аз со скорбного памятника. - Смотри. Вот так
же и моя душа.
   "Теперь она стала сентиментальной, - подумал Николас.  -  Противоположный
полюс ее непробиваемого цинизма". Но именно эта двойственность больше  всего
привлекала его в Юкио. Николас ни на минуту не верил ее напускной  простоте.
Он знал, что это не более чем самозащита, и ему мучительно хотелось  понять,
что прячется за каменной стеной, которую Юкио возводила вокруг себя с  таким
упорством.
   Узкие ленты облаков плыли поднимались откуда-то с земли  высоко  в  небо.
Хиросима осталась позади.
   - Извините меня, - сказал старик. - Простите мою назойливость,  но  я  не
могу  удержаться  от  любопытства.  Он  замолчал,  и  Николас  был  вынужден
спросить:
   - Что же вас интересует?
   - Вы были когда-нибудь в Хиросиме?
   - Нет, - ответил Николас; Юкио молча покачала головой.
   - Я так и думал, - заметил старик. - В любом случае, вы  слишком  молоды,
чтобы помнить старый город таким, каким он был до уничтожения.
   - А вы? - спросила Юкио.
   - О да. - Он печально улыбнулся, и морщинки пропали с  его  лица.  -  Да,
когда-то Хиросима была моим домом. Теперь кажется, что это было  так  давно.
Почти как в другой жизни. - Старик снова улыбнулся. - Да так оно и  было,  в
некотором смысле.
   - А где вы находились, - поинтересовался Николас, - когда это произошло?
   - В горах. - Он кивнул. - Да, достаточно далеко от огненного  смерча.  За
много миль отсюда качались деревья и земля содрогалась как от  боли.  Ничего
подобного никогда не случалось. Рана, нанесенная Вселенной. Это больше,  чем
гибель человека или даже цивилизации.
   Николас хотел спросить почему, но не смог произнести ни слова. Он сидел с
пересохшим ртом и не сводил глаз со старика.
   - Вам повезло, что вас не  было  в  городе,  когда  упала  бомба.  Старик
посмотрел на Юкио.
   - Повезло? - Он выговорил это медленно, будто пробуя на вкус  неизвестное
блюдо. - Не знаю. Это не совсем подходящее слово.  Если  и  можно  подобрать
какое-то слово, то это карма. Видите ли,  перед  самой  войной  я  уехал  за
границу. В то время я занимался торговлей, я часто бывал  на  континенте,  в
основном в Шанхае.
   Рука  старика  показалась  в   рукаве   кимоно,   и   Николас   поразился
необыкновенной длине его ногтей. Они были тщательно ухожены, отполированы  и
покрыты светлым лаком. Старик заметил удивленный взгляд Николаса.
   - Эту причуду я перенял от китайских аристократов, с которыми вел дела  и
которые относились ко мне по-дружески. Теперь я к  этому  привык  настолько,
что даже не замечаю. Впрочем, длина  моих  ногтей  весьма  умеренная.  -  Он
уселся поудобнее, словно собирался рассказать вечернюю сказку своим  внукам.
У него был замечательный, хорошо поставленный голос: властный,  и  в  то  же
время мягкий. - Однажды, закончив все дела, мы решили отдохнуть и поехали за
город. Я понятия не  имел,  что  меня  ожидает:  у  этих  китайцев  довольно
странные вкусы. Но занимаясь бизнесом, нужно быть космополитом,  особенно  в
том, что касается личных пристрастий твоих партнеров. Да, я не думаю, что  в
таких  делах  разумно  быть  слишком  узколобым  и   упрямо   придерживаться
собственных традиций. В мире есть сотни разных культур, не так ли? Кто может
сказать, которая из них лучше. - Старик пожал худыми плечами.  -  Во  всяком
случае, не я.
   За окном сгущались сумерки.  Края  серых  облаков  светились  розовыми  и
золотистыми оттенками. Солнце опустилось за горизонт, и небо на востоке было
чистым, словно огромная  полупрозрачная  чаша  из  темно-синего  фарфора.  В
вышине уже можно было различить несколько  ярких  звезд,  будто  заброшенных
туда чьей-то огромной рукой. Весь мир,  казалось,  погрузился  в  абсолютный
покой, и само время уже не имело никакого  смысла.  Наступил  тот  волшебный
миг, когда после неслышного вздоха должен  вот-вот  подняться  занавес...  и
начнется представление.
