оспел.
     Уже когда они схватились, Со-Пенг понял, что совершил ошибку, сойдясь вплотную со своим единокровным братом. Хотя он был силен не по годам, но не владел техникой рукопашного боя, в которой был так искушен Цзяо Сиа.
     Со-Пенг пытался наносить удары кулаками, коленями, ногами. Но все было без толку. Цзяо Сиа либо парировал его удары, либо уклонялся от них так, что Со-Пенг промахивался и в кровь разбивал себе руки о скалу.
     Краем глаза Со-Пенг видел, что По Так поднимается на ноги, вытаскивает из-за пояса пистолет. Но братья так переплелись телами, что По Так не мог выстрелить, боясь попасть в Со-Пенга.
     Со-Пенг изо всех сил пытался вырваться из братских объятий, но Цзяо Сиа, понимая, насколько опасным будет для него разъединение, прижимал его все крепче к себе. Одновременно он нащупал пальцами горло Со-Пенга и начал его душить.
     Со-Пенг запаниковал, судорожно изыскивая способы спасения, но все было бесполезно. Он понимал, что приближается его смерть.
     И, сознавая все это, он полностью расслабился, так, чтобы заговорил древнейший язык человека - язык первобытных инстинктов и чтобы он подсказал ему путь к спасению.
     Используя не только силу тела, но и силу духа, он сместил их совместный центр тяжести. Вместо того, чтобы стремиться оторваться от брата, он, наоборот, прильнул к нему и обрушил на него энергию своего духа.
     Со-Пенг услышал крики парящих вокруг них орлов. Он услыхал шум воды, почувствовал холодные брызги разбивающихся о скалы капель.
     А следующим, ощущением было ощущение полета, когда они, сорвавшись со скалы, полетели в бездну. Последней сознательной мыслью Со-Пенга было: как бы им расцепиться. И еще он отчетливо слышал, что По Так ему что-то кричит.
     А затем оба брата, сплетясь телами в последней схватке, врезались в воду. Как и предчувствовал благодаря своему дару Со-Пенг, пенящаяся вода оказалась его союзником, оторвав от него Цзяо Сиа. Со-Пенг задыхался: вода лезла ему в рот и в нос. Он чувствовал, что тонет.
     Падающая с неимоверной высоты ревущая разъяренной тигрицей, вода увлекла обоих юношей за собой.

КНИГА ВТОРАЯ

Глухая полночь

Шин-йа

     Как часто страх перед одним злом увлекает нас в объятия еще большего!
     Никола Буало

АСАМСКОЕ НАГОРЬЕ - ВАШИНГТОН - ИСТ-БЭЙ БРИДЖ - ТОКИО - ХОДАКА

ВРЕМЯ НАСТОЯЩЕЕ, ЛЕТО

     "ТАНДЗЯН". Услышав это слово, произнесенное Нанги, все замерли.
     - Слово вроде как не японское, - заметила Жюстина.
     - Оно и в самом деле не японское, - пояснил Николас. - Насколько мне известно, оно китайское.
     Тандзан Нанги с важностью кивнул:
     - Ты прав. - Затем он повернулся к Жюстинё, Но было очевидно, что его речь обращена не только к ней, но и к Николасу. - Вы спрашивали меня как-то, кто может лишить ниндзя его сил, превратив его в белого ниндзя, или "широ ниндзя", как мы говорим. Придется вам рассказать все как есть.
     - Не надо! - почти выкрикнул Николас.
     Нанги возразил:
     - Если вы любите друг друга, она должна знать все.
     - Именно ради этой любви я не хочу вмешивать ее в это дело, - стоял на своем Николас, не обращая внимания на то, что его слова причиняют Жюстинё боль.
     - Настоящая любовь выдержит, все, - без всякого нажима сказал Нанги. - Разрыв любовных уз - одно из проявлений состояния "широ ниндзя". - Он подождал немного, чтобы все оценили сказанное, затем продолжил: - Атака, лишающая ниндзя его способностей, подобно тому как вирусная атака путает программы в компьютере, не под силу черному ниндзя. Она не под силу даже сэнсэю в области ниндзютсу. - Его единственный здоровый глаз сверкнул. - На нее способен лишь тандзян.
     Понимая, что Николас только недавно вернулся домой после больницы и поэтому легко утомляется, Нанги хотел поскорее перейти к существу дела.
