а.
   Мысленно она издала торжествующий клич и даже потрясла в  воздухе  обоими
кулачками, точно боксер, вырвавший победу в призовом матче.
   Мистер Кордова вдруг закашлялся и поспешно прикрыл рот рукой.
   - Надеюсь, у вас есть карточки для  пожертвований  или  бланки  почтового
перевода?
   - Думаю, да. Сейчас достану один для вас. Сестра Августина  открыла  свой
кошель  и  провела  большим  пальцем   по   солидной   пачке   бланков   для
пожертвований.
   - Пожалуй, дайте его мне, когда мы остановимся на ночлег.
   - Разумеется.
   - Возможно, мне придется попросить вас, сестра,  о  помощи  в  оформлении
перевода. Сумма прописью и тому подобное.
   Матерь Божья! Сестра Августина крепко-накрепко зажмурилась  и  произнесла
ровным голосом, хотя ей хотелось петь:
   - Сочту за честь помочь вам, мистер Кордова. Когда радостное  возбуждение
несколько улеглось, она вспомнила, что пистолет по-прежнему врезается  ей  в
ногу. Покосившись в окно и убедившись, что горизонт чист,  сестра  Августина
потихоньку, стараясь не шелестеть юбками, подтянула кверху тяжелый балахон и
закатала штанину панталон на правой ноге. Так и есть, "дерринджер" съехал  с
положенного места; она передвинула пистолетик на бок, где  ему  и  надлежало
быть. Ах, если бы можно было стянуть с ног толстые, жаркие, уродливые черные
чулки! На коже остался ноющий красный  рубец  от  пистолетного  ствола.  Она
принялась растирать его обеими  руками,  не  переставая  сердечно  улыбаться
мистеру Кордове, хотя он не мог видеть ее улыбки.
   Снаружи захрустел гравий. Не успела она одернуть  подол  и  придать  лицу
подобающее Божьей невесте выражение, как дверцы  дилижанса  с  обеих  сторон
распахнулись и Суини с ковбоем забрались внутрь. Возница щелкнул  кнутом,  и
карета тронулась.

***

   Ей понравился отель "Саратога" - небольшой и опрятный, в отличие от  тех,
к  которым  она  привыкла  за  последнее  время.   Мужчины,   как   истинные
джентльмены, пропустили ее  вперед  при  регистрации,  чему  она  несказанно
обрадовалась, так как мечтала лишь о том,  чтобы  сбросить  с  себя  одежду,
остыть и вымыться - именно в таком порядке. Тем не менее она заставила  себя
задержаться у стойки администратора, любуясь для виду  семейной  фотографией
хозяина с детьми, чтобы узнать, в какой номер  поместили  мистера  Суини.  В
семнадцатый? Стало быть, через четыре двери от нее. Очень кстати!
   Оказалось, что  в  ее  небольшом  номере  на  втором  этаже  имеются  все
удобства, да плюс к тому еще обои без пятен и не слишком вытертый  ковер  от
стены до стены. Она швырнула чемодан на  широкую  кровать,  решив,  что  еще
успеет распаковать вещи, и, напевая себе  под  нос  "Господь  добр,  Господь
милосерден", сбросила с себя монашеские одежды: балахон, покрывало, четки  и
крест, а затем и башмаки,  чулки,  сорочку  и  панталоны.  Хорошо  еще,  что
монахиням не приходится носить корсет. Вот уж, поистине. Бог миловал!  Ну-с,
настоящую ванну она примет попозже в общем помещении  в  конце  коридора,  а
пока хватит с нее для полного блаженства кувшина воды на умывальнике. Сестра
Августина распустила волосы, и они водопадом  заструились  по  плечам.  Даже
если намокнут - не беда, она опять уберет их под монашеское покрывало  перед
тем, как спуститься к ужину, и дело с концом. Продолжая  беспечно  напевать,
она обтерла мокрым полотенцем лицо и шею, с наслаждением ощущая, как ручейки
холодной воды стекают по плечам и груди. Случайно поймав  свое  отражение  в
зеркале над умывальником, она припомнила слова Генри и улыбнулась.
   - Ты ангел во плоти,  -  утверждал  Генри.  -  Да  они  вывернут  карманы
наизнанку ради такого прелестного личика.
   Какой-то  скребущий   звук,   раздавшийся   в   коридоре,   заставил   ее
насторожиться. Она застыла на месте, не понимая, что он мог  означать.  Звук
приближался: странное прерывистое царапанье и постукивание.  Вот  он  уже  у
самой двери. Пока она пыталась вспомнить, заперлась ли  изнутри  перед  тем,
как разоблачиться, кто-то повернул ручку, и дверь распахнулась настежь.
