ередними копытами по напавшему на него человеку.
     Фэйс поднялась на ноги. Чувствовался запах крови.
     - О, мистер Доминик, - обратилась она к лошади. - Бедный, бедный напуганный ребенок.
     Жеребец, продолжавший свирепо вращать глазами, уловил знакомый тон голоса. Он повернул свою большую голову, его левый глаз уставился на нее. Она продолжала успокаивать его ласковыми словами. Наконец он встал на все ноги, храпя и помахивая головой. Как и она, он не обращал внимания на запах крови.
     Фэйс подошла к открытой двери стойла и стала гладить жеребца по голове, чуть повыше носа. Она положила ему в рот кусочек сахара и прижалась к его шее. Ее ласки успокоили жеребца. Только тогда она посмотрела влево и увидела у стены стойла красную бесформенную тушу, бывшую когда-то Уильямом Джастисом Лиллехаммером.
     - Ах, мистер Доминик, - прошептала она, целуя жеребца и прижимаясь к нему. - Теперь все в порядке.
     - Боюсь, что вы поспешили с этим утверждением.
     Она обернулась, узнав этот голос, и увидела человека из любительского видеофильма Муна. Сейчас он был страшен и гораздо меньше походил на Джонни Леонфорте, которого она знала, чем это было на видеопленке. Как это ни странно, ей пришла в голову мысль, что если бы он сидел рядом с ней в ресторане или в опере, она вряд ли узнала его, конечно, если бы ей не пришлось смотреть на него, когда гасили свет, и в полумраке ей не представился снова человек, которого она когда-то знала, как это было, когда она смотрела видеофильм - наполовину по изображению и наполовину по памяти.
     - Хелло, Джонни, - сказала она. - Прошло много времени с тех пор, как я видела тебя в последний раз.
     - Да, много воды утекло для нас обоих. Это было не самое лучшее время.
     - По крайней мере, для одного из нас.
     Джонни Леонфорте пытался улыбнуться, но одна сторона его лица, видимо, была парализована, и получилась не улыбка, а гримаса.
     - Твой друг Оками хорошо поработал ножом, но убить меня не так-то просто.
     Он слегка пошевелился, увидев движение жеребца.
     - На самом деле, Фэйс, я был бы очень признателен, если бы ты потихоньку вышла из стойла. Будучи очевидцем взаимопонимания, которое ты имеешь с этими созданиями, я думаю, что Уилл совершил ошибку, полагая, что сможет справиться с тобой и с ними. - Он продолжал продвигаться. - Кроме того, мы ведь не хотим, чтобы ты завладела оружием Уилла, не так ли?
     Фэйс, которая уже подумывала об этом, заметила:
     - Мистер Доминик все еще в возбужденном состоянии. Будет лучше, если я останусь здесь с ним.
     Джонни вытащил "магнум".
     - Куда я должен послать пулю, Фэйс, несколько ниже правого уха лошади? - Он прицелился.
     Фэйс оторвалась от жеребца и вышла из стойла.
     - Хорошо. Что теперь?
     - Закрой дверь в стойло. Нам не должны мешать.
     Она сделала, как он сказал, и пошла вдоль конюшни подальше от жеребца.
     - Что ты делаешь?
     - Я не хочу никаких ошибок. Не хочу, чтобы ты вдруг решил застрелить мистера Доминика.
     Джонни состроил гримасу.
     - Назван в честь вашего не очень дорогого покойного сына, а, Фэйс? Большой особняк, конюшня, лошади, денег и власти больше, чем можно использовать. Боже, какую жизнь ты ведешь!
     Она молча смотрела на него.
     - Это моя жизнь, которую ты промешаешь, сукина королева! - Свирепость, которая звучала в его крике, заставила ее вздрогнуть. Она видела гнев и зависть, которые копились в нем все эти годы, мечущиеся сейчас в его глазах, как стая прожорливых акул.
     - Ты все забрала у меня! Ты и этот япошка, сукин сын Оками. Вы все это подстроили! Поганая Гольдони, прикрывшаяся именем Сохилл. И я купился на это. Ты бросилась своим телом на меня, и я взял его!
     - Что, больно сознавать, что в конечном счете ты только мужик, такой же, как и все остальные, которых я знала? Я раздвигала свои ноги, целовала тебя, и все, чего бы я ни хотела, приходило так же просто, как при словах "Сезам, откройся"!
