось провиниться. Это каким  же  образом?
Ну... когда она ленилась, не умела угодить клиенту,  не  оказывала  должного
почтения своим хозяевам. А сам Кай-Ши ее когда-нибудь  бил?  На  это  вопрос
Той-Гун отвечать отказалась. Она побледнела и спрятала лицо, но Рубен  успел
заметить искру смертельного страха, промелькнувшую в ее  глазах.  Маленькая,
запуганная, совсем еще девчонка - при одной мысли  о  том,  что  кто-то  мог
поднять на нее руку, или ремень, или хлыст, ему стало тошно.
   -  Хотела  бы  ты  бросить  свою  работу  и  уйти,  если  бы  была  такая
возможность? - спросил он, и у  него  защемило  сердце  при  виде  выражения
полной безысходности, омрачившего ее полу детское личико.
   - Уходить нельзя, - ответила она. - Никогда.
   Но если бы было можно?
   - Нет, не можно. Никогда.
   Той-Гун рассказала  историю  некой  Кви-Хо,  шестнадцатилетней  "залетной
пташки", сбежавшей из борделя в прошлом году.  Наемники  Уинга  нашли  ее  и
избили до смерти, хотя хотели только проучить, и  тем  самым  навлекли  гнев
Крестного Отца уже на свои собственные головы за  порчу  ценного  имущества.
Той-Гун были известны и  другие  истории  о  девушках  из  других  борделей,
которые пытались бежать. Им отрубали ступни или вырезали языки.  Ей  никогда
не приходилось слышать, чтобы чья-то попытка побега увенчалась успехом.
   - Никогда уходить, - обреченно повторила она. - Никогда.
   Когда настало время уходить - гостеприимство Уинга  не  простиралось  так
далеко, чтобы позволить девушке,  находящейся  на  службе,  потратить  целый
вечер  на  клиента,  которого  приходилось  ублажать  бесплатно,  -  Той-Гун
попросила Рубена никому не  рассказывать  о  том,  что  они  ничем  иным  не
занимались, кроме разговоров и игры в карты. Другими словами,  что  она  его
"не обслужила".
   - Не говорить, ладно? - беспокойно повторила она.
   Рубен отдал ей все деньги, что были  при  нем,  и  пообещал,  что  никому
ничего не скажет. Теперь он  был  полностью  согласен  с  Грейс:  ему  очень
хотелось, чтобы  с  Крестным  Отцом  приключилось  что-нибудь  очень,  очень
скверное.
   Он начал расхаживать по комнате, следуя привычным маршрутом: от кровати к
окну, от окна к двери, от двери к кровати. Точно так же  Грейс  металась  по
гостиничному  номеру  накануне  роковой  встречи  в  "Красной  утке".  Рубен
вспомнил, как она смотрела на них с Генри  и  говорила:  "Кто-то  же  должен
волноваться!" Теперь они поменялись ролями. У нее был план - Рубен  от  души
надеялся, что у нее есть план, - но что, если Уинг  разгадает  ее  маневр  с
такой же легкостью, что и в первый раз?  Вдруг  он  не  поверит,  что  Генри
священник? Вдруг он отменит свадьбу, силой затащит Грейс в дом, а  остальных
вышвырнет за ворота? Он же ненормальный! Что, если он  окончательно  спятит,
убьет всех, кроме Грейс, и будет делать с ней что захочет?
   Рубен остановился у окна. В эту ночь тумана не было. Раскинувшийся  внизу
темный двор был тих и пуст, если не считать Носителя  Секиры,  стоявшего  на
часах у ворот. Сверху Рубену показалось, что это его старый приятель Ин  Ре.
Только в здании борделя еще горели несколько  окон,  но  все,  что  за  ними
происходило, делалось в тишине. На мгновение Рубен позволил себе забыться. В
его воображении отчетливо  возникла  непристойная  картина:  Крестный  Отец,
склонившийся над лежащей в постели Грейс. Он ясно видел  шелковые  одежды  и
длинные белые волосы Кай-Ши, ощутил сладковатый запах опиума,  даже  услыхал
шелест желтой кожи, трущейся о белую. Если она снова попадет в  лапы  Уинга,
ей будет страшно, сколько бы этот ублюдок ни накачивал ее наркотиками.
   Рыча от ярости, Рубен схватил керамическую вазу и швырнул  ее  об  дверь.
Ваза с громким треском рассыпалась на тысячи осколков. Ключ в  замке  тотчас
же  повернулся,  и  дверь  распахнулась.  Рубен  бросился  на  ошеломленного
часового. Тот едва успел отскочить, захлопнуть дверь и торопливо запереть ее
на ключ. Рубен лягнул дверь ногой, отбил себе  пальцы,  хромая,  вернулся  к
кровати и раскурил последнюю сигару.
   Уинг чудовище, и Рубен скорее  умрет,  чем  позволит  ему  наложить  свои
грязные лапы на Грейс. "Только через мой труп", - подумал  он.  Как  страшно
признаваться даже самому себе, что есть на свете человек, который ему дороже
собственной жизни. Это казалось невообразимым. Он бы ни за что не признался,
он  стал  бы  это  отрицать,  даже  посмеялся  бы,  если   бы   не   крайние
обстоятельства,  заставившие  его  взглянуть  правде  в  глаза.  Но   сейчас
отступать было некуда. И хотя мысль о том, что он впервые  в  жизни  влюблен
по-настоящему, приводила его в ужас, он в то  же  время  испытывал  странный
подъем духа. Да, это страшно, но все же замечательно!
   Растянувшись на спине, Рубен выпустил к потолку два безупречных  колечка,
мечтая о том, чтобы Грейс в эту минуту лежала рядом с ним и  он  мог  бы  е