имая.
     Делакруа замахал руками, как если бы собирался в любую минуту оторваться от земли.
     - Хорошо. Это не ваше поле деятельности. Я понял. Здесь требуется нечто более тонкое. Я могу сделать и это. Вам нужен ручной миномет "Питон-600", огнемет с лазерным прицелом? Что именно?
     - Ради Бога, чем все-таки вы занимаетесь?
     - Вы хотите сказать, что Манч не посвятил вас в это? - Делакруа выглядел обиженным, его желтые зубы кусали кожу на губах. - Я не понимаю. Все другие, которые он направлял ко мне, знали, кто я. Они были очень рады заплатить за мои услуги. - С угрюмым видом он добавил: - Вы знаете, люди моего профиля не растут просто на деревьях.
     - А ваш профиль - это?.. - спросил Гаунт с надеждой. Его губы вновь застучали, и он крепко их сжал, чувствуя во рту вкус крови.
     - Боже, приятель! Это - все. Я имею доступ к любому оружию или военной машине, какие можно только представить себе, конечно, в определенных границах. Я не могу достать бомбардировщик-невидимку, но этого не могут и мои конкуренты, несмотря на их утверждения обратного.
     - Но мне не нужно... - Гаунт остановился, пытаясь понять, что происходит.
     - О, Бог мой, - промолвил Делакруа, вскинув с возмущением руки. - Полагаю, что в результате всего этого я не получу даже бесплатного обеда.
     - Не беспокойтесь, - поспешно сказал Гаунт. - Мы отправимся, куда вы захотите, в любое место, которое еще открыто в это позднее время. Я заплачу.
     - Черт возьми, я не знаю, - заявил Делакруа, внимательно посмотрев на часы. - В таком деле, как мое, время - деньги.
     - У меня есть деньги, - ответил Гаунт, прополаскивая виски поврежденную десну. - Я должен теперь сообразить, каким образом вы собираетесь заработать их.
     Он заказал порцию виски для Делакруа, и они одновременно осушили стаканы.
     - Первые вещи должны идти первыми, - прагматично высказался Делакруа, когда они устроились в китайском ресторане через два квартала от бара. Казалось, что здесь все относились к нему, как к давно потерявшемуся брату. - Так что у вас за проблемы?
     Не дожидаясь ответа, он повернулся к ожидавшему заказа официанту и обрушил на него длинный поток слов, которые звучали как ругательства, будучи на самом деле кантонским вариантом китайского языка. Если бы Гаунт не видел, что эти два человека относятся друг к другу как близкие приятеле он мог бы посчитать этот разговор спором.
     - Нам подадут все самое свежее, так для вас будет лучше, - заявил Делакруа, когда официант поспешно удалялся, а он вновь повернулся к Гаунту.
     - Это неважно, - возразил Гаунт. - Я не голоден.
     - Пока вы за моим столом, вы будете есть, - замахал руками Делакруа.
     Гаунт хотел было напомнить, что это он платит за обед, но энтузиазм этого человека заразил и его. Где-то на пути от бара до ресторана усилилась депрессия, в которой он находился.
     - Проблема состоит в следующем, - сказал он. - В течение четырех дней я должен определить, замышляет ли мой шеф громадную аферу с компьютером, во что, должен отметить, я не могу поверить.
     Руки Делакруа вновь пришли в движение.
     - Плевал я на то, верите вы или нет. Перед вами эта проблема, и вы, вероятно, можете найти детектива, который выяснил бы, чем на самом деле занимается ваш босс.
     Гаунту было неприятно признавать, что Делакруа прав.
     - Другая вероятность - это что кто-то, вероятно высокопоставленное лицо в правительстве США, пытается запрятать в тюрьму моего босса, распространив ложную информацию.
     - Это все?
     - Да, если отбросить лишнее.
     - Хм... - размышлял Делакруа, упершись головой в кулаки поставленных на стол рук. - Вам я не нужен. Вам требуется своего рода детектив-волшебник, каковым я не являюсь, хотя должен со всей откровенностью сказать, что было время в Сайгоне, когда... - он снова замахал вздернутыми вверх руками. - Но это все не то. Видите ли, это не мой профиль. Я больше занимаюсь такими делами, как "вам-бам! спасибо вам, мадам". Понимаете, о чем я говорю?
