ежный способ покончить с Катсуодо. Оябун не умеет плавать. Это держится в строжайшем секрете, но Каеда, будучи одним из наиболее приближенных лиц Катсуодо, конечно же посвящен в эту тайну. И через неделю тело оябуна будет найдено где-нибудь в реке Сумида, вот тогда мы сможем продолжать переговоры с Уиллоуби и его кликой военных преступников.
     Линнер согласно кивнул, набивая трубку новой порцией табака. Оками искоса следил за его движениями, пытаясь понять, что происходило сейчас в голове этого неординарного человека. Признаться, несмотря на все усилия, Оками никогда не мог до конца понять полковника и ни капли не сомневался в том, что если бы тот избрал своим занятием игру в шахматы, то стал бы величайшим гроссмейстером мира. Дэнис Линнер умел видеть на сто шагов вперед, и это поражало Оками. От этого человека Оками научился гораздо большему, чем у всех своих прежних учителей, наставников и сенсеев. Полковник глубоко понимал жизнь во всех ее бесчисленных проявлениях, суть которых просто и ясно излагалась учением Синто.
     Это был непреклонный, порой суровый человек. Впрочем, и у него бывали минуты легкомысленного веселья. Однако Оками видел, что полковник строго контролировал их количество. Казалось, Дэнис Линнер взвалил на свои плечи всю тяжесть того нового мира, который он так страстно хотел создать. Помимо всего прочего, полковник Линнер был еще и архитектором мечты. Его представление о том, какой станет Япония в один прекрасный день, наполняло воображение Оками калейдоскопическими картинками, отображающими неумолимый рост империи и распространение ее по всей территории тихоокеанского региона.
     Оками опустил руку в бумажный пакетик и сунул в рот несколько соевых конфет - уж лучше злоупотреблять сладким, чем спиртным, которое, по замечанию полковника, медленно убивало его.
     - Так я поговорю сегодня с Каедой?
     - Подождите, - неожиданно ответил полковник. - Я бы хотел сначала поговорить с Катсуодо Кодзо.
     - Зачем?
     - Я хочу убедиться в том, что ликвидировать его - это единственный выход из создавшегося положения.
     Оками сунул в рот еще несколько конфет.
     - Что ж, может, оно и к лучшему. Катсуодо презирает всех западноевропейцев и американцев. Поговорив с Линнером, он не удержится от оскорблений и сам себя приговорит к смерти.
     Назавтра в полдень полковник появился в резиденции Катсуодо Кодзо, которая была расположена на окраине города и представляла собой комплекс из четырех зданий, разместившихся на хорошо ухоженной и огороженной территории. Одно из зданий было предназначено для Катсуодо и его семьи, остальные - для телохранителей, советников и двух его сестер с семьями.
     Оябун продержал полковника в ожидании почти целый час - в одиночестве, не предложив ни выпить, ни закурить. Это было непростительным нарушением правил приличия. Но Дэнис Линнер не был японцем и потому не заслуживал, чтобы ему оказывали те знаки внимания, какие обычно оказывают цивилизованным людям, то есть японцам. Впрочем, полковник не обратил на это никакого внимания. Он уже привык, что японцы так с ним обращались, но это были люди, которые совсем его не знали или знали слишком хорошо. В ожидании Катсуодо Дэнис Линнер не терял времени, разглядывая через окно приемной внутренний двор.
     Последнее время клан Ямаути был занозой в его делах. Подобно промышленникам в довоенной Японии, клан Ямаути на протяжении почти всей истории своего существования проводил экспансионистскую политику. Похоже, все оябуны этого клана были сделаны из одного теста - высокомерные, уверенные в себе и своем могуществе, жадные до всего люди. В своем клане они поощряли дух крайней изоляции, что порождало у членов якудзы ощущение кажущейся неуязвимости. Считалось, если ты не принадлежишь обществу, то его законы не властны над тобой.
     - Ищете бреши в моей обороне?
     Обернувшись, полковник внимательно посмотрел на вошедшего хозяина дома. Голова его представляла собой череп, туго обтянутый кожей. Глаза горели лихорадочным неестественным блеском параноика. Он сменил домашние тапочки на уличные туфли, которые полагалось надевать в приемной с холодным каменным полом, потому что это помещение не считалось частью дома.
