гда, падая с  ног,
забралась в повозку, но хорошо запомнила  собаку,  чье  грозное  присутствие
спасло ее  от  стайки  мальчишек,  набросившихся  на  нее  посреди  какой-то
безымянной деревушки, куда она забрела...  Когда  же  это  было?  Босоногие,
грязные, низкорослые, поначалу они лишь кривлялись и обзывали ее,  но  потом
принялись кидаться камнями и комьями земли. Громадный черный пес подбежал  к
ней и пошел с  нею  рядом,  скаля  длинные,  ослепительно  белые  клыки.  Ее
мучители разбежались кто куда, как цыплята, завидевшие кошку.
   Пронзительное пение смолкло. Лили услыхала позади себя какое-то движение,
и тот же голос произнес:
   - Ага, проснулась! Как тебя зовут?
   Лили повернулась, щурясь в полумраке, чтобы  лучше  разглядеть  костистый
профиль старухи в темном сюртуке, державшей в узловатых руках вожжи.
   - Лили Трихарн.
   Старуха кивнула. Несколько минут прошло  в  молчании.  Потом  Лили  робко
спросила.
   - А куда мы едем?
   - Мы с Габриэлем едем домой, - ответила старая женщина,  слегка  повернув
голову. - Меня зовут Меро, - добавила она, не дожидаясь вопроса.  -  У  тебя
есть родственники, Лили Трихарн?
   - Нет.
   - Друзья?
   - Нет.
   - Что же ты будешь делать?
   Лили покачала головой и, лишь сообразив, что старуха  больше  на  нее  не
смотрит, ответила вслух:
   - Я не знаю. Ничего не могу придумать.
   - Если тебя поймает приходский констебль - сразу упечет в  работный  дом.
Тебе надо где-то жить, нельзя кочевать с места на место.
   Лили опустила голову на грудь.
   - Работать можешь?
   - Да, работать я могу.
   - Мне нужна помощница. Платить я не могу, мне это не по карману, но  стол
и крышу над головой могу предложить.
   Лили глубоко вздохнула.
   - Я беременна.
   Наступило долгое, очень долгое молчание. Она вновь опустилась на джутовый
мешок и закрыла глаза, ни о чем не думая.
   - Все равно оставайся. Я живу на болоте. Будешь помогать  мне  в  работе,
пока сможешь.
   Лили сквозь слезы бросила полный благодарности взгляд на серое, затянутое
облаками небо.

***

   Прошло много времени, прежде  чем  запряженная  осликом  повозка  наконец
остановилась. Лили с трудом  слезла  на  землю:  все  тело  у  нее  затекло.
Безлунная ночь была непроглядно темна.
   - Осторожно, - предупредила старуха, когда Лили наткнулась в  темноте  на
некое громоздкое препятствие, не то дерево, не то высокий камень.
   Ей смутно показалось, что  вокруг  высится  множество  других,  столь  же
непонятных предметов,  но  ее  лихорадило,  и  она  решила,  что  это  шутки
разыгравшегося воображения. Меро взяла ее под руку и провела сквозь лабиринт
темных силуэтов к двери маленького  домика.  Внутри  было  еще  более  сыро,
холодно и темно, чем снаружи.
   - Ты умеешь разжигать торф, Лили?
   - Да.
   - Очаг прямо у твоих ног, а вон и ящик с торфом. Я скоро вернусь.
   - Но я хочу помочь разгрузить ваши вещи, ваши.., мешки.
   - Ничего, пусть подождут до утра.
   - Ну тогда.., распрячь ослика.
   - Хватит с тебя на сегодня, девочка, ты на ногах не стоишь. Разведи огонь
и живо в постель.
   И не успела Лили  сказать  "спасибо",  как  Меро  растворилась  в  темном
дверном проеме.
   Никогда раньше ей не приходилось разжигать торф, она сказала, что  умеет,
только чтобы угодить своей новой благодетельнице.  Когда  глаза  привыкли  к
темноте. Лили различила возле открытого каменного очага аккуратно  сложенные
стопками торфяные брикеты, но для растопки, видимо, служил лишь  лежавший  в
ящике трут. Он, кажется,  загорается  сам?  Лили  положила  на  очаг  четыре
тяжелых брикета, напоминавших огромные куски хозяйственного мыла.  С  трутом
пришлось повозиться, но после долгих стараний ей удалось высечь искру.  Торф
сразу же занялся и разгорелся, как  по  волшебству.  Через  минуту  в  очаге
весело пылал огонь. Правда, запах оказался сильным и въедливым, он  напомнил
Лили о копченом беконе.
