вой отец, - повторил Николас. - Рафиэл Томкин. - Он встал и налил себе
лимонного сока. - Что тебе известно о его делах?
   Жюстина пожала плечами.
   - Боюсь, то же, что и всем остальным. Я  никогда  не  интересовалась  его
делами. Ты и сам знаешь - прежде всего, нефть. Транснациональная корпорация.
Вот и все, пожалуй.
   - Словом, не густо. Жюстина вздрогнула.
   - Я же тебе говорила.
   - Ладно. Вернемся к этому позже, а сейчас... Ее  длинный  палец  коснулся
его губ.
   - Не надо. Ник. Не спрашивай меня ни о чем. Не теперь. Давай оставим  все
как есть. Прошу тебя.
   Николас смотрел ей в глаза. Он не хотел с ней соглашаться,  но  она  была
нужна ему, и приходилось уступать. Он знал, что эта уступка будет  нелегкой.
Говорить всегда лучше, чем молчать - прописная  истина  в  отношениях  между
людьми. Все же Жюстина, пожалуй, права: сейчас не самое подходящее время для
разговоров. Он отпил большой глоток лимонного сока.
   - Что же нам делать?
   "Хороший вопрос", - подумал Николас.  Почти  наверняка  ниндзя  собирался
убить ее. Конечно, важно узнать его мотивы,  но  сейчас  это  невозможно,  и
Николас старался об этом не думать. Его мысли занимало другое.  Встретить  в
наши дни это чудовище было само по себе странным, хотя, как Николас объяснил
Винсенту и Доку Дирфорту, несколько таких убийц состоят на тайной  службе  у
богатых и влиятельных людей. Но особенно тревожило Николаса то,  что  ниндзя
принадлежал к школе Нимэн. Овладеть таким стилем кэндзюцу особенно сложно, и
за этим могло крыться многое.
   - Все, что мы можем пока сделать, - это не оставлять тебя одну.
   Жюстина кивнула. Странно, но она не рассердилась. Скорее, наоборот.  "Да,
- подумала она, - я хочу, чтобы он остался".
   Неожиданно Жюстина почувствовала себя намного лучше.

***

   Док Дирфорт лежал в гамаке, слегка покачиваясь, и видел сон.
   Ему снился  изумрудный,  дышащий  влагой  тропический  лес.  Но  Дирфорту
некогда было любоваться его красотой: он изо всех сил  бежал  сквозь  густой
подлесок. Время от времени он в ужасе оглядывался  назад  и  видел  ужасного
зверя, который несся за  ним  по  пятам.  Огромный  тигр  двигался  легко  и
бесшумно, мощные мускулы перекатывались под его  гладкой  полосатой  шкурой.
Снова и снова Док Дирфорт встречался взглядом со своим врагом;  глаза  тигра
пылали зеленым огнем, но по форме это  были  не  кошачьи  глаза  -  их  овал
безошибочно выдавал человека, а точнее, японца.
   Это были глаза ниндзя, которого Дирфорт встретил в филиппинских  джунглях
в самом конце войны.
   Теперь на пути у Дока Дирфорта встала стена бамбука. Он тщетно метался  в
поисках прохода; обернувшись, он увидел открытую  пасть  человека-зверя.  Из
нее на Дока  обрушился  поток  пламени,  охвативший  его  липким  жаром.  Он
извивался, пытаясь сбить пламя, но оно, как живое, цепко  преследовало  его.
Кожа Дирфорта скручивалась и обугливалась, обнажая мышцы  и  сухожилия;  жар
пожирал его кости. Все это время тигр с  лицом  ниндзя  злорадно  ухмылялся.
Наконец, когда силы оставили Дока, чудовище подняло лапу, которая  оказалась
ампутированной по локоть человеческой рукой. Тигр поднес этот обрубок к  его
глазам, словно говорил: "Смотри и помни". На внутренней  стороне  плеча  был
выжжен семизначный номер. "Лагерь, -  подумал  Дирфорт.  -  Лагерь,  лагерь,
лагерь". Теперь он был медузой - еще не было людей, не  было  даже  обезьян.
