. ты сумела...
   Она просто смотрела на него, вопросительно подняв брови и никак не  желая
схватить мысль на лету.
   - Ты кончила? - спросил он в лоб. Вопрос заставил  ее  задуматься.  Потом
она наградила его ленивой улыбкой - чувственной и загадочной.
   - Может быть. Скоро я дам тебе знать.
   Она захихикала, услыхав его измученный стон, и спрятала лицо  у  него  на
плече.
   Рубен с огромным облегчением усмехнулся, глядя в  потолок.  Удовлетворена
женщина или нет, он мог почувствовать не глядя, а в теле Грейс в эту  минуту
ощущалась томная тяжесть, говорившая  яснее  всяких  слов,  что  все  прошло
успешно.
   - Было здорово, правда? все-таки не удержался он.
   Говоря по правде, ему самому никогда в жизни не  было  так  здорово,  как
сейчас. Может, ему тоже передалась часть любовного эликсира, приготовленного
Крестным Отцом? Через кожу Грейс прямо в его кровь. Грейс обхватила коленями
и крепко сжала его ногу, одновременно прижавшись губами к его левому соску;
   - Мой штаркер, прошептала она. Рубен усмехнулся. Несмотря  на  усталость,
он ощущал странный подъем духа, ему хотелось поговорить, его так и распирала
по крайней мере сотня вопросов, но Грейс уже задремала у него на  плече.  Он
поцеловал ее и прошептал нечто такое, чего никогда никому раньше не говорил.
Впрочем, ему это ничем не грозило. Даже если бы она расслышала, то все равно
ничего не поняла бы, потому что он сделал свое признание  на  Незнакомом  ей
иностранном языке.

Глава 13

   Никто никогда не забывает, где зарыт топор.
   Кин Хаббард

   Еще за порогом его насторожил  запах:  свежий  терпкий  виноградный  дух,
ударивший в нос. Сначала Рубен подумал, что это взорвалась  одна  из  винных
бутылок. Возможно, "Гевюрц-Траминер", купленный в Монтерее  у  сомнительного
швейцарского виноторговца, которому вообще не следовало  доверять.  Все  эти
мысли пронеслись в голове у Рубена, пока он поворачивал  ключ  в  замке.  Но
даже переступив порог и увидев  доказательства  прямо  перед  собой,  вокруг
себя, позади себя на филенке двери, он не  сразу  сумел  осознать  подлинный
масштаб разразившейся катастрофы.
   Это был конец, крушение, разгром, крах, полная гибель.
   Он оглядывал  разломанную  и  перевернутую  мебель,  порванные  в  клочья
занавески, разбитую посуду,  вспоротый  диван  с  вывернутой  наружу  ватной
начинкой, разрезанный на куски ковер, дымящиеся останки  письменного  стола.
Должно быть, они подожгли его, когда не сумели открыть.
   Наконец до его потрясенного сознания дошло, что означают пурпурные  пятна
на стенах. Все погибло, ни одной бутылки из его  коллекции  не  сохранилось.
Его "Шардонне" и "Эрмитаж-Шираз", "Рюландер-Ауслезен" и  великолепный  набор
рислингов - от них остались одни осколки. Мадера, шерри и мускаты образовали
озеро у подножия лестницы.  "Совиньон",  "Трентино-Траминер",  "Пино-Гри"  и
"Пино-Нуар", несколько отборных сортов "Божоле" и "Каберне" - все  это  было
утеряно навсегда, разбито вдребезги о четыре стены его квартиры.
   Колени у него ослабели и подогнулись, он осел  бы  на  пол,  если  бы  не
разбросанное повсюду стекло. Нетвердо  держась  на  ногах,  Рубен  прошел  в
комнату и увидел записку, приколотую к столбику перил.
   Дорогой Рубен!
   Мы крайне разочарованы вашим поведением. Вы оказались лживой  и  коварной
змеей. Лично я чувствую себя оскорбленным до глубины души: ведь я верил, что
вы человек порядочный. Мой брат Джефферсон  утверждает,  что  вы  презренный
червь, и я теперь с ним в  этом  согласен.  Ребята  считают,  что  не  стоит
предупреждать вас  заранее,  но  у  меня  доброе  сердце,  и  вот  вам  наше
предупреждение: при следующей встрече мы вас убьем.
   Искренне ваш Линкольн Крокер.
   Рубен вытащил часы  и  щелкнул  крышкой.  Одиннадцать.  Они  договорились
встретиться для окончательного расчета в десять. Одно можно было  сказать  в
пользу Линкольна: он был строго пунктуален.  Мысль  о  том,  что  еще  могло
оказаться разбитым, если бы он сам вернулся домой вовремя, - его собственная
голова, к  примеру,  -  заставила  Рубена  очнуться  и  тронуться  с  места.
