вук разрываемого песка.
     Со-Пенг и Цзяо Сиа ждали, затаив дыхание. Был конец мая, и из моря выходили гигантские черепахи. Мальчики приходили сюда тайком, потому что это место строго охранялось законом, который местные люди называли мусульманским словом "харам", хотя запрет приходить сюда в период кладки яиц был скорее гражданским постановлением властей, чем религиозным правилом. Если бы мальчиков здесь поймали, их бы надолго засадили в тюрьму, и даже вмешательство матери Со-Пенга не помогло бы.
     И, вот уже вся отмель заполнена черепахами. Со-Пенг и Цзяо Сиа, переглянувшись, выползают из своего укрытия. Мальчики физически очень разные. Со-Пенг гораздо выше приземистого малайца, и его мужественная осанка еще больше бросается в глаза, когда они рядом. Но их объединяет отвага и ненасытное любопытство. Они прирожденные естествоиспытатели, которых влечет к себе все необычное и удивительное.
     Извиваясь на животе, мальчики подползают к черепахам. Цзяо Сиа прикасается к. панцирю первой попавшейся, и Со-Пенг как зачарованный наблюдает, как она не спеша втягивает внутрь голову и ноги.. Теперь ей не страшен самый свирепый хищник. Мальчики переворачивают черепаху, забирают ее яйца.
     Вернувшись под укрытие зарослей папоротника и пальмовых ветвей, они осторожно надбивают яйца, с чмоканием и довольным сопением лакомятся запретным деликатесом.
     Потом, когда Со-Пенгу было лет 11, его семья переехала в Сингапур. Он часто вспоминал друга детства, думая, как сложилась дальнейшая судьба Цзяо Сиа и суждено ли им когда-нибудь вновь посидеть в тиши залива, наблюдая запретное зрелище.
     Принимая во внимание вольные нравы Сингапура, можно только удивляться, что Со-Пенг не ввязался во что-нибудь противозаконное. И еще более удивительно, что свое истинное призвание он открыл благодаря двум зверским убийствам.
     Это произошло в самый разгар лета, такого жаркого, что даже старожилы удивлялись. Солнце нещадно палило с небес, и даже в прибрежной полосе, где обычно было более прохладно, дышать было нечем. Океан застыл в душном мареве, в воздухе ни ветерка. Вращающиеся у потолка лопасти огромных вентиляторов не приносили ни малейшего облегчения. И вот тогда-то и случилось это: двое купцов были убиты с промежутком в десять дней.
     Убийства сильно взволновали местную общественность, вообще-то привычную к делам такого рода. Британские власти заявили, что это дело рук контрабандистов, выясняющих между собой отношения. Поскольку убийства произошли четвертого и четырнадцатого числа, а число четыре у китайцев, считается "числом смерти", пошел слух, что здесь, по-видимому, какая-то кровная месть. Малайцы тоже склонялись к версии кровной мести, поскольку обе жертвы, мусульмане, были найдены с засунутыми в рот кусками свинины, а свинина для людей их веры - "харам". Но и они были убеждены, что убийцы, конечно же, европейцы: никакой мусульманин, а тем более буддист, не станет так кощунствовать. У Лианг, матери Со-Пенга, была совершенно другая версия. Она видела странные восьмиконечные звезды, которые полицая извлекла из горла у обоих жертв, к вот однажды за ужином Лианг высказала предположение, что убийцей является тандзян.
     Тандзян, сообщила она, не исповедует никакой религии, не поклоняется никакому богу и поэтому может кощунствовать, сколько ему заблагорассудится. Эти люди живут но их собственным законам, придерживаются морали, значительно отличающейся от морали человеческого общества.
     Мрак их души напоминает ночь, в которой обитает всяческое зло.
     Этот разговор она затеяла, конечно, с одной целью - припугнуть детей. В своей воспитательной программе она часто использовала сугубо мужскую методику запугивания. Да и вообще в характере ее сильно сказывалось мужское ("янь", как говорят китайцы) начало. Кроме того, она была вынуждена осуществлять функции и отца, и матери, поскольку для ее мужа дети представляли интерес только как неизбежные продукты сексуального акта, до которого он был большим охотником.
     Когда Со-Пенг спросил ее, зачем она рассказывает эти страсти, мать ответила: - Чтобы побольше учились и поменьше шатались по городу.
