го. Это было слишком, он не мог больше вынести, не мог терпеть... И в эту минуту, подобно раскату грома и вспышке молнии, пришло освобождение - спасительный благословенный ливень. Потом он замер - выброшенный на берег, утонувший в ее объятиях счастливый покойник.
     Они немного отдохнули. Свечи догорели, взошла луна. В комнате стало холодно, и они забрались под одеяло.
     - Мы слишком похожи, - вздохнула Софи, крепче прижимаясь к нему. - В этом все дело, Кон. Мы с тобой совершенно одинаковые.
     - Подарок судьбы или проклятье...
     С этими словами он наклонил голову и лениво лизнул языком нежную розовую вершину холма. Просто от нечего делать. Она тихонько взвизгнула от удивления, но этот звук быстро перешел в полный затаенного ожидания напев без слов.
     - Характер у нас с тобой одинаковый, - продолжала Софи. - Мы оба горды. Раздражаемся по одним и тем же поводам.
     Она придвинулась еще ближе, зарылась носом ему в волосы.
     - А главное, оба мы с тобой снобы, только наоборот.
     Он слушал, но его внимание было в равной степени поделено между ее словами и отвердевшим, напрягшимся соском, которого он касался губами.
     - Иногда ты делаешь страшные глупости, - нежно шептала Софи, - и это приводит меня в ярость. Но потом я говорю себе: "Да ведь я сама поступила бы точно так же!" И тогда гнев проходит. Иногда.
     - Иногда.
     Коннор проложил легкую дорожку поцелуев от ее груди к животу и принялся щекотать ее, пока она не зашлась от смеха. Установившаяся между ними нежная близость придала ему смелости.
     - Мне кажется, ты влюблена в меня, Софи. Не успела она согласиться или возразить, как он добавил:
     - Но ты не всегда меня одобряешь, хотя для меня это очень важно. Мне это необходимо.
     - Кон...
     - Ничего не говори, милая. Я просто хотел, чтобы ты знала.
     - Я чувствую то же самое, - прошептала она, раз за разом проводя рукой по его виску. - Знаю, ты бы на мне не женился, если бы у тебя был выбор. Ты выбрал бы другую женщину, не такую, как я. Нет-нет, я точно знаю, - настойчиво повторила она, когда он попытался возразить. - Ты бы выбрал кого-нибудь поумнее...
     - Это невозможно!
     - ...и с более широкими взглядами. Кого-нибудь из среды социалистов, например.
     - Это не так-то просто. В жизни не встречал социалистов среди женщин.
     - Коннор, я не шучу.
     - Вот разве что у Карла Маркса есть сестра?
     - Кого-нибудь с гражданским сознанием. Женщину, склонную к филантропии... Альтруистку!
     Его пальцы проникли в треугольник шелковистых волос у нее между ног и начали выбивать тихую дробь в самом чувствительном месте. У них шел шутливый разговор, но счастливый утопленник между тем начал оживать.
     - Я стараюсь заслужить твое уважение, - проговорила она тонким взволнованным голосом, зажав его руку между ног, - но не могу... измениться полностью. Я...
     - Не надо тебе меняться. Я этого не хочу.
     - Нет, хочешь.
     - Нет, не хочу.
     С захватывающей душу медлительностью он просунул средний палец внутрь.
     - Ты бесподобна. Посмотри на себя. Ты та, кого я выбрал, все остальное не имеет значения. С ребенком нам дважды повезло: если бы не он, мы бы так ничего и не поняли. Мы оба были слишком глупы.
     - Да, - согласилась она с глубоким вздохом. Его ожившее естество пульсировало возле ее бедра. Софи нашла его на ощупь.
     - Давай опять займемся любовью, - предложила она, словно эта мысль только что пришла ей в голову.
     - Это можно, - отозвался он, как бы обдумывая предложение.
     У нее было больше сил. Она легла сверху, и их тела вновь слились. Но на этот раз все было по-другому: очень неспешно и нежно. Мечтательно. Она двигалась над ним, как вода, текучая и теплая, ее голос журчал, осыпая его словами любви. Он обнял ее, отыскивая самые чувствительные к ласкам места на ее теле. Границы между ними размылись и исчезли. Ее кожа, его кожа - все было едино. Он больше не думал о том, что их ждет, ему хотелось только одного: чтобы она была рядом.
