ла большое впечатление в сенате. Все слушали, разинув рты. Все партийные боссы увидели в ней новую платформу, на которой нам можно сплотиться как партии твердых принципов, с которой шутки плохи. Пора подумать о том, чтобы выставить твою кандидатуру на следующих выборах. В наши дни хорошая организация равносильна наполовину одержанной победе. Чем скорее ты дашь согласие баллотироваться, тем скорее я заведу нашу партийную машину и сам поведу ее тебе на помощь. Я в тебя верю. Кок.
     - О Боже, - спохватилась Шизей, - я забыла сумочку. Вечно я ее забываю, наверное потому, что терпеть не могу, когда у меня в руках что-нибудь мешается.
     - Нет проблем, - откликнулся Брэндинг, делая разворот. - Если мы опоздаем, твое появление произведет еще больший эффект.
     Шизей повернулась и посмотрела не него в упор.
     - Я думаю, этого ты меньше всего хочешь.
     - Но ты сама взгляни на себя, - сказал он. - В этом, наряде ты очаруешь даже слепого. - Он тряхнул головой, подъезжая к обочине ее дома. - От стратегии нет никакого проку, если ее не менять. Я сменил свою. - Он увидел озадаченное выражение ее лица и крепко поцеловал в губы. - Иди, возьми свою сумочку. А то мы так и будем сидеть тут и не узнаем, чем окончится сегодняшний вечер.
     Шизей поднялась по ступенькам, достала ключ, открыла дверь и исчезла в глубине дома.
     В фойе она положила ключ в кармашек и сняла туфли на высоком каблуке. Оставшись в одних чулках, бесшумно поднялась по лестнице, направляясь в свою спальню.
     В холле на втором этаже было темно. Дверь в спальню была приоткрыта, и сквозь узкую щель в холл струился свет.
     Держась в тени высоких перил из красного дерева, Шизей проскользнула мимо приоткрытой двери, даже не заглянув в комнату. Она прошла в соседнюю комнату, которая соединялась с ее спальней через роскошную ванную.
     Через эту ванную она и вошла в свою спальню, предварительно осторожно заглянув через щель в двери. Оттуда открывался вид на всю комнату: кровать, туалетный столик, на мраморной крышке которого лежала ее сумочка. Как раз там, где она ее оставила. Она увидела, что ящики старинного комода вынуты и торопливо поставлены один на другой, а их содержимое свалено в кучу на персидском ковре перед кроватью.
     Дэвид Брислинг рылся в ее шкафу, двигая туда-сюда платья на вешалках. Скоро он доберется до коробок с туфлями, одна из которых заключала в себе не туфли, а компьютер, наушники, подслушивающие устройства и прочее.
     Она прошла через спальню так бесшумно, что и дикий зверь не учуял бы её приближения. Только ее тень упала на полированный дубовый пол, заняв почти всю его половину: освещение было сзади.
     Когда она уже почти вплотную приблизилась к Брислингу, он повернулся к ней. Она одновременно увидела его лицо и дуло пистолета, направленное на нее.
     Шизей препоручила контроль за своими движениями Кшире: сознание уже заполнила Пустота, континуум звука и света, который есть Кшира.
     Ее торс изогнулся, левая нога вскинулась вверх, и ее напряженный, как сталь, носок ударил в болевую точку на руке Брислинга, где нервные узлы и вены переплетаются вместе.
     Рука его тотчас же онемела, и команда, посланная мозгом указательному пальцу, чтобы тот нажал курок, так и не дошла до адресата.
     Пистолет вылетел из разжавшихся пальцев, а Шизей, снова опустившаяся на пол, сцепив обе руки, ударила его снизу в подбородок, используя не только силу рук, но и всю силу, поднимающуюся из ее бедер и нижней части живота.
     С леденящим воплем КИА (не только боевой клич, но сам по себе вид боевого искусства) Шизей затем ударила Брислинга по голове с такой силой, что череп разлетелся, как яичная скорлупа, ударившись о край шкафа.
     Только потом, когда все закончилось, Кшира отступила, оставив на полу Шизей - девушку, которую любил Коттон Брэндинг. Она несколько раз моргнула, озирая взглядом поле боя, а одновременно пробегая в уме все пункты плана дальнейших действий. С удовольствием вспомнила рассказ Брэндинга о том, где сегодня находится Хау. Комар носу не подточит! Она подняла телефонную трубку, завершая приготовления. Четыре минуты спустя она садилась в черный "Ягуар" рядом с Брэндингом.