Перешагивая через две ступеньки,  он  взлетел  по  лестнице  и,  заглянув  в
спальню, без особого удивления отметил, что она тоже разгромлена.
   Меньше всего пострадала ванная: потому, вероятно,  что  все  в  ней  было
привинчено к полу. Крокеры удовлетворились тем, что расколотили зеркало  над
умывальником и сбросили с полки на пол туалетные принадлежности. Не дыша  от
страха и скверного предчувствия, Рубен опустил крышку ватерклозета  и  встал
на нее ногами. Судя по виду,  тяжелая  эмалированная  крышка  водяного  бака
осталась нетронутой.  Он  отодвинул  ее  и  заглянул  внутрь.  Есть!  "Ослы,
болваны, невежественные кретины, сукины дети!"  -  бормотал  он,  охваченный
радостью и запоздалым гневом,  засовывая  руку  в  бак  и  вытаскивая  самое
драгоценное свое приобретение:  бутылку  "Дом  Периньон-Промье-Куве"  урожая
1882 года. В целости и сохранности. К бутылке были прилеплены пластырем  две
золотые монеты по двадцать долларов. Давным-давно он спрятал  их  на  черный
день.
   Более внимательный осмотр разоренной  спальни  показал,  что  Линкольн  и
компания  проявили  необычайную  осмотрительность  при  разгроме:  все,  что
принадлежало ему  самому,  было  уничтожено,  собственность  Грейс  осталась
нетронутой. Рубен нашел саквояж, который Анри, вернее, Генри, несостоявшийся
муж, послал ей вместе с одеждой, и запихнул в  него  наобум  какую-то  юбку,
блузку, белье, пару чулок и туфель.
   Обнаружив среди обломков несломанный карандаш, он написал записку  миссис
Финни на обратной стороне какого-то старого конверта, вложил в него одну  из
золотых монет и оставил  на  перилах  лестницы.  Бросив  последний  скорбный
взгляд вокруг - он боялся, что если задержится еще хоть на  минутку,  то  не
выдержит и расплачется, - Рубен попрощался с  квартирой,  в  которой  прожил
почти год - неслыханно большой срок для него! - и покинул ее навсегда.
   Поблизости от "Баньон-Армз"  он  не  заметил  ни  одного  подозрительного
субъекта. Нет, не совсем так. Местные  обитатели  сами  по  себе  отнюдь  не
внушали доверия, но по крайней мере ему  не  попалось  на  глаза  ни  одного
китайца. Седовласый клерк по-прежнему нес вахту за стойкой, причем с тем  же
усердием и прилежанием, что и ночью. Рубен прошел мимо,  не  потревожив  его
сон, и поднялся на второй этаж.
   - Кто там? - спросила Грейс, когда он постучал в дверь.
   Рубену пришло в голову несколько легкомысленных, даже  игривых  вариантов
ответа, но, поскольку ему еще не  было  известно,  в  каком  настроении  она
проснулась и с какой ноги встала, он откликнулся просто:
   - Рубен.
   В замке повернулся ключ. Рубен  подождал  немного,  но  дверь  так  и  не
открылась. Пришлось открывать самому.
   Когда он вошел, она уже была на другом конце комнаты, целиком поглощенная
чересчур шумной и  суетливой  процедурой  умывания.  При  этом  она  стояла,
повернувшись к нему облаченной в желтый шелк спиной, и бросила  через  плечо
"доброе утро" так торопливо, что разглядеть ее лицо ему не удалось.
   - Доброе утро, - осторожно отозвался Рубен, поставив саквояж на  кровать.
- Вот принес тебе одежду.
   - А-а... А я-то думала, кдатпдв...
   - Как-как?
   Грейс отняла от лица мокрое полотенце.
   - Я не знала, куда ты подевался, - повторила она, обращаясь  к  стене,  и
вновь принялась плескаться.
   - А-а-а, понятно. Ну теперь ты знаешь. Я ходил домой, принес тебе одежду.
   Об остальном слишком больно было говорить. Рубен решил, что расскажет  ей
немного погодя. Он стоял посреди комнаты, засунув руки в карманы, и смотрел,
как она уже, кажется, в десятый раз повторяет ритуал  омовения.  С  чего  бы
начать разговор? Любая, даже самая невинная реплика - например: "Как ты себя
чувствуешь?" - могла быть истолкована превратно  и  вызвать  непредсказуемые
последствия, а Рубен был не в том состоянии, чтобы вступать в перепалку.
