ся ни словом. Никому. Я прав в своем предположении, мистер Кродди? Ибо, если ошибаюсь, узнать виновника не составит труда. И хотя я только бывший член парламента и не обладаю теперь большой властью, я все же имею некоторое влияние в определенных кругах. Особенно в местных деловых. Я не колеблясь использую его против того, кто распустит язык, причинив тем самым хотя бы незначительный вред этой даме. Вы поняли меня, сэр?
     Лицо Кродди было красным, как кусок говядины. "Я прекрасно вас понял", - процедил он сквозь зубы, поклонился, дернув головой, как заводной солдатик, и неслышно вышел из кабинета.
     Софи облегченно вздохнула, довольная тем, что Роберт ушел, а Коннор не ударил его. Больше всего ей сейчас хотелось обнять мужа и долго-долго не отпускать. Вместо этого она решила отойти от него подальше, приказав себе быть до конца сильной и держаться с подобающим достоинством, пока - уже скоро - они не окажутся наконец одни. Но Кон удивил ее тем, что прижался щекой к ее щеке, и эта его мимолетная ласка была так трогательна, что глаза ее наполнились слезами. Софи услышала за спиной смущенное покашливание дяди, но прежде, чем Коннор отпустил ее, шепнула ему на ухо: "Люблю тебя". Она не видела выражения его глаз за опущенными ресницами, но нежная улыбка на его губах сказала ей, что все теперь будет хорошо.
     Мистер Ноултон вновь занял свое место и принялся невозмутимо раскуривать сигару. Софи попыталась понять его настроение по выражению лица, но Ноултон был превосходный дипломат: никогда не показывал того, чего не хотел показать. Был ли он рассержен? Чувствовал ли отвращение? Он только что выставил Роберта из своего дома, но это вовсе не означало, что он непременно считает оставшуюся компанию более приятной.
     - Вы молчали все это время, - многозначительно сказал он, глядя на Коннора из-под седых бровей. - Могу спросить, что вы сами думаете обо всем этом?
     Софи решила было, что сейчас Контор попросит ее уйти, чтобы говорить со своим потенциальным патроном свободно, поскольку кто-то мог счесть человека, на людях проявившего нежность к жене, неблагородным, или не соблюдающим приличия, или слабым. Но Коннор, продолжая обнимать Софи за талию, ответил:
     - Я думаю, что многие годы, проведенные в парламенте, сделали вас столь терпеливым, мистер Ноултон. Будь я на вашем месте, я давно бы всех нас вышвырнул.
     Ноултон загадочно хмыкнул и выпустил кольцо дыма.
     - Что-нибудь еще?
     - Кое-что из сказанного Кродди обо мне - правда. - Софи замотала головой, не соглашаясь с ним. - И есть кое-что еще, что он не сказал только потому, что не знает об этом, но чем я не особенно горжусь. Возможно, я не совсем тот кандидат в члены парламента, какого вы, предполагаю, ищете. Я не смею просить вас поддержать меня и, откровенно, гсворя, не знаю, зачем вам это делать.
     Софи не могла долее сдерживаться.
     - Я знаю... - начала она, но Коннор сжал ее талию, чтобы она замолчала.
     - Несмотря на все сказанное, я тем не менее признаюсь, что по-прежнему хочу служить в палате общин. А если совсем откровенно, то очень хочу. Но скажу вам вот что. Если вы решите, что не сможете поддержать мою кандидатуру, мистер Ноултон, этот день и этот час останутся в моей памяти как самые счастливые в жизни, что бы ни случилось в дальнейшем, потому что сегодня я вновь обрел жену. - Он улыбнулся Софи, которая не сводила с него сияющих глаз. - Можете предложить мне пост премьер-министра, сэр, и, честно вам скажу, он ничто по сравнению с этим событием.
     Сквозь слезы, застилавшие глаза, Софи показалось, что на спокойном задумчивом лице Ноултона мелькнула тень печали. Наверное, Коннор тоже заметил это. Голосом негромким и мягким он сказал:
     - Не смеем далее отнимать у вас время, сэр. Хочу сказать, что я благодарен вам за терпимость по отношению к нам. И за доброту, - добавил он, вспомнив обещание держать язык за зубами, которое Ноултон вынудил дать Кродди.
     Софи пролепетала что-то маловразумительное о переполнявших ее чувствах, поглядывая на дядю, сидевшего с чрезвычайно растроганным видом, что было на него не похоже.