Человек еще не зародился в глубине всеобъемлющего  моря,  еще  не  вспыхнула
искра разума, еще не выползла на сушу первая рыба, чтобы стать  амфибией.  В
этом первобытном море Дирфорт плыл вместе со своим заклятым врагом. "Смотри,
смотри, смотри", - говорило  чудовище,  приближаясь  к  нему,  беспомощному,
гонимому волнами. "Нет! - закричала медуза. -  Разве  ты  не  понимаешь?  Ты
погубишь всех!" Но непреклонный человек-тигр настиг его. "Это тебе за..."
   Док Дирфорт проснулся в холодном поту, пижама сбилась набок, сжимая  его,
как смирительная рубашка. Он сделал несколько глубоких вдохов. Пока  Дирфорт
спал, дождь стих, но вода еще капала с карниза, напоминая о море, о  медузе,
о ниндзя.

***

   По пути к Винсенту Терри чуть не погиб, толком и не заметив этого: он был
слишком занят своими мыслями.
   Сходя с тротуара Шестой авеню,  он  думал  о  Хидэ„си.  Они  договорились
встретиться с Винсентом в "Митита", небольшом японском  ресторане  на  Сорок
шестой улице. Это заведение в традиционном  японском  стиле,  с  баром,  где
подавали суси, и устланными  татами  кабинетами,  было  открыто  практически
круглые сутки, потому что его  посетителями  были  большей  частью  японские
бизнесмены, недавно прибывшие в страну и жившие еще по  токийскому  времени.
Терри, Винсент и  Николас  любили  этот  ресторанчик,  потому  что  там  они
чувствовали себя как дома.
   Терри шел на красный свет, и его чуть не сбило такси,  выскочившее  из-за
угла. Резкий сигнал прервал его размышления, и он отпрянул  на  тротуар  под
скрежет  тормозов  и  прочувствованные  ругательства  водителя,  толстяка  с
растрепанной шевелюрой. "Ну, кретин!" -  донеслось  из  окна,  когда  такси,
набирая скорость, промчалось мимо Терри.
   Впрочем, это происшествие не надолго отвлекло его от размышлений. Там,  в
додз„, готовя свой боккэн  к  предстоящему  поединку,  Терри  наблюдал,  как
Хидэ„си занимался айкидо, а потом каратэ. Он был потрясен силой и  ловкостью
этого человека. Очень скоро стало очевидно, что по  тактике  боя  он  далеко
превосходит инструкторов. Додз„ Терри быстро завоевал славу одного из лучших
залов не только в Америке,  но  и  во  всем  мире.  В  немалой  степени  это
объяснялось той тщательностью, с которой владелец отбирал своих  тренеров  -
все они были мастерами высочайшего класса. Видеть их бессилие было для Терри
непривычно и горько.  Ступив  на  порог  ресторана,  он  думал  о  том,  как
рассказать Винсенту о визите Хидэ„си.

***

   Закончив работу в  додз„,  Эйлин  отправилась  в  магазины.  Она  сделала
несколько покупок в отделе дамского белья и  позволила  себе  флакон  нового
одеколона, который раньше не пробовала. Она пришла  к  Терри  еще  засветло,
забежав по дороге в винный  магазин,  чтобы  купить  там  бутылку  марочного
шампанского.
   Эйлин поставила шампанское в холодильник, а пакеты с  покупками  небрежно
бросила на широкую кровать. Вернувшись  на  кухню,  она  поставила  вариться
четыре яйца для икры и проверила, хватит ли лука и хлеба для тостов.