     Но вскоре все изменилось. Вода превратилась в огонь - мерцающее пламя, превратившее его тело в жертвенный костер. Раздуваемый ее учащенным дыханием огонь разгорался все жарче. Дрожа от страсти, она без конца повторяла его имя. Они поцеловались в последний раз, и пламя поглотило их обоих. В очистительном пожаре сгорело все - пространство, время, сознание. Коннору почудилось, будто его тело - это "римская свеча", выбрасывающая снопы ослепительных искр в ночное небо. Небом была Софи. Его стал разбирать радостный смех: видение было таким прекрасным, таким величественным!
     - Ты это видела? - спросил он, прижимая к себе ее ослабевшее, влажное от испарины тело, сдувая с лица легкие пряди ее волос. - Ты видела огонь, Софи?
     Ее усталую улыбку он ощутил кожей.
     - Огонь? Угу...
     - Нет, я серьезно, что ты видела, что было в конце? Фейерверк. Пиротехника. Я был шутихой, а ты... Это трудно было объяснить.
     - А я была спичкой. Нет, я тоже была шутихой. Огненным колесом.
     Ему это понравилось. Он снова засмеялся, и она прильнула к нему, обняла его одной рукой и натянула одеяло повыше. Ему хотелось поговорить, но она зевала, устраиваясь поудобнее в гнезде его рук. Ее тело отяжелело от усталости. Он просунул руку ей под локоть, потер большим пальцем нежную кожу на сгибе, потом поцеловал макушку, и она пробормотала в ответ что-то ласковое и невнятное.
     - Софи, - окликнул он шепотом. Никакого ответа.
     - Я люблю тебя, Софи.
     Она осталась недвижима, только ресницы затрепетали. Он понял, что она уснула.

***

     - Я сама отнесу, Марис, - предложила Софи, и служанка передала ей покрытый салфеткой поднос, который принесла снизу, из кухни.
     - Как он сегодня? - поинтересовалась Марис негромко, чтобы не потревожить больного, Дверь в комнату которого была закрыта неплотно.
     - Думаю, все так же. Доктор придет через несколько минут.
     - Мне показалось, вчера он уже выглядел получше. Не как живой скелет. - Это выражение Марис услышала от самого Джека.
     - Коннор сказал, что все равно Джек спал плохо и ужин вчера не смог осилить.
     Женщины сокрушенно покачали головами, и Софи, оставив служанку в коридоре, вошла к Джеку.
     Коннор, который ухаживал за братом лучше любой сиделки, уже помог ему умыться и теперь укладывал в постель: взбил подушку и поправил простыню на костлявой груди. Джек уже неделю жил в доме, но Софи никак не могла привыкнуть, войдя в свою старую комнату, видеть в постели мужчину. Она убрала почти все свои вещи, но все равно это была женская комната, ее комната, и Джек всегда выглядел бы здесь странно среди обитых веселеньким ситцем кресел и занавесок с оборками.
     Джек первый заметил ее через плечо Коннора и приветливо улыбнулся, отчего у нее защемило сердце, как всегда, когда она "Видела его улыбку, которая из-за ужасающей худобы была похожа на оскал скелета. Кое-кто называл болезнь Джека "чахоткой", и точность этого названия, происходящего от слова "чахнуть", поразила ее в тот день, когда он появился у них. Дорога в коляске из Эксетера отняла у него последние силы, и Коннору с Томасом пришлось нести его на руках до комнаты. Джек едва мог говорить - болезнь поразила и гортань, - а судорожный кашель довел до полного изнеможения. Он и без того был худ, когда Софи впервые увидела его в июне, а за прошедшие месяцы от него остались только кожа и кости. Когда он спал, страшная худоба и землистый цвет кожи делал и его похожим на мертвеца.
     - Доброе утро, - бодро сказала Софи, ставя поднос на столик возле кровати. - Сегодня такая чудесная погода. Скоро солнышко проглянет, а ветер не то что вчера, совсем не сырой. - Она слегка покраснела.
     Что за глупости она говорит, единственное, чем хорош этот ужасный, день, это тем, что не идет дождь. Солнце и сухой воздух были необходимы Джеку, но осень в Девоншире редко баловала такими деньками. Она сама была простужена и вчера не поехала на рудник из-за мелкого, непрекращающегося дождя.