     Ноултон встал.
     - Я против того, чтобы покровительствовать кому бы то ни было, - грубовато сказал он. - И не желаю брать на себя ответственность за выбор собственного преемника. Это должно быть делом избирателей, и если я предпочту вас, мистер Пендарвис, надеюсь, вы приложите все силы к тому, чтобы подобный порядок был утвержден законом.
     - Я приложу все силы, сэр, - ответил удивленный Коннор.
     - Я не говорю, что останавливаю свой выбор на вас, - продолжал Ноултон, раздраженно пыхнув сигарой. - Кродди вам больше не соперник, но его дружки, без сомнения, выставят кого-нибудь другого. И если этот кандидат окажется гением или святым, я поддержу его.
     - И правильно сделаете, сэр.
     - Приходите ко мне на будущей неделе, - неожиданно предложил Ноултон. - Не приводите с собой тех, кто вас выдвигает, приходите один. Приглашаю вас к обеду. Мы с вами поговорим.
     - Благодарю за приглашение, сэр, - ответил Коннор, совершенно сбитый с толку.
     - Думаю, Кродди кое в чем прав: вы настроены слишком радикально. Но я предпочитаю сам составлять мнение о людях. Так или иначе, в одном я могу согласиться с вами сразу. Не власть, которой человек добился, не состояние, которое он сколотил, не заслуженная слава дают ему удовлетворение, когда в конце жизни он удаляется на покой. Но те, кого он любил. Кто любил его. Ничто и отдаленно не сравнится с этим. В вашем возрасте я не догадывался об этом. То, что вы это поняли, говорит в вашу пользу. - Он улыбнулся, и лицо его словно помолодело. - Смотрите не забывайте этой истины.
     - Никогда не забуду, - искренне пообещал Коннор без тени улыбки.

22.

     Они отправились в контору на Теймар-стрит, где Коннор провел эту ночь, за дорожным чемоданом, который он оставил там, когда Вэнстоун заехал за ним, чтобы отвезти к Ноултону. "Так вот куда ты уезжал каждый день". Софи с интересом осматривала скромную обстановку, стоя посредине маленькой комнаты, в которой царил хаос. Это была ничем не примечательная комната, деловым своим видом свидетельствовавшая, что здесь хозяйничает мужчина, но Софи разглядывала ее как зачарованная. Всю дорогу от дома Ноултона она во все глаза смотрела на мелькавшие мимо дома и людей, словно давным-давно не видела ничего подобного. Она так долго пребывала в спячке и теперь наконец проснулась. Коннор нежно обнимал ее, благодаря бога за то чудо, каким была его жена.
     - О, хлеб! - восторженно воскликнула она, увидев полуприкрытые исписанными бумагами остатки вчерашнего ужина. - Как чудесно. Умираю с голода.
     - Сделай одолжение, съешь.
     - На этом ты спал? - удивилась Софи с полным ртом, показывая на заваленную узкую кушетку у дальней стены.
     - Да. Иен подарил, когда узнал, что я остаюсь здесь на ночь.
     - Ужасная кушетка, правда?
     - Поэтому, наверно, его жена и позволила забрать ее.
     Софи убрала с кушетки стопки книг и бумаг, одеяло, которым он укрывался прошлой ночью. Коннор озадаченно смотрел, как она уселась на освободившееся место и жестом пригласила сесть рядом.
     - Что ты задумала?
     Она ослепительно улыбнулась.
     - Жду, когда ты меня как следует поцелуешь.
     Рубашка, которую он складывал в этот момент, выпала у него из рук, а выражение лица было таким забавным, что Софи засмеялась. Кон засмеялся тоже - от радости, что обнимает ее, свою Софи, и поклялся, прежде чем поцеловать, что больше никогда не отпустит ее.
     - И я тебя, Кон, - пообещала она, крепко прижимая его к себе. - Никогда. Ничто нас не разлучит.
     - Отныне...
     - ...и навсегда. Что бы ни случилось.
     Прежде они много раз давали друг другу необдуманные обещания: никогда не ссориться, например, но сегодняшнее обещание они сдержат, он это чувствовал.
     - Софи, слава богу, что ты вернулась ко мне. У меня все из рук валилось, как подумаю, что потерял тебя. - Он обвел рукой комнату с разбросанными повсюду книгами и бумагами. - Все это осточертело, ни выборы были не нужны, ни поддержка Ноултона. Я продолжал по инерции работать, из-за Иена и других, но потерял всякий интерес. Даже если бы победил на выборах...
