что теперь будет, но я должен идти. Майкл.
     Не сердись. Я должен был так поступить?.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

     Полиция чуть было не арестовала Чарльза Веста за укрывательство преступника.
     Сидни пришла в ужас, услыхав эту новость от Джона Осгуда, адвоката по уголовным делам, которого ее отец нанял защищать Майкла. Она строго выбранила Филипа за его неуместный смех, но он ничего не мог с собой поделать: ситуация показалась ему забавной до крайности. К тому же он всегда недолюбливал Чарльза. В глубине души даже сама Сидни понимала, что, если бог сжалится над ними, если в один прекрасный день эта кошмарная история с Майклом закончится благополучно, она тоже посмеется, вспоминая, в какое нелепое положение попал безвинный Чарльз.
     Неприятность для Чарльза заключалась в том, что, когда Майкл вошел в полицейский участок на Кларк-стрит, чтобы сдаться, по внешнему виду его никак нельзя было принять за беглеца, прятавшегося в Линкольн-парке в течение восьми суток. Откуда у него чистая одежда? Где он взял ботинки? Кто одолжил ему бритву? Почему он не голоден? На эти вопросы он ответить не мог или не хотел. Никто в полиции всерьез не подозревал кого-либо из членов семьи профессора Винтера в содействии ему, а уж мысль о том, что сама Сидни прятала его в номере отеля ?Палмер-хауз?, не приходила в голову ни одному из детективов. К несчастью для Чарльза, круг знакомств у Майкла был очень узок; когда полиция стала искать того, кто мог бы прийти ему на помощь за ту неделю, что он был в бегах, фамилия Веста оказалась первой в списке.
     Но не надолго. Никаких доказательств обнаружить не удалось, ни один свидетель не смог подтвердить эту версию, а бурное возмущение самого Чарльза, категорически отрицавшего свою причастность, убедило полицию окончательно. Дело закрыли. Так как выяснить, где в действительности прятался Майкл все это время, не представлялось возможным, полицейские просто проигнорировали данное обстоятельство и решили не ломать голову над неразрешимым вопросом.
     Семья Винтер с облегчением перевела дух. Увы, оказалось, что это единственная хорошая новость.
     - В залоге отказано, - сообщил Филип, ворвавшись в комнату Сидни в понедельник после полудня.
     Сидни и Сэм сидели на полу, наводя последние штрихи на его ?альбом живой природы? - беспорядочное собрание листиков, прутиков, стебельков, травинок и камешков, никак не желавших, несмотря на все усилия, приклеиваться к страницам. С тех пор как Сидни вернулась домой, Сэм не отходил от нее ни на шаг. Правда, он сказал, что с ее стороны это было ?свинством? - уехать в гости к подруге в Джолиет в тот самый момент, когда Майкл нуждался в помощи, но сердце у него было доброе, и он ее простил.
     - Отказано? - упавшим голосом повторила Сидни.
     - Его переводят в окружную тюрьму и будут держать там до самого суда. Осгуд говорит, что он может ускорить начало слушания, но судья Толмен не разрешил внести залог. Судья считает, что Майкл может сбежать.
     - Но он же сам пришел с повинной!
     Филип присел на корточки на ковре рядом с ними. Ощущая у себя на лице встревоженный взгляд Сэма, Сидни попыталась взять себя в руки.
     - Этот судья состоит в ОДЗ, - объяснил Филип, и на душе у нее стало еще тяжелее.
     - Что такое ОДЗ? - спросил встревоженно Сэм. Сидни взъерошила ему волосы.
     - ОДЗ - это общество друзей зоопарка. Члены общества вносят пожертвования на его содержание. - Она перевела взгляд на Филипа. - Разве ему не следует взять самоотвод на этом основании?
     - Осгуд говорит, что это недостаточное основание для заявления о предвзятости. Если мы внесем протест, а судья откажет, будет только хуже: он еще больше озлобится.
     Сидни чертыхнулась в сердцах, но в тот же миг заметила, что глаза у Сэма стали круглыми, как блюдечки.
     - Извини, - сказала она и тут же опять повернулась к Филипу. - Что с ним? Как он выглядел? Тебе удалось с ним поговорить?