     - Доброе утро, - хрипло ответил Джек, игнорируя распоряжение доктора, запретившего ему говорить, чтобы не беспокоить больное горло. - Что за гадость наварила мне сегодня эта ведьма?
     - Не разговаривай, - одновременно шикнули на него Софи и Коннор. - Клянусь, я тебе кляп вставлю, чтобы ты молчал, - пригрозил Коннор, - если будешь распускать язык. В жизни не встречал такого болтуна, как ты, Джек.
     - Сегодня у нас овсянка, - быстро сказала Софи, предупреждая готовую начаться перепалку, - чашечка говяжьего бульона и сырое яйцо.
     Джек было засмеялся, но тут же замолчал под строгим взглядом Коннора. Софи могла только посочувствовать больному, чья диета в лучшем случае не повышала аппетит, в худшем - вызывала отвращение. Ему даже приходилось трижды в день глотать рыбий жир для лучшего пищеварения. Джек называл миссис Болтон "ведьмой", хотя та лишь точно следовала инструкциям доктора Гесселиуса.
     Коннор поставил поднос брату на колени.
     - Покормить тебя?
     Джек состроил кислую мину и взял ложку. Софи могла бы пожалеть его, если бы вчера не застала за тем, что он скармливал завтрак - свежую рыбу - коту, который совершенно не случайно обосновался у него в комнате.
     Коннор обнял жену за талию и чмокнул в щеку. Они принялись слишком заинтересованно обмениваться мнениями о пустяках, чтобы у Джека не создалось впечатления, что они контролируют его, пока он ест свой завтрак.
     - Овсянка еще не остыла? - поинтересовалась Софи. - Миссис Б. добавила в нее сахару, чтобы было вкуснее.
     Скоро Джек откинулся на подушку и прикрыл глаза. Они уже научились не настаивать, чтобы он ел больше, чем может, иначе его просто начинало тошнить и становилось хуже прежнего. Наконец Софи заметила, что он отложил яйцо, и забрала поднос.
     На лестнице раздались тяжелые размеренные шаги.
     - Должно быть, доктор, - предположила она, и Джек комично застонал и закатил глаза.
     Доктор Гесселиус выглядел, как всегда, усталым. У него была обширная практика и молодая вертихвостка-жена, между которыми он разрывался. Но с пациентами он был неизменно терпелив и добр, больше слушал, чем говорил, и этим главным образом снискал популярность среди больных.
     - Ну, как ты, Джек? - спросил он тоном, в котором не было ни напускной бодрости, ни похоронных ноток, а только заботливость.
     - Он мало спит, почти ничего не ест и слишком много разговаривает, - ответил за Джека Коннор, не в силах скрыть раздражение. Но Софи было не так просто ввести в заблуждение, она, как никто другой, знала, как болит у него сердце за брата.
     Софи коснулась руки Коннора.
     - Я буду в комнате напротив, - сказала она тихо и, извинившись, вышла, чтобы доктор мог без помех осмотреть Джека.
     Она заглянула в свою бывшую детскую. Ее беременность все еще оставалась тайной для всех, поэтому она не могла вплотную заняться приготовлениями к появлению ребенка. Это вынужденное ожидание убивало ее. У нее были такие грандиозные планы! Она хотела оклеить комнату новыми веселенькими обоями, а все деревянные части перекрасить в ярко-желтый цвет; Онория умрет от зависти, когда увидит новые занавески в цветочек, в тон им обивку на диване у окна, сверкающий свежей белизной потолок, прелестный пушистый ковер на полу и новый матрасик в колыбельке, игрушки и погремушки, креслице-качалку, которое не будет скрипеть, более вместительный комод для пеленок и платьиц...
     Софи обхватила себя за плечи, слегка дрожа от нетерпения и радости. Как она только выдержит еще шесть месяцев томительного ожидания? Она панически боялась предстоящего и в то же время хотела, чтобы это случилось скорее, прямо сейчас. Ничего подобного она никогда не испытывала. Ей даже казалось, что это неестественно, с такой страстью желать ребенка. Коннор тоже хотел его, но его желание было более сдержанным, без эйфории, совершенно не то, что у нее. Сможет ли она стать хорошей матерью? О, разве может быть иначе, если она с таким нетерпением ждет ребенка? Она смахнула навернувшиеся на глаза слезы, ничуть не удивленная этим обстоятельством. В последнее время все чувства ее были обострены, и она почти не замечала своих слез. Как говорил доктор Гесселиус, утешая ее, повышенная чувствительность совершенно естественное явление в ее положении. Коннор тоже рад был это слышать - значит, с его женой все в порядке.