   "Живо в постель", - сказала ей Меро  перед  уходом.  Постелью,  вероятно,
служил тростниковый тюфяк на земляном полу. Но это означает, что ей придется
занять хозяйскую постель или по крайней мере ее половину! Неужели здесь  нет
другого  спального  места?  Лили  оглядела  крошечную  комнату,  и   у   нее
перехватило дух от  изумления.  Стена!  Задняя  стена  светилась,  сверкала,
искрилась, поблескивала и переливалась, отражая золотисто-алое  пламя  очага
мириадами крошечных призм, покрывавших всю поверхность от пола  до  потолка.
Простояв целую минуту  в  безмолвном  восхищении,  Лили  подошла  поближе  и
остановилась  в  одном  шаге  от   подмигивающей   разноцветными   огоньками
поверхности. Это были  осколки  стекла,  зеркального  и  простого,  а  также
маленькие кусочки блестящего металла, вмурованные в штукатурку или глину или
что-то другое, из чего была сделана стена. Как бы то ни было, они  создавали
фантастический эффект переливающегося, застывшего на месте фейерверка.
   Лили обернулась на звук открывающейся двери. Вошла Меро,  неся  курицу  в
клетке и мешок за плечами. Она шла, потупив взгляд, и не подняла глаз,  пока
не опустила свою ношу на пол и не расставила припасы на полке, встроенной  в
нижнюю часть грубо сколоченного сооружения, служившего, как догадалась Лили,
кухонным столом.  Впервые  у  нее  появилась  возможность  рассмотреть  свою
хозяйку при относительно ярком освещении. Меро можно было дать и  пятьдесят,
и семьдесят. Высокая, угловатая, костлявая, она двигалась  медленно,  но  не
по-старушечьи свободно. Ее лицо,  темное,  как  дубленая  кожа,  избороздили
глубокие морщины.  Коротко  остриженные  седые  волосы  прилегали  к  голове
подобно шлему. Нос  у  нее  был  как  у  настоящей  колдуньи  -  загнутый  и
заостренный книзу, а маленький, тонкогубый рот обнажал в улыбке  немало  дыр
на месте выпавших зубов. Но карие  глаза  своей  кротостью  напоминали  взор
Богородицы. Вот она взглянула на Лили, и та была поражена, увидев во взгляде
старой женщины застенчивое ожидание. Меро хотела знать,  что  она  скажет  о
доме, вернее, о стене, сообразила Лили.
   Она беспомощно развела руками.
   - Это выглядит.., просто сказочно!
   Старческое  лицо  Меро  преобразилось,  просияв  щербатой  улыбкой.  Лили
увидела в нем столько доброты, что ее хватило бы на отпущение  всех  грехов,
на прощение любых человеческих слабостей и безумств. Слезы хлынули у нее  из
глаз сами собой, безо всякой видимой причины.
   - Я устала, - пробормотала она в виде извинения, смущенно вытирая щеки.
   - Когда ты ела в последний раз? Лили задумалась.
   - Позавчера - Присядь, дитя. Вымойся и обсушись, вон вода в  кувшине,  да
забирайся под одеяло. Я приготовлю чай.
   Лили сделала, что было ведено, радуясь возможности  наконец-то  выбраться
из промокшего шелкового платья и белья, сбросить туфли и чулки. Она вымылась
у  огня,  вытерлась  ситцевой  тряпицей,  служившей  полотенцем,  и  голышом
забралась под одеяла на шуршащий тростниковый  тюфяк,  который  Меро  успела
подтащить поближе к очагу. Кто-то заскребся в дверь: старуха  открыла  ее  и
впустила Габриэля. Бесстрастно оглядев Лили,  он  сделал  перед  очагом  два
небольших ритуальных круга и наконец улегся с довольным зевком.
   Меро протянула ей чашку чая и горку теплых овсяных лепешек на тарелке,  а
потом и сама устало опустилась на тюфяк рядом с Лили. Та быстро подвинулась,
уступая хозяйке ту половину постели, что была ближе к огню.
   - Нельзя тебе спать нагишом, замерзнешь. Ты шить умеешь?
   Задавая вопросы, Меро стянула через голову свое черное платье и аккуратно
сложила его в виде подушки. Под платьем на  ней  была  шерстяная  фуфайка  и
панталоны.
   - Да, я умею шить.
   - Вот и хорошо. Сошьешь себе ночную рубашку из бумазеи, что я прикупила в
Боуви. Лили склонила голову.
   - Вы так добры ко мне.
   Вместо ответа Меро с шумом втянула в себя чай.
   - Вы живете одна?