     - Извини, что заставила ждать, - прощебетала она. - Я уже начал волноваться, - сказал Брэндинг, включая передачу. - Я что-то слышал, даже не знаю что. Хотел уже вылезти из машины и идти за тобой.
     - Ерунда, - откликнулась Шизей, наклоняясь к нему и целуя в губы. - Мой босс позвонил, когда я уже уходила. Хотя телефон, был на автоответчике, я почему-то сняла трубку. Кстати, он просил меня поблагодарить тебя от его имени за ТО, что берешь меня на банкет. Так бы мне туда нипочем не попасть, а ведь это такая прекрасная возможность пообщаться с нужными людьми.
     - Хорошо, - сказал Брэндинг, улыбаясь; - Теперь ты с полным правом можешь говорить, что я внес свою лепту в защиту окружающей среды.
     - Конечно, кое-что ты сделал. Кок. Но не думай, что этого достаточно. И до тех пор не будет, пока экология не перестанет быть ругательным словом в устах американских, политиков.
     За затемненными окнами машины северо-западный район Вашингтона, больше всего известный туристам всего мира, сверкал огнями, как ожерелье в миллион долларов. Но Брэндинг знал, что это всего-навсего фокус иллюзиониста. За парадным фасадом скрывался высокий уровень преступности, безработица и нищета, особенно заметная среди черных граждан этого великого города. Этот Вашингтон шипел, как электрический, чайник, оставленный без присмотра, угрожая перегореть.
     Навстречу им пронеслась полицейская машина, сверкая вращающимися на крыше маяками, завывая сиреной, как бы давая наглядное подтверждение его мыслям. Но в этот вечер Брэндинг хотел хоть на время отключиться от неприятных реалий.
     - Что привело тебя в ряды защитников окружающей среды? - спросил он.
     - Убийство, - ответила она, чувствуя, что Брэндинг смотрит на нее краем глаза. - Слишком много китов погибает с гарпуном в спине, слишком много тюленей падают мордой на окрашенный кровью лед, а люди добивают их дубинками. Мы отравили ядовитыми отходами производства наши ручьи, реки, океаны. Я хотела сделать хоть что-то. Мне было очень важно чувствовать свою причастность к хорошему делу.
     Брэндинг думал о жизни Шизей, о том, как сумасшедший художник Задзо терзал ее, пытаясь сделать из нее демоническую женщину. Но Шизей не поддалась, сумев преодолеть свое прошлое, стать сильной женщиной, действительно причастной к хорошему делу. Брэндинг почувствовал, что его душа наполняется гордостью за нее.
     Банкеты такого рода - это мероприятия, где единственно приемлемым языком общения можно считать язык дипломатической беседы и совещания с занесением всех высказываний в протокол. Брэндинг был искусен в обоих наречиях и скоро оказался в центе одной из немногих групп оживленно спорящих, смеющихся и позирующих перед фотокамерами людей.
     Он постоянно держал в поле своего зрения Шизей; как она скользила от одного дипломата к другому, прислушиваясь к одним, заставляя слушать других. Дипломаты важно кивали головой, улыбались, а в конце беседы вручали ей свою визитную карточку, как будто пожертвование на алтарь какой-нибудь языческой богини.
     Через час после их прибытия Брэндинг отвел ее в сторонку, подмигнул.
     - Весело? - спросил он. - Полезно, - ответила она.
     - Это заметно. - Брэндинг тоже проводил время с пользой. Все крупные деятели Республиканской партии были здесь, вовлекли его в общий разговор, шутили, а потом неизменно переходили к вопросу о его законопроекте, обещая поддержку.
     Единственным диссонансом на общем мажорном фоне прозвучал разговор с Тришией Гамильтон, женой Бада Гамильтона, сенатора от штата Мэриленд. Как герольд, возвещающий о приближении вражеской армии, она приблизилась к нему.
     - Вы меня будете сопровождать к столу, - провозгласила она.
     На ней был строгий вечерний туалет, который, наверное, стоит целое состояние, но тем не менее старил ее минимум на десять лет. Ей никак нельзя было сейчас дать ее пятьдесят три года.
     Глаза этой валькирии сверкали, когда она оглядывала Шизей хищным взглядом, отличающим многих жен вашингтонских политиков.