   Потом она пересекла просторную  спальню,  вошла  в  ванную,  разделась  и
готова уже была принять душ, как вдруг о чем-то вспомнила.  Не  завернувшись
даже в полотенце, Эйлин прошла  в  гостиную  и  поставила  на  проигрыватель
пластинку; громкость она установила так, чтобы слышать музыку в ванной.
   Она пела, стоя под струями и слушая далекую  музыку,  которая  доносилась
словно из-за водопада. Эйлин  воображала  себя  на  тропическом  острове,  в
бирюзовой  воде  уединенной  лагуны;  мыльные  руки  приятно  скользили   по
стройному телу.
   Эйлин выключила воду  и  вышла  из  ванной.  Вытирая  волосы  полотенцем.
Задержавшись у большого зеркала, она устроила себе придирчивый осмотр. Эйлин
гордилась своей внешностью: гладкая чистая кожа; по-молодому  упругое  тело;
изящная длинная шея и хрупкие, как у фарфоровой куклы, плечи; округлая грудь
с длинными темными сосками: тонкая талия над плавным изгибом бедер. Но лучше
всего были ноги - длинные и крепкие, с  маленькими  тугими  мышцами,  узкими
лодыжками и миниатюрными ступнями.
   Ее соски набухли от прикосновения шершавого  сине-зеленого  полотенца,  и
она почувствовала тепло, когда медленно проводила  полотенцем  по  животу  и
ниже к бедрам: ее тело ждало Терри,  Эйлин  любила  прикосновения  его  рук,
таких нежных и искусных; она ненавидела все  грубое.  Терри  знал,  что  его
ласки нужны ей не меньше, чем их продолжение. Она обожала заниматься любовью
под музыку: изменяющиеся мелодии, гармонии, темпы делали  наслаждение  более
сильным и утонченным. И конечно, музыка помогала  их  собственным  словам  и
стонам. Эйлин видела в зеркале, как розовеет ее тело,  когда  она  думает  о
Терри. Она представила, что он уже пришел, ходит по гостиной, ставит на стол
икру и шампанское. Выпустив полотенце, одна рука нежно провела по  груди,  а
вторая опустилась к бедрам. Она вздохнула и вышла в спальню.
   Наклонившись над кроватью, Эйлин открыла сумочку и достала флакон "Шанель
N19". Покончив с этим, она натянула только что купленные  кремовые  шелковые
трусики, наслаждаясь ласковым прикосновением тонкой ткани. Такой  ее  должен
увидеть Терри.
   Она взглянула на дверь и нахмурилась.  В  прихожей  было  темно,  но  она
помнила, что оставила свет зажженным. Или это ей показалось? Пожав  плечами,
она вышла в прихожую.
   На полпути к столику, где стоял фарфоровый светильник, Эйлин остановилась
и повернула голову. Ей почудилось какое-то движение в  комнате.  Она  видела
только густые неподвижные тени. На улице вдруг взвыла кошка,  словно  с  нее
заживо сдирали шкуру,  потом  послышался  стук  крышек  на  контейнерах  для
мусора. Все еще  звучала  музыка.  Генри  Манчини.  Щемяще-сладкая  мелодия,
последняя на этой стороне пластинки.
   Эйлин шагнула к столику и  нажала  кнопку.  Свет  в  спальне  погас;  она
посмотрела туда, не сразу заметив, что  не  зажегся  фарфоровый  светильник.
Пластинка доиграла, и было слышно, как возвращается  на  место  тонарм  и  с
шуршанием останавливается диск. Теперь был слышен только один  звук,  где-то
совсем рядом, и Эйлин поняла, что это ее собственное прерывистое дыхание.
   - Здесь есть кто-нибудь? - Она чувствовала себя в дурацком положении.
   Мертвая тишина была гораздо страшнее любого ответа. Эйлин  посмотрела  на
светящийся циферблат  своих  наручных  часов  и  подумала:  "Скоро  вернется
Терри".