     - Я убью тебя к чертовой матери!
     - Теперь я слышу Джонни Леонфорте, которого я знала, - проговорила она, пятясь вдоль конюшни. - А не Червонную Королеву, который управлял всеми самыми могущественными умами Вашингтона. Скажи, сколькими президентами тебе удалось манипулировать? Вообрази только! Сицилийский головорез вроде тебя, артист! - Она засмеялась. - Почему ты ненавидишь меня, Джонни? Я оказала тебе самую большую услугу в твоей жизни. Ты был рожден для работы за кулисами. Помнишь, как тебе было скучно заниматься будничной работой? Ты даже говорил, чтобы я взяла на себя всю бухгалтерию. Помнишь?
     - Ты отняла у меня жизнь, Фэйс! Посмотри на мое лицо. Когда-то я был красивым. Я вынужден был сменить свое имя, сделать такое количество операций, что потерял им счет. А какая боль! И затем я должен был прятаться, да, за кулисами, но без дома, без семьи, без того, чтобы мной восхищалось высшее общество, - без всего, к чему я стремился всю свою жизнь. Ты взяла все это себе!
     Лицо Джонни было красным от возбуждения. Ей вдруг представилось, как все его корыстные побуждения пробираются по его коже, подобно червям. Он направился к ней, его плечи сгорбились, как бы защищаясь от слов, которые она бросала в него, как ножи.
     Фэйс снова засмеялась, но в ее тоне появились жесткие нотки.
     - Ничего не изменилось, Джонни. Я все еще веду твою бухгалтерию!
     - Нет! Ты, и Оками, и Доминик намеревались вытолкнуть меня из бизнеса!
     - У тебя появились плохие друзья, Джонни, когда ты решил играть на двух сценах. Для фэбээровцев ты был Червонной Королевой, глубоко законспирированным правительственным агентом, героем своей страны. А тайно ты руководил Сетью к своей выгоде, сам подбирал людей из мафии и через своего племянника Чезаре продвигал их на руководящие посты в Семье, пока они не становились донами, признательными ему и тебе. Ты был герой и негодяй в одном лице.
     Она была теперь около задней стены конюшни. Она подвинулась влево так, что своим телом загородила от его взгляда то, что висело на стене.
     - А теперь ты делаешь то же самое с Годайсю. Ты связываешь Сеть с Годайсю, чтобы подорвать фэбээровцев, обойти их законы и расширить свою структуру в мировом бизнесе. Только на этот раз ты остался без союзников. Парням из Годайсю ты до лампочки. Ты думаешь, что вы с Чезаре останетесь их партнерами? Жаль, но я должна разочаровать тебя. Они использовали тебя, ты и Чезаре были своего рода пропуском, чтобы они могли войти во все закрытые районы Америки.
     Фэйс ощутила спиной кожаный предмет, висевший на стене, и успокоилась.
     - Подумай об этом. Мафия и правительство в альянсе. Такая комбинация привлекательна для японских якудза. - Она продвинула свою правую руку, нащупала кожу пальцами. - Но после того как Годайсю хорошо обоснуется здесь, что, по-твоему, они сделают с тобой и Чезаре?
     - Я обезопасил себя, - заверил Джонни. - Эту информацию передал мне влиятельный засекреченный источник. - Он помолчал немного, потом продолжил. - А почему бы мне не поделиться ею с тобой. Что это может дать тебе? Ты скоро умрешь. - Он пытался улыбнуться, а Фэйс почувствовала, как мурашки побежали по ее спине. - Мой источник закодирован под именем Нишики. Его сведения позволили мне подняться в ранге, стать главой Сети.
     - Идиот, - заявила Фэйс. - Нишики - это Микио Оками. Он передавал тебе только такую информацию, которую хотели он сам и Доминик, чтобы ты имел.
     - Нет! Этого не может быть! Ты врешь, сука!
     Он поднял "магнум", но рука Фэйс уже вытащила из кобуры старый кольт, который она держала на случай, если какая-либо лошадь сломает ногу.
     Она уловила запах масла, почувствовала, как ее ладонь крепко сжимает деревянную ручку револьвера. Она подняла оружие и стала стрелять: раз, два. Вонь бездымного пороха ударила ей в нос, револьвер подпрыгивал в ее руке.