     - Вот ты где! - Его улыбка, нежная и снисходительно-веселая, сказала ей, что он догадывается, о чем она думает. Она бросилась бы к нему и расцеловала, если бы в дверях за ним не появился доктор Гесселиус.
     - Как Джек? - спросила она.
     - Я настроен оптимистично, - ответил доктор, входя в комнату. От него всегда пахло табаком, а из кармана неизменно торчали минимум две трубки.
     - Сегодня хрипы в легких впервые ослабли. Он говорит, что горло болит меньше, а это хороший признак.
     - Но как быть с кашлем? Здесь улучшений нет, по-прежнему в мокроте появляются прожилки крови.
     Доктор Гесселиус взял ее запястья, извлек из жилетного кармашка часы и, считая пульс, пустился в пространные объяснения:
     - Гемофизис, или кровохарканье, не так опасен при туберкулезе, как некоторые другие симптомы. Конечно, говорить о таких вещах не слишком приятно, но фатальный исход от кровотечения при туберкулезе практически исключен.
     Она с беспокойством взглянула на Коннора, хмурого, но не испуганного, и решила, что слова доктора Гесселиуса можно воспринимать с оптимизмом.
     - А как ваше самочувствие, Софи? Больше нет слабости, головокружений?
     - Нет, все прошло.
     - Аппетит хороший?
     - Прекрасный.
     - Ее аппетит не знает границ, - фыркнул Коннор. Она состроила ему гримаску, а доктор довольно хмыкнул. Они вышли в коридор.
     - Ваш пульс несколько учащен; совсем немного, поэтому можно не беспокоиться. Вы простужены?
     - Обычный насморк, ничего серьезного.
     - M-м, желательно, чтобы вы оставались дома дня два. Постельный режим необязателен, просто все делайте не торопясь, спокойно.
     - Хорошо, доктор, но сегодня утром мне непременно нужно побывать на "Калиновом".
     - Зачем? - требовательно спросил Коннор.
     - Сегодня день выплаты. Вчера же я выходила...
     - Тем не менее я считаю...
     - А кто-нибудь другой может выдать шахтерам зарплату? - перебил доктора Коннор. - Дженкс или Пинни? Почему обязательно ты должна это делать?
     - Необязательно, чтобы это была я, - сказала она сердито. - Но никто не сможет открыть сейф, потому что я заперла ключ от него в моем столе, а это значит...
     - Это значит, что на рудник поеду я, - объявил он безапелляционно, тоном, в котором так и слышалось: не-думай-спорить-со-мной-ибо-это-бесполезно. - Где ключ?
     - У меня в сумочке, - сухо ответила она, поджав губы. - Внизу, на столике в холле.
     - Пойдемте, доктор, заодно провожу вас. - И без лишних слов он положил руку на плечо доктору Гесселиусу и повел к лестнице.
     Прислонившись к двери комнаты Джека, Софи с улыбкой прошептала:
     - Ох, и натворит же он дел в парламенте!

***

     Известие, что в Стоун-хаузе поселился брат мистера Пен-дарвиса, мгновенно облетело всю округу, и несколько дней спустя в дверь робко постучался посетитель, вернее, посетительница. Даже проливной дождь не смог остановить Сидони Тиммс. Старенький зонтик служил плохой защитой, и она вымокла до нитки, подол платья был забрызган грязью, но лицо ее сияло от радости и теплившейся надежды. Софи проводила ее в гостиную к пылавшему камину и велела Марис просушить мокрый плащ девушки на кухне. Сидони отказалась от горячего чая, но по настойчивой просьбе Софи присела на диван, стискивая на коленях свои маленькие ладошки.
     - У меня только две минутки, мэм, правда, мне не следовало бы приходить и беспокоить вас и все такое, но... я должна была узнать, как Джек. Я слышала, он очень плох, и не могла не прийти.
     - Это правда, Сидони. Боюсь, он серьезно болен.
     - Ему даже хуже, чем раньше?
     - Да.
     - О! - Голова ее скорбно поникла, и блестящие волосы, завившиеся от дождя в мелкие кудряшки, упали ей на лицо. Маленькая, сгорбившаяся на диване, она была похожа на горюющего ребенка.