     Предварительное слушание по делу Майкла состоялось этим утром. Все советовали Сидни не появляться в суде. Это было бы слишком тяжелое испытание для Майкла, да и для нее самой. Помочь она все равно ничем не могла, ее стали бы преследовать репортеры, она или Майкл могли ненароком сказать или сделать что-то такое, что выдало бы их тайну. Ни один из этих доводов не поколебал решимость Сидни; она все равно решила пойти, и лишь одно соображение удержало ее: у тети Эстеллы начался нервный припадок.
     - Если ты появишься на этом слушании, Сидни, - произнесла она побелевшими от гнева губами, - клянусь, я больше никогда, никогда в жизни не буду с тобой разговаривать. Я не прощу тебе этого!
     Увидев, что тетушка говорит совершенно серьезно, Сидни сама страшно рассердилась. У нее даже возникло искушение принять ультиматум и порвать родственную связь навсегда. Но она не смогла. Она уступила.
     Однако на сей раз все было не так, как в прошлый, когда она по привычке прикусывала язык и покорялась несгибаемой воле своей суровой тетушки. Она сделала свободный выбор, основанный на благоразумии и логических доводах. Она решила не ходить на предварительное слушание, потому что это могло повредить семье - например, сделать их всех мишенью для охотников за сенсациями. Угроза тети Эстеллы практически не сыграла никакой роли в ее решении. Дни, когда она рабски повиновалась тете Эстелле, остались в прошлом.
     Филип перелистывал альбом Сэма, стараясь не смотреть ей в глаза.
     - Выглядел он нормально. Мне не удалось с ним поговорить. Судья спросил, признает ли он себя виновным, и он ответил: ?Нет?. Вот и все, что он сказал. Все было кончено за пять минут.
     Ладно, решила Сидни, она позже узнает, как Майкл выглядел на самом деле. Когда Сэма не будет рядом. Но уклончивость Филипа заставляла ее нервничать.
     - Осгуд послал телеграмму одному своему коллеге в Лондон, - продолжал Филип, подняв голову. - Чтобы тот попытался выяснить, что происходит в Шотландии.
     - Хорошо.
     - Он считает, что очень важно найти родителей Майкла. К тому же ему хочется побольше раздуть в газетах это дело с графским титулом. Он утверждает, что это то немногое, что можно обратить на пользу Майкла.
     - Но ведь это не имеет никакого отношения к делу! Разве не так?
     - Верно, но Осгуд говорит, что именно подобные вещи могут повлиять на мнение присяжных. Если он потомок шотландских королей, сын графа... разве он может представлять собой опасность для общества? О подобных вещах не полагается говорить открыто, на них только намекают, но этого достаточно, чтобы жюри присяжных сделало свои выводы.
     - Понятно.
     Сама Сидни намекала Майклу на нечто подобное. Но если его родителей так и не найдут, намекать в суде будет просто не на что!
     - Мистер Осгуд знает, что Майкл и... - Она запнулась, взглянув на Сэма, и задала вопрос по-другому: - Он знает, где был Майкл на прошлой неделе?
     - М-м-м... не думаю. Разве что сам Майкл ему сказал. Но это маловероятно.
     Сэм повис у нее на ногах, в его голубых глазах, опушенных светлыми ресницами, читалась мольба.
     - Я хочу его навестить, Сид. Разве мне нельзя его увидеть? Сидни покачала головой.
     - Но почему? Он ведь и мой друг тоже!
     - Я знаю, родной.
     - Я нарисовал для него картинку. Смотри.
     - О, как красиво! Взгляни, Филип.
     - Это все мы, видишь? Вот озеро, а вот это Майкл, вот я, вот тут ты, а это Флип.
     - Мы играем в мяч? - неуверенно предположила Сидни.
     - Да нет же, это Гектор! Ну послушай, Сид, я хочу сам ему подарить. Ты пойдешь его навестить, а мне почему нельзя? Я пойду с тобой. Я знаю, он обрадуется!
     - Что? - повернулся к сестре Филип. - Ты собираешься к Майклу в тюрьму?
     - Я должна пойти. Там не будет фотографов, - добавила Сидни, сразу предвосхищая возможные возражения.
     - Тетя Эстелла знает?
     - Пока еще нет.
     - А мне почему нельзя? - продолжал канючить Сэм. - Почему ты не хочешь взять меня с собой?
     - Потому что детям не место в тюрьме, вот почему. Сидни крепко обняла братишку, чтобы предотвратить дальнейшие споры.