     - Сказано настоящим даймё, - сказал полковник с оттенком удивления в голосе. Вероятно, такой подход к Катсуодо Кодзо был ошибкой. Впрочем, полковник сомневался, что к этому человеку вообще можно было найти какой-нибудь подход.
     - Я не самурайский феодал, - фыркнул Катсуодо с еле скрытым негодованием. - Я не обладаю кастовыми привилегиями, присущими самураю по праву рождения. Я добился всего, что имею, благодаря собственной воле и способностям. Мое положение не слишком значительно в этом мире. Все, чего я достиг, похоже на произведение искусства - я могу продемонстрировать свои достоинства лишь в небольшом кругу единомышленников.
     - А чего же вы хотели? Вы - преступник.
     Тень улыбки промелькнула по лицу Катсуодо.
     - Прошу поправить меня, если я не прав, но разве некоторые из ваших близких друзей не являются преступниками? - спросил он язвительно.
     - Моя работа требует от меня поддерживать знакомства среди представителей разных слоев японского общества.
     Хозяин дома кивнул.
     - Однако вы, похоже, питаете несомненную склонность к тем, кого именуете криминальным элементом.
     Стало ясно, что Кодзо не собирается приглашать полковника в дом. Он явно хотел держать его на этой нейтральной территории, которая служила связующим звеном между внешним миром и частным владением Катсуодо.
     - Вам не нравится та работа, которую я выполняю вместе с Оками-сан?
     Кодзо засмеялся, обнажив желтые зубы.
     - Напрасно вы называете работой ту гнусность, которую затеяли вместе с Оками! Сотрудничество с оккупационными силами - позор для якудзы. Да меня просто тошнит уже оттого, что вы стоите так близко от меня. Прошу вас уйти сейчас же, пока между нами не произошло ничего плохого.
     - Ничего плохого и не произойдет, - сказал ровным голосом Линнер.
     - Вот и хорошо. - Хозяин дома повернулся к нему спиной. - Тогда нам нечего больше сказать друг другу.
     - Осталось еще одно предложение, - проговорил полковник, когда Кодзо уже вышел через раздвижные двери во внутренние помещения дома.
     Оябун обернулся. Линнер увидел, что лицо его абсолютно бесстрастно, как у покойника.
     - То, что делаю я и Оками, послужит на пользу всем, даже вам. Поэтому я и пришел сюда - просить вас присоединиться к нам. Ваша мудрость и проницательность принесут пользу всем.
     Кодзо молча смотрел на Линнера невидящими глазами.
     - Вы стремитесь к тому, чтобы остановить нас, - продолжал полковник, - но, уверяю вас, это все равно что пытаться изменить течение могучей реки при помощи дамбы из спичек. Это невозможно. Мое дело переживет всех нас. Никто и ничто не остановит его.
     Катсуодо повернулся и, не сказав ни слова, исчез за дверями. Оставшись один в приемной, полковник некоторое время разглядывал свои ботинки - кровь нем кипела от бешенства, и ему нужно было какое-то время, чтобы взять себя в руки. Этот человек оказался в точности таким, каким его рисовал Оками, - его непреклонная решимость разрушить партнерские отношения, которые он и Оками так долго создавали и берегли, могла привести в ярость кого угодно. Разглядывая свое отражение в до блеска начищенных ботинках, Линнер уже знал, какая судьба ожидает этого оябуна, как будто он был провидцем. Впрочем, в определенном смысле он и был провидцем.
     Наконец полковник поднялся и стремительно вышел из комнаты. В воздухе запахло кровью.