     - Так, значит, ты все наврала про тандзянов?
     - Нет, это не ложь, - ответила она. - Но и не правда.
     Со-Пенг задумался, потом спросил: - Это что, загадка?
     Лианг лишь улыбнулась ему: - Ты у меня совсем взрослый. - В улыбке ее сквозила материнская гордость.
     Оставшись один на кухне, Со-Пенг беспокойно ходил туда-сюда, обдумывая то, что ему сказала мать. Они жили в большом доме, расположенном в престижной части города, поскольку отец, по настоянию Лианг, вложил два года назад значительную сумму в новую кампанию по импорту черного перца, раттана, кокосовых орехов с Борнео, - и предприятие приносило хорошие доходы.
     Скоро тишина в доме стала невыносимой. Снаружи раздавались ребячьи голоса, которые постепенно становились все более раздраженными. Со-Пенг вышел на улицу, решив посмотреть, в чем дело.
     Двое его младших братьев и несколько их приятелей стояли друг против друга, как две неприятельские армии. Между ними находился поскуливающий щенок. Хвостик его был зажат между йог, которые непрерывно дрожали.
     Один из братьев Со-Пенга держал несчастное животное за шиворот и, не обращая внимания на его протестующий визг, тянул к себе, а один из чужих мальчиков не отдавал.
     - Это наша собака! - кричал братишка Со-Пенга.
     - Нет, наша! - возражал его противник. На его широком лице отражалось неподдельное негодование.
     - Мы первые нашли ее, - встрял другой брат Со-Пенга. - Она наша.
     - Но вы нашли ее у нашего дома, - не сдавался широколицый, распаляясь все больше и больше. - Она наша. Вы ее у нас украли!
     - Вы над ней издевались! - крикнул братишка Со-Пенга, поднимая собачку на руки и указывая на ссадины на ее боках. - Вот, смотрите, что у нее здесь! Самих бы вас так избить!
     - Только попробуйте! Мы вам покажем! - завопили другие мальчики.
     Видя, что сейчас неминуемо начнется рукопашный бой, Со-Пенг решил вмешаться. Другим этот инцидент мог бы показаться обычным, но он увидел в нем семена, которые петом прорастут бедой. Желание утвердить свое право обладать чем-то, используя силу кулаков, вырастает даже среди таких вот невинных дацанов, как многоголовая гидра на полянке, где раскачиваются на ветру головки маков. Движение человеческого духа в сумрак ночи уже началось.
     Со-Пенг появился между бойцами, когда они уже размахивали кулаками и подбирали камни с земли, готовые вступить в драку. Отняв у них скулящего пса - единственное в полном смысле невинное существо во всей компании, он взял его на руки и погладил вздрагивающие бока. Щенок моментально повернул голову и лизнул ему руку.
     - Никому из вас эта собачка не принадлежит, - заявил он.
     - Как это так? Послушай, брат... - Строгий взгляд Со-Пенга пресек эти беспочвенные притязания.
     - Отдай его нам! - крикнул широколицый. - Он наш!
     - И что же ты с ним собираешься делать? - спросил Со-Пенг, поворачиваясь к мальчику, - Бить, как и раньше?
     - Я его никогда не бью! - последовало заявление, сделанное таким вызывающим тоном, который всегда красноречивейшим образом свидетельствует о неправоте говорящего.
     - Еще как бьешь! - Со-Пенг решил провести небольшую воспитательную беседу. - Может быть, не желая ему зла, ты лупишь его точно таким образом, как тебя лупят родители, воспитывая. Разве не так? - Мальчик прикусил язык и потупился.
     - Вот видишь! - с торжеством в голосе закричал братишка Со-Пенга. - Мы же говорили!
     - Ну, а ты что собираешься делать с щенком? - обратился к нему Со-Пенг.
     Мальчик пожал плечами.
     - Пусть у нас живет. Пусть делает, что хочет. Какая разница?
     Со-Пенг посмотрел на брата.
     - Так что, ты не собираешься заботиться о нем?
     - Заботиться? - сморщил нос братишка, - Так это всего-навсего собака!
     - Посмотри на него. Ему больно и страшно, как и тебе самому порой бывает. Неужели ты этого не понимаешь? Видать, нет. Вы все думаете лишь о себе, и поэтому никто из вас не заслуживает дружбы и любви этого милого существа. - Мальчики потупились: презрение, прозвучавшее в голосе Со-Пенга, задело их за живое.