     - Прости, но об этом не может быть и речи. Я передам ему твой рисунок. Можешь написать ему письмо, если хочешь. И я скажу ему, как сильно ты по нему скучаешь.
     - И когда же ты собираешься сбросить эту милую маленькую бомбочку на голову тетушке? - осведомился Филип.
     Сидни закрыла глаза и поежилась, заранее опасаясь предстоящего объяснения. Однако оттягивать его не следовало, от этого стало бы только хуже.
     - Сейчас, - устало вздохнула она, взглянув на часы. - Она, наверное, в саду.
     - Правильно, - поддержал ее Сэм, - поговори с ней, пока она в саду. Ты ее застанешь в самом хорошем настроении.
     - Добрый день, папа.
     Сидни удивилась, застав отца в саду в середине дня. В этот час он обычно сидел, запершись в своем кабинете, с головой погрузившись в книги.
     - У вас все в порядке?
     - Да-да, конечно. Просто вышел сказать твоей тете, что ей звонили.
     Он присел на ступенях террасы и снял пенсне, хлопая себя по карманам в поисках носового платка. Поиски не увенчались успехом, тогда профессор вытащил полу рубашки из-под пояса брюк и воспользовался ею, чтобы протереть линзы.
     - Кто ей звонил?
     - А? Да этот, как его... Ну тот... главный по части роз. Главный по части роз. Поди догадайся.
     - Мистер Уилкерсон?
     - Да, Уилкерсон. Просил передать, что он сдает дела.
     Мистер Уилкерсон был председателем общества любителей роз, а тетя Эстелла - вице-председателем.
     - Он увольняется, уходит на покой, не помню, как именно он выразился. По состоянию здоровья. Хочет передать Эсти бразды правления.
     Профессор Винтер покачал головой и с недоумением посмотрел на Сидни. Его взгляд внезапно стал сосредоточенным.
     - Она даже не пожелала подойти к телефону. Мечтала заполучить это место с тех пор, как я себя помню, а теперь не хочет даже подойти к телефону.
     Он покачал головой и нацепил очки на нос. Взгляд за толстыми стеклами был растерянный и грустный.
     - О боже, - вздохнула Сидни, опустившись на ступеньку рядом с отцом. - Это все из-за меня.
     Он не стал ей возражать, но, к ее немалому удивлению, обнял ее за плечи.
     - Ты же не виновата, что так вышло. Ты ничего не могла поделать.
     - Верно, папа, не могла, - торопливо согласилась Сидни, растроганная столь неожиданным проявлением сочувствия. - Я не могла просто так дать ему уйти. Если бы он ушел сам, его бы поймали. Я должна была поехать с ним.
     - Ты его любишь, Сидни? Я ведь не ошибаюсь?
     - Да, папа.
     - А он тебя?
     - Тоже любит.
     - Значит, говорить больше не о чем.
     Профессор Винтер запрокинул голову к небу и прищурился, густая сеть мелких стариковских морщин покрыла его лицо. Ветер подхватил редкие белые волосы, поднявшиеся венчиком над его головой. Сидни поцеловала отца в щеку. Он перевел на нее смущенный взгляд и ласково улыбнулся.
     - С каждым днем ты все больше становишься похожа на свою мать.
     - Правда?
     Она решила, что это очень лестный комплимент: ее мать всегда казалась ей красавицей.
     - А знаешь, никто ведь тогда так и не понял, что она во мне нашла. Особенно ее родители. В ней не было ни капли упрямства, но в тот единственный раз она никого не захотела слушать. Поступила, как считала нужным: вышла за меня замуж, и все. И правильно сделала. Мы дали друг другу счастье. Я любил ее, Сидни.
     - Я знаю, папа. И мальчики знают.
     Сидни взяла его сухую руку в свои. Ее отец был добрым, кротким, славным человеком, но никогда раньше ей не случалось вот так поговорить с ним по душам. Ей хотелось, чтобы этот разговор продлился подольше.
     - Ты все еще тоскуешь по ней?
     - Я каждый день вспоминаю ее.
     - Я тоже.
     Профессор Винтер кивнул. Сидни на секунду показалось, что он уже забыл о ее присутствии, погрузился в свои привычные размышления, но через минуту он встряхнул головой и опять устремил на нее свой внимательный взгляд.
     - Это я виноват, что с Майклом все так скверно обернулось. Во всяком случае, отчасти.
     - Почему ты так думаешь?