   Как зачарованная,  Эйлин  пересекла  гостиную  и  остановилась  у  двери,
вглядываясь в полумрак.  Она  вошла  в  спальню  и  стала  на  ощупь  искать
выключатель. Но прежде чем найти его, Эйлин услышала щелчок проигрывателя  в
соседней комнате; через несколько секунд раздались звуки  рояля,  и  Манчини
начал свой джазовый дуэт с контрабасом.  Потом  вступили  ударные,  а  через
несколько так-тов - струнные. Последним зазвучал саксофон; он  плакал  почти
человеческим голосом, придавая музыке мучительное напряжение.
   Эйлин повернулась к двери, но ничего не увидела: проход  был  чем-то  или
кем-то заслонен. Она сделала шаг вперед, когда внезапно что-то сомкнулось на
ее правом запястье. Эйлин закричала и попыталась вырваться,  но  это  ей  не
удавалось; кольцо на ее руке сжималось все сильнее, пока ей  не  показалось,
что вот-вот треснут кости.
   - Что вам надо? - вскрикнула Эйлин. - Что вам надо? - В ее  онемевшем  от
ужаса сознании не оставалось других слов; ей казалось, что, в силу какого-то
магического заклинания, ночь ожила и бросилась на нее.
   Ее ноги  коснулись  края  кровати;  это  прикосновение  вернуло  Эйлин  к
действительности, и она рванулась вперед. Эйлин не верила, что призраки  или
даже древние божества ками могут вмешиваться в жизнь людей. Она открыла рот,
готовая впиться зубами во врага, кем бы или чем бы он ни оказался. Но в  эту
минуту ее голова резко дернулась.
   - О, Господи! - услышала она свой голос, который казался совсем чужим.
   Эйлин  всматривалась  в  противника:  его  голова  была  закрыта  плотным
капюшоном и маской, видны были только глаза - совсем близко от нее, мертвые,
неподвижные.
   - О, Господи! - Эйлин чувствовала себя совершенно беззащитной, не в силах
вырваться из железной хватки. Незнакомец бросился на нее, и  ей  показалось,
что она захвачена стихией, каким-то  страшным  водоворотом.  Эта  чудовищная
сила не могла принадлежать человеку.
   Казалось, что его пальцы проходят сквозь  ее  плоть  и  сокрушают  кости.
Внезапно в легких Эйлин не осталось воздуха, будто ее бросили на дно океана.
Все внутри наполнилось водой; со всех сторон подступала смерть. Ее  тошнило,
но она не могла открыть рот, не могла глотать. Глаза заплыли слезами, и  она
яростно моргала. Она начала задыхаться в собственной рвоте.
   Его лицо теперь приблизилось к ней вплотную, но ей казалось, что  это  не
человек. Она ничего не видела, не чувствовала никакого запаха; она не  могла
понять, что им движет, чего он хочет. Он так сильно сжимал ее,  что  она  не
могла даже повернуть головы. Эйлин продолжала сопротивляться, и  ей  удалось
сделать еще один вдох, продливший ее  жизнь...  Теперь  Эйлин  видела  перед
собой пологий склон гори на юге Японии, где она ребенком пряталась от войны.
Высокие величественные сосны шумели под порывами западного  ветра,  и  вдоль
длинного склона усталой змеей тянулась бесконечная  череда  беженцев.  Эйлин
ощутила во рту вкус дзосуй, вареного риса с овощами, который был их основной
пищей; ее ноздри наполнились запахом горной репы. Она никогда не думала, что
сможет вспомнить все это так мучительно ярко:  человеческая  память  охотнее
удерживает приятные воспоминания.
   Внезапно шелковые трусики с треском отделились от ее тела, и она осталась
совершенно нагая. Эйлин подумала о Терри, не  сомневаясь,  что  чудовище  ее
изнасилует, эта мысль бесила ее и одновременно успокаивала. Казалось, смерть
отступила, удовольствовавшись ролью случайного гостя на этом празднике.
