- Несомненно, - без улыбки ответил Дэвон.
   - Так вы будете пить или нет?
   - Нет, не буду. Это пойло пахнет, как навозный отвар.
   - Это настой ромашки: он оказывает успокаивающее воздействие.
   - На навозных жуков - несомненно. Лили досадливо прищелкнула языком и  со
стуком поставила чашку на блюдце, расплескав настойку.
   - Вы просто невыносимы. Это хорошее лекарство:
   Кэбби Дартэвей показала мне, как его готовить.
   - Ну, тогда все ясно. Кэбби Дартэвей - ведьма.
   - Ведьма? Что за вздор! Между прочим,  именно  она  научила  меня  делать
припарки, которые - по вашему собственному  признанию  -  облегчают  боли  в
плече.
   - Это та гадость, что пахла дохлой кошкой?
   - Нет, - возразила Лили, пряча улыбку, - то были  корни  окопника,  а  вы
сейчас имеете в виду подорожник. И  вы  ничего  не  говорили  о  кошках.  Вы
сказали, что он пахнет как ряска на пруду в июльский полдень.
   - Даже хуже.
   - Ну что ж, вы сами виноваты. Надо было с самого начала позвать  доктора,
тогда мне не пришлось бы  поступать  в  ученицы  к  знахарке.  А  теперь,  я
полагаю, пора бы вам покончить с капризами и поблагодарить Бога за  то,  что
вы все еще живы.
   - Ты так думаешь? Лили подбоченилась.
   - Да, я так думаю.
   Она  совсем  перестала  его  бояться,   и   Дэвон   больше   не   пытался
воздействовать на нес испугом. Он нашел себе куда более интересное  занятие:
старался вывести ее из себя, чтобы посмотреть, что она станет делать. Но  ее
терпение было, похоже, беспредельным: она действительно  оказалась  отличной
сиделкой. Конечно, Лили могла порой и рассердиться,  но  чаще  усмиряла  его
своей обезоруживающей улыбкой, а за последние четыре дня  не  раз  возникали
случаи, когда его приходилось усмирять. Он сам это признавал.
   - Ну что ж, в таком случае я вас оставлю, чтобы вы могли вздремнуть.
   - Я не хочу спать.
   - Захотели бы, если бы выпили ромашковую настойку.
   - Но раз уж я ее не выпил, можешь не уходить.
   - Но мне надо спуститься вниз и поговорить с миссис Белт о вашем ужине.
   - А ты позвони в колокольчик и передай ей все,  что  хотела  сказать,  со
служанкой.
   - Я.., я предпочитаю никого не беспокоить. Лучше я схожу сама.
   - А я предпочитаю, чтобы ты осталась. Лили покачала головой. Ей  хотелось
запустить чем-нибудь ему в голову, и в то же время  ее  разбирал  смех.  Она
прекрасно понимала, что все эти споры  служат  одной-единственной  цели:  он
хочет заставить ее потерять терпение, толкнуть на какой-нибудь  необдуманный
ответ или поступок. Сейчас ей было особенно досадно, но он вряд ли понял бы,
в чем дело. Виконт Сэндаун представления не имел (да, пожалуй, и не  захотел
бы иметь) о том, как низко пала ее репутация в подвальном  этаже:  ведь  все
слуги были убеждены, что она спит с ним.
   - Хорошо, - кротко ответила Лили, словно не замечая подначки, - я  вызову
Доркас и поговорю с нею в коридоре.
   Она потянулась к шнуру звонка на стене, висевшему прямо над  его  правой,
дальней от нее рукой. В ту же минуту Дэвон  обеими  руками  обхватил  ее  за
талию и крепко сжал. Бросив на него взгляд, Лили увидала азарт в его глазах.
Еще совсем недавно такая вольность привела бы ее в ужас,  но  теперь,  когда
нечто подобное происходило каждый день (а в самое последнее время,  по  мере
того как к нему возвращались силы, чуть  ли  не  каждый  час),  его  дерзкие
выходки больше не вызывали у нее ничего, кроме легкой досады.
   - Спасибо, мне вовсе не требуется помощь, - проговорила Лили,  дергая  за
шнур соответствующее количество раз, чтобы вызвать горничную из кухни.
   - Ты уверена?
   Девушка послала ему грозный взгляд, хотя в глуби не души давно уже начала
подозревать, что готова  поступиться  чем  угодно,  лишь  бы  вызвать  искру
веселья, столь редко появляющуюся в холодной глубине его бирюзовых  глаз,  и
не дать ей угаснуть. Она деловито сняла его руки со своей талии и спросила:
   - Может, я вам  немного  почитаю?  Полагаю,  роман  мистера  Филдинга  мы
одолеем очень скоро.