     - Значит, ты не сомневаешься в том, что тот человек, с которым вы и эта девушка из полиции столкнулись, самый настоящий ниндзя? - обратился он к Николасу, пристально следя за выражением его лица. - В этом ты не сомневаешься?
     Николас услышал свой собственный ответ, как будто говорил кто-то другой:
     - Нет, не сомневаюсь. Это был ниндзя.
     - А не можешь ли ты сказать, к какой школе он принадлежит? - Для ниндзя уровня Николаса определить "по почерку" школу, к которой принадлежит другой ниндзя, обычно не составляет труда. Как человек движется в бою, какую стратегию применяет, какое оружие использует, - все выдает подготовку, которую он прошел в школе.
     - Нет, не могу, - поникшим голосом ответил Николас.
     Нанги кивнул как бы в подтверждение своих слов.
     - Вот еще одно доказательство того, что ты - "широ ниндзя".
     Николас промолчал, и Нанги продолжал с еще большим воодушевлением:
     - Ты должен принять как факт, что ты "широ ниндзя", что на тебя было совершено нападение, и что твой противник был адептом Тао-Тао.
     - Никем не доказано, - осторожно ответил Николас, - что тандзяны и их учение Тао-Тао существует, или когда-либо существовало.
     Нанги достал сигарету, закурил.
     - Я не выношу табачного дыма, - сказал Николас, - и тебе этот факт известен. - Даже для его собственного уха его голос звучал брюзгливо.
     - Все известные факты время от времени нуждаются в проверке, - ровным голосом возразил Нанги. Он сделал еще одну затяжку и выпустил дым через нос. - Может, ты мне запретишь курить? - Он фыркнул. - Посмотри-ка себя. Ты не можешь даже подняться с постели. А почему? Потому что на тебя нападал ниндзя. Но ты не был в состоянии не только противостоять ему, но даже определить, к какой школе он принадлежит. А почему? Потому что ты утерял "гецумей но мичи". Только милостью Бога ты остался жив и теперь можешь нам рассказать, что с тобой произошло. - Он сощурился от дыма. - Какие еще факты тебе требуются?
     - Убирайся отсюда!
     Жюстина вобрала голову в плечи, услышав, как Николас закричал на Нанги. Это должно сдвинуть дело с мертвой точки. В голове у Николаса должно проясниться. После трех лет воздержания его друг закурил, нарушив свой обет, чтобы дать ему урок. А Нанги всегда относился серьезно к своим обетам. Злость, которую Нанги специально спровоцировал, должна открыть затворы, которые Николас держал крепко запертыми.
     Отрицая тот факт, что он "широ ниндзя", он мог вообще отрицать, что с ним что-либо не так. Признав этот факт, он признавал, что удача повернулась к нему спиной. Хуже того, прежняя жизнь может так и не вернуться в свою колею.
     Но "широ ниндзя" было реальностью. Все, что у него осталось, - это волшебные изумруды. Николас понимал, что он должен сделать все от него зависящее, чтобы наследие Со-Пенга не попало в руки врага.
     Странно, подумал он, что жизнь его всегда протекала как бы в иной плоскости, не соприкасаясь с таинственным существованием бесценных камней. Только теперь, когда над ним нависла опасность, Николас понял, как много они для него значили, хотя он не имеет представления, какую функцию они выполняли в его жизни.
     Но Нанги был прав: Николас был готов зарыдать от ощущения своей полной беспомощности. Очередная волна отчаяния накрыла его с головой. ТОЛЬКО ОСОЗНАНИЕ ПРИБЛИЖАЮЩЕЙСЯ СМЕРТИ ПОРОЖДАЕТ ОТЧАЯНИЕ. И ОНО СОМНЕТ ТЕБЯ С ГОРАЗДО БОЛЬШЕЙ СИЛОЙ, ЧЕМ УДАР ОБ АСФАЛЬТ.
     - Прости меня, Нанги-сан, - тихо сказал Николас. - Прости меня за мою беспросветную глупость.
     Нанги потушил окурок.
     - Бывают времена, когда страх разрушает сердце даже самых стойких. - Он оперся всем телом на свою палку с набалдашником виде головы дракона. - Прежде чем ты сможешь снова пойти, - сказал он, - ты должен признать, что тебя покалечили, превратив в белого Ниндзя. И за всем этим стоит умный, дьявольски опасный враг.
     - Тандзян, - подсказал Николас.