     - Огнестрельным оружием.
     - Да, верно. Я занимаюсь маленькими войнами. Развал коммунистического блока - это манна небесная для таких людей, как я. Все эти этнические меньшинства, изо всех сил стремящиеся защитить свои национальные и религиозные особенности, готовые нанести удар по головам других всем, что попадется им под руку. Тут-то я и вступаю в игру. Я обеспечиваю их боевым оружием и всякими иными средствами разрушения. Например, чем-нибудь вроде ракет, управляемых компьютером, разных современных поганых штучек, какие применялись в войне в Персидском заливе. Меня не интересует то, что осталось неиспользованным во время войны во Вьетнаме. Этим пусть занимаются мои соперники. Моя задача, парень, это вооружить человека таким оружием, которое может действительно нанести сильный ущерб.
     - Принимая все это во внимание, прервал его Гаунт, чтобы не дать ему возможности сделать такое предложение, от которого он не смог бы отказаться, - я не могу понять, почему Манч дал мне номер вашего телефона.
     Принесли еду, которая имела весьма неаппетитный вид, - растекающаяся густая масса, разные моллюски. Однако исходящий от них запах понравился Гаунту.
     Делакруа начал быстро орудовать ложкой, раскладывая на две тарелки что-то вроде крабов с голубыми спинками в густом белом соусе.
     - Вы хотите сказать, что он вам не сказал?
     - Хм, хм...
     - Тогда, Бога ради, перестаньте делать предположения и прямо спросите у него!
     - Это невозможно, - заявил Гаунт, наблюдая, как его тарелка наполняется морскими гребешками, кусочками рыбы, клейким рисом. - Если бы он мог сказать мне, я уверен, он сделал бы это. Нет, он принадлежит к оппозиционной стороне. Я должен все выяснить сам.
     По распоряжению Делакруа принесли пиво - целый медный таз, набитый накрошенным льдом, в котором охлаждалась по крайней мере дюжина бутылок пива "44".
     Делакруа открыл пару бутылок и вылил содержимое в свою еду.
     - Этот босс, о котором вы говорили, имеет, очевидно, крупные неприятности с федеральными властями? - поинтересовался он.
     - Можно и так сказать. - Гаунт хмуро уставился в свою тарелку. - Через четыре дня Комиссия сенатора Рэнса Бэйна соберется на сессию, может обвинить его в измене и закрыть американское отделение компании "Томкин индастриз".
     Делакруа оторвал голову от тарелки. Его губы были покрыты жиром, а кусочек клешни голубого краба торчал изо рта. Он поспешно выплюнул его.
     - Вы сказали Томкин, тот же Томкин, что и в компании "Сато-Томкин"?
     - Да, а что?
     Бледные глаза Делакруа округлились и почти вылезли из орбит.
     - Бог милостивый, я имею с этими людьми дело постоянно. Вот, черт побери, почему он дал вам мой телефон.

12

ПАРИЖ - ТОКИО - ВАШИНГТОН

     Была ночь. Сверху медленно опускался голубовато-зеленый туман, подобно прозрачным крыльям ангела. Собирался дождь, и это усиливало запахи сажи и выхлопных газов автомобилей.
     Николас мог видеть под собой причудливо подрезанные каштаны по четырем углам площади Вогезов. Однако взор его был направлен вверх на парижское небо, наполненное ярким светом от уличных фонарей на больших бульварах и площадях, на красные огни вокруг Эйфелевой башни, которые отражались от низко бегущих облаков и выглядели как мазки помады на напудренных сверх меры лицах проституток.
     Когда пошел дождь, то, с одной стороны, он был другом Николасу, так как помогал ему оставаться незамеченным, а с другой стороны, врагом, потому что делал очень скользкими покрытые патиной медные пластины на крыше мансарды.
     Осторожно шагая по крыше, Николас замер на месте и низко согнулся, так как увидел, что внизу по площади медленно движется полицейская патрульная машина. В бистро на углу стало оживленнее, чем днем. В галерею и дальше на улицу из трактира выплескивалась молодежь. Кто-то мог бы его заметить, если бы посмотрел вверх. Он не должен давать возможности сделать это.