   - Мои китайские друзья отвезли меня в небольшой  городок  в  окрестностях
Шанхая. Это был - извините меня, дорогая -  бордель.  Нет,  не  тот  дом,  в
котором мы остановились, а весь город. Да, да, город  развлечений.  Еще  раз
прошу у вас прощения, барышня. Деловой человек, который неделями  не  бывает
дома, по многим причинам едва ли может позволить себе взять с собой жену.  И
подобные развлечения становятся почти неизбежной частью поездки.
   Китайские аристократы ценят чувственные радости весьма  высоко.  И  я  не
могу сказать, что осуждаю их за это. - Старик засмеялся, но в этом смехе  не
было ничего непристойного, скорее добродушие любящего  дядюшки.  -  В  конце
концов, это необходимая и важная часть нашей жизни - так почему же не отдать
ей должное?
   М-да, как бы там ни было, я никогда прежде  не  видел  такого  роскошного
заведения. Среди гостей  были  исключительно  аристократы,  более  того,  из
весьма избранного круга.  Замечательно  изысканное  общество.  -  Его  глаза
казались огромными и мечтательными. -  Да,  там  хотелось  остаться  на  всю
жизнь.  Но,  разумеется,  это  было  невозможно.  Представьте  себе,   через
некоторое время такая разреженная  атмосфера  может  порядком  надоесть.  По
крайней мере, я не хотел бы испытать это на себе. Жизнь ничего бы не стоила,
если бы в ней не оставалось места  для  прекрасных  грез.  Каждому  человеку
нужно время от времени отрешиться от действительности, не так ли?
   Поезд прогрохотал по мосту и углубился в лес; чахлые деревца стояли точно
жалкие остатки разбитого войска. Последний  свет  угасал,  и  черные  облака
приобрели отчетливые формы. Только над самым горизонтом, в  дымке,  терялись
все очертания. Ночь быстро окутывала землю, как строгая мать.
   - Но я не собираюсь рассказывать вам обо всем, что  там  было.  -  Старик
обезоруживающе улыбнулся. - Вы достаточно молоды,  чтобы  нуждаться  в  моих
советах по этой части. Нет, я расскажу вам об одном человеке, которого я там
встретил. - Он поднял длинный палец,  костлявый,  но  удивительно  красивый,
Длинный ноготь причудливо поблескивал в тусклом свете вагона. - Этот человек
не был одним из клиентов, я в этом уверен, и в то же время он  явно  там  не
служил. По крайней мере, я никогда не видел его за работой.
   Поздно ночью или, точнее говоря, рано утром  его  можно  было  застать  в
большом салоне на первом этаже -  здание  было  двухэтажным  (возможно,  его
когда-то построили англичане, но, разумеется, для каких-то других  целей)  -
он сидел в одном из высоких кресел и играл в какую-то незнакомую мне игру  с
белыми и красными костями...
   - Маджонг? - предположил Николас.
   - Нет, не маджонг. Совсем другая игра, я так и не выяснил какая. Он сидел
там неподвижно, пока девушки убирали зал, а когда они  уходили,  он  начинал
играть. Щелк-щелк. Щелк-щелк.
   Старик достал сигарету и не без труда -  из-за  своих  длинных  ногтей  -
прикурил от металлической зажигалки. Он улыбнулся, прижмурив  один  глаз  от
дыма, и повернул в руках зажигалку. Она ярко блеснула.
   - Память тех далеких дней. Когда-то она принадлежала  одному  британскому
дипломату, которому я помог выбраться из неприятностей. Он настаивал,  чтобы
я взял эту зажигалку, и я не мог отказаться.
   Старик убрал зажигалку и затянулся; облачко дыма окутало его как туман.
   - Я никак не мог заснуть в том доме  -  даже  после  того,  как  все  мои
желания были удовлетворены. Надеюсь, мои слова не оскорбляют вас, барышня?
   - Нисколько, - успокоила его Юкио. "Знал бы этот дедушка, как она  обычно
выражается", - подумал Николас.
   - У меня была привычка читать поздно ночью; я всю  жизнь  был  ненасытным
читателем. Но в ту ночь я чувствовал себя беспокойно и отложил книгу  -  это
был "Моби Дик". Разумеется, в подлиннике. Я не очень-то доверяю переводам  -
слишком многое в них теряется. Так вот,  я  отложил  книгу  и  спустился  на
первый этаж.
   "Щелк-щелк. Щелк-щелк". Было слышно, какой двигает кости. Я сел  рядом  с
ним и молча стал наблюдать за игрой.  В  те  годы  я  был  довольно  дерзким
молодым  человеком.  Не  грубым,  Боже  упаси,  я  получил  слишком  хорошее
воспитание.  Это  была  просто  -  как  бы  это  выразиться?   -   юношеская
порывистость.
