поднимался очень рано и бродил по дому, удивленно разглядывая  вещи,  словно
видел их в первый раз. Часто он мешал уборке, и слуги  почтительно  выводили
его в другую комнату или - все чаще  -  во  двор.  Тогда  полковник  долгими
часами сидел в дзэнском саду, не  сводя  глаз  с  причудливого  узора  белой
гальки. Для человека, всегда сильного и деятельного,  такое  поведение  было
чрезвычайно странным.
   Итами, казалось, еще сильнее привязалась к Цзон. Она  часто  проводила  в
доме полковника выходные. Иногда они отправлялись на долгие прогулки - через
лес из сосен и криптомерий - к синтоистскому храму, куда она однажды  водила
Николаса. Возможно, они даже проходили по тому самому  месту,  где  когда-то
лежали разгоряченные тела Николаса и Юкио. Николас понятия не  имел,  о  чем
Цзон и Итами говорили во время этих прогулок.
   Однажды он вернулся с занятий раньше обычного. Полковник  сидел  в  саду,
кутаясь в старый серый плащ, который был ему теперь слишком велик.
   Николас обошел вокруг дома и присел рядом с отцом, с горечью отметив, как
проступили скулы на его исхудавшем лице.
   - Ну как ты? -  спросил  Николас;  его  слова  повисли  в  воздухе  белым
облачком пара.
   - Все в порядке, - ответил полковник. - Я немного устал. - Он  неуверенно
улыбнулся, - Просто устал, вот и все. - Его тонкие руки, испещренные темными
пигментными пятнами, вздрагивали как озябшие птицы. - Не беспокойся обо мне.
Знаешь, нам с матерью надо, наверно, куда-нибудь  уехать.  Она  все  еще  не
может оправиться. Твоя тетя цепляется за нее как за последнюю соломинку. Это
нечестно.
   - Все образуется, папа. Полковник вздохнул.
   - Не знаю. Мир становится другим. Я его уже никогда  не  пойму.  Надеюсь,
тебе это удастся. - Он беспокойно потер ладонями колени. - Все не  так,  как
было прежде.
   Полковник  посмотрел  куда-то  вдаль.  Последние  гуси  огромным   клином
тянулись на юг.
   - Когда я приехал сюда, я о многом мечтал. Надеялся, что многое сделаю.
   - И тебе это удалось, папа.
   - Все разлетелось в прах, - задумчиво произнес полковник.  -  Мне  теперь
кажется, что меня просто подхватил  прибой,  что  мной  руководили  силы,  о
которых я и не подозревал. - Он покачал годовой. -  Не  могу  отделаться  от
чувства, что я был недостаточно упорным.
   - Как ты можешь так говорить? Ты отдал им все. Все.
   - Мне казалось, что я поступаю правильно. Не  знаю.  Вероятно,  следовало
быть  настойчивее,  поехать  в  Вашингтон  и  там  добиваться  своего?  Иди,
наоборот, больше времени проводить с тобой и матерью?
   Николас обнял полковника за плечи. Боже, какими они  стали  худыми!  Куда
девалась его прежняя сила?
   - Все образуется, папа.  -  Глупые,  ничего  не  значащие  слова.  -  Все
образуется.
   На самом деле Николасу хотелось сказать отцу совсем другое,  но  язык  не
слушался его.

***

   Что-то непоправимое случилось с полковником. Несмотря на визиты к  врачу,
таблетки, диету и, наконец, уколы,  он  продолжал  таять  на  глазах.  Через
десять дней после разговора с Никола сом в саду полковник  умер,  ночью,  во
сне.
   Похороны были пышными. Большинство  хлопот  взяло  на  себя  американское
командование. Проводить полковника съехались люди  со  всего  тихоокеанского
бассейна, а президент Джонсон направил из Вашингтона личного посланника. Его
присутствие  на  похоронах  показалось  Николасу  немного  двусмысленным   -
американцы не прислушивались к полковнику при жизни, зато  поспешили  отдать
ему все почести после смерти. Николас не смог  побороть  неприязнь  к  этому
человеку, несмотря на  все  его  обаяние  и  исключительную  любезность;  он
невольно видел в нем Марка Антония.
   Японское правительство, как всегда, оказалось более честным. На церемонии
присутствовали сам премьер-министр и  многие  члены  парламента.  Японцы  не
забыли огромных услуг полковника своей стране и через  некоторое  время  они
заплатили  свой  долг  -  Николасу  предложили  стажировку   с   последующим
назначением на важный пост в правительстве. Николас  вежливо  отказался,  но
тем не менее был польщен.
   В соответствии с последней волей полковника,  церемонию  проводил  раввин
американской армии,  что  смутило  многих  собравшихся,  особенно  тех,  кто
полагал, что знал полковника достаточно близко. Раввин был  давно  знаком  с
полковником и произнес надгробную речь с неподдельным чувством.  Оглядываясь
назад, Николас не мог  не  признать,  что  это  была  достойная  и  красивая
церемония.