     Позднее она вспомнит удивленное выражение на лице Джонни Леонфорте, его рот в форме буквы "о", как у маленького мальчика. Он стал заваливаться назад между отступавшими, перебирающими копытами лошадьми, упал на колени. Фэйс, сохраняя полное спокойствие, выстрелила ему в лицо, и он опрокинулся назад на покрытый соломой дощатый пол.
     - В конечном счете убить не так уж и трудно, - проговорила она, стоя над ним.

***

     "То, что вы очень талантливы, - сказал однажды Канзацу, - еще не означает, что вы способны полностью постичь свой талант".
     Насколько сильна была его ирония, Николас не мог понять до сих пор.
     Настоящее время, которое, вероятно, повторялось снова и снова, как волны на озере, расходящиеся все дальше и дальше и затрагивающие все, что попадалось им на пути. Настоящее время - такое же неизбежное, как очередной вздох.
     Что сказала ему в аэропорту Сэйко, когда он улетал в Венецию? В ее глазах можно было увидеть что-то, близкое к панике. "Вы будете другим - настолько другим, что никто не узнает вас". Да. Это и происходит в настоящее время.
     Челеста, с учащенно бьющимся сердцем от сознания приближения Мессулете, держала его за руку, но он не осознавал этого. Все его чувства были направлены лишь на то, чтобы совершить этот большой поворот в его вере. Он должен отказаться от всего, чему учил его Канзацу. Он должен будет теперь верить не в то, что ему внушали, не в тех, кто учил его, с хорошей или плохой целью, а в свой собственный внутренний талант.
     Он применил харагей, чтобы сконцентрироваться, чтобы свести свое дыхание, свой пульс почти к нулю. Все краски сошли с его лица, но Челеста не произнесла ни звука, хотя ее сердце пропустило еще один удар. Он предупредил ее заранее.
     Кровь и энергия заполнили хара, центр внутренней энергии в самом теле, когда он вернул себя к тому моменту в клетке, когда он и Мессулете были связаны физически и психически, когда Мессулете, призвав на помощь священную белую сороку, открыл Шестые ворота.
     Тогда Николас впитал в себя ту магическую формулу, и теперь с помощью харагей он вспомнил ее и произнес эти странные слоги, как это сделал тогда Мессулете на фабрике по производству роботов. Ворота раскрылись, и Николас, освобожденный полностью от Тау-тау, вошел в запретные Шестые ворота.

***

     - Бог милостивый! Он здесь!
     - Маргарита!
     Но она уже бежала по прихожей, открыла переднюю дверь и исчезла за ней. Кроукер, застигнутый врасплох, с запозданием побежал за ней.
     Он увидел через стоявшие деревья примерно на расстоянии ста ярдов другую женщину, которая поднималась как бы прямо из земли и смотрела на бегущую к ней Маргариту. Догоняя Маргариту, он рассмотрел эту женщину. Жесткие рыжие волосы, овальное лицо с красивыми смелыми чертами. Инстинктивно он понял, кем она должна быть.
     - Челеста!
     Он услышал голос Маргариты. Через мгновение сестры обнимали друг друга.
     Кроукер нисколько не сомневался в том, что рыжеволосая Челеста должна быть той самой сестрой, которую упоминала Маргарита. Когда он подошел к ним, они все еще в слезах прижимались друг к другу.
     - Лью, - сказала Маргарита, - моя сестра Челеста была с твоим другом Николасом.
     - Ник! Где он?
     Он увидел отчаяние в ее глазах. Она вытирала слезы со щек.
     - Ник и До Дук...
     - Куда идти?
     - Лью, - попросила Маргарита. - Я должна пойти с тобой.
     - Нет! - вскричала Челеста. - Ты не знаешь, что представляет собой Мессулете, что он сделал с Ником.
     - Ты не знаешь, что он сделал со мной, - тихо ответила Маргарита. - Челеста, он убил Дома.
     - О боже! - Вопль был тихим, но от него зашевелились волосы на затылке Кроукера.
     Челеста обняла сестру.
     - Тем более, ты должна остаться.
     Но Маргарита покачала головой.
     - Он не причинит мне вреда. Есть нечто, что необходимо сделать. - Она твердо всмотрелась в красивое лицо сестры. - Ты понимаешь, о чем я говорю.