     - Не хотите ли увидеть его? Конечно, только на минутку.
     Девушка вскинула голову, и ее огромные глаза вновь радостно вспыхнули.
     - О, мэм! Вы думаете, это ему не повредит?
     Софи встала.
     - Ну, если вы пробудете у него не больше минуты. Он, наверное, сейчас проснулся; он вообще почти не спит. Вы ни в коем случае не должны позволять ему говорить - это вредно для его горла и очень утомляет его.
     Они поднялись наверх, и Софи просунула голову в открытую дверь комнаты Джека. Как она и предполагала, он не спал, а сидел, подложив под спину подушку, и глядел в окно на непрекращающийся дождь. Джек устало улыбнулся Софи, но, увидев, кто пришел с ней, просиял такой радостью и нежностью, таким благодарным удивлением, что у Софи сжалось сердце. Проглотив комок в горле, она сказала:
     - Смотри, кто пришел, Джек.
     - Сидони! - прохрипел он и схватился рукой за горло.
     - Привет! - сказала девушка, сделав робкий шажок от двери. - Я пришла навестить тебя.
     Софи поняла, что ее присутствие нежелательно.
     - Только несколько минут, - напомнила она Сидони и исчезла, деликатно прикрыв за собой дверь.
     Сойдя вниз, Софи поворошила поленья в камине и уставилась на огонь, видя перед собой восторженные лица Джека и Сидони и то, как они жадно смотрели друг на друга. Они были влюблены - всякий, имеющий глаза, понял бы это. Почему же это стало откровением для нее? Она видела Сидони прежде, когда та приходила узнать у Софи, куда уехал Джек. Она так страдала, но Софи была поглощена собственными переживаниями, охвачена испепеляющей гордыней и не обратила на это внимания. Ей стало стыдно: ее мечты исполнились - у нее был любимый мужчина и ребенок, который скоро родится, у Сидони же - лишь безнадежно больной возлюбленный и горе впереди.
     Софи услышала шаги на лестнице и направилась к двери, чтобы встретить девушку. Сидони заметила Софи и попыталась выдавить из себя улыбку, но в ту же секунду лицо ее сморщилось, и она разразилась безудержными рыданиями. Не задумываясь, Софи обняла ее. Они стояли в полутемном коридоре, Софи успокаивающе гладила девушку по плечу.
     - Он так ужасно выглядит, - всхлипнула Сидони сквозь слезы, - я не могла вынести этого, пришлось уйти.
     - И все же, Сидони, доктор говорит, что ему становится лучше. Меньше хрипов в легких.
     Сидони достала платочек и высморкалась.
     - Миссис Пендарвис, можно мне будет приходить иногда? Я не стану долго задерживаться, только на...
     - Ну, конечно. Приходи в любое время.
     - Благодарю вас, мэм. Я думаю, Джек захочет, чтобы я пришла еще.
     - Я знаю, что захочет. Ты действуешь на него лучше всяких лекарств, - сказала она, и Сидони благодарно улыбнулась сквозь слезы.
     Теперь девушка приходила через день, всегда под вечер, между пятичасовым чаем и обедом, чтобы не помешать заведенному в доме распорядку. Она никогда не задерживалась долго. Софи оставляла их одних - черт с ними, с приличиями. Сидони и правда действовала на Джека благотворнее, чем что бы то ни было.
     Мало-помалу он пошел на поправку. Благодаря прописанным доктором Гесселиусом полосканиям и таблеткам горло Джека перестало болеть, и вскоре он мог говорить, не прилагая слишком много усилий, хотя по-прежнему ему было предписано не увлекаться разговором, чтобы уменьшить нагрузку на гортань и легкие. Лихорадочный пот, от которого он просыпался по ночам, стал мучить его реже, и он мог спать дольше. В результате он стал выглядеть лучше, не таким серым и изможденным, а от новой диеты начал прибавлять в весе. Теперь после полудня Джек спускался вниз и проводил время в гостиной, где жарче пылал камин и окна были обращены на запад. Свет и свежий воздух были необходимы ему, и он следовал за солнцем (не слишком ярким в ноябре, но все же), переходя из комнаты в комнату, надеясь, что слабые бледные лучи исцелят его. Когда Коннор бывал занят, компанию ем