     - Ты победишь.
     - ...с кем бы я разделил радость победы? Не было бы никакого удовлетворения. Просто началась бы долгая трудная работа.
     - Прости меня за все. Я была ужасной женой. Нет, позволь мне сказать. Потеря ребенка - самое страшное испытание, которое выпало мне в жизни, Кон. Я словно провалилась в бездну и никак не могла оттуда выбраться. Я даже рада, что ты оставил меня. Слава богу, что ты решился на такой шаг, потому что это пробудило меня! Иначе я никогда не перестала бы скорбеть о ребенке, которого мы потеряли, но теперь я жива и снова могу все чувствовать, и ты так нужен мне. Думаю, я тогда еще не совсем распрощалась с детством - не знала, чем мужья и жены должны быть друг для друга, или забыла об этом. Ты мой любимый, Кон, мой лучший друг, и всегда останешься им. Пожалуйста, скажи, что прощаешь меня за то, что я отвернулась от тебя. Но я просто... не могла...
     - Софи, Софи! - Он целовал ее и не мог остановиться, хотя каждое ее слово было как бальзам на его истерзанную душу. - Я так счастлив, дорогая. Боже, не могу дождаться, когда мы окажемся дома. - Ее лицо все еще хранило следы вчерашних бурных слез, но она казалась ему прекраснее, чем всегда.
     - Знаю, - с некоторым смущением прошептала она. - Потому что тоже не могу дождаться. - Неожиданно она широко распахнула глаза. - Но, Кон... зачем ждать?
     Та же мысль одновременно пришла в голову и ему.
     - Зачем ждать? - эхом откликнулся он, и столько чувства оба вложили в эти слова, словно только что изобрели паровой двигатель или открыли путь в Индию.
     - И считать эту кушетку ужасной? - недоуменно продолжала Софи, обвив руками его шею и притягивая к себе. - Ах, как я соскучилась, соскучилась, соскучилась по тебе, - ворковала она, прерывая слова нежными поцелуями. - Быстрее, быстрее. - На ней был короткий черный жакет поверх кремовой блузки, и он просунул руку между их телами, чтобы помочь расстегнуть черепаховые пуговицы, не спеша, с наслаждением касаясь губами ее растянутых в улыбке губ. - Подумать только, это так порочно, - выдохнула она, откидываясь на спину и ероша ему волосы, - заниматься любовью здесь, а не дома в постели! Ты не считаешь, что это ужасно?
     - M-м... кошмарно, - пробормотал он, продолжая раздевать ее. Он восхищенно смотрел на ее полную белую грудь, такую прекрасную и такую манящую. - О, Софи, взгляни, как ты красива! - Он подложил ей подушку под голову, чтобы ей было удобнее, когда станет ласкать ее.
     - Хочу сразу, - прошептала она.
     - Не говори ничего, закрой глаза.
     - Нет, я хочу видеть тебя.
     - Сегодня все будет по-другому. Я заставлю тебя закрыть глаза. - Он наклонился и прильнул губами к ее возбужденно вздымающейся груди. Ее прерывистое, беспомощное дыхание еще больше возбудило его. Он поднял голову, любуясь ею: губы полураскрыты, густые ресницы сомкнуты, щеки порозовели от жара желания. - Я люблю, когда ты такая, Софи.
     - Нет, это ты прекрасен, - возразила она, пытаясь вытащить наружу заправленные в брюки концы рубашки. - А ты любил бы меня, если бы я была уродиной?
     - Да, - отозвался он не раздумывая. - Но...
     - Но?
     - У меня ушло бы больше времени на то, чтобы узнать тебя поближе.
     Подсунув руку ей под колени, Коннор перебросил ее ноги через свои.
     - Вот ты и попалась! - торжествующе воскликнул он. - Ну-ка посмотрим на эти ножки.
     Она взвизгнула, когда он одним движением задрал ей юбки, накрывшие ее чуть ли не с головой, чтобы полюбоваться длинными и стройными ногами в белых, туго натянутых шелковых чулочках. От восторга он что-то замычал себе под нос и принялся щекотать ее под коленкой, потом перенес свое внимание на теплую полоску обнаженной кожи под завязкой. И все это время он не отрывал глаз от ее лица.