***

   - Значит, единственный выход - школа Тэнсин Седэн Катори.
   - Думаю, что да.
   - Сам не знаю, хочу я этого или нет.
   - Я вполне понимаю тебя, Николас Кошачьи глаза Кансацу ярко светились.  -
Он и Николас сидели друг напротив друга в пустынном додз„, залитом солнечным
светом.
   - Что со мной будет - там?
   - Боюсь, что не могу тебе этого сказать. Я не знаю.
   - Вы считаете, я выдержу?
   - Только ты можешь ответить на этот вопрос. Но у тебя достаточно сил.
   - Я рад, что вы пришли на похороны.
   - Твой отец был прекрасным человеком, Николас. Мы были хорошо знакомы.
   - Я этого не знал.
   - Что ж, я приготовил для тебя рекомендательное письмо из нашей  рю  -  с
высшими оценками. - Не отводя  блестящих  глаз  от  лица  Николаса,  Кансацу
достал лист  бумаги,  скрученный  в  трубку  и  перевязанный  тонким  черным
шнурком. Он протянул его Николасу. - Помни,  существует  тонкая  цепочка,  в
которой звено тянется за звеном;  если  ты  упустишь  следующее  звено,  она
порвется у тебя в руках, и ты останешься беззащитным. - Кансацу оторвал руку
от свитка и отрешенно опустил ее.
   - Са„нара, Николас.
   - Са„нара, сэнсэй.
   Сквозь выступившие слезы Николас смотрел, как Кансацу выходит из зала. "Я
люблю тебя", - подумал Николас. Именно эти слова он хотел сказать полковнику
тогда, в дзэнском саду... и не сказал.
   Николас не слышал, как закрылась дверь,  но  внезапно  почувствовал  себя
очень одиноким.