     Кроукер заметил едва уловимое изменение света и вздрогнул. Он увидел, как Челеста кивнула. Затем она сказала:
     - Ты должна... Оба человека в масках. Это дело рук До Дука. Он сам с лицом Николаса, а у Николаса его лицо. Я думаю, что каким-то странным образом До Дук хочет стать Николасом.
     - Пошли, - позвал Кроукер Маргариту. Челеста указала направление, куда отправились двое мужчин. Затем Кроукер обратился к Челесте: - В доме Ника есть человек по имени Тандзан Нанги. Это - друг. Вы можете доверить ему свою жизнь. Оставайтесь с ним.
     Челеста неопределенно кивнула головой, наблюдая, как они направились к оголенным гинкго и углубились дальше.

***

     Сколько грехов совершил он за свою жизнь? Он не мог этого сказать. Или же сбился со счета, или же не мог определить, что является грехом. Но в одном он был уверен.
     Он убил Ао. Причиной был один секрет, который Ао, при всей своей мудрости, не стал доверять ученикам, а именно магическая формула, которая открывает Шестые ворота. Ао, который приютил бездомного напуганного мальчика, принял его, когда другие старейшины нунги, вероятно, поступили бы иначе. Ао, который обучил его, ввел его в волшебство Мессулете, который познакомил его с могуществом веков.
     "Вероятно, - думал До Дук, пробираясь через лес в погоне за Николасом, - он знал, что совершит грех таким исключительным, неоправданным путем. Как еще можно объяснить, что он избрал своим талисманом священную белую сороку? Было ли у Ао в тот момент предчувствие того, что произойдет?" До Дук вспомнил его удивленное лицо, когда он узнал, что его ученик избрал белую сороку. Вероятно, Ао чувствовал в воздухе свою смерть, возможно, это прошептала ему на ухо белая сорока.
     Ао, который любил его, стал теперь прахом.
     До Дук вытянул из глубин дремлющего сознания Ао то, что ему было больше всего нужно. Затем отнес бесчувственное тело к реке, закрыл его глаза и спустил вниз головой в воду. Больше ничего не оставалось. Он нарушил все запреты нунги. Он проник в разум их главного шамана и этим приговорил себя к смерти. Он должен был убить Ао.
     И в тот момент, когда дух Ао покидал его старое тело, на плечо До Дука опустилась белая сорока и заговорила с ним в первый раз.
     Он пошевелил труп Ао в мутной воде, и тут же что-то задвигалось на противоположном берегу, - два крокодила соскользнули в реку и поплыли прямо к нему.
     Они ухватили зубами труп почти одновременно, отрывая от костей большие куски плоти. Вода закипела в изменила цвет. Она стала вязкой. Когда чудовища пожирали труп, До Дук сделал то, что приказала ему белая сорока, - он присоединился к крокодилам.
     Небо было безоблачным, он это помнил. И была также сладость в воздухе, какую, очевидно, чувствует только что родившийся ребенок, в самый первый раз вдыхая в легкие воздух.
     Теперь, вбегая на небольшой покрытый травой холм, он почувствовал тяжесть на своем плече и услышал, что белая сорока снова говорит с ним, указывая шепотом дорогу, по которой пошел Николас.
     Он перебежал через холм, увидел спуск к озеру. На другом его конце пара журавлей, чувствуя, по-видимому, опасность, оторвалась от зеркальной поверхности озера и поднялась в небо.
     В этот момент ноздри До Дука раздулись, в он повернул обратно в недоумении. Он почувствовал присутствие Маргариты. Не ее тела, а ее души, которая приближалась к его душе.
     Он притаился, как загнанный зверь. Словно окровавленный нож мясника терзал его дух, разрывавшийся глубоким отчаянием и любовью.
     Он увидел, как она прошла мимо гинкго, заметила его и стала приближаться к нему спокойной, уверенной, пугающей его походкой.
     - Маргарита, - прошептал он. Он задрожал, когда она подошла ближе.
     - Я хочу, - говорил он, - я хочу...
     - Я знаю, чего вы хотите, - сказала Маргарита. Она была так прекрасна в обрамлении высоких белых деревьев. Лучи заходящего солнца отражались в ее глазах. - Я всегда знала.
     - Вы только одна.
     Его дыхание было прерывистым. Ему очень хотелось сорвать маску, чтобы она могла видеть его настоящее лицо. Но это не имело никакого значения. Он был нагим перед ней, как и все то время по дороге в Миннесоту, когда он желал, чтобы никогда не кончались проведенные с ней дни и ночи.
