- Смешно,  но  Токио  кажется  мне  далекой
мечтой.
   - Значит, тебе надо вернуться. Хотя бы на время отпуска.
   - Да, пожалуй, ты прав. - Винсент бросил орех в рот.  Они  спускались  по
ступенькам зоопарка в Центральном парке, вдыхая едкий запах животных.
   - Но я этого не сделаю. Я знаю.
   - Тебе ничего не мешает. Абсолютно ничего. Винсент покачал  головой.  Они
вышли на площадь. Слева виднелся большой пруд, где ныряли недавно завезенные
морские львы, пытаясь привлечь внимание старой самки.
   - Моя семья, Ник. Мои сестры. Если я вернусь, я должен буду встретиться с
ними. Но я не могу сделать это теперь, когда я стал совсем другим.
   Возле вольеров с обезьянами стоял  смуглый  человек  с  густыми  усами  в
соломенной шляпе. К восторгу собравшихся вокруг  детей,  он  надувал  гелием
разноцветные воздушные шары.
   - Каким ты стал?
   - Не знаю. Но не таким, как  был  прежде.  Я  чувствую,  что  этот  город
развратил меня. Рушатся традиции, изменяются ценности.
   Перед клеткой с гориллами собралась толпа. Все с интересом наблюдали, как
служительница поливает из шланга обитателей клетки. Мать семейства протянула
лапу к наконечнику шланга и обрызгала  наблюдателей.  Послышались  крики,  и
толпа мгновенно рассеялась. Рядом надменный  орангутанг  невозмутимо  изучал
странных существ через прутья своей  клетки,  словно  собирая  материал  для
будущей книги.
   - Послушай, - мягко сказал Ник. - Я помню, как мы  встретились  в  первый
раз - ты, Терри и я. Это было в ресторане "Митита", помнишь? Нам всем  тогда
было не по себе, возможно, поэтому мы туда и  пришли,  -  Николас  попытался
улыбнуться. - Маленький кусочек дома. - Он покачал головой.  -  Но  что  нас
объединило? Только тоска по дому? Не думаю.
   - Эйлин говорила, что нас связывает боевой дух.  Вероятно,  для  нее  это
выглядело ребячеством. Николас покачал годовой.
   - Нет. Здесь ты ошибаешься. Она это уважала, хотя и не могла понять.  Вот
почему она никогда не участвовала в наших встречах.  Она  знала,  что  будет
чувствовать себя лишней, как бы мы ни старались ее переубедить.
   - Не знаю, - сказал Винсент. -  Теперь  все  это  мне  кажется  настолько
далеким, точно мы обсуждаем обычаи каких-нибудь африканских племен.  Похоже,
я уже ничего в этом не смыслю.
   - Это только слова, которые ничего не значат.  Открой  свою  душу,  и  ты
почувствуешь. Сколько бы ты здесь ни прожил, это никуда не уйдет.  -  Похоже
было, что Николас говорит не только о Винсенте, но и о себе. - Мы родились а
стране боевого духа, который связывает людей навсегда, сильнее  кровных  уз.
Мы никогда не забудем то, чему нас научили, и ты это знаешь. В сущности,  ты
тот же человек, который сошел с самолета на эту землю двадцать лет назад.
   - Нет, не тот же. Я стал по-другому говорить и по-другому думать. Америка
изменила меня, и обратного пути нет. Я уже не чувствую себя  японцем.  Запад
незаметно, исподтишка отобрал у меня что-то очень важное.
   - Ты можешь это вернуть. Еще не поздно.
   Винсент посмотрел на Ника, сунул руки в карманы  и  зашагал  дальше.  Они
вышли к воротам, на которых были установлены  знаменитые  часы:  каждый  час
звучала короткая  мелодия,  и  игрушечные  животные  танцевали  в  хороводе.
Впереди раскинулась детская площадка, с которой доносился радостный  смех  и
топот ног.
   - Я об этом никому не говорил, даже полиции. В  тот  вечер,  когда  убили
Терри и Эйлин, мне кто-то позвонил.  -  Винсент  посмотрел  на  Николаса.  -
Телефон молчал, но мне кажется, что я слышал какую-то музыку.
   - Ты помнишь, какую?
   - Да. Я почти уверен, что это был Манчини. Оба  знали,  что  Манчини  был
любимым композитором Эйлин. Винсент поежился.
   - Словно Терри звонил мне из могилы. - Он поспешно поднял руку.  -  Знаю,
знаю. Я и сам не верю в мистику. Но, черт возьми, мне почему-то кажется, что
Терри пытался сообщить мне, кто это сделал.