   В чем дело? Почему Грейс проявляет к нему не больше дружелюбия  и  тепла,
чем трамвайный кондуктор? Может быть, прошлая ночь ему  приснилась?  Ему  до
смерти хотелось узнать, чем эта ночь была для нее. Для него самого она стала
знаменательным событием, хотя у него  еще  не  было  времени  осознать,  что
именно данное знамение означало.
   Самым поразительным ему казалось необычайное ощущение радостного подъема.
Его мир только что рухнул: ему негде было жить, пятеро американцев  и  целая
армия китайцев охотились за его  головой,  все  его  движимое  и  недвижимое
имущество свелось к бутылке шампанского и золотой двадцадке,  и  все  же  не
было в его жизни  другого  случая,  когда  -  трезвый  или  пьяный  -  Рубен
чувствовал себя таким счастливым.  Его  тело  и  разум  пребывали  в  полном
согласии, да и душа - что бы ни  подразумевалось  под  этим  словом  -  была
довольна.
   Он напомнил себе, что наутро всегда наступает похмелье и пережить его  не
так-то просто.  На  этот  раз  похмелье  оказалось  особенно  тяжким,  но  и
прошедшую ночь никак нельзя было отнести к событиям заурядным, тем более для
первого раза. Что же все-таки значила эта ночь для Грейс? Что она  теперь  о
нем думает? И когда она наконец перестанет поливать себя водой?
   Вероятно, она, так. же,  как  и  он  сам,  была  не  из  тех,  кто  любит
порассуждать  вслух  о  своих  чувствах,  предположил  Рубен.   При   других
обстоятельствах его бы это вполне устроило. Он считал, что женщины  чересчур
увлекаются собиранием,  разглядыванием  в  лупу  и  обсуждением  даже  самых
пустячных слов, жестов или взглядов, особенно  когда  отношения  доходят  до
постели. Они обожают копаться в подробностях:  все-то  им  надо  знать,  все
разложить по полочкам и наклеить  ярлычок.  Но  вот  на  этот  раз,  в  виде
исключения, он  не  стал  бы  возражать  против  краткого,  но  откровенного
разговора, в котором все было бы сказано и названо своими именами, чтобы  их
отношения - как бы они ни сложились - могли продолжаться.
   - Ты не мог бы выйти из комнаты, пока  я  одеваюсь?  Рубен  в  безмолвном
изумлении уставился на нее.
   - Что ты сказала? - Он шутливо приложил ладонь к уху.
   Ни тени улыбки в ответ. Она воинственно подбоченилась.
   - Мне хотелось бы остаться одной. Разве  я  прошу  слишком  многого?  Она
просто напрашивалась на ссору! Нет уж, дудки! Не дождется.
   - Конечно, нет, - предупредительно отозвался он, проходя кокну. -Я постою
здесь, спиной к тебе,. Так сойдет? Я подождал бы в. коридоре, но боюсь,  это
небезопасно, Грейс. Ты согласна?
   Она сердито фыркнула, но Рубен решил, что это утвердительный ответ.  Пока
он ждал, праздно поглядывая на улицу, ему в голову пришла озорная  фантазия:
вот сейчас он обернется, схватит ее за талию, поднимет  в  воздух  и  влепит
большой, звонкий, смачный поцелуй прямо между грудей... Сначала она конечно,
завизжит, но  потом  засмеется.  Он  крепко  обнимет  ее  скажет  что-нибудь
подходящее к месту... Что-то нежное, но ни к чему не обязывающее.  И  она  с
ним согласится. Они вместе рухнут  на  постель  и  продолжат  свои  любовные
подвиги.
   Вот так все и должно было случиться. Почему же она не  хочет  даже  слова
ему сказать? Что творится в ее взбалмошной хорошенькой головке?
   В ее  хорошенькой  головке  между  тем  творилось  такое,  чего  он  даже
вообразить не мог. Например, у нее было такое ощущение,  будто  ее  переехал
поезд. Все болело, даже волосы. Вот так, наверное, чувствуют  себя  цирковые
акробаты после представления. Плохие  акробаты,  из  тех,  что  срываются  с
трапеции, и пролетают мимо сетки. Ей пришлось призвать на  помощь  все  свое
мужество, чтобы взглянуть на себя в зеркало, и  она  до  сих  пор  внутренне
содрогалась при воспоминании о прическе дикобраза,  о  воспаленных,  налитых
кровью глазах, о коже, похожей на сырое тесто, о небольших синячках на  шее,
напоминавших укусы вампира. И  тут  -  здрасте!  -  появляется  он:  бодрый,
свежий, цветущий, как роза. Нет, его приход никак не улучшил ей настроения.