     Крыша располагалась под углом в сорок пять градусов, что было очень хорошо для того, чтобы помещение под ней оставалось сухим, но чрезвычайно затрудняло движение по ней без специальных приспособлений, какими пользуются кровельщики.
     Прямо перед ним, но несколько ниже было окно мансарды, которое должно было послужить для него входом в здание, где располагалась компания "Авалон Лтд". Проблема была в том, что окно находилось ближе к краю крыши, выходящему на площадь, чем это ему хотелось бы. Николас рассчитал, что понадобится от двадцати до тридцати секунд, чтобы открыть окно и влезть в него, но гораздо больше, если там установлена сигнализация. В течение всего этого времени он будет на виду у проходящих по площади людей. Было бы глупо ожидать, что за это время никто не взглянет вверх. Поэтому он исходил из того, что кто-либо сделает это. Трюк состоял в том, чтобы он был как можно менее заметным.
     Он был одет во все тускло-черное. Уходя из комнаты гостиницы, Николас взял карандаш Челесты для подкраски ресниц и теперь намазал им щеки, нос, лоб и кончики ушей, а также тыльную часть кистей рук. Достал из кармана два предмета и закрепил их на свои ладони. Это были некоде, которые он сам придумал и сделал. Они представляли собой как бы кольчугу из легкой цепочки с бугорками, что позволяло ему цепляться за скользкие поверхности.
     Николас лег на крышу головой вперед, прочно уперся руками в кровлю и стал медленно спускаться вниз.
     Дождь барабанил по меди, разбрасывая мелкие брызги, блестевшие в свете фонарей. Его ноздри ощущали легкий запах окислившегося металла. Он полз, как его учили в раннем детстве, по методу, известному как Кагири Нишики, когда в движении находится попеременно только одна рука или нога. Расстояние преодолевалось крайне медленно, так как дыхание должно было быть замедленным и соответствовать медитационному ритму, а все тело расслаблялось соответственно этому ритму. В таком состоянии распростертая человеческая фигура, уже искаженная ночными тенями и наклоном крыши, как бы расплывалась, она полностью теряла очертания человека.
     Посмотревшему на крышу понадобилось бы пристально вглядываться какое-то время в то место, где лежал Николас, чтобы увидеть его движение. И даже тогда это едва заметное движение, по всей вероятности, было бы отнесено на счет голубей, прячущихся от сырой погоды, или же на дождь, стекающий по медной крыше.
     Для Николаса время потеряло всякое значение. Он был в полусознательном состоянии, которого достигают тибетские святые, когда они ходят по огню или гвоздям. Их сознание уходит внутрь, а чувствительность притупляется во всем теле.
     Таким манером Николас добрался без осложнений до угла мансарды. Лучик его сознания освободился, а правая рука стала исследовать переднюю поверхность окна мансарды в том месте, где рама сходилась с переплетом окна. Мгновенно он насторожился.
     Провод!
     Система сигнализации! Хотя Николас был фактически слепым и окружен мраком, он почувствовал разлохмаченный конец изоляции и несколько дальше разрыв, который был неумело исправлен, с тем чтобы создать впечатление, что система сигнализации не повреждена. Он обнаружил затем, что оба конца провода не была соединены вместе, и понял, что, каким бы раньше ни было соединение проводов, его теперь больше не существует.
     Применив сюрикен, заостренную по краям тонкую стальную ленту, он открыл старомодный полукруглый запор на окне. Затем довольно долго лежал неподвижно. Со всех сторон до него доносились звуки городской жизни: голоса людей из бистро по ту сторону площади, хруст шагов по гравию, шипение колес проезжающих за пределами площади автомобилей и совсем близко прерывистое воркование устраивающихся на ночлег голубей.
     Николас медленно, по сантиметру за один раз, поднял окно мансарды, затем скользнул в него сам. Его голова и плечи были уже внутри, когда он боковым зрением заметил яркую вспышку. Он замер мгновенно. Оставаясь в том же положении, он дал возможность своим зрачкам приспособиться к темноте. Затем повернул голову влево и снова ощутил вспышку, как бы отраженную от радужной оболочки его глаза. Тогда он догадался.