     Жюстина наконец осмелилась вставить свое слово:
     - Скажите мне, что такое тандзян?
     Нанги подождал, пока Николас даст требуемые пояснения, но когда тот не выразил желания сделать это, решил объяснить сам: - Ну, в грубом упрощении можно сказать, что тандзяны - предшественники ниндзя, а из их таинственного учения Тао-Тао развилось ниндзютсу. Но Тао-Тао - более примитивное и поэтому во многих аспектах более могущественное учение, чем ниндзютсу - производное от него.
     - Тао-Тао тесно переплетается с магией, - добавил Николас.
     - С магией? - как эхо откликнулась Жюстина.
     - Ну да, вроде той, которой владела Акико, - осторожно заметил Нанги, - Многие школы ниндзя используют магию в той или иной степени. А часто это вовсе даже не магия, а гипноз, ловкость рук и прочее. Различные, разрозненные трюки, заимствованные из Тао-Тао, претерпели изменения с течением времени и с развитием национальной японской культуры. Но тандзянов все это не коснулось. Они продолжают оставаться адептами своего учения в чистой, прямо сказать первозданной форме. Их магия - нечто реальное, обладающее большой силой. Акико называли "мико", что значит "колдунья". Очевидно, она владела техникой Тао-Тао.
     - Но тандзяном она не была, - сказал Николас.
     - Не была, - согласился Нанги. - Но тот ниндзя, с которым ты столкнулся пару дней назад, конечно же, был.
     - Кто бы ни был этот тандзян, - сказала Жюстина, - но он угрожает жизни Николаса. Кто-нибудь знает, почему?
     - В ниндзютсу есть темная сторона, - ответил Нанги, - и она таит в себе собственную опасность.
     Видя, что Жюстина ничего не поняла из этого объяснения, Николас добавил: - Нанги имеет в виду, что в атаке этой может не быть ничего личного. Просто я, будучи красным Ниндзя, таю в себе угрозу для ниндзютсу как такового, - Это перевело его мысль в. другую плоскость, и он сказал, обернувшись к Нанги: - Та девушка из полиции, Томи Йадзава, говорила мае, что моей жизни угрожают красные.
     - Это что, на уровне слухов? - спросил Нанги.
     - Да нет, она говорит, что их отдел перехватил и расшифровал секретное сообщение.
     - Ну, в любом случае бороться с тандзяном в одиночку, да еще будучи безоружным, - просто безумие, - сказал Нанги.
     - Знаю, - ответил Николас. - По правде говоря, знаю с тех пор, как понял, что потерял "гецумей но мичи". И тогда я, - он посмотрел в окно в сад, который так любил и в котором до сих пор, казалось, обитал дух тети Итами, - и тогда я просто заблокировал дороги, по которым ходил, и стал ходить по другим.
     - Или кто-то другой сделал это за тебя, - заметил Нанги, нетерпеливо ткнув в пол своей палкой. - Эта шифровка, по-видимому, является частью стратегии тандзянов, направленной на то, чтобы запутать жертву. Красным нет никакого резона причинять тебе вред.
     - Это я знаю, - не стал спорить Николас.
     Жесткий взгляд Нанги, казалось, проникал в самую душу. - А теперь скажи, какую стратегию ты выработал для себя.
     Неделю спустя, поднимаясь по заснеженному склону, Николас вспоминал этот разговор. Это давало ему какой-то духовный комфорт, какого ему в последнее время катастрофически не хватало. Проваливаясь по колено в снег, он продолжал свой трудный путь. Изо рта шел морозный пар, брови и ресницы заиндевели, мешая видеть. Внизу было все еще лето, но здесь, на большой высоте Асамских гор, часто именуемых Японскими Альпами, царила вечная зима.
     Он поправил лямки своего рюкзака и, несмотря на боль во всем теле, продолжал восхождение. Душевная боль, более острая, чем физические муки, гнала его вверх.
     Идя по склону вулкана Асамаяма, он остановился, прижавшись спиной с рюкзаком к скале, черпая силы от этого вечного источника энергии. Нагнулся, зачерпнул немного снега и отправил его в рот. Задумчиво пососал тающий снег, потом достал из рюкзака кусок вяленой говядины, пожевал.
     Он чувствовал себя невероятно усталым. Подъем по склону горы потребовал от него жуткого напряжения всех сил. В прежние времена от такого путешествия он бы даже не вспотел.