     - Какая очаровательная девушка, - пропела Тришия тоном, заставляющим интерпретировать ее высказывание как "Какая очаровательная тварюга".
     Брэндинг засмеялся. У него было слишком хорошее настроение, чтобы, позволить этой сучке портить его. - И неплохо одевается к тому же, - сказал он.
     - Превосходно, - Тришия одарила его медовой улыбкой, и они направились в столовую. - Превосходный костюм. От Луи Феро, если не ошибаюсь.
     - Понятия не имею, - ответил Брэндинг. - Но мне он нравится.
     - И мне тоже, - заверила его Тришия самым ядовитым тоном. - Только, странное дело, что-то в нем есть очень знакомое, хотя не так много костюмов от Луи Феро попадает в наши края. Один только душка Сакс привозит их время от времени, да и то только по одной штуке каждого размера. Я недавно была у него сама, присматривала для себя что-нибудь и, держу пари, видела там именно этот костюм, - г Она придвинулась ближе к Брэндингу. - Да, это был он. И, что самоё интересное. Кок, его покупал сенатор Хау. Дуглас, конечно, не заметил меня: слишком торопился. Гнусный тип, не правда ли? От одного его вида у меня мурашки по телу.
     Брэндинг отстранился от нее.
     - Что бы вы там ни говорили, не думаю, что это был единственный костюм от Луи Феро во всем Вашингтоне. Не понимаю, на что вы намекаете, Тришия?
     - Я? Да я просто развлекаю вас, Кок. - Как ни старался он выбросить из головы, что сообщила ему Тришия Гамильтон, разговор явно испортил ему настроение во время обеда. Он все думал о нем, а после обеда не мог вспомнить, что он ел и о чем разговаривал с соседями по, столу. Президент произнес речь, а потом и западногерманский канцлер тоже выступил, но Брэндинг не слушал их.
     По дороге домой он все время молчал, и Шизей не выдержала, притронулась к его руке и спросила:
     - Что-нибудь случилось. Кок?
     Он подумал тогда, а не спросить ли ее прямо, откуда у нее костюм от Луи Феро? Сама купили или это подарок? Он даже рот открыл, но в последнее мгновение удержал себя. Дело в том, что он не хотел услышать от нее ответ, который, возможно, будет ложью.
     - Ничего, - коротко ответил он То, что Тришия Гамильтон сказала ему, "развлекая", совсем выбило его из колеи. Тришия была сплетницей, без сомнения, но только в том смысле, что она любила посудачить о других людях, потому что ей казалось, что, демонстрируя свои знания такого рода, она находится в центре событий. Но она передавала только проверенные факты, предоставляя другим вашингтонским женам прибегать к полуправде и прямой клевете.
     Уж если Тришия сказала, что она видела, как Дуглас Хау покупал этот костюм, значит, так оно и было.
     Сначала от пытался придумать какое-нибудь объяснение безобидного характера, но скоро оставил эту затею, как глупую и непродуктивную. Потом стал разрабатывать версию о Шизей и Хау как партнерах, но ни к чему не пришел. Ни за что на свете он не мог себе представить, чтобы его Шизей путалась с таким подонком. Что-то здесь не клеится. Или Шизей великая актриса.
     Он остановил машину у ее дома, но не стал глушить двигатель.
     - Ты что, не зайдешь? - спросила Шизей.
     - Не сегодня. - В тишине ночи урчал, мотор, как бы материализуя барьер между ними, которого не было, когда этот вечер начинался. Улица была пустынна. Выгнутые шеи уличных фонарей, льющих свой неяркий свет. Тень от ветки вяза падает на длинный капот его "Ягуара".
     Шизей положила руку ему на плечо.
     - Кок, в чем дело? У тебя совсем переменилось настроение"
     Он на мгновений закрыл глаза.
     - Устал. Хочу домой.
     - Пожалуйста, Кок, - попросила она. - Зайди хоть на минуту. Неужели такой прекрасный вечер кончится именно здесь? - Брэндинг немного подумал, потом выключил двигатель. Войдя в дом, Шизей первым делом включила свет, где только можно. Брэндинг следил за этим ритуалом, думая, что вот так ребенок, просит побольше света, когда ему ночью приснится кошмар.
     - Выпьешь?
     - Пожалуй, нет, - отказался Брэндинг. Он так и не сел, войдя в дом. Все стоял посреди комнаты.
     - Ради Бога, Кок! Скажи мне хоть, о чем ты думаешь?