   - Нет, - ответила старуха, удивившись вопросу,  -  у  меня  есть  Гэйб  и
Патер.
   - Патер?
   - Ослик. А теперь еще и курочка. Как мы ее назовем?
   Лили ничего не приходило в голову.
   - И потом у меня есть моя работа.
   Она протянула овсяную  лепешку  Габриэлю;  он  подхватил  ее  и  принялся
задумчиво жевать, не сводя глаз с Лили.
   - Вы давно здесь живете? - спросила Лили, с трудом подавив усталый зевок.
   - Довольно давно.
   На полу в изголовье постели стояла небольшая шкатулка, обильно украшенная
камешками и морскими ракушками. Меро вынула из нее короткую глиняную  трубку
и кожаный кисет. Глядя, как она набивает трубку табаком, Лили заметила,  что
руки у  нее  слегка  дрожат.  Меро  разожгла  трубку,  прикурив  от  длинной
соломинки, которую сунула концом в огонь, и вскоре запах табака  смешался  с
густым духом торфа.
   Лили опустилась щекой на свои сложенные руки. У нее оставался  еще  один,
последний вопрос, но она не знала, как ею задать, опасаясь обидеть Меро.
   - А вы.., вам.., когда-нибудь бывает одиноко?
   Старая женщина удивленно повернула голову. Ее лицо было в глубокой  тени,
Лили различала только две блестящие точки: это огонь отражался в ее  глазах.
Но даже в темноте ей показалось, что Меро погрустнела.
   - Одиноко? - повторила она своим добрым, по-детски тонким голосом.  -  Но
разве мне может быть одиноко, если я никогда не бываю одна? - Протянув руку,
она ласково погладила Лили по щеке  загрубевшими  морщинистыми  пальцами,  -
Спи, ярочка моя.
   Лили закрыла глаза и незаметно уснула, слушая, как Меро распевает высоким
надтреснутым сопрано:

   Средь зелени полей за Ним иду,
   Рука моя дрожит в Его руке...

   Проснувшись, она оказалась одна. Мысли о Дэвоне теснились у нее в голове,
наверное, он ей снился, но наяву Лили ничего не могла вспомнить и была  рада
этому. Она села и вновь подивилась  чуду  задней  стены,  в  которой  сейчас
видела свое смутное отражение.  Освещенное  бледным  светом,  проникавшим  в
полуоткрытую дверь, оно показалось ей настолько нелепым и забавным, что Лили
едва не улыбнулась. Торопливо натянув на себя одежду, она вышла из дома.
   И остолбенела. В десяти шагах  от  нее  стоял  великан.  Напрягшись  всем
телом. Лили уже готова была бежать и даже открыла рот, чтобы  закричать,  но
через миг поняла, что он не настоящий, вернее, не  живой,  так  как  он  был
вполне  реален.  Не  человек  и  не   зверь,   скорее   некое   одушевленное
полурастительное существо. Она подошла ближе и с изумлением обнаружила,  что
зеленый великан отнюдь не одинок: его окружали другие  -  дюжины  других!  -
расставленные по  двору  вокруг  него.  Некоторые  напоминали  растительного
человека, хотя стояли в других позах,  но  были  среди  этих  фигур  совы  и
черепахи, большегрудые женщины и кошки, кролики и  рыбы,  а  еще  гигантские
шары, причудливые тотемы и какие-то совсем непонятные существа  и  предметы,
суть и назначение которых были известны лишь тому, кто  их  создал.  Неужели
Меро?
   Чтобы вылепить голову растительного великана  (восемь  футов  от  земли),
Меро, вероятно, приходилось вставать на стол или на телегу. Подойдя поближе,
Лили увидела, что он сделан в основном из земли. И  эта  земля  плодоносила!
Зеленые побеги и пучки жесткой болотной травы пробивались где попало из  его
тела, придавая великану неподражаемо съедобный вид. Лица у него не  было,  а
вот выражение, безусловно, было, однако  Лили  не  смогла  бы  объяснить  на
словах, что оно означало, к тому же она подумала, что  ее  восприятие  может
зависеть от ее настроения. Сейчас великан казался чудаковатым, но  в  другое
время, возможно, он ее испугает.
   Она услыхала яростный кашель, доносившийся откуда-то справа, и, осторожно
прокладывая себе дорогу среди морских звезд, русалок  и  раскинувших  крылья
птиц, нашла наконец Меро, вытиравшую рот носовым платком. Старуха бросила на
Лили такой же робкий, застенчивый взгляд  исподлобья,  что  и  вчера,  когда
ждала ее отзыва о своей великолепной стене, усыпанной стеклышками.