   - Ты отлично читаешь. Лили. Интересно, где это простых  судомоек  обучают
так хорошо читать?
   - Спасибо на добром слове.
   Лили поспешила сменить тему, поскольку ей вовсе не  улыбалось  продолжать
разговор о своей образованности.
   - Я думаю, не кто иной, как  Бриджет,  сестра  мистера  Оллворзи,  сможет
спасти положение, вам так не кажется? Если кому-то и  удастся  убедить  его,
что Том хороший, а Блайфил - прохвост, то только ей одной, как по-вашему?  А
как ваше плечо? Если не хотите ромашковой  настойки,  полагаю,  я  могла  бы
приготовить вам "Кромвель".
   - Что приготовить?
   - Горячий пунш.
   "Какая огромная уступка!" -  подумал  Дэвон.  Обычно  Лили  тряслась  над
спиртным, как его престарелая, оставшаяся в девах тетушка.
   - Но при чем тут Кромвель?
   - Неужели вы никогда "Кромвеля" не пробовали? Коньяк пополам с  сидром  и
немного сахара. Это "обезглавленный Кромвель".
   - А если необезглавленный?
   - Вдвое больше коньяку. Он засмеялся.
   - А тебе нравится "Кромвель"?
   - Я никогда его не пила. Ни разу в жизни ничего не пробовала крепче вина.
"Кромвель" нравился моему отцу.
   - Понятно.
   - Стало быть, злоключения бедняги Тома вас сейчас не интересуют?
   - Вроде бы нет. И "Кромвеля" мне тоже что-то не хочется.
   - Сыграем в карты?
   - Вот ты и попалась! Теперь мне все  ясно.  Хочешь  меня  напоить,  чтобы
обыграть в пикет. Лили позволила себе усмехнуться.
   - Не в обиду будь сказано, мистер Дарквелл, но мне вовсе не требуется вас
спаивать. Я вас и так обыграю.
   - Ах вот как? Давай сюда карты. Я принимаю  твой  нахальный  вызов,  даже
если мне суждено остаться без единого лампового фитиля в доме.
   Она взяла со стола колоду карт и пододвинула стул поближе к постели.
   - Мы можем и не играть, если вы не хотите. Я бы охотно  занялась  шитьем.
Так какой счет у нас был в прошлый раз? - невинным голоском спросила Лили.
   - Пятьдесят девять на семь, если не ошибаюсь. Играем до ста.
   - Да, кажется, именно так.
   Лили перетасовала колоду, дала ему снять и принялась сдавать. Карты так и
летели у нее из-под пальцев.
   - Полагаю, вы не хотите поднять ставки?
   - На что играем?
   - М-м-м... Как насчет ниток? Мне бы пригодилась пара катушек.
   - У меня нет ниток.
   - Ну.., вы могли бы их достать, позвонив в колокольчик.
   - Лили, если хочешь, я готов играть на деньги.
   - Весьма заманчивое предложение, но мне  бы  не  хотелось  злоупотреблять
вашим великодушием. Оста вить виконта без состояния, пользуясь тем,  что  он
простерт на одре болезни, - согласитесь, нам обоим стало бы стыдно.
   Дэвон расхохотался. Впервые Лили услышала, как он смеется.  Обо  всем  на
свете позабыв, она уставилась на него, радостно улыбаясь  в  ответ.  Смех  у
него был хриплый и затрудненный,  словно  кто-то  привел  в  движение  долго
бездействовавший механизм. Лили была на седьмом небе и  мысленно  дала  себе
слово задавать работу этому механизму как можно чаще.
   Все еще усмехаясь, Дэвон откинулся на подушки.  Ему  нравилось  смотреть,
как ловко она сортирует карты своими длинными тонкими пальцами. До  чего  же
красивое у нее тело: стройное, изящное,  гибкое.  Наблюдение  за  партнершей
отвлекало его от игры, возможно, именно  этим  можно  было  объяснить  столь
плачевные для  него  итоги:  он  почти  неизменно  оказывался  в  проигрыше.
Впрочем, подобное объяснение годилось лишь  отчасти.  В  основе  его  неудач
лежала куда более серьезная причина: Лили просто-напросто играла лучше,  чем
любой  из  когда-либо  встречавшихся  ему  карточных  партнеров.  Она  точно
угадывала, когда следует проявить осторожность, а когда можно и рискнуть. Ее
безошибочное чутье вызывало у Дэвона удивление, а выражение  лица  полностью
сбивало его с толку. Сколько ни пытался, он никак  не  мог  понять  по  лицу
Лили, что она думает о выпавших ей картах, в какую бы игру  они  ни  играли.