   Поверив ему на слово, Грейс сбросила ненавистный желтый  халат  и  начала
натягивать на себя свои одежки. При этом она не сводила бдительного  взгляда
с его спины. Собирая для нее одежду, он не забыл положить в  саквояж  полный
комплект белья; отметила она с кислой миной.  Уже  одно  это  само  по  себе
говорило о многом. К тому же ее до чертиков бесила его небрежная поза,  хотя
она и не понимала, в чем тут дело. Она  же  надеялась,  что  вернувшись,  он
будет вести себя, как будто ничего не случилось. Он именно так  и  поступил,
но его поведение почему-то разозлило ее еще больше. Может,  он  думает,  что
вчерашняя возня в постели для нее - привычное  дело?  Возможно,  чуть  более
оживленная, чем обычно, но  больше  ничем  не  примечательная?  Да  будь  он
проклят, ослиная задница, если так думает!
   Грейс рывком натянула шелковый чулок и закрепила его подвязкой.  Она  уже
знала, какого Рубен мнения о ее нравственных устоях: он  недвусмысленно  дал
ей понять, что он о ней думает, в тот вечер на  заднем  дворе  своего  дома,
когда поцеловал ее, а потом спросил, в какую "игру" она играет. И все только
потому, что она отказалась сразу прыгнуть к нему  в  постель!  Роковая  цепь
вчерашних событий только укрепит его в этом мнении.
   Ну и что? Ей-то какое дело?  Она  ничего  плохого  не  сделала,  во  всем
виноват проклятый дурман, который ей подмешали в питье. Да-да, все это из-за
шпанской мушки. Со своей стороны, она сожалела лишь об  одном.  Только  одну
фразу ей хотелось бы взять назад. Не надо было говорить:  "Давай  заниматься
любовью в постели". Конечно, это было сказано в пылу момента, но все  равно,
лучше бы она промолчала. И потом не надо было говорить: "Люби  меня,  Рубен,
люби меня". Любовь тут совершенно ни при чем, это же очевидно. И для нее,  и
уж тем более для него. Надо было быть поточнее в выборе слов.  Вот  если  бы
она...
   Да кому она дурит голову? Правда состояла в том, что она была  до  смерти
напугана. Вчера ночью... Боже, при одной мысли об этом щеки у нее запылали и
все тело охватила дрожь. Все это бесстыдство, отчаянная жажда плоти, а самое
главное... в глубине души она прекрасно знала, что нельзя все  сваливать  на
зелье Уинга, оно виновато лишь отчасти. Ее страсть к Рубену  разгорелась  от
иного, куда более сильного, естественного пламени, горевшего у  нее  внутри.
Любовный эликсир Крестного Отца послужил  для  нее  всего  лишь  отговоркой.
Удобным предлогом.
   И все равно она не стыдилась своей  страсти  к  Рубену.  Каким-то  чудом,
несмотря на все усилия, приложенные ее приемными родителями, чтобы вбить  ей
в голову, что плотская любовь отвратительна и грязна, Грейс так и не усвоила
этот урок. Она могла без стыда  признаться  себе,  что  ощутила  влечение  к
Рубену с той самой минуты, как впервые его увидела: В  Плотской  страсти  не
было ничего отвратительного, ничего греховного. Не это приводило ее в ужас.
   Ее ужасала мысль о том, что она влюбляется в него по-настоящему. Нет,  об
этом и речи быть не может? Разве мало  ей  предыдущих  потерь,  одиночества,
горьких разочарований? Она достаточно натерпелась, на всю жизнь хватит!  Нет
уж, видит Бог, больше она на эту удочку не клюнет. Никогда, ни  за  что!  Ни
один мужчина не подвигнет ее на это, а уж тем более такой, как Рубен  Джонс!
Ну почему из всех мужчин на свете она должна была  выбрать  самого  отпетого
мошенника, еще более прожженного, чем она сама? Это  что  -  шутка?  Неужели
Всевышний так развлекается, когда в раю становится скучновато...
   - Вот дерьмо!
   Грейс вскинула голову, ее пальцы  застыли.  Так  и  не  продев  блестящую
агатово-черную пуговичку в петельку на  розовой  гипюровой  блузке,  которую
Рубен для нее захватил вместе с юбкой из черной тафты. И откуда он, черт его
побери, узнал, что они  составляют  ансамбль?  Что  за  мужчина  может  быть
Осведомлен в подобных вещах?
   - В чем дело? начала она и осеклась.
   Рубен отпрянул от окна. Лицо у него было такое; что у нее замерло сердце.