***

     Пока Дэнис Линнер пытался решить проблему мирным путем, Оками готовился к войне. Генерал-майор Уиллоуби, заслуженно носивший прозвище "маленький фашист", был одержим идеей коммунистической угрозы в Японии. Поэтому он предложил сделать из его Банды пятнадцати ядро местной антикоммунистической военной группировки. Его люди обучали генерал-лейтенанта Арисью, бывшего шефа военной разведки в Генеральном Штабе, который должен был возглавить контингент своих бывших подчиненных в составе Джи-2, американской военной разведки. У Оками были надежные сведения о том, что банда уже действует, сообщая о передвижениях советских войск. Люди Уиллоуби поручили провести местную демобилизацию еще одному печально известному военному преступнику - полковнику Хаттори, который не преминул воспользоваться возможностью спасти своих закадычных дружков от возмездия за военные преступления. И если бы Уиллоуби получил столь желанную для него возможность начать возрождение японской армии в качестве американской марионетки, Хаттори приложил бы для этого максимум усилий.
     Все это было оскорбительно для Оками по ряду причин. Кроме того, он не разделял опасений Уиллоуби, что коммунисты везде и повсюду, и у него не было желания видеть свою страну на коротком поводке у Америки. К тому же Дэнис Линнер утверждал, что затраты на создание и обслуживание большой армии нанесут значительный урон его планам, и в этом он был совершенно прав. Полковник стремился к созданию в Японии жизнеспособной экономики, свободной от высокой инфляции, что поставило бы страну на ноги.
     Однако, если быть откровенным до конца, у Оками имелась еще одна существенная, причина желать провала плану Уиллоуби. Он затаил злобу против некоторых членов Банды пятнадцати. Они отдавали в последние дни войны бессмысленные приказы, ужасно обращались со своими подчиненными - из-за этого погибли многие друзья Оками и его брат. Микио часто вспоминал о брате, который ушел из жизни совсем юным. Некоторые приписывали его гибель случайностям войны, но сам Оками не обманывался на этот счет. Он-то знал, по чьей вине погиб его брат, и теперь, когда эти люди находились под крылышком у Уиллоуби, вынашивал планы их уничтожения.
     Он решил сделать это без помощи полковника. Полковник по каким-то необъяснимым причинам затягивал решение по поводу Банды пятнадцати. Несмотря на частые напоминания со стороны Оками, он все еще не предпринял никаких действий. А в последнее время эти напоминания стали превращаться в горячие споры, после которых Оками чувствовал себя чуть ли не преданным.
     - Постарайтесь быть японцем до конца, - горячо убеждал его полковник. - Будьте терпеливы. К этой паутине ведет много нитей. Всему свое время.
     - Но у меня нет времени, - с такой же горячностью отвечал Оками. - Это моя страна, и, не побывав в моей шкуре, вы не вправе диктовать мне свою волю.
     И хотя Микио понимал причину, по которой полковник вынужден был осторожничать - ведь Линнер работал в составе организации, где власть Уиллоуби и его людей была весьма значительна, - все же жгучее желание отомстить за брата побуждало его поступать по своему усмотрению.
     Поскольку внимание полковника было отвлечено от Банды пятнадцати, Оками ничего не оставалось делать, как тщательно проанализировать все последствия игры, которую он вынужден будет вести.
     Для начала Микио решил войти в контакт с коммунистами. Он знал наверняка, что произойдет, если коммунисты каким-то образом узнают о тех пятнадцати военных преступниках, которых Уиллоуби и его люди скрывают от трибунала. Ответная реакция русских не заставила бы себя ждать и была бы чрезвычайно жестокой. Оками прекрасно знал, что Токио был наводнен советскими агентами, и некоторые из них занимали достаточно высокие посты, о чем оккупационное командование и не догадывалось. И он не сомневался, что, если в их руки попадут соответствующие разведданные, они несомненно сообщат о них куда следует. "Да, коммунисты прекрасно подойдут на роль орудия моей мести", - подумал Оками, проснувшись в то самое утро, когда полковник отправился к Кодзо. "Пусть они уничтожат эту Банду пятнадцати и тем самым отомстят за смерть моего брата и моих друзей".
     Конечно же, ему придется подать эту идею под соответствующим соусом. Идеологические мотивы исключались, так как очень скоро коммунисты узнают, кто такой Оками. Оставалось сделать вид, что им руководит корыстный интерес. Многим в Японии было известно, что члены якудзы невероятно корыстолюбивы. Для того чтобы осуществить свой план, Оками стал проводить поздние вечера в одном баре, где, по уверениям его информаторов, часто бывали коммунистические агенты. Однажды он притворился пьяным и "под большим секретом" сообщил соседу по столику о замысле американцев предоставить укрытие военным преступникам. И рыбка клюнула. Через несколько дней к нему подсел худой, узкоплечий японец и сказал:
     - Кажется, у нас с тобой одна и та же точка зрения.