   - Ты хочешь сказать, он знал убийцу? Винсент пожал плечами.
   - Возможно, я насочинял лишнего. Не знаю. Но я... я хотел бы, чтобы в тот
вечер ты был в городе. Господи, они ведь были и твоими друзьями!
   Николас молча смотрел на веселых  детишек,  которые  лизали  мороженое  и
показывали обезьянам свои  перепачканные  языки.  Он  так  хотел  что-нибудь
чувствовать. Хотя бы горечь. И то лучше, чем таскать это на себе, как  горб.
Он вдруг  испытал  необычный  покой,  словно  оказался  в  центре  бушующего
урагана. Ему ничто не угрожало,  но  вокруг  свирепствовала  опустошительная
буря. Мог ли Николас ее остановить? Он чувствовал, что знает ответ,  но  ему
мучительно не хотелось об этом думать. Винсент не  сводил  с  него  взгляда,
будто надеялся, что это  поможет  добиться  от  Николаса  какого-то  важного
признания. Значит, он должен это сделать.  Он  знал  это  с  самого  начала.
Винсент был прав: Терри и Эйлин были его друзьями. Винсент тронул его руку.
   - Извини, старик. Я просто не в себе. Господи, это нечестно  -  сваливать
все на тебя. - Он криво улыбнулся. -  Видишь,  каким  западным  человеком  я
стал.
   Николас ответил ему улыбкой.
   - Нет. Ты прав. Мы оба помним, что такое долг.
   - Послушай, Кроукер пригласил меня пообедать с ним.  Почему  бы  тебе  не
присоединиться? В нашем ресторане.
   - Хорошо, - кивнул Николас. Винсент посмотрел на часы.
   - Пора возвращаться на свою каторгу. До вечера.

***

   В поисках телефона-автомата Николас вышел на  Пятую  авеню.  Он  позвонил
Жюстине, но к телефону подошел Док Дирфорт.
   - Что случилось? - спросил Николас; сердце его колотилось.
   - Ничего особенного. Но если можешь, приезжай.
   - Все-таки, в чем дело?
   - Жюстина попала в откатную волну. Теперь уже все в порядке.
   - Вы уверены, что это была волна?
   - Разумеется. Что ты имеешь в виду?
   - Рядом были люди? Кто-нибудь видел что-то подозрительное?
   - На пляже было много людей. Один из соседей помог ей выбраться из  воды.
Ничего особенного.
   - Вы можете остаться с ней до моего приезда? Я сяду на ближайший поезд. -
Николас посмотрел на часы.
   - Конечно. У меня есть время. В клинике  знают,  где  я.  Но  если  будет
срочный вызов...
   - Понимаю. Док... скажите ей, что я выезжаю.
   - Хорошо - когда она проснется. Не беспокойся.  Николас  повесил  трубку,
подозвал такси и поехал к вокзалу Пенн. Когда он купил билет, до отправления
оставалось ещ„ двадцать три минуты. Николас позвонил Томкину.  Ему  пришлось
долго ждать. Он рассеянно глядел на поток пассажиров. Рядом двое  подростков
сражались с огромными рюкзаками, а чуть поодаль, у колонны,  стояла  молодая
женщина и нетерпеливо посматривала по сторонам. "Интересно, кого она  ждет?"
- подумал Николас.
   - Николас? - неожиданно раздался голос в трубке.
   - Томкин.
   - Я рад, что ты позвонил. Ты подумал над моим предложением?
   Подонок!  Втянул  Жюстину  в  свои   делишки.   Николас   заставил   себя
успокоиться.
   - Да, подумал. Я начну работать с сегодняшнего дня.
   - Отлично. Тогда приезжай ко мне в башню, и мы...
   - Нет. Я на вокзале Пенн. Следующим поездом еду на побережье.
   - Но...
   - Я должен там быть. Там Жюстина.
   - Понятно.
   - Еще бы, - с яростью выпалил Николас. - Я позвоню завтра.
   - Ник...
   Он повесил трубку, и голос Томкина оборвался.

***

   Человек напряженно работал. Он был принят в фирму "Братья  Любин"  неделю
назад. Сначала его отправили на стройку на Ралф-авеню в Бруклине,  но  потом
Эдвардс заболел, и его перевели на Парк-авеню. Томкин  платил  дополнительно
за то, чтобы строительство не выбивалось  из  графика.  Именно  эта  стройка
укомплектовывалась людьми в первую очередь.