   Она почувствовала на себе его тело - не горячее, но  и  не  холодное,  не
человеческая плоть, но и не камень. Эйлин показалось, что  ее  укладывают  в
колыбель. Она судорожно сжала ноги, сцепив лодыжки в замок.
   Но совершенно неожиданно для Эйлин незнакомец схватил ее  густые  волосы,
свил их в жгут и обернул вокруг ее шеи.  Только  когда  на  ее  горле  стала
сжиматься петля, она поняла,  что  должно  произойти.  Яростно  сражаясь  за
каждый вдох, потому что его вторая рука продолжала зажимать  ее  рот,  Эйлин
знала, что ему не нужно  ее  тело.  Дикие  мысли  роились  в  ее  мозгу  как
извивающиеся угри, а в легких оставалось все меньше и меньше воздуха.
   "Heт! Пожалуйста! Возьми меня, только не убивай!  Не  надо!  Пожалуйста!"
Она пыталась кричать, но из горла вырывались только нечленораздельные стоны,
что ужасало ее еще больше, будто это  чудовище  и  ее  лишило  человеческого
облика.
   Он сжимал петлю все сильнее, выгибая спину совсем как страстный любовник.
Мышцы ее шеи судорожно  сокращались,  а  легкие  пылали,  словно  обожженные
кислотой. "Этого не может быть, - думала Эйлин. - Я не могу  умереть.  Я  не
умру. Нет, нет, нет, нет!.."
   Она яростно боролась, царапая его ногтями, извиваясь  в  тщетной  попытке
сбросить его с себя, заставить отказаться от маниакальной затеи. Но она была
бессильна против него. Он был сама смерть.
   Эйлин задыхалась в последних приступах рвоты,  которая  накатывалась  как
неумолимая волна цунами. Легкие  наполнялись  жидкостью,  и  в  предсмертной
агонии Эйлин услышала у себя над головой дьявольский  свист;  подняв  глаза,
она увидела в небе тень одинокого  бомбардировщика,  затмившего  солнце;  от
него что-то отделилось и, устремившись к земле, раскрылось черным цветком  в
ярко-синем небе.
   Взрыв. Адский жар. И невыносимый свет десяти тысяч солнц. "Моя несчастная
страна!"
   Пепел, кружащийся в горячем ветре.

***

   Через открытое окно такси Терри прощался с  Винсентом.  Дождь  не  принес
облегчения городу, изнывающему от удушливого летнего зноя; это напомнило  им
Токио.
   - Я позвоню тебе, - пообещал Терри.
   - Да, свяжись со мной, если тебе что-нибудь придет в  голову.  -  Винсент
облокотился на край окна. Терри засмеялся.
   - Мне все-таки кажется, что вы с Ником слишком много напридумывали.
   - Мы не придумали этот яд, Терри, - серьезно возразил Винсент. - Или удар
катана.
   - Не знаю, старина. В городе полно сумасшедших. И потом, что здесь делать
ниндзя? Винсент пожал плечами.
   - Эй, парень, - рявкнул  водитель.  -  Время  -  деньги.  Если  вам  надо
поболтать, зачем было садиться в такси?
   - Хорошо, едем.
   Терри повернул  голову  и  помахал  Винсенту,  когда  такси  отъехало  от
тротуара.
   Потом он назвал водителю адрес и откинулся на спинку сиденья.  Теперь  он
думал, что нужно было подробнее рассказать Винсенту  о  странном  посетителе
додз„. Так бы оно и  вышло,  не  будь  Винсент  слишком  поглощен  недавними
событиями. Терри казалось, что  Винсент  сочиняет  эти  небылицы  просто  от
скуки. И дело не в его работе, которую никак не  назовешь  монотонной.  Нет,
похоже, он устал от Америки и хочет домой.