     - Я его забросил. Не мог больше использовать и бросил. Мы с Вестом начисто забыли о нем. Нехорошо с нашей стороны. Мальчик нуждался в помощи, в наставлении, а я его просто списал со счетов. Передал на руки тебе, Филипу и Сэму и больше о нем не думал.
     - Если тут и есть чья-то вина... - начала Сидни и вдруг решительно покачала головой. - Ничьей вины тут нет. Никто не виноват: ни ты, ни один из нас, ни сам Майкл.
     - Что ж, может, ты и права. Но суть в том, что я отлично понимаю, зачем он это сделал. Понимаю его, как никто другой. Поставь себя на его место, и тебе все покажется абсолютно разумным.
     - Знаю. Я все время об этом думаю. Отец и дочь тихонько рассмеялись. У Сидни стало немного легче на душе.
     - Я собираюсь навестить его в тюрьме, папа. Я уже твердо решила. Тетя Эстелла...
     Ее голос оборвался, не было нужды продолжать. Отец похлопал ее по руке и поднялся. Сидни вздохнула: разговор по душам закончился.
     Профессор Винтер вытащил трубку из жилетного кармана и зажал ее в зубах.
     - Не стоит ходить туда одной. И он опять принялся хлопать себя по карманам, на этот раз в поисках кисета.
     - Филип поедет со мной, если я его попрошу.
     - Отлично, отлично... Я тоже поеду.
     - Ты? Я не ослышалась?!
     - Будет не так мрачно, если мы поедем вместе. Он будет рад нас видеть, разве нет?
     - Д-да, конечно. О, папа, спасибо большое.
     - Эсти не придет от этого в восторг. Ты собираешься ей сказать о наших планах? Сидни кивнула в замешательстве.
     - Вот и хорошо. Избавь только меня от этого. Терпеть не могу женские истерики.
     Он подмигнул ей и направился в кабинет, продолжая на ходу хлопать себя по карманам.

***

     Тетя Эстелла занималась уничтожением тли. Эта работа всегда доставляла ей огромное удовольствие. Ей нравилось разбрызгивать клейкую массу на крошечных белых вредителей, высасывающих жизнь из ее драгоценных роз.
     - Давно хочу у вас спросить: что, собственно, такое ?тля?? - неестественно оживленным голосом начала Сидни, остановившись на почтительном расстоянии от тетушки и заложив руки за спину, пока тетя Эстелла направляла шланг на розовый куст одной рукой, а другой качала насос в ведре. - Эти... существа никогда не двигаются. Что это - растение? Или насекомое? Или... микроорганизм, что-то вроде амебы, - замялась она, смутно припоминая нужное слово из почти забытой лекции по биологии.
     На все вопросы племянницы тетя Эстелла ничего не ответила: она продолжала энергично орудовать шлангом и насосом, как будто, кроме нее, в саду не было ни души. Ее рабочая экипировка состояла из самого старого платья и длинного фартука, нитяных перчаток до локтя и плоской соломенной шляпы с широкими мягкими полями. Сидни сделала еще одну попытку:
     - Папа говорит, что мистер Уилкерсон уходит на пенсию по состоянию здоровья. Надеюсь, с ним ничего серьезного не случилось, но разве это не замечательно, что вы теперь сможете занять его место? Вы бы отлично справились. Лучше, чем он, я уверена. К тому же вы стали бы первой женщиной-председателем! Это было бы... просто... - она потупилась и покраснела. - Это стало бы настоящим событием.
     Последние слова прозвучали так тихо, что сама Сидни едва их расслышала.
     - Что тебе нужно?
     Резкость тона поразила Сидни. Она вскинула голову. Тетя Эстелла по-прежнему стояла, повернувшись к ней спиной, не прерывая своих трудов. Ее окаменевшие плечи и гордый поворот головы сами по себе говорили о том, что Сидни напрасно сюда пришла. И все-таки она решила, что попробовать стоит. Она должна была сделать эту попытку. Возможно, удивительные минуты только что пережитой откровенности с отцом помогли ей расхрабриться. А может быть, просто настала наконец пора повзрослеть. Как бы то ни было, она впервые в жизни не ощущала страха перед тетей Эстеллой.
     - Я хочу извиниться перед вами. То, что я сделала... Я знаю, это причинило вам боль, тетя. Мне очень жаль.