     Его подбородок был в трех сантиметрах от тонкого, как нить, лазерного луча, более чувствительного и надежного, чем инфракрасный. Если какой-либо частью своего тела он прервет луч, включится сигнал тревоги. Неудивительно, что хозяева этого помещения не исправляла устаревшую систему сигнализации с проводами. Подоконник, на который опирался Николас, находился в трех футах от пола. Он видел запыленный стол с отражавшимся на нем уличным светом, падавшим через окно.
     Если бы он мог спуститься на пол и растянуться на нем, он бы оказался ниже лазерного луча. Но дело осложнялось тем, что у него не было места для маневра, - он находился прямо перед лучом.
     Теперь время было таким же его врагом, как и отсутствие пространства. Наполовину Николас был внутри и наполовину - снаружи, что делало его положение крайне уязвимым. Он не мог спуститься, не мог продвинуться вперед и не мог оставаться там, где находился.
     Так что оставался только путь вверх. Николас подтянул торс, упершись ладонями, медленно втянул ноги через открытое окно, прижав колени к груди. Теперь он был похож на клубок. Сделав микроскопическое передвижение, он поместил ступни ног на оконное переплетение. При этом его нос чуть не коснулся лазерного луча. Он замер. Сердце как молот стучало в груди, усилился приток адреналина и вместе с этим смертельная опасность неумышленного движения.
     Он обратился к помощи праны, медленных очищающих вдохов и выдохов, помогающих кислороду пройти до самых глубин легких. Закрыв глаза, он сконцентрировал все свои внутренние силы на то, что ему предстояло сделать. Николас открыл свой внутренний глаз тандзяна, восстановил в памяти комнату. Ее размеры стали более отчетливы, чем когда он смотрел на нее обычными глазами, так как темнота искажала размеры. Вверху было балочное перекрытие, расстояние от луча лазера до потолка составляло, вероятно, около трех футов.
     Каждый раз, когда он применял в прошлом задуманный им маневр, в его распоряжении было по крайней мере такое пространство. Теперь он знал, что он должен будет использовать не более двух с половиной футов, иначе либо лбом, либо ногой он коснется лазерного луча.
     Николас собрал все свои силы и углубился в Аксхара. Время распалось на десятки тысяч фрагментов и, подобно лунному отражению на воде, стало иллюзорным. Николас почувствовал биение кокоро, когда он вызвал силы Вселенной, глубоко упрятанные в его сущности. Он чувствовал захватившую его вибрацию, как пламя, бегущее по венам. Затем биение постепенно замедлилось и остановилось полностью.
     Пора!
     Он бросился вверх и вперед. Переворачиваясь, он почувствовал, что его голова коснулась на мгновение потолка, чего было достаточно, чтобы изменить траекторию полета, укоротив ее. Своим глазом тандзяна он увидел опасность того, что одна из его ног прервет луч лазера.
     Николас потянулся вверх, некоде, надетые на его руки, впились в балочное перекрытие. Расставив ноги, он закачался на балке, как безумная обезьяна, затем услышал скрип, почувствовал на себе струйку опилок - это прогибалась балка, за которую он уцепился. Он предпринял отчаянный шаг. Продолжая раскачиваться, собрал силы, чтобы оттолкнуться и полететь снова. Балка, прогнившая от протекавшей крыши, начала ломаться по-настоящему, опустив немного вниз державшегося за нее Николаса.
     Тогда он оторвался от нее, пролетел вперед, кувыркаясь, в темноту комнаты, над лазерным лучом, который сверкнул перед его взором, над рубиновой иглой и очутился по другую сторону лазера, продолжая кувыркаться.
     Он шлепнулся о доски пола, перекатился на спину. Его голова все еще уходила в плечи, когда он встал на четвереньки.
     Николас был в мансарде.

***

     Челеста проснулась в темноте с мыслью: "Я должна простить не мать, а своего отца". Она села на кровати, находясь в том странном переходном состоянии, когда человек, окончательно еще не проснувшись, не может определить, что реально, а что является еще продолжением сна. В этом состоянии она просидела не одну минуту.
