алось.
     - Майкл, - спросила она, - вы разговаривали, когда жили в девственном лесу?
     ?Девственный лес?. Ему понравилось, как это звучит.
     - Да. Нет. Я не говорил ртом.
     Он помедлил, но потом решился и шепотом выдал ей свой секрет:
     - Я забыл свое имя. Она наклонилась к нему поближе.
     - Но теперь вы его вспомнили? Он кивнул.
     -Как?
     - Однажды я слышал, как Сэм разговаривает. Не с кем-то другим, а с собой. Он говорил очень громко.
     - Кричал.
     - Кричал. Он смотрел на озеро и кричал свое имя. Просто так. Он... играл.
     - Да, - согласилась она, улыбаясь.
     - И тогда я вспомнил, как кричал свое имя над водой там, где я был. Майкл Макнейл. Я повторял его снова и снова. Я был маленький, как Сэм. Мне было страшно. Я боялся забыть свое имя. - Он тяжело вздохнул. - Но я все-таки забыл. Я никак себя не называл. Даже не говорил ?я?. Ничего. Я просто...
     - Вы просто существовали.
     Опять у нее голос стал какой-то странный. Может, ей грустно? Он не хотел, чтобы она огорчалась из-за него. Можно ли спросить, что у нее в голове? Он не мог вспомнить, но ему казалось, что в его книге было правило, какой-то запрет на этот счет. Правда, теперь они стали друзьями, но все-таки не так, как с Сэмом. Сэм был настоящим другом, а она - совсем по-другому. С ней он чувствовал... он не знал таких слов. Но с ней надо было быть осторожным, потому что многое было запрещено. Если он сделает что-нибудь неправильно, она может уйти.
     В животе у него заурчало.
     - Я голоден, - сказал он. Она улыбнулась. Все ее лицо улыбнулось.
     - Пора обедать.
     Они встали и пошли назад, к ее дому. 0'Фэллон пошел за ними следом.
     - Что они дают вам на обед? - спросила она на ходу. Он скорчил рожицу, прямо как Сэм.
     - Пищу.
     Она засмеялась. Это был чудесный звук - счастливый.
     - Она вам не нравится? Он попытался объяснить.
     - Это человеческая пища.
     Что-то случилось. Она продолжала идти, но внутренне замерла, и он понял, что сказал что-то плохое. А все потому, что людям было противно то, что он ел раньше. Теперь он ел их пищу. Она была не сырая, не теплая, не кровавая, не бьющаяся. Она была неживая. Они остановились, и он посмотрел себе под ноги. Ему очень хотелось взять назад свои последние слова. Теперь она была от него далеко. Но, даже пробыв с ней вместе совсем немного времени, он больше не хотел оставаться в одиночестве.
     - Сидни! Обедать! Это был голос Сэма, донесшийся с крыльца.
     - Мне надо идти, - сказала она.
     Ее лицо опять прояснилось, как будто ничего не произошло. Он повернулся, чтобы уйти, но она его остановила:
     - Майкл, я точно не знаю, что собирается делать мой отец, но даже если он будет продолжать свои эксперименты, отныне все изменится к лучшему. Теперь, когда они знают, что вы умеете говорить...
     - Вы им расскажете? Ее глаза расширились.
     - Я... Вы не хотите, чтобы я рассказывала? Мне кажется, уже слишком поздно! Они уже знают. Вы боитесь? Они не причинят вам вреда, я ручаюсь. То, что было... Я понимаю, для вас это сплошное недоразумение, но не беспокойтесь, это больше не повторится.
     Она прикоснулась к нему: положила руку ему на запястье, чтобы утешить. Хотел бы он знать, что значит ?сплошное недоразумение?.
     - 0'кей, - сказал он, подражая Сэму, потом повторил ее слова, чтобы она тоже утешилась: - Не беспокойтесь.
     - Сидни!
     На этот раз голос принадлежал тете Эстелле, и Майкл попятился. И Сидни тоже. Они оба отступили одновременно, потому что в стае Винтеров главным волком была тетя Эстелла.

***

     За несколько недель, прошедших после ее возвращения из Европы, Сидни так ни разу и не повидалась с Камиллой Дарроу, своей золовкой; они только поговорили по телефону. В субботу, когда Филип упомянул, что собирается в город, и спросил Сидни, не хочет ли она навестить Камиллу, она с радостью согласилась.