Обычно она смотрела  в  карты  с  легкой,  слегка  озадаченной  улыбкой,  не
говорившей ему ровным счетом ничего, но иногда позволяла  себе  одобрительно
поднять бровь или, напротив, досадливо нахмуриться. Однако когда он,  исходя
из этих наблюдений, пытался повысить ставки или пропустить ход, то неизменно
оказывался в проигрыше.  Стремясь  ее  перехитрить,  Дэвон  попробовал  было
действовать от противного, то есть делать ходы вопреки тому, что читал у нее
на лице, но и в этом случае не добился успеха.
   - Кто тебя научил играть в карты? - раздраженно спросил  он  после  того,
как Лили не моргнув глазом выиграла три взятки кряду.
   Он уже не в первый раз задавал этот вопрос, и Лили всякий раз  уклонялась
от ответа, не зная,  насколько  ему  можно  довериться.  Ей  очень  хотелось
рассказать ему все, но жизненный опыт научил ее осторожности. И  все  же  на
этот раз она не смогла удержаться:  ей  так  давно  не  случалось  просто  и
правдиво поговорить с кем-либо о себе.
   - Мой отец, - ответила она. Неужели такой ответ мог ей навредить?
   - А он был игроком?
   - Иногда.
   - Чем же он занимался, когда не играл в карты?
   - Ну.., разными вещами.
   - Например?
   Лили, нахмурившись, опустила взгляд и нерешительно  провела  пальцами  по
краям своих карт.
   - Он был изобретателем, - ответила она наконец.
   - Что же он изобрел?
   - Ничего такого, что прославило бы его имя.
   - Значит, он не был удачливым изобретателем?
   - Ну.., можно сказать и так, - Лили  не  удержалась  от  улыбки,  услыхав
оценку, столь вопиюще не соответствующую сути дела.
   - Расскажи мне, что он изобрел.
   Как раз в эту минуту она взяла последнюю взятку и объявила новый  счет  -
восемьдесят  семь  к  семнадцати  -  таким  обыденным  и  лишенным  малейших
признаков торжества голосом, что Дэвон скрипнул зубами от злости.
   Тасуя карты для новой партии, Лили подумала: почему бы и не  сказать  ему
правду? Вреда от этого не будет.  Она  дала  Дэвону  снять  колоду  и  опять
раздала по двенадцать карт каждому.
   - Ну, он изобрел самозатачивающийся нож, потом...
   - Какой нож?
   - Самозатачивающийся.
   - И как же он работал?
   Не поддавшись соблазну дать самый простой ответ ("Он не  работал").  Лили
пустилась в объяснения:
   - Все было основано на теории, которую он сам придумал, будто  нож,  если
его особым образом разместить относительно некоторых камней, будет заострять
себя сам. Это  была..,  м-м-м..,  не  физическая,  а  скорее  метафизическая
теория. В общем, она не имела успеха.
   Девушка подняла глаза и, увидев, что он улыбается, решила продолжать:
   - Самоскладывающаяся переносная мебель тоже не нашла  спроса:  оказалось,
что поднимать ее слишком тяжело. Особенно кровать. Кстати, у меня туз пик  -
тридцать одно очко.
   Дэвон со смехом бросил карты.
   - Я сдаюсь.
   - Между прочим, мой отец изобрел разновидность виста  для  двух  игроков.
Хотите, я вас научу?
   - Нет. Я и так уже остался без ламповых фитилей.
   - Поверю в долг, - великодушно предложила Лили.  -  Подвиньтесь  немного,
для парного виста требуется больше места.
   Он неохотно повиновался. Боль в плече стала вполне терпимой, но все  тело
у него затекло от неподвижности. Устроившись поудобнее, Дэвон опять принялся
наблюдать, как она по-мужски быстро и решительно тасует карты.
   - Что он еще изобрел?
   - Ну, например, гладильный пресс с  подогревом.  Предполагалось,  что  он
должен отглаживать одежду за несколько секунд.
   - Он работал?
   - От случая к случаю. Чаще всего одежда просто сгорала внутри. Но это еще
ничего. Хуже вышло с механизмом для  открывания  дверей  на  расстоянии.  Он
предназначался для деловых людей, не имеющих постоянной прислуги в доме. Это
было очень сложное устройство с блоками, канатами и противовесами.  Если,  к
примеру, вы были наверху, а  к  вам  пришел  посетитель,  вы  могли  открыть
входную дверь, потянув за веревку. При первом же испытании эта штука едва не
задушила кошку.