   - Мистер Кордова! - воскликнула она, каким-то чудом удержавшись от визга.
   - О, прошу прощения! Это вы, сестра? Вежливый, невозмутимый, он стоял  на
пороге, описывая в воздухе дугу тростью.
   - Я готов поклясться, что правильно сосчитал двери! Клерк сказал - третья
справа... должно быть, я одну пропустил. Вы мне не поможете?
   Вся съежившись в отчаянной и безнадежной попытке прикрыть грудь  согнутым
локтем, а остальное - растопыренной ладонью, она  казалась  сама  себе  Евой
после грехопадения.
   - Я... гм... я не совсем одета.
   Мистер Кордова смутился, но, вместо  того  чтобы  тактично  ретироваться,
повернулся  и  захлопнул  дверь  ногой:  руки  у  него  были  заняты   двумя
громоздкими чемоданами и тростью.
   -  Искренне  извиняюсь,  -  повторил  он  со  своим  чарующим  английским
акцентом, - я, наверное, поставил вас в ужасно неловкое положение.
   Она судорожно перевела дух.
   - Но вы же понимаете, вам незачем смущаться.
   Все это он проговорил с такой горечью,  с  таким  самоотречением,  что  у
сестры Августины больно сжалось сердце. К тому же он, безусловно, был  прав.
Чувствуя себя законченной дурой, она опустила руки,  выпрямилась  и  сказала
как ни в чем не бывало:
   -  Вы  совершенно  правы.  Я  просто  не  подумала.  Ей  даже  захотелось
извиниться за свою бестактность, но она прикусила язык.  Разумеется,  он  не
мог ее видеть, она это прекрасно понимала, но... все-таки ей было мучительно
неловко стоять в чем мать родила перед незнакомым мужчиной. Впервые  за  все
время она даже порадовалась, что на нем непроницаемые очки: пусть  он  слеп,
но встретиться с ним взглядом в эту минуту она не пожелала бы  ни  за  какие
блага мира. Пришлось сделать несколько семенящих шажков назад, к постели.
   - Прошу меня извинить...
   - Нет, это я прошу меня извинить!
   Он попятился, давая ей дорогу,  и  она  прошла  в  одном  шаге  от  него,
чувствуя, как с головы до ног покрывается гусиной кожей.
   - Разве они не могли послать коридорного вас проводить?  -  спросила  она
через плечо, пытаясь нащупать в чемодане свой капот.
   - Я им сказал, что сам справлюсь. Иногда... - Его голос беспомощно  затих
на полуслове.
   Да куда же, черт побери, девался этот халат, будь он неладен?
   - Иногда?.. - переспросила  она,  нетерпеливо  вывернув  на  постель  все
содержимое чемодана.
   - Боюсь, что иногда гордыня толкает меня на поступки, которые мне явно не
по силам, - со сдержанным достоинством признался мистер Кордова.
   Повернувшись к нему вполоборота, сестра Августина натянула на плечи капот
из розовой синели.
   - Смирение, конечно, достойно похвалы, - назидательно  напомнила  она,  -
но, должна признаться - хоть и не моего ума это дело, - что сама  я  никогда
не считала его одной из основных добродетелей.
   Его плутовская улыбка немного удивила ее:  от  человека,  погруженного  -
пусть даже в прошлом! - в научные изыскания, она такого не ожидала.
   - Спасибо вам на добром слове,  сестра.  Особенно  принимая  во  внимание
обстоятельства.
   Она покрепче затянула на талии кушак капота и повернулась к нему:
   - Ну вот, я готова. Позвольте мне взять один из них.
   Он отдал ей меньший из чемоданов, который держал под мышкой.
   - Какой номер назвал вам клерк?
   - Четырнадцатый.
   Они вышли в коридор. Она хотела взять его под локоть, но  мистер  Кордова
отвел ее руку и сам крепко ухватился за ее плечо, пояснив:
   - Мне так удобнее.
   Двигаясь "индейской цепочкой" - он на шаг позади нее, - они  безо  всяких
приключений добрались по узкому коридору до нужной двери.
   - Вот мы и пришли. Номер четырнадцатый  через  две  двери  от  моего,  вы
просто ошиблись при подсчете.
   - Я должен еще раз извиниться.
   - Вовсе нет. Ключ у вас? Позвольте мне помочь...
   - Вы очень добры, но я предпочитаю все делать сам.