     Они могли бы поехать на поезде, но Филип велел Робби, престарелому семейному вознице, отвезти их в коляске, потому что лошадям, дескать, нужна пробежка. Погода идеально подходила для прогулки в открытом экипаже: день стоял ясный, солнечный, но не слишком жаркий. Сидни наслаждалась поездкой и всю дорогу весело болтала с Филипом до тех самых пор, пока не завидела вдалеке жилище семейства Дарроу на Прэри-авеню. Этот особняк, похожий на укрепленную крепость, с давних пор стал для нее вторым домом. Она играла там, когда была еще ребенком, флиртовала на балах после своего первого выхода в свет. Спенсер сделал ей предложение в бильярдной, они танцевали под полосатым тентом в саду под оркестр Джонни Хэнда на своей свадьбе. Особняк был уродлив, слишком велик и помпезен, но она все равно его любила, не обращала внимания на недостатки и излишества, потому что там она всегда чувствовала себя счастливой. И сейчас при одном лишь виде этого дома ей захотелось плакать. Потому что Спенсера больше не было. Входную дверь открыла сама Камилла. Обняв ее, Сидни не удержалась-таки от слез. Камилла была так похожа на брата!
     - О, я так скучала по тебе! - воскликнула Сидни, стараясь улыбнуться и скрыть истинную причину своих слез. - Кэм, ты чудесно выглядишь!
     - Это ты чудесно выглядишь.
     Подруги долго стояли обнявшись прямо в дверях, покачиваясь, похлопывая друг друга по плечу, пока Филип с улыбкой кроткого мученичества на лице терпеливо дожидался, чтобы его заметили.
     - О, привет, Филип, - сказала Камилла, высвободившись наконец из объятий Сидни. - Ты, оказывается, тоже здесь?
     И они все дружно рассмеялись.
     Женщины прошли в прихожую, но остановились, когда Филип объявил, что уходит.
     - Почему? - удивилась Камилла. - Пожалуйста, Филип, останься хоть ненадолго. Ты что, не можешь нанести мне визит?
     Она положила руки на бедра и вскинула голову знакомым властным движением. Невысокая, светловолосая, спортивная - она казалась точной копией Спенсера в женском обличье. У брата и сестры были одинаковые, решительно вздернутые короткие носы и упрямые подбородки, одинаковые жесты, даже одинаковые голоса - звонкие и отрывистые, как сыплющиеся дробью камешки.
     - Нет, не могу. Весь в делах, надо кое с кем повидаться.
     - Что за дела, с кем повидаться? Зайди и выпей с нами чаю!
     - Мужские дела, важные встречи.
     Он прислонился к дверному косяку в небрежной позе усталого ковбоя и сунул руки в карманы - независимый и красивый до неприличия.
     - Я скажу Робби, чтобы вернулся за тобой, Сид.
     - А сам ты не собираешься вернуться? Как же ты доберешься до дому? Филип ухмыльнулся и пожал плечами.
     - Как-нибудь доберусь. Он шутливо отсалютовал, собираясь уходить.
     - Не задерживайся допоздна, Филип, - тихонько бросила вслед Сидни. Он лишь улыбнулся в ответ.
     - А он изменился, - заметила Камилла, пока они пересекали гостиную, направляясь к удобной веранде, выходившей в сад. - Совершенно не похож на себя прежнего. Должно быть, это колледж на него так повлиял.
     - Он чувствует себя несчастным, Кэм, - призналась Сидни. - Не знаю, чем он занимается в последнее время, и, по правде говоря, не хочу знать. Но я тревожусь за него.
     - Брось, ничего с ним не случится.
     - Он замкнулся. Больше не приглашает никого из своих друзей домой. Посещает ужасные места. Мне кажется, он играет на бегах, и у него даже есть свой букмекер.
     - Это возрастное. Сидни покачала головой.
     - Как раз сейчас ему необходимо чье-то сильное влияние. Кто-то должен им руководить. Я этого сделать не могу, тут нужна мужская рука.
     Не было смысла упоминать о том, что рассчитывать на отцовское влияние не приходится: Камилла знала о положении дел не хуже, чем она сама.
     - Бедный Филип, - вздохнула Камилла, усаживаясь на веранде возле столика со стеклянной крышкой и подавая знак горничной принести чай. - Но я уверена, что он повзрослеет и у него это пройдет. Надо только проявить терпение.
     - Надеюсь, что так.