Не говоря ни слова, он бросился к ней, схватил за руку и потащил за собой  к
двери. -Рубен, погоди. Мои...
   - Том-Фун внизу, какой-то парень указывает ему на этот дом. Бежим, Гусси,
они нашли нас!
   Грейс вырвала у него руку и бросилась к кровати, чтобы  захватить  туфли:
она не собиралась второй день подряд бегать по Китайскому кварталу босиком.
   - Давай быстрее!
   Он опять схватил ее за руку и вытащил за дверь. Юна  помчалась  вслед  за
ним по коридору, прыгая на одной ноге и держа в руке вторую туфлю.
   - Не туда, - одернул ее Рубен, когда она направилась к парадной лестнице.
- Черный ход... вот сюда. Скорей!
   Черная лестница гостиницы "Баньон-Армз" вела на первый этаж  и  к  двери,
выходящей в переулок позади здания.  Грейс  успела  надеть  вторую  туфлю  и
застегнуть блузку, пока Рубен обследовал переулок.
   Он махнул  ей  с  перекрестка,  давая  понять,  что  горизонт  чист.  Она
выскочила из дверей и подбежала к нему.
   - Куда мы идем? - спросила Грейс, когда они торопливым  шагом,  поминутно
оглядываясь, направились вперед по тихой и почти пустынной улочке. Навстречу
им попался лишь один пьяный матрос.
   - На север, куда же еще? Подальше от Китайского квартала.
   Они дошли до угла.
   - В таком случае мы идем не в ту сторону. Грейс остановилась  на  бегу  и
ткнула пальцем в табличку на стене дома, который они  только  что  миновали.
Надпись была сделана по-китайски.
   Не успели они  повернуть,  как  справа  из-за  угла  выскочил  человек  в
бесшумных сандалиях на пробковой подошве.  Увидев  их,  он  остановился  как
вкопанный. Похоже, встреча и для него оказалась  полной  неожиданностью.  Он
неуверенно улыбнулся и, шаркая сандалиями, подошел поближе. Рубен напрягся и
попытался закрыть собой Грейс, но  тут  незнакомец  вскинул  руки  и  широко
развел их в стороны, ладонями наружу.
   - Зла не желать! - заверил он их, не пытаясь больше  приблизиться  ни  на
шаг.
   Толстощекий  добродушный  коротышка,  почти  совершенно  лысый,  если  не
считать черной бахромы на затылке от уха до уха, - он ни капельки не походил
на  наемного  убийцу.  Грейс  подумала,  что  он  скорее  напоминает  Братца
Тука<Веселый монах-расстрига, один из сподвижников благородного  английского
разбойника Робин Гуда, ставший вместе с ним героем  многочисленных  баллад>,
но только в китайском издании.
   - Чем же  мы  можем  быть  вам  полезны?  -  вежливо  осведомился  Рубен,
продолжая держать ее за руку.
   Китайский Братец Тук поклонился, не сводя с них глаз.
   - Передать послание. Зла не желать, - повторил он с улыбкой.
   - Какое послание?
   - Послание: Кай-Ши никому зла не желать. Никого не  убивать,  -  нараспев
заговорил Братец Тук, словно декламируя заученное наизусть стихотворение.  -
Кай-Ши хотеть только леди. Кай-Ши говорить: приходить, все простить,  делать
королева, любить, всем хорошо.
   Он еще раз улыбнулся и поклонился, словно ожидая аплодисментов.
   - Ну что ж, - задумчиво протянул Рубен, - по-моему,  весьма  великодушное
предложение. Что скажешь, Гусси?
   - Нет, я так не думаю.
   Рубен пожал плечами, как бы извиняясь.
   - Леди так не думает. Теперь мы можем идти? Видите ли, мы немного спе...
   Братец Тук  выхватил  из-за  пояса  необъятной  синей  пижамы  тесак  для
разделки мяса и поднял его лезвием вперед прямо к  своей  круглой,  блаженно
ухмыляющейся физиономии.
   Грейс почувствовала, что ладонь Рубена внезапно взмокла. Его хватка у нее
на руке ослабла. Обернувшись к нему, она увидела, как кровь отливает от  его
лица.
   - Что же вы сразу не сказали? - спросил он, болезненно  морщась.  -  Вот,
пожалуйста, если она вам нужна, можете забирать.
   Она ахнула, когда Рубен подтолкнул ее поближе к Братцу Туку.
   Удивленный  китаец  схватил  ее  за  запястье  свободной  рукой  и  начал
отступать.
   - Убери от меня свои лапы, ты...
   Грейс дернулас