     Она затаила дух, выжидая. Когда он заставил ее слегка раздвинуть ноги, у нее вырвался еще один судорожный вздох, а затем и стон нетерпения и досады. Медленно, оставляя за собой огненный след неутоленного желания, он провел ладонью по внутренней стороне бедра к самому средоточию ее естества и замер. Теперь ее глаза были закрыты, шея напряженно вытянулась. Она ждала. "Дотронься до меня", - молило все ее тело. У него мелькнула мысль, что стоит подождать, пока она не скажет это вслух, но искушение было слишком велико.
     - Бесстыдница, - шепнул он на ухо Софи и дал ей то, чего она хотела.
     Она вскрикнула, ощутив первое легкое прикосновение его пальцев, и он ослабил натиск, награждая ее неторопливыми глубокими ласками, ни на минуту не переставая прислушиваться к ее тихим вздохам и следить за прихотливой игрой чувств на ее подвижном и выразительном лице. О, она была прелестна, как ангел, и вся целиком принадлежала ему. "Чем я это заслужил?" - думал Коннор. Тут Софи ухватилась за его колено и выгнула спину.
     - Кон, - прошептала она еле слышно и, повернув голову, спрятала лицо в подушку.
     Тайная буря настигла ее в один миг. Коннор почувствовал, как глубокие содрогания сотрясают ее тело и мучительно медленно затихают. Когда все кончилось, она, запыхавшись, склонилась к нему на грудь, как увядший цветок, обессиленная и опустошенная. И ему захотелось все начать сначала.
     Она лежала неподвижно; минуты в промежутке блаженного затишья между двумя любовными атаками, когда одна уже стала воспоминанием, а другая еще была обещанием, текли мирно и незаметно. Он погладил ее живот, спину, ложбинку между грудей. Праздные мысли лениво ворочались у него в голове. Например, что мягче: кожа Софи или атласная подушка? Но мечтательная дымка у нее в глазах постепенно таяла. Вот она выпрямилась, села на диване, и он понял, что она вернулась к жизни.
     - Почему это я раздета? - чуть приоткрыв глаза, удивилась Софи, и ее руки скользнули ему под жилет. Кон начал стаскивать пиджак. - Я сама сниму, - предложила Софи, и он с радостью поднял руки. Однако не мог сдержаться и целовал ее сосредоточенное лицо, пока она расстегивала пуговицы на его рубашке и распускала ремень. - Что это? - удивленно пробормотала она, держа в руках его пиджак. Кон не обратил внимания на ее вопрос. - Что это такое?
     Он слишком поздно увидел, что именно она обнаружила во внутреннем кармане пиджака. Он сделал неловкое движение, пытаясь выхватить то, что Софи зажала в кулаке, но она быстро отвела руку и соскочила с его колен.
     - Коннор... Коннор...
     Она не могла говорить. В вытянутой руке она держала небольшой мешочек из серой фланели, туго набитый банкнотами, и гневно сверкала глазами то на него, то на растерянное лицо Коннора.
     Он сидел на потертой кушетке, ссутулив плечи и потирая колени. Ему хотелось горько засмеяться, но во рту было солоно от крови, так он прикусил себе язык. Он медленно переводил взгляд с потолка на Софи и ждал, когда упадет топор.
     Но вдруг выражение ее лица изменилось. По ее глазам он увидел, что она все поняла.
     - Джек! Это был Джек! - Она посмотрела на мешочек с деньгами в своей руке, качая головой, и печальная покорная гримаса скривила ее губы, выдав то, что она чувствовала. - Это был Джек, ведь так?
     Он мог бы солгать, чтобы защитить его, как солгал Вэнстоуну и Ноултону. Но он не мог обмануть Софи. Особенно теперь.
     - Джек приходил к нам вчера, я говорил тебе, помнишь? Он был пьян, болен. Он сказал, что уходит, чтобы умереть, и я не смог его остановить.
     - О, Кон! - Она шагнула ему навстречу, когда он поднялся с кушетки, обвила его нагими руками и крепко прижалась к нему.