   Она продолжала рассказывать истории об изобретениях  своего  отца,  порой
преувеличивая их нелепость, чтобы заставить его рассмеяться. Одна  из  таких
попыток увенчалась столь грандиозным успехом, что Дэвон скорчился и застонал
от боли, хватаясь за плечо, после чего велел ей немедленно умолкнуть.
   В дверь постучала горничная, и Лили поднялась, чтобы поговорить с  нею  в
коридоре.
   - Скажи ей, что я хочу есть. Лили! Я оголодал. Пусть принесет  что-нибудь
посущественнее этого проклятого бульона,  который  ты  льешь  мне  в  глотку
целыми галлонами.
   Лили бросила на него взгляд, полный кроткого мученичества.
   - Не подглядывайте в мои карты, пока меня не будет, - предупредила она  и
вышла.
   Дэвон покачал головой, все еще улыбаясь.  За  последние  четыре  дня  она
стала ему настоящей нянькой: ухаживала за  его  раной,  мыла  и  брила  его,
приносила  ему  еду.  Он  не  смог  бы  сказать,  что  в   большей   степени
способствовало его выздоровлению: удача, заботы Лили  или  скверно  пахнущие
припарки Кэбби Дартэвей.  Как  бы  то  ни  было,  глубокий  порез  на  плече
прекрасно заживал, а в последние  два  дня  и  лихорадка  спала.  И  теперь,
чувствуя себя почти здоровым, Дэвон не в силах был даже вообразить, что бы с
ним сталось, если бы не Лили.
   Он стал вспоминать свой разговор с экономкой, заглянувшей к  нему  четыре
дня назад, после того как фон Рибен и Полкрэйвен наконец  ушли,  а  Лили  он
отправил спать. Не успел Дэвон и рта раскрыть, чтобы сказать, что ему нужно,
как миссис Хау с многозначительным и напыщенным видом объявила,  что  отныне
она будет сама ухаживать за ним, поскольку узнала от  "этой  ирландки",  что
его светлости немного нездоровится. Хозяин взглянул на нес с отвращением, но
поблагодарил и сказал, что ей незачем себя утруждать.
   - Лили присмотрит  за  мной  какое-то  время.  Предупредите  Трэйера.  Не
давайте ей никакой другой работы, пока она ухаживает за мной.
   - Но, милорд...
   - Почему она вечно ходит в одном и том же  платье?  Подберите  ей  форму,
миссис Хау.
   - "Да, милорд, но...
   - И велите Стрингеру подать  мне  бутылку  коньяку.  Немедленно.  Из  той
партии, что мой брат недавно.., э-э-э..,  приобрел  в  Нанте.  Это  все.  Вы
что-то еще хотели мне сказать?
   Экономка сложила на груди свои по-мужски  мощные  руки  и  уставилась  на
хозяина пронизывающим взглядом.
   - Милорд, ваша воля всегда была для меня  законом,  но  на  сей  раз  моя
преданность вам не позволяет мне молчать. Я должна высказаться.
   "Черт бы тебя побрал" (это, конечно, не вслух).
   - Что ж, говорите.
   - Эта девушка... Я ей не доверяю. Работу свою она выполняет  сносно,  но,
мне кажется, она выдает себя за другую.
   - Как это?
   - Начать с того, что она, по моему  убеждению,  вовсе  не  ирландка.  Она
что-то замышляет, ей нельзя доверять. Я ее пока еще не поймала, но убеждена,
что она  ворует  из  кладовой.  И  еще  я  думаю,  что  рекомендация  у  нее
поддельная. Может быть, вам стоило бы написать этой  "маркизе  Фроум",  если
таковая  действительно  существует,  и  узнать,  работала  ли  у  нее   Лили
Траблфилд.
   Первым  побуждением  Дэвона  было  послать  ее  подальше,  но  по  зрелом
размышлении он ответил:
   - Я так и сделаю. - Самодовольная усмешка, промелькнувшая у нее на  лице,
разозлила его донельзя. - Это все, миссис Хау. Не забудьте  послать  ко  мне
Стрингера с коньяком.
   До сих пор  он  так  и  не  собрался  написать  маркизе,  но  решил,  что
непременно напишет. Хоть и по иным причинам, Дэвон Дарквелл не  меньше,  чем
его экономка, был заинтересован в том, чтобы узнать правду о Лили Траблфилд.
Он не верил в ее коварство или в то, что она  ворует  еду  из  кладовой,  но
чувствовал, что Лили что-то скрывает. За  последние  дни  он  несколько  раз
принимался осторожно расспрашивать ее, пытаясь выяснить, что  за  жизнь  она
вела до того, как появилась в  Чарде  и  на  фальшивом  ирландском  диалекте
попросила нанять ее служанкой. Но  Лили  всегда  давала  уклончивые  ответы.