   Герой моего рассказа был старше, чем я теперь, гораздо старше; впрочем, я
совсем не умею определять возраст людей, так что  мне  не  следует  особенно
доверять. Словом, он был старым  человеком.  Да,  никто  не  взялся  бы  это
отрицать.
   Его ногти были настолько длинными, что он вынужден был носить специальные
защитные футляры. Мне доводилось где-то читать,  что  китайские  аристократы
пользовались такими футлярами в начале века. "Но я полагал, что в  тридцатые
годы этот обычай безвозвратно ушел в прошлое. Оказалось, я ошибался.
   Обычно такие футляры делались из лака, но у этого человека - если  только
мои глаза меня не обманывали - они были из чистого золота.  "Как  это  может
быть? - спрашивал я себя. - Как ногти  могут  выдержать  такую  тяжесть?"  И
все-таки это было золото.
   "Зачем вы пришли  сюда?"  -  Человек  не  поднимал  глаз.  "Щелк-щелк,  -
двигались кости. - Щелк-щелк".
   Я  был  так  поражен,  что  лишился  дара  речи,  и  незнакомцу  пришлось
поторопить меня. "Ну, ну, говорите же. Щелк-щелк". - "Не спится", -  ответил
я заплетающимся языком. "Я никогда не сплю, - сказал человек. - Но это из-за
моих преклонных лет. - Он посмотрел на меня. - В  вашем  возрасте  я  всегда
хорошо высыпался. Наверное, поэтому сейчас я могу обходиться без сна". -  Он
говорил по-пекински, но на каком-то довольно  странном  диалекте:  необычные
окончания, отрывистые слова и тому подобное. Я не мог определить,  из  каких
он мест.
   "Со мной это нечасто бывает, - сказал я неуверенно. - Но  вы  не  так  уж
стары". - "Я достаточно стар, чтобы знать, что скоро умру". -  "Мне  так  не
кажется".
   Человек скептически посмотрел на меня. "Никогда нельзя полагаться на свои
впечатления". - Он начал складывать кости в столбики по девять штук.  -  "Но
это меня не беспокоит. Я не боюсь смерти. Более того, я с  радостью  оставлю
этот мир. Я не хочу видеть того, что грядет". "Грядет? - переспросил  я  как
дурачок. - А что грядет?" - "Нечто  ужасное,  -  ответил  он.  Его  руки  на
складном лакированном столике казались остатками какой-то древней  культуры,
извлеченными на свет осторожной рукой археолога.  -  Новая  бомба,  мощность
которой находится за пределами нашего воображения. Она может разрушить целый
город".
   Никогда не  забуду  той  минуты.  Я  сидел  неподвижно,  затаив  дыхание.
Отчетливо и близко был слышен  звон  цикады,  словно  она  каким-то  образом
оказалась в доме. Мне почему-то захотелось найти ее  и  отпустить  в  ночную
темноту. Но я не мог пошевелиться, будто слова этого человека  пронзили  мое
сердце и приковали меня к креслу.
   "Не понимаю", - проговорил я, не в силах скрыть волнения. "Я и не ожидал,
что вы поймете", - заметил он, заканчивая складывать кости. После  этого  он
спрятал их во внутренний карман своего халата и поднялся. На  мгновение  мне
показалось, будто я уже где-то видел этого человека. Но теперь я думаю,  что
это была лишь прихотливая игра светотени.
   - И что же было потом? - не выдержала Юкио.
   - Потом? - Старик  выглядел  растерянным.  -  Ничего.  Абсолютно  ничего.
"Доброй вам ночи, - произнес он церемонно.  -  Желаю  приятных  сновидений".
Правда я не понимаю, как он мог этого желать после того, что сам сказал.
   Когда тот человек ушел, в салоне стало очень тихо. Я откинулся в  кресле,
и мне чудилось, что я слышу, как растет  трава  за  окнами,  там,  где  спят
древесные лягушки. Возле сетки гудело облако комаров.
   Должно быть, через некоторое время я поднялся к себе наверх,  хотя  и  не
помню, как я это сделал. В ту ночь  я  так  и  не  смог  сосредоточиться  на
великом творении Мелвилла.
   Слова незнакомца звучали у меня в ушах, словно он искусно выгравировал их
скальпелем в моем мозгу.
   - Но откуда он мог знать? - спросил Николас. - В  то  время  об  этом  не
догадывались даже сами американцы. Старик кивнул.