     - Что ты с ним сделаешь? - спросил широколицый мальчик.
     - Кому-нибудь отдам, - ответил Со-Пенг.
     - Но мы к нему привыкли, - не сдавался тот. Со-Пенг ничего на это не возразил, только поглаживал щенка. Тот положил морду ему на руку, закрыл глаза и удовлетворенно вздохнул.
     - Не отдавай его другим, - вдруг сказал мальчик. - Я... Мы будем сами о нем заботиться.
     - Да, - подхватил братишка Со-Пенга. - Мы ВСЕ будем о нем заботиться, хорошо?
     - Давайте его дрессировать, - предложил один из мальчиков.
     - И сделаем из него сторожевую собаку! - воскликнул другой брат Со-Пенга.
     И вот уже мальчики снова были вместе, с жаром обсуждая, как они будут воспитывать щенка. Со-Пенг поставил его на землю. Тот оглянулся на него, помахивая хвостом. А за ним и все ребята повернулись к Со-Пенгу. - А ты как думаешь?
     - Это не мое дело, - ответил Со-Пенг. - Собака-то не моя.
     - Но и не наша тоже, - сказал его брат.
     - Может, не будешь ее отдавать? - попросил широколицый.
     Со-Пенг улыбнулся. Он погладил щенка по голове.
     - Пожалуй, я оставлю его на ваше попечение - пока! - и посмотрим, как вы с этим справитесь.
     Мальчики сгрудились вокруг собаки, гладили ее. Собачий хвост работал все быстрее и быстрее.
     Широколицый мальчик подошел к Со-Пенгу: - Мы никогда не деремся, Старший Брат! - сказал он, используя одно из уважительных китайских обращений. - Это только слова.
     Со-Пенг взял мальчика за руку, разжал ему кулак. Оттуда выпал камень, подобранный, когда в воздухе пахло дракой.
     - От слов, - сказал он, - порой переходят к делу.
     - Я бы никогда не бросил его в твоих братьев.
     Со-Пенг присел на корточки и заглянул тому в лицо.
     - Я не сомневаюсь, что ты бы не хотел, чтобы этот камень был использован в драке. Но, знаешь...
     Он замолчал. Немного подумав, мальчик сказал:
     - Я понял, что ты имеешь в виду.
     Со-Пенг посмотрел на него. Не надо быть слишком мудрым, чтобы понять, чего не хватает этим пацанам.
     - Когда я был в твоем возрасте, - сказал, он, - мне очень хотелось иметь старшего брата. К сожалению, у меня его не было.
     Со-Пенг поднялся на ноги.
     - Тут я кое-чем занимаюсь в выходные дни. Может быть, вы мне поможете?
     Широколицый мальчик отчаянно закивал головой. Эмоции настолько переполняли его, что он не мог говорить.
     - Я могу по дороге зайти за вами. Только надо встать пораньше.
     - И заходить не надо, Старший Брат! - заверил его мальчик. - Я буду здесь с восходом солнца!
     Со-Пенг засмеялся:
     - Зачем так рано? Соберемся через час после восхода.
     Со-Пенг открыл калитку и пошел через садик к дому. Подумав, где могла быть его мать, он вспомнил их последний разговор. А вспомнив, вдруг забеспокоился не на шутку.
     Он почти бегом помчался на материнскую половину и нашел ее в спальне. Мать укладывала чемоданы.
     - Ты куда собралась, мама?
     Лианг резко повернулась к сыну. Она слегка покраснела, откинула с лица несколько прядей волос, и Со-Пенг уже г-который раз подумал, до чего красивая у него мать. Удлиненное, тонкое лицо, высокие скулы и странные, глубоко запавшие глаза. Маленькие, красивые уши, которыми она гордилась, как и изящной формой ног и рук, маленьких, на вид хрупких, но таких умелых и сильных. И в лице тоже чувствуется сила и характер.
     - Черепаховый панцирь треснул в огне, и по трещине прорицатель предсказал, что все будет именно так. Вот и ты сюда пришел, - сказала она с некоторой торжественностью в голосе. - Если бы не пришел, я бы подумала, что прорицатель солгал и что ты - не избранник.
     Со-Пенг озадаченно уставился на нее.