     Она увидела его, всего сразу, и не отступила назад, не отвернулась. Она ясно видела сквозь обманывающую маску. И было удивительно, что его суть, которая когда-то, до всех смертей, заклинаний и его греха была До Дуком, не сжалась под ее взглядом.
     - В тот самый момент, когда я увидел вас, я понял, что это мой конец, - продолжал он. - Я увидел вас, и где-то глубоко внутри себя я уже знал, что не смогу больше быть тем, кем стал, потратив на это всю свою жизнь. - Он чувствовал, что начинает терять контроль над собой. Он боролся с эмоциями, которые были такими плотными, что он их чувствовал, как если бы вдыхал в себя воду. - Я научился убивать с легкостью, но мысль причинить вам вред невыносима. Я скорее разрушу самого себя.
     - Я знаю. Мы находимся внутри друг друга.
     Он нерешительно придвигался к ней. Внутри него происходила борьба между тем, что было раньше, и тем новым, только что появившимся, еще неоформившимся, робким.
     - Вначале я думал, что хочу, чтобы вы боялись меня, как боятся все остальные. Но, будучи сильной женщиной, вы не испугались. Вы нанесли мне поражение, покончили со мной, свалили меня, проникнув через мою броню, и теперь они все окружили меня, эти преследующие гончие псы, которые разорвут меня на части.
     - Этого не случится. - Она протянула ему руку. - Теперь все кончено. Я могу защитить, спасти вас. Если вы пойдете с...
     Но в промелькнувшем озарении До Дук понял, что больше никогда не испытает то невыразимое чувство, которое только что испытал. И он напал на нее, как змея, но получил сбоку удар чем-то очень тяжелым. Он застонал, а Маргарита дико вскрикнула.
     - Нет! Подождите! Я могу...
     Он рухнул на землю, глаза и нос залепила грязь. Он покатился, тяжесть попеременно давила и отпускала его. Близость Маргариты ослепляла До Дука. Он хотел позвать ее, коснуться ее, сказать ей... Все вещи, кроме нее, перестали иметь для него какое-либо значение. Он был как олень, попавший в лучи фар быстро идущего автомобиля, случайно оказавшийся не там, где ему следовало быть.
     Хотя, пожалуй, нет. Это не было случайно. Это был момент, когда он должен выбирать между жизнью и смертью. Но как он мог сделать выбор? Жизнь - это отчаянная борьба за то, чтобы не поддаваться этим лишенным прав эмоциям, которые, как он знал, разрушат его, а смерть для Мессулете была невообразимой.
     Он закричал, когда что-то острое как игла вонзилось в его тело, и, посмотрев вниз, он увидел механическую руку, соединенные вместе пальцы из какого-то сплава, снабженные стальными ногтями. Он вырвался и стал наносить ногой удары - один, другой. Услышал как бы тяжелое мычание, массивное тело опустилось вниз, и он нанес удар локтем "под ложечку", потом отодвинулся и, укрепившись устойчивее на ногах, обратился внутрь себя. Его сознание продолжало искать Маргариту.
     Но, как он уже знал, этот момент ушел навсегда.
     Человек с его лицом появился как бы ниоткуда. Он нанес ему удар по шее рядом с сонной артерией. Инстинктивно До Дук ответил ударом в солнечное сплетение противника.
     Оба человека тут же полетели в воду. В этой части озера берег был крутой, сначала шла неглубокая полоса шириной около двух футов. Затем дно резко опускалось вниз, и сразу начиналась глубина.
     Николас, наполовину парализованный ударом До Дука, ухватил его голову. Он знал, что ему нужно нанести смертельный удар, но вода мешала им обоим, замедляя их движение и делая неэффективным традиционный прием атеми.
     Николас сильнее сжал голову противника и стал давить ладонью одной руки на место, где сходились основные нервные окончания. Другой рукой ткнул в его верхнюю губу и нос.
     Вцепившись друг в друга, вспенивая ногами воду, они кружились, углубляясь все дальше в пучину озера. Темнота и свет чередовались с воздухом и водой, пока они не оказались в мире полумрака между воздухом и землей, окруженные водяной пылью, холодом и сгущающейся темнотой.
     До Дук, испытывая головокружение от давлени