   - Да. Я часто задаю себе этот вопрос. С того самого дня в августе,  когда
я стоял на склоне далекой горы и чувствовал, как сотрясается  земля,  пылает
небо и приближается знойный ветер. Откуда он мог знать?
   - И какой же ответ? Старик слабо улыбнулся.
   - Ответа нет, мой друг.
   Поезд спустился под  уклон  и  стал  замедлять  ход.  Старик  поднялся  и
поклонился попутчикам, сцепив руки на плоском животе.
   - Моя станция, - прошептал он. - Пора выходить.
   - Эй! - спохватился Николас. - Подождите! В своем нетерпении он позабыл о
вежливости. В его голосе не было  того  уважения,  которое  молодой  человек
должен выказывать старшим. Но это не имело значения, потому что  старик  уже
исчез в конце вагона, и поезд с  шипением  и  свистом  остановился.  Николас
плюхнулся на сидение рядом с Юкио.
   - Слишком поздно, - вздохнул он. - Слишком поздно. Поезд набирал скорость
на последнем участке пути к  Симоносэки.  В  вагоне  было  тихо.  Даже  Юкио
молчала, разглядывая свои руки.
   Ночь была объята пламенем. Они проезжали  недалеко  от  одного  из  южных
городов,  превращенных  в  сплошной   огромный   нефтеочистительный   завод.
Исполинские языки пламени лизали ночное  небо:  это  походило  на  солнечную
корону в каком-то дьявольском танце. Казалось, в таком месте не могут жить и
работать люди; какой-то кошмарный пейзаж, без конца и  края.  Они  ехали,  а
красные и оранжевые огни все так же взмывали над темными силуэтами зданий.
   - Что ты думаешь о рассказе этого старика? - спросила Юкио.
   Николас отвернулся от окна.
   - Что?
   - Этот старик... ты ему поверил? Почему-то Николас подумал о Со Пэне.
   - Да, - сказал он.
   - А я нет. - Юкио закинула ногу за ногу, совсем по-американски. -  Такого
в жизни не бывает.

***

   Они провели ночь в Симоносэки, так близко от воды, что даже  слышали  ее,
хотя все вокруг покрывал  густой  туман.  Глухие  гудки  казались  в  ночном
воздухе таинственными и мрачными.
   Голова Юкио лежала у него на груди, и волосы, как  веер,  раскинулись  по
его бледному телу. Николас чувствовал ее тяжесть, ее тихое  мерное  дыхание.
Он думал о том, что в ней с такой силой привлекало его, и не понимал, почему
для него так важно знать ответ на этот вопрос.
   Юкио  зашевелилась,  и  Николасу  показалось,  что  она   -   часть   его
собственного тела.
   - Что случилось? - спросил он.
   - Ничего, - прошептала  Юкио.  -  Я  думала  об  одной  истории,  которую
когда-то рассказывала мне мама. Только ее одну я и помню. Хочешь послушать?
   - Да.
   - Ну так вот. Давным-давно в замке Року-но-мия жила одна  девочка.  Никто
уже не знает, где находится этот замок (так говорила мне мама). После смерти
родителей ее  воспитывала  няня.  Прошли  годы,  и  девочка  превратилась  в
прекрасную молодую женщину.
   Как-то вечером ее представили одному человеку, и с тех пор он стал  часто
бывать в замке, а она радушно принимала его.
   Но долгими днями,  когда  женщина  в  одиночестве  гуляла  по  саду,  она
размышляла о силе судьбы. Она  думала,  что  ее  счастье  зависит  от  этого
человека, пожимала плечами и смутно улыбалась солнцу.
   По ночам женщина лежала рядом со своим возлюбленным и не чувствовала себя
ни счастливой, ни несчастной, потому что ее радости были быстротечными.
   Но однажды даже этому настал конец. Возлюбленный женщины печально сообщил
ей, что его  отец  получил  назначение  в  другую  провинцию,  и  он  должен
следовать за ним. "Но, - пообещал он, - это продлится только пять лет. После
этого я снова вернусь к тебе. Прошу, дождись моего возвращения".
   Женщина заплакала, видимо, не столько из-за  любви  к  нему,  сколько  от
мысли о расставании.
   Через шесть лет все переменилось в  замке  Року-но-мия.  Тот  человек  не
вернулся, все деньги растаяли,  и  слуги  один  за  другим  покинули  замок.
Женщина и ее няня были вынуждены перебраться в старый заброшенный дом.