     - Сам не знаю, о чем, - ответил он. - Пока не знаю.
     - Тебе не терпится уйти, - заметила она как бы вскользь. - У тебя это на лице написано.
     - Это не так.
     - Не лги мне, - сказала Шизей.
     Брэндинг хотел как-то отреагировать, но поперхнулся собственными словами. ОНА обвиняет ЕГО во лжи! Он особенно разозлился потому, что он ведь действительно солгал.
     - Как ты смеешь обвинять во лжи меня, изолгавшаяся сучка! - заорал он внезапно. - Лучше скажи, откуда у тебя этот костюм, - Большими шагами он направился к выходу.
     Сердце Шизей замерло. Значит, все-таки раскопал, что костюм от Луи Феро - подарок Хау? Как это ему удалось сделать?
     Брэндинг слышал, как она окликала его по имени. Потом зазвонил телефон. Не оборачиваясь, он вышел за дверь, Ноля у него не сгибались, мышцы так и ходили ходуном под кожей.
     Шизей подняла трубку, крикнула:
     - Кто? - и у нее перехватило дыхание: она узнала голос брата.
     - Сендзин, - прошептала она, - мне кажется, мы договорились...
     - Договор аннулируется, - бросил Сендзин.
     - Но ты ставишь под угрозу все, что нам...
     - Помолчи!
     - Да скажи мне толком, что случилось?
     - Случилось невообразимое. Мне нужна твоя помощь, - голос Сендзина урчал, как перегревшийся мотора готовый взорваться. - Так складывается жизнь.
     - Что ты мне...
     - Сегодня вылетаю, - оборвал ее Сендзин. - Мне надо срочно в Вест-Бэй Бридж, на Лонг-Айленде. - Он назвал адрес и прибавил: - Встретимся там. - Шизей хотела что-то сказать, но связь уже оборвалась. Она положила трубку и вздрогнула не сознавая, что делает, стояла и крутила на пальце кольцо с большим изумрудом.
     А Брэндинг тем временем садился в машину. Включая двигатель и выезжая на проезжую часть, он заметил, что его руки дрожат. Стук сердца причинял ему почти физическую боль. Как бы ему сейчас помог совет жены! Она всегда знала, где право, где лево и, образно говоря, кто с кем спит.
     Всегда знала.
     Мысль о том, что Шизей подослана к нему Дугласом Хау, чтобы подорвать его репутацию и погубить его любимый законопроект, была просто невыносима. До этого момента Брэндинг не хотел признаваться даже самому себе, что любит Шизей. Теперь он вынужден был признать, что она сломила его систему защиты и проникла так глубоко в его душу, как никому - даже Мэри - не удавалось проникнуть. То, что она его могла так надуть, не укладывалось в голове.
     У него было ощущение, что весь мир вывернулся наизнанку, что ярлыки, которые были у него заготовлены на всех людей на земле, оказались абсолютно бесполезными. Он чувствовал себя как ребенок, который обнаружил, перейдя в другую школу, что знания, доставшиеся ему тяжким трудом в старой школе, никуда не годятся. Более дурацкого ощущения и придумать невозможно.
     Он знал, что его пуританская кровь не позволит ему теперь даже выслушать ее оправдания из-за боязни, что любовь к ней помешает ему теперь отделить правду от лжи.
     Гораздо легче просто заклеймить её. Он услышал слова его матери, будто она сидела с ним рядом в "Ягуаре", призывающие его быть бдительным к проискам Сатаны: ОСТАВАЙСЯ ВСЕГДА НА УЗКОЙ ТРОПЕ, НА КОТОРУЮ ТЕБЯ ПОСТАВИЛ ГОСПОДЬ. - И НИЧЕГО ПЛОХОГО С ТОБОЙ НЕ СЛУЧИТСЯ.
     Вращающиеся красные и синие огни, которые он увидел в зеркале заднего вида, заставили его вздрогнуть. Требовательный звук сирены приказывал остановиться. Брэндинг подрулил к бортику. Белая с синей полосой полицейская патрульная машина почти уткнулась носом в его бампер. Во вспышках красно-синего света он видел две темные фигуры на передних сидениях.
     Брэндинг сидел, все еще во власти своих тяжелых мыслей. Долгое время ничего не происходило. Наконец дверца в полицейской машине со стороны водителя открылась, и вышел полицейский в форме. Его напарник остался в машине.