     Но времена были не прежние, а сам Николас не был прежним Николасом Линнером. Он понимал, что надо привыкать к этой кошмарной реальности. Но он был человек, и вот теперь, на склоне вулкана Асамаяма, он был на грани того, чтобы разрыдаться от усталости и разочарования. Но это значило бы потакать своим слабостям и, даже хуже того, проникнуться жалостью к самому себе. А это было бы уже совсем ни к чему в его новой жизни, когда он решил схватиться с угрожающим его жизни тандзяном, хотя и был белым ниндзя.
     Перекусив, Николас начал спускаться вниз, в раскинувшуюся внизу альпийскую долину в форме чаши, в которой кое-где стояли лиственницы и снежно-белые березы. А иногда даже попадались и персиковые деревья, бог знает каким способом выживающие в этом климате.
     Он взглянул на тропу, по которой ему идти. Далеко внизу, где она начиналась, можно было видеть несколько прилепившихся к склону шикарных вилл, сделанных из камня и бревен, куда приезжали на выходные дни из Токио богатей, проделав восьмидесятимильное путешествие.
     Но не виллу он искал глазами, а старый замок. И он думал в это время об Акико, любовнице Сайго, а потом - его. О "мико"-колдунье.
     Об этом замке рассказывала она ему. Именно здесь она изучала искусство магии, как прежде изучала ниндзютсу вместе с Сайго в Кумамото.
     Спустившись немного ниже по хребту, Николас наконец увидел его, замок Йами Доки, где жил Клоки, - сэнсэй магии, единственный человек, который мог подсказать Николасу, как ему избавиться от его состояния "широ ниндзя", потому что он сам был тандзяном.
     Акико рассказывала Николасу о Клоки, когда ей оставалось жить всего несколько часов. Она описала его с такой подробностью, что Николас был уверен, что узнает тандзяна с первого взгляда. Акико была его ученицей семь лет. Тогда ему было где-то под сорок - весьма молодой возраст для того, чтобы стать мастером такой сложной и таинственной профессии.
     Акико никогда не называла Киоки тандзяном. Может быть, она об этом даже не знала. Но из того, чему он учил Акико, и даже из его внешности Николасу стало ясно, что Киоки был тандзяном. Судя по описанию его ученицы, у него было лицо дикого монгола - скорее с китайским, нежели с японскими чертами. И это тоже подкрепляло предположение Николаса, что ее учитель был тандзяном.
     Николас ухватился за свою теорию насчет происхождения Киоки, уповая, что не ошибся в своих предположениях: теперь Киоки был единственной надеждой.
     Увидав, что замок по-прежнему стоит на склоне горы, выглядя именно так, как его описала Акико, Николас воспрянул духом: вот где он получит исцеление. Здесь он вернется к нормальной жизни. "Широ ниндзя" исчезнет, а волшебная власть изумрудов Со-Пенга восторжествует.
     Начался дождь. Ветви альпийских елей раскачивались под порывами ветра, а лиственницы, показывая серебристый испод своих тонких иголок, будто танцевали, повинуясь указаниям невидимого хореографа. Небо было жемчужно-серого цвета, а в воздухе пахло прелыми листьями. Сгустки серо-голубого тумана несло по склону вулкана Асамаяма, временами закрывая от взора долину внизу.
     Ветер загнал дождь в ловушку между горами, и капли были такими крупными, что падали почти отвесно. Николас ссутулился, натянув на голову капюшон своей штормовки и завязав тесемочки на подбородке. Он замерз и промок. Тело его жаждало укрытия и отдыха.
     При такой погоде замок Клоки то исчезал из виду, то появлялся вновь, окутанный туманом, как саваном. Он казался совсем близким, когда Николас его впервые увидел и начал спускаться в его направлении по склону вулкана. Но теперь, когда он наконец спустился в долину, перспектива изменилась, и Николас убедился, что на самом деле замок находился от него гораздо дальше, чем казалось.
     Николас опять вспомнил о своем столкновении с ниндзя (с тандзяном?) в приемной д-ра Ханами. Томи Йадзава думала, что это покушение на него организовали красные. Николас сомневался в этом. Вот и Нанги тоже считал, что никакого покушения красные не могут организовать по той простой причине, что он не представлял для них интереса. Да и вообще для него было сплошной загадкой, кому было нужно, чтобы он умер. И еще одна загадка не давала покоя: почему все-таки напавший на него человек не убил его, хотя имел для этого все возможности?