   Это прозвучало неожиданно твердо, даже немного  резко.  Сестра  Августина
опешила и, отступив на шаг, принялась наблюдать  с  безмолвным  сочувствием,
как он ставит чемодан на пол, вешает трость на левую руку и шарит вынутым из
кармана ключом вокруг замочной скважины. Наконец дверь открылась.
   С первого же взгляда она убедилась, что его комната -  сестра-близнец  ее
собственной.
   - Я поставлю ваш чемодан вот на этот стул, ладно?
   Он кивнул, но так и замер в дверях. Сестра Августина поняла, что он хочет
остаться один, чтобы обследовать комнату без свидетелей, и, подойдя к  нему,
вновь решительным жестом водворила его руку к себе на плечо.
   - Кровать стоит... - она слегка потянула его за руку,  чтобы  сдвинуть  с
места, - раз, два, три, четыре... в четырех  с  половиной  шагах  отсюда  по
прямой. А вот ночной столик.
   Она прижала его ладонь к деревянной крышке.
   - Тут стоит масляная лампа... вот она. Хотя... - тут  она  почувствовала,
как краска заливает ей щеки, - вам она, наверное,  не  понадобится.  Теперь,
если вы повернетесь боком и пройдете вдоль кровати... раз, два, три, четыре,
пять... стоп, это письменный стол.
   Подобным же образом они просчитали количество шагов до окна, до гардероба
и до умывальника, потом  сестра  Августина  предложила  выйти  в  коридор  и
определить расстояние до ванной комнаты.
   - Нет, уж теперь я сам, благодарю вас.
   - Честное слово, мне вовсе не трудно, и пока мы...
   - Сестра, - протянул он своим волнующим  баритоном,  -  вы  просто  ангел
милосердия, но, насколько я понимаю, на вас  всего  лишь  легкий  халат  или
что-то  в  этом  роде.  Если  нас  кто-нибудь  заметит...  может  возникнуть
неловкость.
   С неожиданным для себя сожалением она  выпустила  его  руку  и  отошла  к
двери.
   - Вы правы. Спасибо, я как-то об этом не подумала. Что ж, в таком  случае
я, пожалуй, пойду... Вы уверены, что вам больше ничего не нужно?
   - Совершенно уверен.
   - Ну тогда до свидания. Она открыла дверь.
   - Сестра?
   - Да?
   - Я хотел бы спросить... не согласитесь ли вы отужинать со мной  сегодня?
Если, конечно, это не противоречит уставу вашего ордена.
   Она улыбнулась. Выдержав паузу для приличия, она ответила:
   -  Да  нет,  пожалуй,  никаких  правил  я  не  нарушу,  если   соглашусь.
Представьте себе, мистер Кордова, наш орден отличается  весьма  либеральными
взглядами.
   Она уже успела позабыть, насколько неотразима его собственная улыбка.
   - Рад слышать, что орден Нищенствующих Сестер столь демократичен.
   - Сестер Святой Надежды, - поправила она с мягким упреком.
   - Ах да, Надежды... Так я постучу к вам примерно через час?
   - Буду ждать с нетерпением.
   Он отвесил ей низкий церемонный поклон, окончательно пленивший ее сердце,
и она босиком выпорхнула из его комнаты бесшумной танцующей глиссадой.

***

   -  Это  произошло  ровно  год  и  месяц   тому   назад.   По   завершении
университетских занятий  я  отправился  домой  на  корабле  из  Ливерпуля  в
Сан-Франциско. Через три недели мы с Изабеллой должны были сыграть свадьбу.
   - Свадьбу?
   Сестра Августина отложила вилку и  потянулась  за  своим  бокалом.  "Шато
Дюкрю-Бокейю" урожая 1879 года, как объяснил ей мистер Кордова.  К  столу  в
отеле "Саратога" подавали только "Шабли" местного разлива;  узнав  об  этом,
владелец ранчо близ Монтерея поднялся к себе в номер  и  принес  бутылку  из
своих собственных запасов. Он был настоящим ценителем благородного напитка.
   - Четыре года мы с Изабеллой были помолвлены. Изабелла ждала, пока  я  не
закончу учебу.
   - Что же произошло? - спросила сестра Августина, когда он вдруг умолк.
   - В  последнюю  ночь  перед  прибытием  в  трюме  корабля  возник  пожар.
Поднялась всеобщая паника. Я пытался помочь потушить огонь,  а  потом  начал
выводить перепуганных пассажиров из задымленных  кают  в  безопасное  место.