   На этот раз Лили постаралась более тщательно подобрать слова.
   - Я не знала, что вы имели в виду вчера, когда говорили о своей "работе".
Теперь я понимаю. Оказывается, вы - художница.
   Сморщенные темные щеки окрасились в  цвет  бургундского  вина,  вспыхнула
щербатая  улыбка,  а  добрые  карие  глаза  засияли  от  удовольствия.  Лили
улыбнулась в ответ, догадавшись, что сказала именно то, что нужно.
   - Ты хорошо выспалась, - отметила Меро, как будто желая переменить  тему.
- Как ты себя чувствуешь?
   Лили взглянула на небо: судя по положению солнца,  наступила  уже  вторая
половина утра.
   - Никогда в жизни не вставала так поздно, - удивленно ответила она.
   - Почему бы тебе не сварить нам чаю? На сковороде еще остались  корки  от
овсяных лепешек, принеси и их  тоже.  Люблю  завтракать  на  воздухе,  когда
погода хорошая.
   - Хорошо. - Но Лили не  хотелось  уходить.  -  Из  чего..,  сделаны  ваши
скульптуры? - спросила она.
   Та, над которой Меро трудилась в эту минуту, формой отдаленно  напоминала
лошадь и  имела  жесткий  проволочный  каркас.  Увидев  его,  Лили  невольно
задумалась о судьбе куриной клетки. У ног  Меро  стояло  корыто  с  каким-то
густым  коричневатым  месивом.  Она  аккуратно  наносила  его  горстями   на
металлический каркас.
   - Это похоже на смесь глины с соломой и.., перьями. Меро  опять  довольно
улыбнулась.
   - Так оно и  есть,  -  подтвердила  она.  -  Да,  и  еще  куриный  помет.
Прекрасное вяжущее средство.
   У Лили открылся от удивления рот, а Меро,  сидевшая  на  корточках  возле
своей новой лошади, бросила на нее вопросительный взгляд снизу вверх.
   - Я принесу чай, - покраснев, пробормотала Лили и поспешила прочь.
   На дороге к дому ее начал  разбирать  смех.  После  скудного  завтрака  и
краткого отдыха  на  одеяле,  расстеленном  прямо  на  земле  под  негреющим
сентябрьским  солнцем.  Лили  поинтересовалась,  в  чем  будут  состоять  ее
обязанности. Прежде всего она должна будет замешивать в корыте  и  приносить
Меро материал для  лепки  статуй.  Старуха  пожаловалась,  что  ей  самой  в
последнее время стало не под силу перетаскивать эту смесь, во всяком случае,
не в тех количествах, что ей требовались. Работала она не покладая рук и при
Ясной погоде могла закончить скульптуру средних размеров в  три-четыре  дня.
Больше всего  на  свете  Меро  ненавидела  ненастье,  но,  увы,  на  болотах
дождливых дней выпадало куда больше, чем ясных. Свою  зеркальную  стену  она
начала строить прошлой зимой просто  от  отчаяния,  когда  непогода  надолго
заперла ее в доме. Остаток дня ушел на то, чтобы объяснить  Лили,  как  и  в
каких пропорциях смешивать глину с остальными компонентами.  Оказалось,  что
процедура не так проста, как могло показаться на первый взгляд.
   Вся остальная работа была чисто домашней прибирать в доме, готовить  еду,
чинить и штопать убогий  запас  одежды.  Задача  заключалась  в  том,  чтобы
избавить Меро от  житейских  забот,  дать  ей  возможность  все  свое  время
посвящать творчеству, ее истинному призванию, которому она  отдавалась  всей
душой.
   Все это вполне устраивало Лили, ей нравилось, что жизнь  вошла  в  колею.
Больше всего на свете она жаждала покоя - для себя и для ребенка, а  обрести
его можно было лишь одним способом, перестать думать о Дэвоне. Все  ее  силы
уходили на достижение этой цели, и оказалось, что в конце концов это не  так
уж и трудно. Всякому живому существу свойственно избегать боли - это так  же
естественно, как отдернуть руку от огня.  Раньше  ее  приводила  в  отчаяние
мысль о том, что Дэвон мог заподозрить ее в воровстве. Потом она на  горьком
опыте узнала, что бывают вещи куда более страшные. Его убежденность  в  том,
что она могла выстрелить в Клея, убила что-то у нее в  душе,  уничтожила  ее
надежду, ее веру в будущее. Каким коварным, с далеко  идущими  последствиями
оказалось избранное им для нее наказание! Как точно он понял, что арестовать
ее или даже убить собственными руками было  бы  почти  избавлением.  Но  вот
заставить ее прожить остаток жизни в одиночестве, помня о том, что он с  нею
сделал и как он ее ненавидит, - да, это был поистине Страшный суд.