     ЕСЛИ ТЫ УМРЕШЬ СЕЙЧАС, ТО ЭТО БУДЕТ СЛИШКОМ ЛЕГКАЯ СМЕРТЬ. ТЫ ДАЖЕ НЕ УСПЕЕШЬ ПОНЯТЬ, ЧТО УМИРАЕШЬ, - прошипел тандзян прямо в ухо Николаса.
     Он постарался выбросить из головы воспоминания о своей полной беспомощности в руках тандзяна. Ощущение было такое, словно его тело, готовое к борьбе, ждало команды мозга. Но ее не поступило. Почему?
     Сделав над собой усилие, Николас вытащил себя из трясины отчаяния. Он обнаружил, что тяжело дышит, выпуская воздух через ноздри, как испуганное животное. Почувствовав отвращение к самому себе за такую потерю самоконтроля, он сделал несколько медленных, глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. Это не помогло. Тревога продолжала перемещаться по его телу, как клочки тумана вдоль долины.
     Наконец он приблизился к замку. Скоро он увидит Киоки. Скоро это идиотское состояние, известное как "широ ниндзя", исчезнет, как скверный сон, под действием магии Киоки.
     Замок угнездился на небольшом подъеме, окруженный небольшой рощицей из горного дуба и лавровых деревьев. Он доминировал над узким ответвлением долины, выходя окнами на Асамаяму, а также на весь хребет Хайда. И вид из этих окон, наверное, потрясающий, подумал Николас.
     Высокий забор из железных прутьев окружал замок, по-видимому, еще со времен средневековья. Высокие ворота, резного дерева были незаперты, и Николас через них проник во двор.
     Здесь было очень тихо. Даже ветер, дующий с гор, не проникал сюда. Парадная дверь, которой полагалось быть запертой, была открыта настежь. На пороге замка Николас замер, прислушиваясь к тишине. Ощущался ароматный запах дымка, въевшийся в эти стены за многие столетия от огня, разводимого в гигантских размеров камине. Когда он вошел внутрь, другие запахи атаковали его нюх, и распознать их было так же трудно, как запах тумана, спускающегося по склону вулкана Асамаямы, как запах серо-сизой дымки, сквозь которую он проваливался в навязчивом кошмарном сне...
     В это мгновение он вспомнил о Жюстине, и это воспоминание пронзило его грудь, как мечом. Он скучал по ней с такой силой, что это было почти невыносимо. Еще одна волна отчаяния окатила его, когда он подумал, что, став белым ниндзя, он навсегда утратил радость, которую получал от общения с ней в доброе старое время. Это было дополнительным стимулом для этого путешествия, целью которого была попытка убедить Киоки использовать свои тандзянские чары и развеять магию другого тандзяна, сделавшие из него "широ ниндзя".
     Хотя во дворе замка не было ни ветерка, внутри также дуло во всех коридорах и огромных залах. Кто-то недавно готовил себе пищу на огне камина, и сквозь решетку были видны тлеющие угли. Со всех сторон Николаса окружали тени, которые показались ему жадными до зрелищ театралами, с нетерпением ждущими развязки кровавой драмы. А может быть, я приписываю им свое нетерпение поскорее сделать задуманное, подумал он.
     Николас проходил залу за залой, и все они оказывались пустыми, хотя все еще хранили следы человеческого присутствия. В Зале Всех Теней, где некогда стояла на коленях Акико, вбирая в себя энергию для предстоящего урока черной магии, тонкие свечки из белого воска отбрасывали острые, как клинок, тени во все углы залы.
     Поднявшись по лестнице, Николас вошел в залу со сводчатым потолком и с полом, устланным татами. Зала была разделена традиционной китайской аркой в форме полумесяца, и Николас кивнул головой, отметив про себя, что так и должно быть: ведь учение тандзянов родилось в Китае.
     Комната была насквозь пропитана стариной, будто бы существовала еще до этого замка, будто бы при помощи своей магии Киоки перенес ее сюда из другого места, другого времени. Конечно, ничего такого не могло быть, подумал Николас. Ведь должен же быть предел даже возможностям Тао-Тао.
     Аромат зажженной сандаловой палочки был настолько силен, что, казалось, обволакивал все дыхательные пути, не пропуская воздуха в легкие. Кольца ароматного дыма висели в возд