     Наблюдая за подругой. Сидни спросила себя, знает ли Камилла (не может не знать!), что Филип с давних пор в нее влюблен. С самого детства они уже мечтали, что поженятся, когда вырастут: Спенсер и Сидни, Камилла и Филип. Филип так и не смог отказаться от своей детской мечты, и теперь это стало одной из причин, толкавших его к вечному недовольству и безрассудным поступкам.
     - Итак, - сказала Камилла, передавая подруге блюдо с крошечными бисквитными пирожными, облитыми глазурью, - давай рассказывай. Как прошло твое путешествие? Ты рада, что вернулась домой?
     - Я просто счастлива. А о путешествии ты и так все знаешь из моих писем. Лучше расскажи мне о себе.
     Камилла с готовностью углубилась в описание своей светской жизни, начиная с прошлого февраля: вечеринки и балы, турниры по теннису и гольфу, гонки на яхтах, матчи в крокет, велосипедные туры, походы за покупками и благотворительные базары. Все это было настолько хорошо знакомо, что Сидни, слушая рассказ подруги, ощутила, как в душе у нее восстанавливается прежнее внутреннее равновесие. Здесь, в этом мире, было ее место, и было так приятно вернуться домой. Но в то же время что-то смутно беспокоило ее. Какой-то тихий, но раздражающий голос, что-то похожее на... нетерпение.
     Камилла начала рассказывать о Всемирной выставке.
     - Вчера вечером мы с Клер и Марком осмотрели Женский павильон. Ты его уже видела?
     Клер была сестрой Спенсера и Камиллы, а Марк - мужем Клер.
     - Это потрясающее зрелище! Ты обязательно должна пойти. Сидни. Там есть современная кухня и детский сад, каждый день женские оркестры дают концерты, исполняют музыку, сочиненную женщинами. Сам павильон создан женщиной-архитектором, и ежедневно проходят показы...
     - Я вообще еще ни разу не была на выставке.
     - Как? Сидни засмеялась, видя изумление подруги.
     - Ну что ж ты хочешь, я же вернулась всего три недели назад!
     - Знаю, но это же Всемирная выставка! Это невероятно, настоящая сенсация, восьмое чудо света!
     - И у меня впереди еще четыре месяца, чтобы его увидеть.
     - Да, но...
     - Кэм, я так рада вернуться домой, мне хочется просто побыть немного с Филипом и Сэмом. Если бы ты знала, через сколько музеев и соборов, площадей и картинных галерей меня протащили за последние три месяца, ты не стала бы меня попрекать.
     - Да, наверное, - неохотно согласилась Камилла. - Но когда ты все-таки соберешься, дай мне знать, и мы отправимся туда вместе. Я была там уже раз шесть и знаю, где самые интересные экспонаты. Но вообще-то тебе, конечно, захочется осмотреть все. Клянусь тебе, Сид, ничего прекраснее этого я в жизни своей не видела! И вряд ли когда-нибудь увижу.
     - Филип говорит то же самое. Ему не терпится меня сводить.
     - Значит, мы пойдем все вместе. О, это будет замечательно! Сидни бережно поставила чайную чашку на блюдце.
     - Спенсер был бы в восторге, верно?
     - Конечно. Ты даже не представляешь, как я тоскую по нему.
     - Я вспоминаю о нем каждый день. Обе подружки как по команде занялись поиском платочков.
     - Мама так переживает. Ее просто невозможно утешить. Папа увез ее на лето в наш дом в Ривер-Форест. Сидни кивнула:
     - Да, ты мне говорила.
     - Мне кажется, она никогда не оправится. Это был ужасный удар для всех нас, но ей, по-моему, пришлось хуже всех. Обе расплакались, не стыдясь своих чувств. Но для Сидни слезы стали облегчением, естественным выходом горя. Она знала, что всегда будет тосковать, однако беспощадная, острая, бесслезная боль, мучившая ее так долго, наконец отступила. И сейчас она оплакивала не только Спенсера, но и себя, и Камиллу - ведь они обе так его любили! Впервые она почувствовала, что может с кем-то разделить свою скорбь. Возможно, это означало, что .она на пути к выздоровлению.
     Эта мысль придала ей мужества, и она сделала признание:
     - Чарльз Вест опять просил меня выйти за него замуж.