***

   Странно, но первым делом в глаза бросилось то, что увяла жимолость. Атаки
больше не приходил, а полковник в последние недели был слишком болен,  чтобы
искать ему замену. Изгородь, которая была всегда так аккуратно  подстрижена,
даже зимой, теперь потеряла свою  форму,  и  ветки  беспорядочно  торчали  в
стороны. Дорожки стали твердыми ото льда и слежавшегося снега.
   Николасу хотелось вбежать в дом и сказать Цзон, что он уезжает, но он  не
решался это сделать и задержался во дворе. Небо было темно-синим, не  считая
нескольких легких перистых облачков и оранжевой черты над горизонтом, где  в
густой дымке  опускалось  солнце.  Вдалеке  слышался  ровный  гул  самолета,
шедшего на посадку в аэропорт Ханэда.
   Николас теперь почти жалел, что отказался пообедать в городе со школьными
приятелями; все равно Цзон ждет его только к вечеру. Но теперь,  когда  было
принято решение ехать  в  Киото,  где  находилась  новая  рю,  ему  хотелось
поскорее с этим покончить. А для этого нужно поговорить с матерью.
   В доме было тихо - такая тишина  установилась  с  тех  пор,  как  Николас
возвратился из Кумамото, словно это стало поворотным пунктом в жизни всей их
семьи. Николас вспомнил о женщине из замка Року-но-мия  и  о  ее  покорности
судьбе. Потом он подумал о словах полковника: "... мной руководили  силы,  о
которых я и не подумал". Но жизнь не может быть  такой  непостижимой  -  это
было бы слишком жестоко.
   Николас миновал темный коридор, удивившись, что не зажжены огни. В  кухне
никого не было. Николас позвал мать, но никто ему не ответил. Он бросил плащ
на спинку стула и пошел в глубину дома.
   Наконец, он подошел  к  комнате  родителей.  Через  тонкую  бумагу  с„дзи
струился   свет.   Мелькнула   какая-то   тень.   Николас   остановился    в
нерешительности: ему не хотелось беспокоить Цзон,  если  она  уже  собралась
отдыхать. "Завтра, - пообещал он себе, -  отведу  ее  на  кладбище;  там  мы
зажжем ароматические свечи и прочитаем молитвы, по-английски и по-японски".
   Снова мелькнула тень, и Николас тихо позвал  мать  по  имени.  Ответа  не
было, и он осторожно раздвинул с„дзи.
   Николас остановился на пороге и замер; кровь бешено колотилась у  него  в
висках.
   Все татами, кроме одного мата, были вынесены из  комнаты;  матрасы-футоны
были аккуратно сложены в углу. Горела только одна лампа под круглым бумажным
абажуром. За окном лежал девственный бело-голубой снег, и даже следы птичьих
лап не нарушали его ровной поверхности. Снег выглядел неестественно  бледным
на фоне черных сосен и криптомерий.
   Единственный мат татами лежал посреди комнаты; деревянный пол вокруг него
казался голым, словно плоть, с которой содрали кожу.  На  татами,  спиной  к
Николасу, стояла на коленях Цзон в строгом светло-сером кимоно и сером поясе
оби, украшенном розами. Она склонила голову, словно в  молитве;  свет  лампы
поблескивал  на  ее  иссиня-черных  волосах,  уложенных  в   безукоризненную
прическу.
   Справа от нее, в профиль к Николасу, стояла на коленях  Итами.  Она  тоже
была  одета  в  праздничное  темно-синее  кимоно  с  малиновыми  рукавами  и
молочно-белый оби.
   Царившая в комнате тишина казалась материальной, осязаемой, и Николас  не
мог не только войти, но даже заговорить.
   Вдруг послышался звук, резкий и неожиданный,  как  первый  раскат  грома.
Звук стали, извлекаемой из ножен.
   Правая  рука  Цзон  рванулась  в  молниеносном  движении.  Перед  глазами
Николаса возникли яркие соцветия вишни, нестерпимо розовые на  фоне  зеленой
листвы.
   Он видел платиновый блеск  клинка,  ослепительный,  как  солнечный  свет.
Раздался тихий возглас, похожий на крик испуганной птицы, но в нем  не  было
страха; спина Цзон оставалась прямой.  Обе  руки  на  рукояти  меча.  Резкое
горизонтальное движение, слева направо, поперек живота. Только теперь  плечи
Цзон вздрогнули, и стало слышно тяжелое дыхание. Капли пота падали с ее  лба
и застывали на татами.
   Должно быть, это сон.
   Николас видел, как напряглись ее руки, когда она дернула клинок вверх,  к
груди. Не каждому мужчине хватило был на это выдержки и физических сил.
   Бесконечно медленно, все еще держа обеими руками  меч,  Цзон  наклонялась
вперед, как живое изваяние. Наконец, ее лоб коснулся пола перед татами.
   Словно по сигналу Итами вскочила на ноги. Резким  движением  она  достала
катана, который был спрятан в складках ее кимоно, и занесла его над  годовой
Цзон. Меч стал опускаться со сладострастным шипением, будто  холодной  стали
не терпелось ощутить прикосновение теплой плоти.
   Через мгновение голова Цзон была отделена от шеи. Только после  этого  ее
тело безвольно упало на татами.  Темная  кровь  вытекала  аккуратной  темной
струйкой, словно повинуясь замыслу художника.
   - Нет!
   Николас, освободившись наконец от оцепенения, вбежал в комнату. Итами  не
отрывала глаз от прекрасного лица на полу; она даже не взглянула на него.
   - Как! Как! - Мысли Николаса путались, тяжелый язык  прилип  к  небу.  Он
смотрел на тело своей матери... и на ее голову.
   - Дело сделано, Николас. - Голос Итами был далеким и нежным; в  ее  руках
тускло блестел окровавленный меч, - Твоя мать - человек чести.

ПЯТОЕ КОЛЬЦО

НИНДЗЯ

I

Нью-Йорк - Уэст-Бэй-Бридж. Нынешнее лето.

   Кто-то закричал еще до того, как замок  разлетелся  на  куски  и  тяжелая
дверь с грохотом ввалилась внутрь.
   Он метнулся к окну. Он попался по собственной глупости,  и  теперь  нужно
было выпутываться, иначе все полетит к черту.
   Японец мельком взглянул на женщину, распростертую  на  кровати.  Ее  кожа
блестела от пота, точно намазанная маслом.
   Он почувствовал приближение цунами, как только  они  вошли  в  здание,  и
теперь проклинал себя за промедление.
   Женщина смотрела не на японца; она не сводила расширенных от ужаса глаз с
Филипа, который лежал в неуклюжей позе  у  нее  в  ногах,  свесив  голову  с
кровати. Она кричала не переставая, словно сирена.