     - Да?
     - Может, и нет. Но до моего слуха дошло, что у тебя есть сведения, которые меня интересуют. Тебе бы за них хорошо заплатили.
     - Слухи верны. Но все зависит от того, сколько мне заплатят.
     - Мы тебя не обидим. Но скажи, откуда у тебя эти сведения об американцах?
     Оками допил свой скотч и заказал еще порцию.
     - А вот это уже не твое дело.
     - Мое. Ведь платить буду я.
     Оками окинул японца взглядом с головы до ног.
     - Джек Доннау, адъютант из оккупационного командования, крепко сидит у меня на крючке, - наполовину солгал он. - Тебе этого достаточно?
     - Но зачем ты болтаешь о планах американцев с первым встречным, разве это умно с твоей стороны?
     - Перебрал в тот день, с кем не бывает? - одним махом Оками опрокинул свой скотч и заказал еще порцию. - Но я все же помню, что не сказал ничего конкретного. А за деньги могу предоставить списочек. Давай обмоем нашу сделку. - Оками жестом подозвал бармена, и, получив по порции спиртного, они подошли к свободному столику в дальнем конце бара. Кругом были люди Оками, и поэтому не имело никакого значения, где он решил уединиться.
     Оками знал тактику коммунистов: они попытаются заманить его в ловушку. Им будет недостаточно просто купить нужную информацию за деньги, они захотят занести свой меч над его головой, чтобы в дальнейшем всегда иметь возможность контролировать его. Усаживаясь напротив агента, Оками подумал, что все это не слишком-то приятно. Он слышал о коммунистах много плохого и, откровенно говоря, побаивался их, как русских, так и своих, местных.
     Человека звали Ивануси. Он работал на фабрике и, что было гораздо важнее, занимал высокий пост в наиболее ярой из группировок, которые сотрудничали с недавно возникшим трудовым движением. Неконтролируемая инфляция, высокий уровень безработицы, безмерная коррумпированность администрации Есиды, ее неспособность вывести Японию из послевоенных экономических трудностей, всеобщее недоверие оккупационному командованию, обещавшему сделать жизнь лучше демократическим путем, - все вместе это было чрезвычайно легко воспламеняющейся смесью и как нельзя лучше способствовало проникновению коммунистов в среду рабочих, где отчаяние достигло предела. Советский Союз умело использовал юнионистов и прочие организации в качестве рабочей лошадки для достижения собственных целей. Это был еще один яркий пример того, как коммунисты умели использовать свою идеологию в качестве хлыста, с помощью которого надеялись возбудить у своих японских учеников так называемый "революционный пыл".
     Ивануси был типичным представителем низов - забитый жизнью и уверенный в своей правоте человек. Он свято верил в то, что социализм приведет к новому, лучшему будущему, если только коммунисты в Японии придут к власти. Но Оками было хорошо известно, что все ивануси во всем мире никогда не получат власти. Либо те самые силы, свергнуть которые они пытаются, уничтожат их, либо те хозяева, которые контролируют их сегодня, будут продолжать это делать, но в новом обличье и в новом обществе.
     Оками не испытывал ненависти к Ивануси; скорее, жалел его. Должен же был хоть кто-то пожалеть этого бедного человека. Правительство Есиды ни в малейшей степени не интересовало, что привело Ивануси к нищете и ярости.
     - Ты ведь из якудзы, - сказал Ивануси, устраиваясь поудобнее. - И ты сотрудничаешь с оккупационным командованием. Ты - враг народа, поэтому не жди от меня сочувствия. Деньги в обмен на информацию. Я хочу заключить с тобой обычную сделку.
     Зная, что эта сделка не будет обычной, Оками сказал:
     - Хвалю за добровольное согласие испачкать руки, товарищ.