     Жизнь, в которой она только что жила, была до того, как убили ее отца. Было это жертвой? Так объяснил ей Оками-сан. Челеста не сказала ему, и он никогда бы этого не понял, что никакие объяснения не смогут примирить ее со смертью отца. Она не хотела никаких объяснений, она хотела, чтобы он вернулся.
     Ее отец был настолько одержим Востоком, что Оками-сан часто в шутку говорил ему, что он больше японец, чем венецианец. Он видел суть проблем, а не их внешнее проявление, и решения, которые он принимал, часто ставили в тупик его соперников и помогли ему собрать небольшое состояние, которое сохранилось даже исходя из вздутых стандартов сегодняшнего дня.
     Челеста сидела в темноте своего номера в парижской гостинице, не желая еще признавать реальность окружающей ее действительности. Многое она отдала бы за то, чтобы ее отец был снова жив и стоял сейчас около нее. Все, что угодно, даже жизнь Оками-сан. Она обязалась защищать его, потому что таким было желание ее отца. Но на самом деле она презирала Оками всей душой. Только настоящему венецианцу понятно, как можно спрятать так глубоко презрение, ничем не выдав его.
     Оками пришел в их жизнь много лет тому назад, заманил их в гнездо гадюк, в мир, созданный им самим, который был наполнен враждебностью, старой, как многовековой дуб.
     Он сразу увлекся ее мачехой-интриганкой. Челеста никогда не доверяла ей, презирала а одновременно боялась ее. Уроженка Сицилии, ока была им чужой, но она обладала темной силой, способностью создать паутину скандала и обмана, в которую втягивался с печальным для него результатом любой, кто стоял на пути ее мужа.
     Когда Челеста подросла, она поняла, что Оками помог мачехе. Вместе они приобрели власть, какую не смог бы иметь ее отец в одиночку.
     Весь мир Челесты вращался вокруг ее отца. Она росла вместе се своей старшей сестрой, секретничая с ней в темноте до тех пор, пока постепенно она не сделала открытия, которым уже не могла поделиться.
     Ей припомнилось, когда это случилось в первый раз. Она и ее сестра лежали на спине на пляже в Лидо. Был знойный летний день, когда толчея людей на площади Святого Марка делает почти невозможным какое-либо продвижение, когда исторические стены почти исчезают за морем человеческих голов.
     Ее сестра, уставившись в медленно плывущие облака, улавливала в них очертания грифона, влюбленной парочки, бьющей копытами лошади. Челеста сконцентрировала свое воображение, пытаясь также увидеть фантастические фигуры, которые описывала ей сестра.
     Но она увидела тонущего человека - погруженную во мрак маленькую черноволосую голову с лицом, повернутым к небу, которая поднималась вверх и вниз в океане. Потом она увидела набегавшую волну с такой отчетливостью, что у нее захватило дыхание. Челеста почувствовала, что и она не может больше вдохнуть воздух в свои легкие. Тогда она вскочила и побежала. У нее кружилась голова, ее качало, как пьяную. Она устремилась вдоль мокрой береговой линии, перепрыгивая через купальщиков, которые поворачивали к ней свои потные, намасленные лица, с раскрытыми от изумления ртами и выпученными глазами.
     Куда она бежала? Она не имела никакого представления. В ее голове была только одна мысль - чем быстрее она побежит, тем ближе будет к... тому происшествию. Ей казалось, что ее шаги пересекают не пространство, а время, приближая ее к видению тонущего человека.
     Вдалеке она заметила волнующуюся толпу людей. Молодые люди забирались в набегавшие волны, что-то крича друг другу, прыгали в попытке перебросить свое тело за линию, где волны, ударяясь, разбрасывали белую пену, в добраться до темного предмета в море. Действительно тонул человек.
     Челеста почувствовала, что ее сейчас вырвет. Чувство смерти было так ощутимо, что на какое-то мгновение ей показалось, что смерть более реальна, чем жизнь. Сильнейшее чувство перемещения ударило по ней с такой силой, что она спот