   Терри подумал об Эйлин, которая ждет его дома.  Наконец  все  препятствия
остались позади. "Терпение, - говорил  ему  сэнсэй,  -  часто  бывает  самым
сильным оружием. Ты  слишком  нетерпелив,  мой  мальчик".  Неожиданно  Терри
вспомнил  об  икре.  Он  наклонился  к  решетке,  установленной  в   толстой
поцарапанной пластмассовой перегородке, которая отделяла его от водителя.
   - Послушайте. Я  забыл  предупредить:  мне  надо  по  дороге  забежать  в
"Русский чай". Таксист чертыхнулся:
   - А раньше ты вспомнить не мог? Теперь снова возвращайся в это пекло.
   Он  резко  выкрутил  руль,  и  машина  врезалась  в   непрерывный   поток
транспорта. Раздались резкие гудки, сопровождаемые громкими ругательствами и
скрипом тормозов. Таксист высунул руку из окна и ткнул пальцем в воздух.
   - Сукины дети! - заорал он. - Когда вы научитесь водить, кретины!
   Терри  нацарапал  карандашом  на  клочке  бумаги  имена:  Хидэеси,  потом
‚догими, и наконец, Мицунари. Он смотрел на эти имена так, будто видел их  в
первый раз, будто это не он сам только что их написал.
   Такси резко остановилось, и водитель повернулся к Терри:
   - Только не заставляй меня долго ждать, ладно?  Терри  сунул  карандаш  и
бумагу в карман и поспешно  вышел  из  такси.  Ему  потребовалось  несколько
минут, чтобы купить две унции свежей икры; когда он вернулся, таксист рванул
с места, словно за ними гналась банда налетчиков.
   - Теперь такое время, что не знаешь, чего  ожидать,  -  сказал  водитель,
разглядывая Терри в зеркало заднего  вида,  -  понимаешь?  Садится  такой  в
такси, а потом смотрит на  тебя  честными  глазами  и  просит  остановиться.
Глядишь, его и след простыл. И плакали твои  денежки,  понимаешь?  Раньше  я
таких за версту узнавал, а теперь сам черт  их  не  разберет.  Поедем  через
парк?
   - Да, конечно, - согласился Терри.
   Темный парк точно вымер и казался бесконечно далеким  от  окружавших  его
огнями небоскребов, сверкавших яркими огнями.
   Тихонько насвистывая, Терри поднимался по ступенькам. Еще на лестнице  он
различил звуки оркестра Манчини, доносившиеся из его квартиры. Он улыбнулся,
ощутив прилив тепла и уверенности. Эй любила Манчини.
   Терри повернул ключ и вошел в квартиру.
   Он сразу почувствовал, что должен попасть  в  спальню.  Захлопнув  дверь,
Терри в полной темноте стал пробираться через гостиную. Все говорило ему  об
опасности. Он не слышал ничего кроме музыки. "Уловка,  -  подумал  Терри.  -
Если бы не это, я бы почувствовал  еще  на  лестнице.  Черт  бы  побрал  эту
музыку!"
   Он подумал об Эйлин,  и  в  ту  же  секунду  на  него  обрушились  четыре
сокрушительных удара. Три из них Терри отбил, но четвертый пришелся ему  над
правой почкой; он задохнулся и рухнул. Перекатываясь  по  поду,  он  заметил
слабый свет в спальне и почувствовал тяжелый сладковатый запах.
   Над левым ухом просвистел новый удар; рядом с Терри на пол обрушился край
стеклянного  столика,  и  осколки  взлетели  в  воздух,   как   рассерженные
насекомые. Он подтянул ноги и, с гортанным криком, одновременно выбросил  их
перед собой в мощном толчке. Потом вскочил и  побежал,  приволакивая  правую
ногу. На бегу Терри схватился за край двери и захлопнул ее за собой. "Время,
Мне нужно время".
   Все его мысли спутались, когда он увидел Эйлин.  Ноги  стали  ватными,  и
Терри показалось, что обжигающее лезвие ножа пронзило его внут