     Камилла умолкла, ожидая дальнейших разъяснений. Постепенно вопросительное выражение у нее на лице сменилось беспокойством. Она не сомневалась, что Сидни сейчас добавит: ?Но я ему, конечно, отказала?. Так уже бывало раньше, и не раз.
     - О нет, - простонала она наконец. - Только не говори мне, Сид, что ты собираешься принять предложение! Не может этого быть!
     - Я опять просила его еще немного подождать, но я не знаю, что делать.
     - Но ты же его не любишь!
     Хорошенькое круглое личико Камиллы, позолоченное солнцем благодаря увлечению летними видами спорта, потемнело от гнева, а большие глаза со светлыми ресницами грозно прищурились. Спенсер выглядел точно так же, когда его что-то возмущало: точь-в-точь сердитая собачонка, которая громко лает, но никого не кусает. Камилла была до того похожа на брата в эту минуту, что Сидни невольно улыбнулась.
     - Ну что? Ты любишь его?
     - Нет. Я его не люблю, разве что...
     - Тогда как же ты могла?
     Слишком поздно сообразив, что Камилла разозлилась не на шутку, Сидни тотчас же почувствовала себя ужасно виноватой. Как будто она предала Спенсера. Как до нее раньше не дошло, что Кэм воспримет все именно таким образом? Зачем она вообще начала этот злосчастный разговор?
     Она попыталась объяснить:
     - Чарльз в общем-то совсем неплохой. Он говорит, что любит меня. Он согласился переехать к нам жить, чтобы мне не пришлось расставаться с Сэмом. Он на самом деле очень мил, Кэм, честное слово. Я к нему привыкла. И еще... он обещал заботиться обо мне. Он... ужасно настойчив. Он никак не хочет оставить меня в покое. Просто ничего не хочет слушать. Сидни понимала, что ее объяснения звучат очень неубедительно.
     - Вот что я думаю, - уверенно начала Камилла. - Я думаю, ты была счастлива со Спенсером, а теперь чувствуешь себя одинокой и несчастной. Вот ты и внушила себе, что была счастлива, пока у тебя был муж, и теперь тебе нужен новый муж - какой угодно, лишь бы муж. И тогда ты опять будешь счастлива.
     - О-о-о, - протянула Сидни, подавленная словами подруги, которые показались ей тем не менее убедительными, - неужели я действительно настолько глупа?
     - Это не глупость, а вполне понятная человеческая слабость. А вот поддаться ей - это действительно было бы глупо. - Камилла оттолкнула тарелку. - И это все, что я могу тебе сказать.
     Она решила не продолжать разговор, чтобы каким-нибудь неосторожным высказыванием не поставить под угрозу их дружбу, если Сидни все-таки решит выйти замуж за Чарльза. Пусть уж между ними ничего не произойдет, по крайней мере на словах.
     Подруги встали и подошли к низкому каменному парапету, окружавшему веранду. Заглянув вниз, можно было увидеть переливающуюся на солнце воду фонтана; в его чаше, лениво переваливаясь с боку на бок, плавали кругами раскормленные золотые рыбки.
     - Ты до сих пор ни слова не сказала мне о вашем Найденыше, - упрекнула подругу Камилла, решительно меняя тему разговора. - Прошлой зимой газеты только о нем и говорили в течение нескольких недель. Опубликовали его фотографию, и на ней он выглядел просто диким зверем.
     Сидни рассеянно провела рукой по каменной кладке парапета, даже не замечая, как пачкает пальцы штукатуркой. - Да уж, могу себе представить. - Ну и что? Каков он на самом деле? Ведь ты его видела, не так ли?
     - О, да. Он... Послушай, Кэм, пусть это будет строго между нами.
     - Ну, разумеется.
     Камилла села на низкую балюстраду, жадно ожидая подробностей.
     - Дело в том, что, хотя я не знаю, что именно мой отец успел сообщить в университет, меньше всего на свете этот юноша нуждается в рекламе. Он не хочет, чтобы репортеры осаждали дом, делали снимки и публиковали в газетах дикие нелепости. В этом я совершенно уверена.
     - Мой рот на замке. Сидни тоже села.
     - Подопечный отца умеет разговаривать. Всегда умел, с самого начала.
     - Не может быть!
     - У него есть имя - Майкл Макнейл. Он пережил какое-то кораблекрушение, когда был не старше Сэма. Это случилось где-то в Канаде, и все, кроме него, погибли. С тех пор он был предоставлен самому себе.