   Этот человек безропотно и  аккуратно  выполнял  любые  задания.  Он  мало
говорил, и никто не замечал его присутствия.
   Днем, за работой, у него было время, чтобы обдумать  то,  что  предстояло
сделать ночью.
   Для него не представляло сложности проникнуть на стоянку в подвале  дома,
где  жил  Томкин.   Человек   въехал   туда   на   пустом   заднем   сидении
"линкольн-континенталя", который выгрузил пассажиров на улице перед  входом.
Теперь оставалось только ждать.
   Лимузин Томкина показался на стоянке в десять  минут  четвертого.  Томкин
страдал бессонницей и первую половину ночи проводил обычно в своем  кабинете
в новом здании.
   Мощные фары осветили стоянку. Шофер поставил машину на место, мотор затих
и фары погасли.
   Человек знал наизусть последующие  действия  шофера.  Тем  не  менее,  он
выждал ровно час после его ухода. Времени у человека было достаточно.  Время
могло стать лучшим из друзей,  но  и  злейшим  из  врагов,  поэтому  человек
относился к нему с  большим  вниманием.  Ненужная  спешка  никогда  себя  не
оправдывала.
   Наконец он выбрался из своего укрытия и бесшумно,  как  тень,  подошел  к
лимузину. В течение нескольких мгновений  задняя  дверь  открылась  и  снова
закрылась.  Оказавшись  в  салоне,  человек  достал  миниатюрный  фонарь   и
хирургический скальпель. Он сделал два аккуратных надреза в форме буквы  "Т"
на полу перед задним сидением, отвернул края плюшевого коврика  и  вложил  в
отверстие небольшой диск диаметром около сантиметра. С  помощью  эпоксидного
клея он восстановил первоначальный вид коврика. Затем его  внимание  привлек
телефон. Человек открыл крышку и установил туда еще один диск.  После  этого
он расположился на сидении так, как сидел Томкин, снял трубку и, не  заметив
диска, удовлетворенно положил трубку на место.  Человек  погасил  фонарик  и
выскользнул из лимузина. Через двадцать секунд он уже шагал вдоль  Пятьдесят
первой улицы, сутулясь в своей черной нейлоновой куртке.
   Сейчас же, отделывая холл здания "Томкин Индастриз", человек одновременно
думал над тем, как ему попасть на верхний этаж.
   Во время обеда он поднялся на наружном подъемнике  до  самого  конца,  на
один  этаж  ниже  кабинета  Томкина.  Здесь  на  стенах   подсыхала   свежая
штукатурка. Коридоры были пустынны, но человек был начеку, готовый  в  любую
минуту юркнуть в одну из многочисленных дверей.  Время  от  времени  человек
останавливался и прислушивался, затаив дыхание. Если бы на этаже кто-то был,
он бы сразу это почувствовал.
   За свою внешность человек не беспокоился. Щеки и нос  его  прятались  под
налепками, покрытыми слоем телесного грима, а между деснами  и  щеками  были
вложены тампоны. По его походке  тоже  никак  нельзя  было  узнать  мужчину,
который приходил в додз„ Терри Танака. Теперь его  плечи  ссутулились  и  он
заметно хромал, будто одна нога была короче другой: для этого правый ботинок
сделали немного выше левого.
   Изменить лицо - это хорошо, но опытный глаз легко узнает  человека  и  по
другим признакам. Обо всем облике нужно позаботиться так же тщательно, как о
лице; маскировка должна быть  полной.  С  другой  стороны,  здесь  важно  не
переусердствовать, то есть изменить свою внешность  ровно  настолько,  чтобы
стать неузнаваемым.
   Человек нашел пожарную лестницу и осторожно поднялся на верхний этаж. Там
царило оживление: и сотрудники Томкина,  и  строители  находились  на  своих
местах. "Тем лучше", - подумал человек.
   Кабинет Томкина в углу коридора был почти готов, но поскольку Томкин  уже
в него вселился, его доделывали полным ходом, без перерывов на  обед.  Когда
одни рабочие спускались на обед, тут  же  на  смену  им  поднимались  новые.
Человек как раз  успел  к  ним  присоединиться.  Он  прошел  в  кабинет  под
пристальным взглядом Фрэнка.
   Это было несложно. Нужно только делать вид, что  знаешь  свою  работу,  и
никто не обратит на тебя  никакого  внимания.  Забавно:  свои  самые  тайные
действия человек производил на виду у всех. Но сейчас ему было не до иронии.