     - Сегодня утром он пришел сюда - уж не знаю, как он меня разыскал, - и признался во всем. Вчера он вынул ключ от твоего стола из сумочки в холле, зная, что ты держишь его там. Помнишь, ты как-то говорила об этом несколько месяцев назад? Он намеревался взять деньги и скрыться, вернее, уехать куда-нибудь умирать, так он сказал, чтобы никто, кого он любит, не мучился, ухаживая за ним и видя, как он угасает. Утром он был в ужасном состоянии - сгорал со стыда, был в панике. Не знал, что ему делать. Он отдал мне деньги, и я обещал, что все устрою, придумаю что-нибудь, а он пусть возвращается домой и ни о чем не беспокоится.
     - О боже! - скорбно вздохнула Софи, положив голову ему на плечо. - Коннор, как же нам поступить? Мы могли бы положить деньги обратно, но тогда...
     - Тогда все поймут, что это сделала ты ради меня. И по-прежнему будут думать, что это я украл их.
     - Я могу сказать, что ведомости не было... нет, Дженкс видел, как я составляла ее во вторник. Так что этот вариант не годится.
     - Кроме того, у Эндрюсона шишка на голове. Как ее объяснишь?
     - Джек действительно ударил его? И сильно?
     - Сильно, так, что он сознание потерял.
     - О господи! - Она прижалась щекой к его щеке. - Кон, мне так жалко. Я имею в виду, Джека жалко, потому что он болен. Я его тоже люблю.
     - Знаю. - Как ему не терпелось услышать это от нее вчера. Но Кон услышал это сегодня и простил ее, как она простила, и почитал себя счастливейшим из мужчин. - Софи, я хочу любить тебя.
     - Я давно этого жду.
     Она крепко прижалась к нему. Сердца их наконец бились в унисон, свободные от тайн, от гордыни. Они откинулись на старую кушетку, и тела их сплелись в порыве страсти. Ощущение единения друг с другом было столь полным, столь новым, совершенно непохожим на то, что они переживали прежде. Они поднялись на новую высоту любви, и было страшно и восхитительно думать, что они будут восходить все выше и выше по ступеням близости, и это восхождение не кончится никогда, потому что в любви не бывает конца, не бывает предела.

***

     Они не спеша катили домой в коляске, запряженной пони, изумленные буйством девонширской весны, сознавая, что только теперь, когда их сердца свободны от переживаний, способны оценить всю ее красоту и все же не в состоянии полностью отдаться этому ощущению весны, ибо еще слишком полны были друг другом. Когда они свернули к дому, из ворот выехал Трэнтер Фокс верхом на ослике, являя собой забавное зрелище. Он едва успел свернуть к обочине, чтобы не столкнуться с Валентином.
     - Тпру-у! - крикнул испуганный Трэнтер ослику и, увидев в коляске Софи и Коннора, кинулся к ним:
     - Хвала господу, вернулись наконец! Я трижды посылал сообщить вам, что на "Калиновом" ужасное несчастье!
     Софи ухватилась одной рукой за сиденье, другой - за Коннора, который натягивал вожжи, успокаивая Вала.
     - Какое несчастье?
     - Пожар на сороковом уровне. Никто не признается, чья это вина, но кто-то повесил лампу слишком близко от крепежной стойки, и она загорелась. Чарльз Олден и двое его напарников были далеко в южном штреке и не учуяли дыма, пока не стало слишком поздно. Теперь они отрезаны.
     Не говоря ни слова, Коннор повернул пони и хлестнул его так, что он понесся галопом к руднику. Трэнтер трясся позади, выкрикивая подробности происшествия на руднике. Софи вцепилась в сиденье подпрыгивавшей на ухабах коляски, так что побелели пальцы, и старалась не дать страху овладеть ею.
     Опоры в начале штольни прогорели, и кровля рухнула, завалив вход тоннами породы. Завал погасил огонь, но он также перекрыл выработку, по которой в штольню подавался свежий воздух. Шахтеры принялись лихорадочно расчищать проход с другой стороны завала, но угроза нового обвала заставила их умерить рвение, а потом и вовсе прекратить работу. На деле, как стало ясно из рассказа Трэнтера, Дженкс еще полчаса назад приказал им остановиться, пока не поставят новую крепь, чтобы защитить их. Тем временем Олден, Рой Донн и Ролли Коучмен задыхались от недостатка воздуха. "Шахтеры говорят: "Мы их слышим. Они легли на землю там, где не так жарко, чтобы экономить силы! Но все понимают, что им, наверное, конец", - кричал позади Трэнтер.
     Двор "Калинового" был запружен народом; казалось, здесь собралась половина жителей Уикерли, ожидая и молясь за троих людей, замурованных под земл