     - Что ты хочешь сказать?
     Внезапно она одарила его ослепительной улыбкой.
     - Пойдем и поговорим об этом где-нибудь, - предложила она
     Они прошли в садик, который в это вечернее время был, как и можно было предполагать, пуст. Аметистовые сингапурские сумерки окутали их. Душноватый запах мангровых зарослей, доносившийся с северной стороны, смешивался с дурманящим ароматом цветов: Где-то собаки облаивали надвигающиеся вечерние тени. Один за другим загорались уличные фонари: мальчишка-малец обходил их и, поднимаясь, на лестницу, которую таскал с собой, зажигал.
     Лианг и ее сын сели напротив друг друга на раттановые кресла.
     - Когда я носила тебя под сердцем, - сказала Лианг, - я все время чувствовала, что ты со мной разговариваешь, причем не тычками рук и ног, как другие дети, ж иначе. Я видела цвета - твои цвета, тени формирующегося разума. После того, как ты родился, я продолжала испытывать это ощущение, но только более отчетливо. И я поняла, что ты унаследовал мой дар. Я стала стараться, чтобы этот дар не заглох, и позволила ему развиваться в тебе по его собственным законам.
     - Помню, - сказал Со-Пенг. - Между нами была какая-то таинственная связь, невидимая для других. Я мог разговаривать с тобой, не открывая рта, а ты меня слушала, не прибегая к помощи органов слуха.
     В манере Лианг сидеть было что-то властное, "духе "янь". Вот так должен был сидеть его отец. Будто это ей принадлежит сам дом, и все в этом доме. Со-Пенг не удивился бы, узнав, что это так и было.
     - Ты еще очень молод, Со-Пенг, - сказала Лианг, - но обстоятельства вынуждают меня поведать тебе - надеюсь, не слишком рано - всю правду относительно твоего дара. Тебе он может казаться сейчас даром Божьим, но он может обернуться и проклятием. Использованный во зло - ради зависти, стяжательства, похоти - он обратится в силу зла. Если ты не будешь его контролировать, он начнет управлять твоей жизнью. Ты должен понять, что тебе не дано читать мысли каждого человека, как ты читаешь мои, а я - твои. Ключевое слово здесь "связь": для этого нужен не один человек, а два. Ты меня понимаешь? - Лианг подождала, пока Со-Пенг не кивнул. - Ты можешь пользоваться своим даром по своему усмотрению, но помни, что он может стать ловушкой для ума, если ты позволишь себе быть слепым к тем фактам, которые тебе открывает твой дар, но которые имеют несчастье тебе не нравиться. Тогда ты начнешь прислушиваться только к тому, что хочешь услышать, а не к тому, что твой дар позволяет тебе видеть и слышать.
     По улице, за кирпичной стеной, окружающей садик, протарахтела запряженная лошадью телега, раздались чьи-то голоса. И эти звуки будничной жизни придали словам Лианг особое значение, как черный бархат усиливает блеск бриллианта.
     Со-Пенг встал, подошел к стене, уперся руками в кирпичи и обвивающие их ползучие растения. Он начинал понимать, почему ребенком он не любил пользоваться своим даром, чувствуя в нем бремя.
     Лианг, поняв, что духу ее сына стало тесно в садике, предложила пройтись по городу. Они вышли на уже заполненную гуляющим народом улицу и до самой гавани не проронили ни слова.
     Когда они вышли на набережную Королевы Елизаветы, Лианг ответила на молчаливый вопрос сына.
     - Нет, я не могу тебе сказать, куда еду. Скажу только, что мне надо.
     Он вспомнил озадачившие его слова матери о том, что ее рассказ о тандзянах был и правдой, и неправдой одновременно. Возможно, и ее отъезд связан с этой загадкой.
     Они остановились у железного парапета набережной. Со-Пенг облокотился на него и смотрел на черную воду, в которой отражались огни уличных фонарей.
     - Кто такие тандзяны? - спросил он. Лианг улыбнулась: - С чего это ты решил, что я это знаю?
     - Потому что, мне кажется, ты знаешь, чем они занимаются.
     Отражения фонарей в воде казались призрачными огнями, и в этой мистической атмосфере Со-Пенг не удивился бы, если бы из воды поднялся сказочный покровитель Сингапура мерлион - наполовину земное, а наполовину морское чудовище.