***

   - Есть другой способ, - сказал Николас. - Лучший. - Он опустил  половинку
клецки в темно-коричневый пряный соус и бросил ее в рот. - Я не хочу,  чтобы
пострадал кто-то из твоих людей.
   Кроукер удивленно посмотрел на него.
   - Странный ты парень. За это нам, полицейским, платят - за риск.
   Они сидели в небольшом китайском ресторанчике; здесь  было  многолюдно  и
довольно шумно.
   - За разумный риск, - поправил его Николас. - А к встрече с ниндзя они не
готовы.
   - Ты не преувеличиваешь?
   - Нет.
   Кроукер отложил  палочки  и  отодвинул  тарелку,  которую  тут  же  убрал
проворный официант.
   - Хорошо. Что ты предлагаешь?
   - Пусти меня одного.
   - Ты спятил. - Кроукер  ткнул  в  него  пальцем.  -  Послушай,  Ник,  это
полицейская операция. Ты знаешь, что это значит? Меня  могут  отстранить  от
работы только за то, что я беру тебя с собой. А ты хочешь, чтобы я  позволил
тебе пойти туда одному? Комиссар тогда разорвет меня на куски - если  что-то
еще останется после Финнигана, моего капитана. Так  что  довольствуйся  тем,
что есть.
   - Тогда - только мы вдвоем.
   - Не пойдет. В этом случае я должен был бы оставить тебя для прикрытия.
   - Значит, у нас почти нет шансов. - Все будет хорошо -  пусть  он  только
придет к А Ма.
   Когда, они поднимались по ступенькам заведения А Ма, Николас думал о том,
что преимущество не на их стороне, несмотря на  внезапность  их  прихода.  В
отличие от ниндзя, который был теперь там, наверху, они не знали  планировки
здания, расположения выходов и окон. Это Николасу совсем  не  нравилось.  На
лестнице он остановил Кроукера.
   - Знаешь, если только мы не схватим его в первые секунды, все пропало.
   - Не волнуйся, - сказал Кроукер и направился к двери А Ма.
   Он шел по тускло освещенному коридору, держа в одной руке револьвер, а  в
другой - ордер на арест. Эту бумажку оказалось не так просто заполучить: у А
Ма было много влиятельных друзей.
   Где-то  жужжала  неисправная   неоновая   лампа;   с   улицы   послышался
нетерпеливый автомобильный гудок; топот бегущих ног; резкий смех.
   Дверь открылась, и Кроукер оттолкнул в сторону высокую красивую китаянку.
Ордер развевался у него в руке, как птица с подбитым крылом.
   И вдруг в голове Николаса выстроилась цельная картина: убийства, одно  за
другим,  как  звенья  в  цепи;  подсказка  Терри,  которая  теперь  казалась
очевидной.  Хидэ„си,  ‚догими,  Мицунари.  Сацугаи,  Юкио,  Сайго.   Вассал,
которому поручено охранять наложницу мертвого с„гуна  -  что  ж,  достаточно
близкая аналогия.
   "Идиот! - подумал Николас с яростью, входя к А Ма вслед за  Кроукером.  -
Почему я не хотел в этом себе признаться?"
   Кроукер уже шагал вдоль длинного коридора.  Астра,  открывшая  им  дверь,
хладнокровно позвала А Ма.
   - Что все это значит? - набросилась А Ма на Николаса. -  Как  вы  посмели
вломиться в. мой дом? У меня есть много друзей...
   - Японец, - сказал Николас на чистейшем пекинском наречии.
   А Ма вздрогнула и поспешила по коридору за Николасом.
   - Где он? Больше нас ничего не интересует. - Николас слегка  обернулся  к
ней на ходу. - Вы А Ма?
   Впереди раздался шум. Кроукер колотил ногой в запертую дверь.
   - Он разнесет мой дом! - закричала А Ма. Она вспомнила,  как  среди  ночи
пришли коммунисты, разрушили ее дом и забрали мужа. Но здесь  была  Америка.
Николас заметил ее волнение.
   - Этот японец - очень опасный человек,  А  Ма.  Он  может  обидеть  ваших
девушек.
   Это она поняла сразу и молча посмотрела на Николаса.
   - Где он?
   - Там, там. Заберите его. Николас бросился к Кроукеру.
   - Левая дверь! Левая!
   Кроукер развернулся и выстрелил в замок. Он  вошел  в  комнату;  раздался
женский крик.
   Какое-то неясное движение в комнате, и Николас инстинктивно закрыл  глаза
рукой.
   Яркая белая вспышка. Едкий запах пороха. Кроукер пошатнулся  и  отступил.
Николас бросился в комнату и увидел, как в окне мелькнула нога.
   - Господи!
   Николас обернулся: Кроукер прижимал ладони к глазам.
   - Что это? - спросил он хрипло.
   - Фотобомба, - ответил Николас. В коридоре послышался шум голосов.
   - Он ушел, Кроукер. Через окно.