     Брэндинг опустил стекло, услышав тяжелые шаги по асфальту. Огромного роста полицейский, наклонился к окошку и посмотрел на него сквозь темные очки. Брэндинг подумал, как можно видеть что-либо ночью в таких очках?
     - Ваши права и техпаспорт, пожалуйста.
     - По-моему, я ничего не нарушил, - сказал Брэндинг. Полицейский никак не отреагировал, и Брэндингу. ничего не оставалось, как подать ему документы. При этом он заметил, что тот взял их левой рукой: правая лежала на рукоятке пистолета.
     Сделав знак своему партнеру, полицейский сказал:
     - Боюсь, я должен попросить вас открыть багажник, сенатор.
     Брэндинг опешил.
     - Что? - Полицейский отступил, на шаг от машины. - Пожалуйста, выходите, сенатор. - Брэндинг вылез из машины и пошел открывать багажник. Полицейский следовал за ним. Тем временем и его напарник приблизился. Заметив в его руке ружье 12-го калибра, Брэндинг не выдержал и осведомился. - Могу я спросить, что все-таки происходит?
     Полицейский с ружьем повторил просьбу первого:
     - Откройте, пожалуйста, багажник.
     Пожав плечами, Брэндинг открыл багажник и отступил на шаг. Первый полицейский зажег фонарик и посветил внутрь. Странный, неприятный, тошнотворно-сладкий запах распространился в ночном воздухе.
     Полицейский ахнул:
     - Господи Иисусе! - Брэндинг услышал щелчок: это второй полицейский взвел сразу оба курка на своем ружье. Заглянув в багажник, Брэндинг обомлел: там лежало скрюченное тело. Фонарь высветил засохшую кровь, разбитый вдребезги череп, бледное лицо трупа. Тошнота подступила к горлу Брэндинга.
     Мать ему говорила, СОЙДЁШЬ С УЗКОЙ ТРОПЫ - И ВСЕ ДОБРОЕ, ЧТО Я СЕЙЧАС ВИЖУ В ТВОЕЙ ДУШЕ, ЗАСОХНЕТ И УМРЕТ.
     Великий Боже, думал он в полном шоке, я знаю этого человека. Это Дэвид Брислинг, личный секретарь Дугласа Хау.

***

     Высоко в горах обросший бородой Николас в который уже раз брал приступом Черного Жандарма. Он переживал наяву свой навязчивый сон о пшеничном поле: искал следы на черной влажной земле. Наконец нашел. Голос, который разговаривал с ним, был голосом его памяти. Но в первый раз, когда он его слушал, он ничего не понял, потому что его дух был отягощен.
     Как говорил Канзацу, не "широ ниндзя" тяготил его дух: "широ ниндзя" - это только симптом болезни. Он был очень болен тогда, когда тандзян напал на него. Он и сейчас все еще оставался "широ ниндзя", хотя уже начал понемногу понимать язык акшара. И еще он кое-что понял: ни Канзацу, ни кто-либо еще не в силах излечить его.
     Никто не может дать ему избавление от "широ ниндзя", потому что это есть состояние психики, изменить которое он может, только излечившись сам. Тем не менее, он уже замечал, что постепенно восстанавливает технику владения боевыми искусствами. Значит, излечение продвигалось.
     - "Широ ниндзя" - это одно, - говорил Канзацу однажды после тренировки, рассматривая его шрам на голове, - а твое состояние - это совсем другое.
     - Почему? - спрашивал Николас. - Главный симптом "широ ниндзя" - потеря памяти.
     - Все это так, - сказал Канзацу. - Но твоя проблема заключается не в потере памяти, а в невозможности добраться до нее. Акшара уже начала освобождать твой дух, но полное владение ниндзютсу, а особенно - "лунная дорога", все не возвращается. Поэтому я полагаю, что в твоей болезни есть и органический компонент.
     - Вы хотите сказать, что возможность вернуть память блокируется физическими причинами?
     - Вот именно. Я полагаю, что-то с тобой сделали во время операции.
     Холодок пробежал по спине Николаса.
     - Вы хотите сказать, что хирург отрезал что-то там такое, что не следовало? - Предположение, что какая-то частица его мозга навсегда утратила возможность функционировать нормально, испугало его.
     - Нет, не то, - мгновенно ответил Канзацу, как будто ожидая, что тот выразит такое опасение. - Вероятность утраты именно той части мозга, которая от