   Разумеется, ему приходилось работать урывками,  то  есть  выполнять  свою
собственную работу в перерывах между заданиями,  полученными  от  бригадира.
Из-за этого человеку пришлось задержаться в кабинете подольше.
   Но он, по своему обыкновению, обратил эту задержку в выгоду для себя.  Он
использовал это время, чтобы изучить все  закоулки  кабинета,  запомнить,  в
каких местах в стене установлены  вентиляционные  решетки,  где  расположены
электрические розетки и выключатели, откуда подается питание для  аварийного
освещения. Сейчас все это было ему совершенно не нужно,  однако  неизвестно,
что может понадобиться в решающую минуту. Очень важно  составить  тщательный
план, но  всегда  нужно  предусмотреть  несколько  вариантов.  Ведь  события
разворачиваются  непредсказуемым  образом,  и  часто,   слишком   часто,   в
намеченные планы вторгается случайность, например,  дополнительный  охранник
или неожиданный ливень.
   К  часу  тридцати  человек  закончил  свою   работу   и   под   неизменно
настороженным  взглядом  Франка  вышел  из  кабинета  вместе  с   остальными
рабочими. Они направились к лестнице, чтобы спуститься на один этаж и  сесть
в наружный подъемник. В это время в противоположном конце коридора открылись
двери лифта, и оттуда вышел Томкин в сопровождении Уисла.
   Человек на мгновение задержался,  и  его  мертвые  глаза  блеснули.  "Как
просто, - подумал он бесстрастно, - было бы разделаться с ним прямо  сейчас.
Уисл корчится на полу, а его босс  летит  сквозь  горячий  воздух  прямо  на
стройплощадку". Ему понравилась эта мысль.  Понравилась,  но  не  привела  в
восторг. Во-первых, такое убийство не будет достаточно изящным, а во-вторых,
оно не будет достаточно страшным для Томкина: несколько  секунд  в  воздухе,
горячий ветер в лицо и приближающаяся груда булыжника. Интересно, о  чем  бы
думал Томкин в эти мгновения. Бог? Прощение грехов? Aд? Не  имеет  значения.
Он никогда не понимал этих вещей. Для него существовала только карма.  Карма
и ками, которые останутся с ним после смерти, с которыми  он  в  назначенный
срок воплотится в новом теле.
   Эта идея, такая простая и такая важная, была недоступна для  людей  вроде
Томкина. Это не означало, что убить его проще, - скорее  не  так  интересно.
Мысли человека были заняты тем, как посеять ужас.  Само  убийство  для  него
ничего не значило, все равно что раздавить таракана. В  сущности,  Томкин  и
был тараканом - его никак нельзя было назвать цивилизованным человеком.
   Что касается собственной безопасности, человек знал, что эта работа может
оказаться для него последней. Это его нисколько не беспокоило, потому что  к
этому он готовился всю жизнь. Больше всего  человек  хотел  умереть  смертью
воина, ибо в истории и памяти потомков остается не то, как  человек  жил,  а
то, как он умер.
   За убийство Томкина ему предложили кругленькую сумму, но деньги мало  что
значили для этого человека. В сущности, он приехал сюда осмотреться. Он  так
и сказал об этом своим нанимателям, еще не решив для себя, возьмется  ли  за
эту работу. Но здесь человек увидел нечто настолько  неожиданное,  настолько
непреодолимо влекущее, что не смог устоять. Он рано научился брать от  жизни
все,  что  она  могла  дать.  Здесь   же   предлагалось   нечто   совершенно
фантастическое; сердце человека замирало  в  предвкушении...  Отказаться  от
этой возможности было бы преступлением - второй раз такое не повторяется.
   Это был еще один веский аргумент против того, чтобы убрать Томкина  в  ту
же минуту. Тем более,  это  обязательно  получилось  бы  небрежно,  а  такие
импровизации были ему не по нутру. Да, он мог бы сделать это прямо сейчас, и
сделать хорошо. Но он не хотел.  Человек  любил,  чтобы  все  было  чисто  и
аккуратно; в другой жизни из него мог выйти первоклассный ювелир.
   Поэтому  он  лишь  пристально  посмотрел  на  Томкина,  который  даже  не
подозревал, что смерть была в нескольких шагах от него.
   Человек отвернулся, быстро спустился по пожарной лестнице к подъемнику  и
через несколько минут снова очутился в холле. Там он  непринужд„нно  почесал
ухо, и теперь  в  слуховом  проходе  был  установлен  совершенно  незаметный
снаружи шарик телесного цвета. Человек надавил на шарик  кончиком  пальца  и
стал слушать.