     - Но каким образом? Как мог ребенок выжить в дикой глуши? Да он просто замерз бы до смерти в лесу! Или умер бы с голоду!
     - Да, я понимаю. Это кажется невероятным.
     - Ну ладно, а все-таки как он выглядит? Ты можешь с ним разговаривать или только твой отец?
     - Нет, почему же. Я с ним разговариваю, Сэм с ним разговаривает, и Филип, и Чарльз - все мы. Только он... скрытный. Мне кажется, ему легче всего общаться с Сэмом. И со мной.
     Во всяком случае, ей хотелось так думать.
     - И что он говорит? Он помнит свое прошлое?
     - Он не говорит об этом. По-моему, прошлое расплылось у него в памяти.
     - А можно мне с ним познакомиться? Ой, Сид, мне ужасно хочется на него взглянуть, я просто умираю!
     - Ну я не знаю. Спрошу отца, - отделалась Сидни ничего не значащим обещанием.
     Она и сама не смогла бы объяснить, почему мысль о возможном знакомстве Камиллы с Майклом так ее встревожила. Дело было не в самой Камилле; просто Сидни не хотелось, чтобы кто бы то ни было из посторонних, находящихся вне тесного семейного кружка, встречался с ним. Им удалось завоевать доверие Майкла, но прошло слишком мало времени, и, если бы его так скоро начали знакомить с чужими людьми, он мог бы испугаться. И вообще это было слишком рискованно. Сидни уже научилась смотреть на мир его глазами, угадывать его настроение, его страх перед всем новым и неизведанным. Ей хотелось защитить его.
     А может быть, ей просто хотелось сохранить его для себя?
     Позже, когда настала пора уходить, она на прощание обещала вскоре пригласить Камиллу к себе на целый день, чтобы вместе поплавать и поиграть в теннис. Но они так и не удосужились условиться о точной дате.

ГЛАВА ПЯТАЯ

     ?22 июня 1893 года.
     Личные заметки.
     Человек с Онтарио утверждает, что его имя - Майкл Макнейл. Добиться от него достоверной информации нелегко: он дает лишь один-два ответа на десять вопросов. Не знает, сколько ему лет. Утверждает, что выжил, питаясь мышами, белками, рыбой,.жуками, ягодами, орехами, иногда мясом, если одному из его друзей-волков удавалось задрать оленя. Всю пищу ел в сыром виде. Охотой добывал пропитание и шкуры, разводил костры, чтобы согреться, но не для того, чтобы поджарить мясо. Кто научил его разводить огонь? ?Трое темнокожих?, - отвечает он. Вероятно, кочующие индейцы, скорее всего гуроны или оджибвеи. ?Летом умерла старая женщина?, - говорит он. После этого он остался один - двое мужчин бросили его. Сколько лет ему было, когда это случилось ? Он не уверен. Говорит, что был старше Сэма, но не намного.
     Ориентировка во времени сбивчива и ненадежна. Утверждает, что жил в пещере с волками. Но не может сказать с уверенностью, как долго это продолжалось. Его единственное уточнение: ?До тех пор, как нам в первый раз пришлось голодать; тогда многие из нас спустились вниз, ближе к воде?. Полагаю, они пошли на юг, к озеру Гурон.
     Очень кратко рассказывает о времени, проведенном в обществе белого браконьера, имени которого он так и не узнал. Никаких деталей. Его нежелание говорить о данном эпизоде наводит на мысль, что он мог подвергнуться насилию. Говорит, что ?сбежал? и после этого случая старался держаться подальше от белых людей.
     Остальное покрыто мраком неизвестности. То ли он не желает говорить о годах, проведенных в дикости, то ли не располагает словарным запасом, чтобы о них рассказать. Полагаю, имеет место и то, и другое, но нежелание, несомненно, доминирует над неумением. Категорически отказывается что-либо объяснить относительно своей книги, имеющей для него чуть ли не магическое значение. Попытки выяснить, что представляла собой его жизнь до ?лодки на воде?, тоже ни к чему не привели. Утверждает, что не помнит.
     Говорит медленно и запинаясь, запас слов ограничен (как и следовало ожидать), но вот что любопытно: похоже, у него есть акцент. Легкий, но все-таки заметный. Не индейский, не французский (хотя логично было бы предположить, что он родом из франкоговорящих провинций Канады). Не могу его определить.
     Все это замечательно, но я в растер