   Теперь они питались только рисом, а огромные  щели  в  деревянных  стенах
дома пропускали ветер и дождь. Тогда  няня  обратилась  к  своей  госпоже  с
мольбой "Извините меня, госпожа,  но  ваш  возлюбленный  покинул  вас.  Один
человек недавно спрашивал меня о вас. У  нас  почти  не  осталось  денег,  и
поэтому..."
   Но женщина не стала ее  слушать.  "Мне  не  нужны  новые  приключения"  -
сказала она. - Я хочу только смерти".
   В ту минуту, далеко оттого места, ее прежний возлюбленный лежал в постели
со своей женой. Он вздрогнул и сел в темноте со словами: "Ты слышала?"
   "Ложись спать, мой господин, - сказала ему жена. - Это лишь  цветы  вишни
падают на землю".
   Спустя год этот человек вместе со своей  женой  и  челядью  отправился  в
Року-но-мия. По дороге они остановились на постоялом дворе, чтобы  переждать
непогоду, и он послал оттуда несколько записок своей былой возлюбленной.  Но
все записки остались без ответа, и тогда, задетый молчанием, человек оставил
жену в доме ее отца, а сам отправился в замок.
   Он едва не прошел мимо замка, настолько там все  изменилось.  От  больших
ворот, которые были ему так хорошо знакомы,  остались  лишь  унылые  столбы,
торчавшие из глинистой земли. Не нашел человек и высоких синих  лакированных
тории, вокруг которых он бродил с возлюбленной детом и весной.
   В замке никого не было. Какой-то ужасный  ураган  до  основания  разрушил
левое крыло,  да  и  от  самого  замка  немного  осталось.  В  старом  доме,
неподалеку от замка, человек нашел изможденную монахиню,  которая  назвалась
дочерью одного из слуг. Он спросил ее, где теперь госпожа, но она  ответила:
"Увы, господин, этого никто не знает".
   Он продолжал поиски, но никто в округе не мог ему помочь. Однажды  темной
дождливой ночью человек остановился на  перекрестке  дорог  вместе  с  одним
монахом. Вдруг он услышал голос, который показался ему знакомым, и  заглянул
в щель старого дома. Там, на полу он  увидел  иссохшую  женщину,  в  которой
сразу же узнал свою возлюбленную. Вместе с  монахом  он  бросился  к  ней  и
вгляделся в ее лицо. Она, несомненно, умирала,  и  человек  попросил  монаха
прочитать над ней сутру. "Призовите  будду  Амида",  -  попросил  ее  монах.
Женщина ответила; "Я вижу сияющую  колесницу...  Нет,  это  золотой  лотос".
"Прошу вас, госпожа, - умолял монах, - вы должны обратиться к  будде  Амида.
Иначе мы не сможем просить о переселении вашей души. Вы  должны  воззвать  к
нему всем сердцем". "Я ничего не вижу, - закричала женщина. - Только  мрак".
"Госпожа..." - "Мрак и холодный ветер. Черный холодный ветер".
   Монах хлопотал  над  несчастной,  а  тот  человек  молился  будде  Амида.
Постепенно крики женщины утихли и растворились в порывах ветра.
   Какое-то время Юкио молчала.
   - Это конец?
   - Не совсем. Через несколько дней, в полнолуние монах  сидел  на  том  же
перекрестке, кутаясь от холода в свой потрепанный плащ.
   Мимо проходил какой-то самурай  и  напевал  песенку.  Увидев  монаха,  он
присед рядом с ним. "Это то самое место? - спросил самурай. - Говорят, возле
замка Року-но-мия по ночам можно услышать  женский  плач.  Что  ты  об  этом
знаешь?"
   "Слушай", - коротко ответил монах, и самурай прислушался.  Он  не  слышал
ничего, кроме обычных ночных шорохов. Но вдруг ему показалось, что  раздался
горький женский плач. "Что это?" - изумился он.
   "Молись, - сказал монах. - Молись о духе, который не попал ни на  небеса,
ни в преисподнюю".
   Но самурай, в душе которого не было Бога, только посмотрел  на  монаха  и
пошел своей дорогой.
   Юкио и Николас позавтракали в гостинице и вышли на улицу. Было холодно  и
сыро, туман еще клубился у самой земли. Поезд, на котором они приехали,  все
еще стоял на станции - пожалуй, точнее  было  бы  назвать  это  полустанком:
единственная платформа,  закрытая  дощатым  навесом  на  толстых  деревянных
столбах. Снаружи навес был покрыт лаком от  дождя  и  соленого