     Молчание. Тетя Эстелла подняла ведро и перенесла его к соседнему розовому кусту.
     - Я не хотела делать вам больно. Хотя не стану вас обманывать: я понимала, что это неизбежно. Что должен был означать этот шумный вздох? Негодование, нетерпение, сдавленный презрительный смешок? Если так, Сидни, вероятно, его заслужила. Сбежав с Майклом, она потрясла бедную тетю Эстеллу до самой глубины ее чопорной пуританской души. Подобно разверстой пасти чудовища перед тетушкой в течение пяти дней и ночей маячила угроза огласки, скандала, общественного позора. Она все никак не могла опомниться и вся дрожала от возмущения. Сидни испугала ее до полусмерти своим побегом, и теперь ей нелегко было простить племянницу.
     - Я сегодня не пошла на предварительное слушание, потому что вы просили меня об этом, - упрямо продолжала Сидни, решив, что лучше уж не тянуть и сразу выложить самое страшное. - Я с уважением отнеслась к вашим доводам: репортеры и фотографы непременно постарались бы использовать ситуацию, и, хотя мое присутствие могло помочь Майклу, шумиха принесла бы вред семье. Но...
     Она собралась с духом и сказала:
     - Завтра я собираюсь навестить его в окружной тюрьме. Филип поедет со мной и отец тоже.
     Никакого отклика не последовало, и Сидни заторопилась:
     - Там не будет прессы, никто не станет нас преследовать. Никто даже не узнает, что мы там были, кроме мистера Осгуда и нескольких полицейских. Поэтому, - ее плечи поникли, а голос зазвучал совсем глухо, - я поеду.
     Тетя Эстелла выслушала новость, по-прежнему стоя спиной к племяннице. Когда она наклонила голову, обвисшие поля шляпки совсем скрыли ее профиль. Пчела села ей на плечо. Сидни машинально прогнала насекомое, но даже такое легкое прикосновение заставило тетушку повернуться волчком. Ее глаза горели гневом и обидой, но это было вполне естественно. Чего Сидни никак не ожидала, так это ее слез.
     - Ой, тетя...
     Столь же стремительно тетя Эстелла опять повернулась к ней спиной и возобновила прерванное занятие, налегая на насос с угрюмой яростью, говорившей о ее душевном волнении больше, чем любые рыдания. Сидни в беспомощной растерянности следила за ней, а потом предприняла шаг, на который ни за что не отважилась бы раньше. Она подошла ближе, настолько близко, что тете Эстелле пришлось прекратить опрыскивание из страха обрызгать племянницу пестицидом, и положила руку ей на локоть. На одну неловкую секунду обе застыли в неподвижности.
     - Я люблю вас, тетя Эстелла, - прошептала Сидни. Впервые в жизни она заговорила со своей тетей о чувствах. Пожалуй, впервые поняла, как глубока на самом деле существующая между ними привязанность.
     - Мне очень жаль, что мой поступок причинил вам столько горя. Я полюбила Майкла. Это не увлечение, не похоть, и не думайте, будто я это сделала назло, чтобы кому-то что-то доказать. Я люблю его. Я не могла его бросить на произвол судьбы, не могла позволить, чтобы его забрала полиция. Я не стыжусь того, что сделала. Я только жалею, что это заставило вас страдать.
     - Сидни, - прошептала тетя Эстелла и поспешно отвернулась, пытаясь скрыть слезы.
     - Похоже, никто так ничего и не узнает, - продолжала Сидни уже более бодрым тоном. - Это должно вас успокоить. Мне тоже нелегко приходится, поверьте. Я была вынуждена солгать Камилле, моей лучшей подруге. Это было ужасно.
     Она взяла тетушку за руку, но та уперлась, не желая сдвинуться с места.
     - Неужели вы не можете меня простить? Мы с вами совсем непохожи, но я всегда надеялась, что мы останемся добрыми друзьями. Мне не хотелось бы вас потерять.
     Теперь уже обе они откровенно плакали. Сидни решилась на следующий отчаянный шаг: наклонилась и поцеловала покрасневшую щеку тетушки.
     - Ну вот еще... - упорно отворачиваясь, проворчала тетя Эстелла.
     Она неуклюже обняла Сидни одной рукой, а потом, громко всхлипнув, вернулась к опрыскиванию розовых кустов.
     Сердце Сидни часто билось. Ее чувства были в полном беспорядке: ей хотелось плака