   В дневное время женщины мало говорили друг  с  другом.  Если  день  стоял
ясный, Лили, выполнив всю работу по дому, садилась во дворе и наблюдала, как
продвигается дело у Меро. Габриэль садился рядом с нею -  большой,  тихий  и
важный. "Гэйб не каждого жалует", - как-то раз одобрительно заметила Меро, и
Лили почувствовала  себя  глубоко  польщенной.  Ей  нравилось  его  крупное,
сильное, прекрасно сложенное тело, его длинный  хвост,  который  никогда  не
бывал радостно задранным или виновато опущенным. О состоянии его духа  можно
было только гадать. Порой на мощном лбу Габриэля собирались морщины,  словно
он пребывал в глубоком раздумье, в другое время его длинный язык вываливался
из пасти, как у самого обычного, ленивого, даже глуповатого пса. Но  было  у
него свойство, совершенно необычное для собаки: Габриэль умел смотреть ей  в
глаза так, что Лили первая отводила взгляд.  Иногда  он  начинал  напряженно
всматриваться во что-то у нее за спиной, как будто видел некое чудо.
   По вечерам в домике,  освещенном  лишь  огнем  очага,  Меро  садилась  на
единственный самодельный стул, а Лили усаживалась у ее ног на полу, подложив
под себя  вдвое  сложенный  джутовый  мешок.  Стоял  ноябрь,  стало  сыро  и
по-настоящему холодно. Как-то вечером Лили  трудилась  над  своим  свадебным
платьем, уже во второй раз выпуская его в швах. Беременность становилась все
заметнее (по ее  подсчетам,  шел  уже  четвертый  месяц),  но  ей  никак  не
удавалось набрать веса, положенного а ее состоянии Лили  понимала,  что  она
слишком мало ест. Меро не  прикасалась  к  мясу  ("Все  равно  что  зарезать
друга!" - говорила она), поэтому  их  рацион  состоял  из  овсяных  лепешек,
картофеля, яблок, ячменной каши и яиц, которыми время от времени  награждала
их курица, названная - из-за своего непредсказуемого нрава - Ненадежной.
   - Я не всегда  здесь  жила,  -  вдруг  сказала  Меро,  нарушив  привычное
дружеское молчание. - Когда-то у меня были муж и сын. Теперь их нет.
   Лили сидела тихо, как мышка. Между ними  установился  молчаливый  уговор,
нерушимый, как догмат веры: никогда не расспрашивать друг друга о прошлом.
   - Когда их не стало, все ушло, все.., перевернулось.  Там,  где  я  жила,
люди стали говорить, что я умом тронулась. Может, оно  и  так,  только  сами
они, по-моему, тронулись еще больше: стали обходить меня  справа,  старались
не встречаться глазами. Такая глупость!
   - Они решили, что вы - ведьма!
   - Вот именно. Раскури мне трубку, Лили.
   - Но от табака вы кашляете!
   Меро взглянула на нее с мягким упреком. Лили  со  вздохом  потянулась  за
трубкой, набила  ее  табаком,  приминая,  как  учила  Меро,  зажгла  и  сама
затянулась несколько раз, чтобы получше разгорелась.
   - Ведьма знает, как навести порчу.
   - Я в этот вздор не верю, - презрительно поморщилась Лили.
   - Не веришь? - Меро удивленно выдохнула  облачко  дыма.  -  Но  ведь  это
правда! Ведьма может тебя сглазить, сделать так, чтобы твоя  корова  издохла
или овощи на огороде засохли. Или хворь какую-нибудь на тебя наслать.
   - Они.., обвиняли вас в этом?
   - Да, к тому дело свелось.
   Лили отложила шитье и подняла взгляд.  Огонь  бросал  резкие  и  неровные
отсветы на угловатые черты старой женщины, придавая им нечто зловещее.
   - Что произошло? - тихо спросила Лили.  Меро  молча  попыхивала  трубкой,
тонкие губы мерно втягивались и вытягивались. Наконец она заговорила:
   - Если на тебя навели порчу, есть только  одно  средство:  пустить  кровь
сглазившей тебя ведьме.
   Лили похолодела. Меро  опять  умолкла,  но  ее  молчание  лишь  усиливало
леденящий душу страх. Жуткое видение промелькнуло в мозгу у Лили,  ей  стало
дурно. Чтобы немного успокоиться и утешить свою  спасительницу,  она  обняла
обеими руками тощие  лодыжки  Меро  и  положила  голову