Мне... не следовало так рисковать, это было безрассудство, а  не  храбрость,
но я решил попытать счастья и спустился вниз в последний раз, хотя  понимал,
что уже выбился из сил. Помню, как раздался страшный треск, а потом...
   По его лицу прошла судорога, он провел рукой по лбу.
   - Как мне потом сказали, переломилась горящая балка. Она упала и  ударила
меня по голове.
   - Боже милостивый!
   - К счастью, корабль причалил благополучно.  Я  постепенно  оправился  от
полученного удара, но потерял зрение навсегда. На этом сходились все  врачи,
к которым я с тех пор обращался. Все, как один, были единодушны в  том,  что
восстановить его не удастся.
   Его глухой голос, в котором звучала безысходность, заставил ее  отбросить
осторожность и взять его за руку, бессильно лежавшую на обеденном столе.  Он
провел большим пальцем по тыльной стороне ее ладони и выжал из себя  бледную
улыбку.
   - Изабелла проявила удивительное мужество и самоотверженность, настаивая,
чтобы свадьба состоялась, несмотря ни на что, но я не мог обречь ее на жизнь
с инвалидом.
   - Но если вы ее любили...
   - Именно поэтому я и не захотел стать для нее вечной обузой. И  теперь  я
твердо знаю, что поступил правильно. Несколько недель назад  до  меня  дошла
весть о том, что она... вышла замуж.
   Сестра Августина заморгала, чтобы не расплакаться.
   - О, мистер Кордова...
   - Эдуард.
   - Эдуард. Мне ужасно жаль.
   - Благодарю вас.
   Наступила пауза, полная дружеского, сочувственного  понимания.  Потом  он
решительно высвободил свою руку со словами:
   - Довольно говорить обо мне. Расскажите-ка лучше о  себе,  сестра.  Когда
вам впервые пришла мысль о том, чтобы посвятить  себя  Богу?  Хотя...  может
быть, это слишком личный вопрос? В таком случае я прошу прощения...
   - Нет, что вы, не нужно! Мне было тогда двенадцать лет.
   - Вы были совсем еще ребенком! Должно быть, ваша семья отличалась большой
набожностью?
   - Вовсе нет. По правде говоря, они всячески  противились  тому,  чтобы  я
приняла постриг. Но после того, как мне явилось  знамение,  никакая  сила  в
мире не могла меня удержать.
   - Что за знамение?
   Сестра Августина задумчиво посмотрела на него.
   - Вы католик, мистер Кордова?
   - Эдуард.
   - Эдуард.
   - Когда-то я был католиком, - признался он со сдержанной горечью.
   Она огорченно ахнула и начала было что-то возражать, но он  остановил  ее
величественным жестом.
   - Расскажите мне о знамении, сестра.
   - Ну ладно.
   Сестра Августина отпила глоток вина для храбрости.
   - Я выросла неподалеку от Санта-Барбары. Моя семья, как и ваша,  жила  на
большом ранчо, и поблизости почти не было соседей. Совсем не было,  если  уж
на то пошло. Поэтому я подружилась с Мариэленой,  дочерью  одного  из  наших
работников. Мы с ней были неразлучны, пока у нее не появились стигматы<Чудом
выступающие на теле у исступленно верующих знаки крестных мук Иисуса  Христа
в виде ран, оставленных гвоздями на ладонях и  ступнях,  а  также  следа  от
копья под сердцем.>.
   - Что появилось?
   Она изумленно подняла брови:
   - Вы же говорили, что вы католик!
   - Ах, стигматы! Извините, я не расслышал.
   - Впервые это случилось во время  мессы  у  нас  на  ранчо,  в  маленькой
семейной часовне. Сразу же после причастия на белоснежном  платье  Мариэлены
вдруг выступили пятна крови.
   - Бог ты мой! Что же с ней приключилось? Она остановила  на  нем  строгий
взгляд:
   - Говорю же вам, у нее появились  стигматы!  Сквозные  кровавые  раны  на
руках и на ногах, рана в боку и следы на лбу от тернового венца.
   Осторожно, словно боясь расплескать, Эдуард  Кордова  поставил  бокал  на
стол.
   - Так это и было ваше знамение?
   - Ну разумеется! К концу мессы все следы исчезли, ни  капельки  крови  не
осталось. Это было настоящее чудо, знамение свыше, напоминание  о  том,  что
Господь наш вездесущ и что Он пошел на крест за грехи наши...
   Мистер Кордова задумчиво кивнул.
   - И поэтому вы решили уйти в монастырь?
   - Отчасти да.
   - Полагаю, вы последовали туда за Мариэленой? Сестра Августина  испустила
тяжкий вздох.