Откуда она родом? У  нее  никогда  не  было  родного  дома,  ей  приходилось
странствовать вместе с отцом. Когда он умер? Не так давно. А ее мать?  Много
лет назад. Где училась сама Лили? Всюду понемногу. Когда она была маленькой,
отец нанял ей приходящего учителя, какого-то студента колледжа, ну, а  потом
она училась по книгам. Откуда у нее такие  изысканные  манеры?  Она  сделала
вид, будто ужасно польщена, услыхав такой вопрос, но ответила  лишь,  что  с
детства была наделена способностью к подражанию и лишь  пыталась  как  можно
достовернее воспроизводить  манеру  своих  благородных  хозяек.  Значит,  до
вдовствующей маркизы она служила у кого-то еще? О, да,  до  маркизы  были  и
другие. Кто именно? Где? Разные люди в разных местах. И все они либо умерли,
либо путешествуют, либо переехали.
   Он не поверил ни единому слову.
   В этот момент Лили вернулась в комнату. Ее серое  канифасовое  платье,  -
разумеется, лишенное всяких признаков  кокетства,  было,  по  крайней  мере,
чистым и целым, без заплат. Однако ему хотелось увидеть ее  одетой  в  нечто
более изысканное. К примеру, в шелк, бархат или атлас. Хотя, пожалуй, больше
всего, хитро усмехнувшись, подумал Дэвон, ей пошла бы кожа.  Ее  собственная
кожа.
   Выражение его лица заставило ее насторожиться.
   - Вы заглядывали в мои карты?
   - Да. И увидел, что у тебя опять на руках все козыри, так что  я  сдаюсь.
Лили, я одеревенел, как бревно, пойди сюда и разотри мне спину.
   Лили прищелкнула языком и со строгим видом  собрала  разбросанные  карты,
ворча себе под нос, что не потерпит жульничества.  Однако  подобным  образом
она лишь пыталась скрыть волнение, вызванное его просьбой. В последнее время
хозяин требовал растираний по  несколько  раз  в  день,  и  девушку  смущала
возникавшая при этом между ними близость.  Впрочем,  нет,  больше  всего  ее
поражало то огромное, ни с чем не сравнимое удовольствие, которое  процедура
растирания доставляла ей самой. Последние  несколько  дней  стали  для  Лили
настоящей идиллией, чудесным избавлением от тяжелой и нудной работы по дому,
от одиночества, на  которое  обречен  всякий,  кто  вынужден  скрывать  свое
истинное лицо. Она и не подозревала, как  сильно  изголодалась  по  обычному
разговору, по возможности побыть самой собой. Конечно, Дэвон был выше ее  во
всех  отношениях,  но,  уж  во  всяком  случае,  он  был  ближе  к  ней   по
образованности и светским манерам, чем Лауди. Лили была общительна, как и ее
отец, поэтому долгие недели навязанного ей молчания и  одиночества  поневоле
подействовали  на  нее  угнетающе,  зато  общение  с  Дэвоном  за  последние
несколько дней буквально воскресило ее. Он бывал холодным и замкнутым, часто
впадал в раздражительность или в мрачную тоску, но за воздвигнутой им вокруг
себя  крепостной  стеной  Лили  иногда   различала   проблески   доброты   и
человечности. Он доверял ей - это было для нее главным  источником  радости.
Каким-то необъяснимым образом они стали почти друзьями.
   И все же была в их дружбе какая-то шероховатость, неловкость, связанная с
ощущением  -  ну  признайся,  Лили!  -  физического   тяготения,   неизменно
присутствующим даже в самых обыденных ситуациях, при самом что  ни  на  есть
заурядном разговоре. Иногда Дэвон начинал  с  нею  заигрывать,  и  тогда  ей
становилось легче: по крайней  мере  напряжение,  прятавшееся  под  покровом
внешних условностей, выходило наружу. Но обычно оно висело в воздухе, словно
туча, заряженная электричеством, проникая повсюду и придавая  самым  простым
словам и действиям некий скрытый смысл, тревожный и волнующий.
   - Ну так повернитесь, - бесцеремонно приказала Лили, присаживаясь на край
постели и сохраняя на лице натянутое выражение. - Что.., что вы делаете?
   - Расстегиваю рубаху. Кожа зудит, почеши ее, ладно?
   Ну почему ее это так волнует? Какая нелепость! Она же видела его чуть  ли
не голым по крайней мере раз двадцать. Лили помогла  Дэвону  стащить  ночную
ру