     - Я полагаю, - сказала Лианг, - ты слышал разные размышления по поводу моего происхождения. Что я скорее всего малайка, а возможно, наполовину малайка и наполовину китаянка. А может, суматранка. Всякое говорят. Но, по правде сказать, - тут она поглядела на своего первенца, - никто меня здесь толком не знает.
     - Даже отец?
     Она добродушно рассмеялась:
     - Особенно твой отец. У Лианг были три основные характеристики, из которых вытекали все остальные особенности ее далеко не простой личности. Она была щедрой, она была сочувственно настроена к другим, она умела контролировать себя. Много лет спустя, когда он обладал более обширными знаниями, Со-Пенг понял, что эти характеристики можно свести к одному из ключевых понятий даосизма: "Да" - голос Бога.
     - Я не имею привычки поносить богов, - сказала Лианг. - И я не порицаю тех, кого считают грешниками. Единственное, что меня волнует, - это мои дети, и прежде всего ты, Со-Пенг, о ком я волнуюсь больше всего.
     Маленький мальчик отделился от толпы гуляющих по набережной Королевы Елизаветы людей, подбежал к парапету, сунул голову между железных прутьев и стал смотреть на воду.
     - Знаешь, за день до твоего рождения я увидела тебя во сне совсем взрослым, - сказала Лианг. - Я видела тебя, разговаривала с тобой, понимала тебя. Поэтому я в точности знаю, как сложится твоя дальнейшая судьба и какую роль в ней буду играть я.
     Тем временем мальчик уже совсем пролез сквозь прутья и наклонился над водой, будто всматриваясь во что-то внизу. Со-Пенг подумал, не увидел ли мальчик сказочного сингапурского мерлиона. Затем он перевел глаза на мать, которая говорила:
     - Теперь тебе пришло время обратить всю свою энергию на учение, чтобы к тридцати годам твердо встал на свой путь, к сорока - не имел никаких сомнений относительно мира, к пятидесяти - знал волю неба, к шестидесяти - был готов прислушаться к ней. Чтобы к семидесяти ты был бы способен следовать велениям твоего сердца, идя путем праведных.
     Он с удивлением взглянул на Лианг. - Как мне свершить все это?
     - Это твое дело, - ответила она. - Но я расскажу тебе одну историю, которая может тебе помочь. Я родилась и выросла в деревне на северо-востоке Китая. Деревня называлась Дзудзи, и там был храм, в котором жили необычные монахи. Они считали себя потомками императора Чи, прозванного историками Терминатором за то, что он фактически один положил конец своей династии Сиа. Это было очень давно, почти две тысячи лет до Рождества Христова, пользуясь европейским летоисчислением. Император Чи свел на нет все хорошее, заложенное преобразованиями, проведенными за 900 лет до него Желтым Императором.
     Монахи были не очень озабочены тем, как историки относятся к их полумифическому предку. Они занимались боевыми искусствами под общим названием Тао-Тао, основы которых заложил, как они утверждали, не кто иной, как сам император Чи. Их называли тандзянами, что означает "ходящие тайком".
     Тандзяны-монахи не поклонялись никакому богу, если не считать богом императора Чи. Некоторые считали, а некоторые считают и сейчас. Лианг замолчала, будто желая посмотреть, какой эффект произвели на сына ее слова.
     - Откуда ты так много знаешь об этих монахах? - спросил Со-Пенг.
     - Я их хорошо знала, - был ответ, - потому что жила среди них. - Ее глаза внимательно следили за выражением глаз сына. - Мой отец был тандзяном-монахом.
     Они услышали тихий вскрик. Мальчик, который лазил по парапету, поскользнулся и полетел в воду, где предательски спокойная поверхность скрывала сильные течения и водовороты.
     Со всех сторон бежали люди, но ребенок был уже внизу. Они отчаянно сигналили лихтеру, стоявшему неподалеку от берега, но до него было неблизко, а по тому, как барахтался мальчик, было ясно, что он не умеет плавать.
     Со-Пенг перелез через парапет, приготовившись прыгать в воду, но мать удержала его.
     - Слишком опасно, - сказала она, решительно взяв сына за руку.
     - Но, мама... - Он заметил странное выражение в ее глазах и замолчал. Как дуновение слабого ветерка, прохладного и незримого, от матери во все стороны