     Ивануси хмуро посмотрел на него.
     - Мне не до шуток. Ты живешь, как сёгун, поэтому и веселишься. Пожил бы, как я, бросил бы свои шуточки.
     - Мне кажется, немножко юмора тебе бы не помешало, - улыбнулся Оками.
     - Еще раз тебе говорю: мне не до шуток. Семья голодает, а я того и гляди опять останусь без работы. Пока ты жиреешь и богатеешь на черном рынке, моя семья и тысячи ей подобных бедствуют. А ты, я знаю, ненавидишь коммунистов. Но скажи, за что? За то, что я хочу жить как человек? За то, что мечтаю сделать лучше свой завтрашний день?
     - Лучше для кого? Для твоей семьи или для коммунистов?
     - Это одно и то же, - убежденно ответил Ивануси.
     Вечером следующего дня Оками явился без предупреждения в дом Ивануси и принес с собой гостинцы: свежие фрукты, овощи и рыбу - то, чего не могла позволить себе эта семья. Она жила в крошечном, полуразвалившемся одноэтажном домике, расположенном так близко от железнодорожных путей, что его тонкие стены дрожали всякий раз, когда мимо проносился поезд.
     Ивануси, отчужденный, но вежливый, проводил его в дом. Время приближалось к обеду, и вся семья была в сборе - миниатюрная жена Ивануси с седеющими волосами и трое детей. В доме неприятно пахло вареными корнеплодами.
     Ивануси поклонился, молча приняв дары Оками, но, когда он отнес их на кухню, Микио увидел, что жена его выбросила все в мусорное ведро. Между ними вспыхнула ссора. Оками слышал, как они спорили шепотом, и разобрал слова жены - "позорный" и ужасный эпитет "футеи", который употребил в своей недавней речи премьер-министр Есида, говоря об юнионистах. Это слово означало "губительный".
     Вернувшись, Ивануси сказал:
     - Может, нам стоит прогуляться? Нужно накормить детей, а моя жена не сможет обслужить одновременно и детей, и нас.
     - Да, конечно, - сказал Оками. - Я поступил крайне необдуманно, явившись к вам в дом в это время.
     - Ничего страшного. Мы привыкли, что с нами не церемонятся.
     Оками не был готов услышать от Ивануси столь нелюбезные слова, но воспринял их как неизбежное. Он чувствовал, что хочет понять, почему эти люди предались бесплодным мечтаниям о социализме, ведь этот строй просто не сможет существовать в мире, где правят людские законы, где злоба, корысть и алчность неистребимы. Всем смертным присущи семь грехов. Только святые и аскеты в силах подняться выше этих пороков. Но не могут все люди быть святыми! В обыкновенном же человеке всегда живет собственник, он неистребим. И жажда собственности в конце концов сметет самый прекрасный, самый праведный строй, даже если его воздвигнут на костях мучеников.
     - Как видишь, у нас ничего нет, - сказал Ивану-си. - Мы нуждаемся абсолютно во всем. Так, как мы живем, жить нельзя.
     "Возможно, именно это и определяет все его поведение", - подумал Оками и почувствовал, что понимает этого человека. Понимает, потому что у него есть с ним одно общее - как член якудзы, он тоже изгой в официальном обществе. Да, Оками имел авторитет, но простирался он не дальше определенного круга.
     - Может, правительство не знает о том, что вам нечем кормить детей? - спросил Оками.
     - Прекрасно знает, но заботится только о себе, на народ ему наплевать. Когда страна выкарабкается из кризиса, их грехи будут забыты, потому что еды хватит на всех. Но сейчас, когда голод и безработица косят народ Японии, вся ненасытность, алчность и праздность правителей видна невооруженным глазом и вызывает только ярость. Многие советуют терпеть и молиться. Но я не верю в Бога. Где же он? Ты только посмотри вокруг.
     "Слова настоящего коммуниста", - подумал Оками. Ему становилось все интереснее разговаривать с Ивануси, но вслух он сказал:
     - Да, мир устроен несправедливо. Но я не верю, что в нем можно что-то изменить, поэтому борюсь только за себя. Так что давай побыстрее совершим нашу