   - Нет, это не так. Вскоре после того памятного  богослужения  она  тяжело
заболела. Доктор сказал, что у нее болотная  лихорадка.  Ее  страдания  были
ужасны, но никто не слышал от нее ни слова жалобы. Она ведь уже была святая.
   - Понятно.
   - Перед самой смертью она взяла с меня слово стать монахиней вместо  нее.
Я, конечно, согласилась. Мариэлена страшно мучилась и телом и душой, но  мое
обещание принесло ей долгожданный покой: она отошла в лучший мир  с  улыбкой
на устах. Ни разу за всю жизнь у  меня  не  было  случая  пожалеть  о  своем
решении.
   Эдуард Кордова так расчувствовался, что решил налить себе еще вина и  при
этом чуть не опрокинул бутылку. Сестра Августина едва успела подхватить ее.
   - Извините, - пробормотал он, - я страшно неловок.
   - Не надо так говорить, - мягко возразила она, наполняя его бокал. -  Мне
ваши движения кажутся вполне уверенными.
   - Вы просто слишком добры и снисходительны.  Тут  он  наклонил  голову  и
прислушался.
   - А себе вы разве не хотите налить еще?
   - Мне лучше бы воздержаться.
   Его голос выдавал крайнее изумление:
   - Разве монахиням возбраняется пить вино?
   - Нет, но нам следует соблюдать умеренность.
   - Вы ее не нарушаете. Два бокала - разве это так много?
   Перед тем как уступить, сестра Августина выдержала приличествующую случаю
паузу.
   - Н-ну хорошо. Только совсем чуть-чуть. Наклонив бокал, чтобы  не  слышно
было бульканья, она наполнила его до краев, потом  рассказала  ему  о  своем
одиноком детстве на родительском ранчо. Выяснилось,  что  между  ними  много
общего. Время за беседой летело незаметно.
   - Спасибо вам, что вызвали меня на  откровенность,  сестра  Августина,  -
поблагодарил Эдуард Кордова  по  окончании  обеда.  -  Мне  необходимо  было
выговориться, а с вами удивительно легко и приятно беседовать.
   - Могу сказать то же самое о вас... Эдуард.
   - Надеюсь, вы не рассердитесь на мои слова... У вас чудесный голос. Такой
ласковый, успокаивающий.
   Она подперла рукой подбородок:
   - Правда?
   - Поверьте, уж кому, как не мне, разбираться в голосах!  Глубокий,  я  бы
сказал, грудной и с такими... как бы это выразить... доверительными нотками.
   Он глубокомысленно соединил кончики своих красивых длинных пальцев.
   - Нежный, но в то же время звучный. В нем слышится нечто невинное,  почти
что  детское,  хотя  в  некоторых   звуках   вдруг   проскальзывает   этакая
очаровательная хрипотца.
   Сестра Августина смотрела на него,  словно  в  трансе,  зачарованная  его
словами. Больше всего на свете ей хотелось узнать, какого цвета у него глаза
- эти бедные незрячие глаза!  В  пламени  свечей  его  волнистые  каштановые
волосы отливали бронзой. Сразу было заметно, что перед обедом  он  побрился:
об этом свидетельствовала не  только  гладкость  слегка  впалых  щек,  но  и
витавший вокруг него слабый запах...
   Она наклонилась поближе, чтобы определить, что это. Похоже, лавровишневая
вода. До чего же красивые у него губы - полные, чувственные и в то же  время
решительные. Открывает ли он рот,  когда  целуется?  Некоторые  мужчины  так
делают, это она знала по опыту. А может,  он  начинает  с  закрытым  ртом  и
только потом открывает, заставляя тебя ответить тем же...
   - А вот и вы!
   Круглая физиономия мистера Суини нависла над ними, подобно полной луне.
   - Какая удача! Я решил немного вздремнуть и, представьте, проспал аж  два
часа. Проснулся, гляжу, уже совсем стемнело. Ну, думаю, придется мне ужинать
в полном одиночестве. Можно к вам присоединиться? Надеюсь, я не помешаю?
   - Нет-нет, конечно, нет! - воскликнули они в один  голос,  однако  сестре
Августине показалось,  что,  приглашая  толстяка  за  стол,  мистер  Кордова
проявил ничуть не больше искренности, чем она сама. А ведь ей  следовало  бы
радоваться его приходу, сообразила она по зрелом размышлении. Именно мистеру
Суини, а вовсе не Эдуарду Кордове она должна была сейчас заговаривать  зубы!
Ведь не кто иной, как  Суини,  разъезжал  по  Кал