***

   Николас  почувствовал  это,  отвернувшись   от   стены   со   сверкающими
телефонными автоматами: предостерегающее щекотание вокруг шеи.  Он  спокойно
направился к книжному магазину, хотя и не собирался туда входить. Просто  он
стоял к витрине лицом и не хотел резко изменять направление  движения.  Люди
входили в магазин и выходили из него. У кассы выстроилась небольшая очередь:
карманные издания бестселлеров продавались  на  двадцать  процентов  дешевле
обычного.
   В витрине отражался большой участок зада позади Николаса, хотя наблюдение
затруднялось бликами от огней и искажением в стекле. Не стоило слишком долго
тут  задерживаться.  Николас  посмотрел  на  часы.  У  него  оставалось  еще
пятнадцать минут, и он вовсе не желал провести это время  в  вагоне  поезда,
особенно теперь.
   Ник отошел  от  витрины  книжного  магазина  и  стал  пересекать  зал  по
диагонали.  Перед  ним  прошла  старушка,  катившая  перед  собой  сумку  на
колесиках. Его обогнали два моряка в белой летней  форме,  один  из  которых
рассказывал другому соленый анекдот. Молодой женщины у колонны уже не  было.
Трое темноволосых ребятишек шумно  проследовали  к  перрону  под  присмотром
матроны с суровым лицом. Около автоматических камер хранения стоял мужчина в
черной нейлоновой  куртке;  изо  рта  у  него  торчала  зажженная  сигарета.
Напротив него человек в светло-коричневом костюме листал  свежую  газету.  К
нему  подошел  другой  человек  с  небольшим   саквояжем,   они   обменялись
рукопожатием и ушли.
   Николас вошел в кафе и  уселся  за  стойку  рядом  с  толстяком,  который
расправлялся с большим куском орехового пирога. Перед ним на  стойке  лежала
долларовая бумажка и несколько  монет.  К  губам  толстяка  прилипли  крошки
пирога и остатки крема. Он не обратил на Николаса никакого внимания. Николас
заказал сосиску и апельсиновый сок. Колонны кафе были отделаны зеркалами,  с
помощью которых Николас продолжал  наблюдение.  Ему  принесли  заказ,  и  он
расплатился.
   Тревожное ощущение не покидало Николаса.  Без  сомнения,  за  ним  следил
человек, владеющий харагэй. Связь была двухсторонней, потому что наблюдатель
по неосмотрительности подош„л к нему слишком близко.
   Николас вытер губы жесткой салфеткой, последний раз взглянул в зеркало  и
вышел из кафе. До поезда оставалось немногим больше пяти  минут,  и  за  это
время он должен был заставить того человека выдать свое присутствие. О  том,
чтобы пропустить поезд, не могло быть и речи. Жюстина не выходила у Николаса
из головы. Ей наверняка угрожала опасность, и Ник чувствовал себя совершенно
беспомощным вдали от нее. Одно дело попросить Дока Дирфорта присматривать за
ней время от времени, и совсем другое - находиться  там  самому  в  решающую
минуту. В такой ситуации Николас мог рассчитывать только на себя.
   Ему оставалось сделать еще одну вещь. Он вернулся к автомату  и  позвонил
лейтенанту Кроукеру.
   - Слушаю. - Голос был хриплым и раздраженным.
   - Это Николас Линнер, лейтенант.
   - Что там у вас?
   - Я возвращаюсь на побережье. Жюстине нужна моя помощь.
   Кроукер молчал. Николас медленно скользил взглядом вокруг себя.
   - Кроукер, за мной кто-то следит.
   - Вы, похоже, переутомились или насмотрелись детективов?
   - Я еще никого не заметил - пока. - Опять наступила тишина, только где-то
на линии тихо звучала музыка.
   - Откуда же вы знаете, что за вами следят? - спросил наконец Кроукер.
   - Вы можете мне не поверить.
   - И все-таки.
   - Это харагэй. Называйте это шестым чувством, телепатией - как угодно.
   Николас ожидал услышать очередное едкое замечание.
   - Кто это, по-вашему, может быть?
   - Ниндзя.
   Послышался подавленный вздох.
   - Оставайтесь на вокзале, Линнер. Я выезжаю.
   - Нет. Он никогда не пробудет здесь так долго. Кроме того, он  вас  учует
за квартал.
   - Но мы не можем сидеть сложа руки.
   - Поверьте, лейтенант, от вас сейчас ничего не зависит. Предос