***

   Полицейский Тони Делонг получил по рации последние указания от лейтенанта
Кроукера и медленно повел сине-белый автомобиль вдоль Пелл-стрит.
   - Это здесь, - сказал Санди Бингемтон. - Тормози.
   Делонг погасил огни и  припарковал  машину  по  диагонали,  перегораживая
улицу. Это должно было  помешать  подозреваемому  улизнуть  и,  кроме  того,
остановить любопытных прохожих.
   Первым вышел Бингемтон, с трудом протискивая свое массивное  черное  тело
через  правую  дверку.  Он  внимательно  осмотрелся  по   сторонам.   Делонг
связывался по рации со вторым автомобилем, но Бингемтон считал,  что  важнее
сориентироваться на месте. Он подумал, что попади сюда какой-нибудь  зевака,
дело может окончиться трагедией. Бингемтон снял фуражку, вытер рукавом лоб и
посмотрел в конец Пелл-стрит, на заднюю стену здания.
   Делонг выключил рацию, вышел из машины, и они вдвоем нырнули  в  глубокую
тень соседних домов. Лейтенант дал на этот счет  очень  строгий  приказ:  не
издавать ни звука и не высовываться. Делонг смотрел  на  ряд  окон  третьего
этажа и думал о словах лейтенанта. Это была, конечно, не обычная полицейская
облава. Но Делонг не беспокоился, он верил лейтенанту. Он проработал  с  ним
уже почти полтора года и  почти  не  сомневался,  что  во  время  следующего
экзамена станет сержантом. Делонг этого очень хотел; он  был  сыт  по  горло
патрульной службой и мечтал о работе в сыскной полиции -  в  этом  лейтенант
сможет ему помочь. А лишние деньги пришлись бы очень  кстати  сейчас,  когда
Дениза ждет ребенка.
   Соседство Бингемтона придавало ему уверенности. Они  давно  уже  работали
вместе, и это было единственным, что омрачало Делонгу предстоящее  повышение
по службе. Но Санди не хотел быть детективом. Он был доволен своей  работой.
"Мое место здесь, на улице, - часто повторял он Делонгу. -  Я  не  собираюсь
заделаться канцелярской крысой". Просто  они  по-разному  представляли  себе
работу? сыскной полиции. У лейтенанта Кроукера было совсем немного  бумажной
работы, но Делонгу никак не  удавалось  убедить  в  этом  Санди.  Если  этот
великан что-то вбил себе в голову, тут уже...
   Бингемтон  толкнул  напарника  локтем,  но  Делонг  и  сам  уже   заметил
ослепительную вспышку, сопровождаемую удивительно мягким звуком.
   - Похоже, началось, - сказал Делонг. Они достали револьверы и затаились в
напряженном ожидании.
   В окне мелькали тени.
   - Приготовься. - Даже в шепоте Бингемтона слышались  басовые  раскаты.  -
Похоже, он смылся.
   Делонг кивнул, и  они  стали  осторожно  приближаться  к  дому,  стараясь
двигаться бесшумно и держаться в тени. Делонг вдруг заметил,  что  не  горят
некоторые уличные фонари. "Странно, - подумал он, - в таких  случаях  жители
Чайна-тауна сразу же теребят городскую администрацию. Но что тут  скажешь  -
Нью-Йорк есть Нью-Йорк."
   Они  одновременно  увидели  неясное  движение.  Делонг  тихонько  хлопнул
товарища по плечу и перебежал на другую сторону улицы. Бингемтон  за  долгие
годы научился понимать его без слов и теперь не сводил глаз со стены  здания
в тупике.
   Они начали приближаться с двух сторон  к  старомодной  чугунной  пожарной
лестнице. Наверху они увидели движущуюся тень, и вдруг... она исчезла.
   Бингемтон и Делонг недоуменно переглянулись и подошли к  самой  лестнице.
Они задрали головы, но было трудно что-то разобрать, потому что свет из окон
бросал многократные тени и ступеньки сливались в причудливый рисунок.
   - Куда он делся? - недоумевал Делонг.
   - Не знаю. - Бингемтон опустил револьвер в кобуру  и  взялся  за  поручни
пожарной лестницы. - Надо подняться и посмотреть. Он мог уйти по крыше.
   Бингемтон взобрался на площадку первого этажа, вытащил револьвер  и  стал
быстро карабкаться вверх. Через частокол металлических ступенек