Вполне понятно, что Кроукеру  не  терпелось  узнать,  Сайго  удалось  это
сделать, и он заставил Николаса спуститься в морг и посмотреть на тело.
   - Черт возьми, - буркнул лейтенант. - Мы бы ни за что не догадались.
   Николас посмотрел на изуродованное тело. Это был японец, такого же  роста
и веса, как Сайго. Разумеется, тщательное вскрытие показало  бы  различия  в
мускулатуре: этот человек не мог быть таким же тренированным. Но  это  могло
случиться только в том случае, если бы кто-то ожидал найти различия.
   Николас протянул руку и повернул голову трупа набок:
   - Вот, смотри.
   - Ну и что? - Кроукер вглядывался в то место, на которое показал Николас.
- Шея сломана. Ну и что? Так всегда бывает после падения с такой высоты.
   - Нет, Лью. Дело в том, как она сломана. Я однажды видел  такой  перелом,
много лет назад. Кости срезаны словно скальпелем. Это коппо,  Лью,  -  прием
ниндзюцу.
   - Господи, - изумился Кроукер. - Он убил человека только для того,  чтобы
нас провести. Николас кивнул.
   - Злодеяние внутри злодеяния.

***

   Он прислушивался к темноте. К волнам, которые со  вздохом  поднимались  и
опускались на песок, снова и снова, как его собственное дыхание.
   Он думал о Японии. О полковнике, о Цзон, о Сайго и, конечно, о Юкио.
   Теперь все стало на свои  места;  месть  свершилась,  и  запутанные  нити
смотались в аккуратные клубки.
   Гнев, охвативший Николаса  при  словах  Сайго,  казался  теперь  потухшим
угольком. Он вспомнил свой сон, и  у  той  женщины  появилось  лицо.  Только
теперь он начал понимать все величие  жертвы,  которую  принесла  Юкио.  Она
могла бы в любой момент убежать от Сайго. И куда бы она  пришла?  Туда,  где
она хотела быть, - к нему. Как сказал Фукасиги: "... тогда  ты  был  еще  не
готов.  Он  расправился  бы  с  тобой..."  Теперь  Николас  знал,  насколько
справедливы были эти слова. Оставаясь с Сайго, Юкио сдерживала его гнев:  по
крайней мере, он мог быть доволен тем, что она была с ним, а не с Николасом.
Юкио отдала свою жизнь за него. Мигавари-ни тацу.
   "Но почему вы так  горько  плачете?  Какое  несчастье  вас  постигло?"  -
"Ужасная, постыдная смерть. И пока я не буду отомщена,  моя  душа  вынуждена
скитаться".
   Но теперь этим скитаниям пришел конец.
   Николас почувствовал, как  сзади  приближается  Жюстина,  и  его  охватил
безмятежный покой, словно он вернулся в родной дом, окруженный  знакомыми  с
детства высокими соснами. Теплый ветерок ласково согрел его  изнутри,  и  он
закрыл глаза, почувствовав прикосновение ее рук и губ.
   - У тебя все в порядке?
   - Да. Да. - Они тихонько покачивались, как два листа  на  ветке.  -  Море
сейчас такое синее.
   - Это потому, что в нем отражается Небо. Жюстина прижалась  щекой  к  его
плечу.
   - Мне недостает Дока Дирфорта.
   - Мне тоже. - Николас посмотрел на море. - Скоро приедут его дочери.
   - Должно быть, Сайго искал там отца - но причем тут Док?
   - Не знаю, - мягко сказал Николас. - Наверно, он что-то заподозрил. -  Но
его мысли были далеко.
   Потом они обедали на веранде, и ветер трепал ее волосы и уносил  бумажные
салфетки далеко в лиловые дюны.
   Мимо них по пляжу прошли, держась за руки, мужчина и женщина; на  влажном
песке оставались следы их босых ног. Впереди с радостным лаем, высунув язык,
бежал ирландский сеттер;  в  лучах  закатного  солнца  его  шерсть  сверкала
малиновыми бликами.
   - Ты хочешь вернуться? - спросила Жюстина. - В Японию. Николас  посмотрел
на нее и улыбнулся. Он подумал о предложении ее отца.
   - Пожалуй,  нет.  -  Он  откинулся  на  спинку  стула,  который  тихонько
скрипнул. - Когда-нибудь... Мы съездим туда вдвоем, как туристы.
   - Ты никогда не будешь там туристом.
   - Можно попробовать.
   Далеко на горизонте виднелись лодки с высоко поднятыми  парусами.  Где-то
на пляже слышалась музыка. Жюстина начала смеяться.
   - В чем дело? - спросил Николас, заранее улыбаясь.
   - Просто я вспомнила, как ты пришел за мной в дискотеку. - Ее лицо  стало
вдруг серьезным. - Лучше бы ты все рассказал мне тогда.
   - Я не хотел тебя пугать.
   - Я боялась бы, - сказала она, - только за тебя. Николас  встал  и  сунул
руки в карманы.
   - Ведь все уже кончено, правда?
   Жюстина смотрела на него, наклонив голову, и  последние  солнечные  лучи,
отраженные от воды, падали на ее лицо.
   - Да, - согласился Николас, поглаживая гипсовую повязку на руке. - Теперь
все кончено.
   Он дремал, лежа на боку, когда Жюстина  вышла  из  ванной.  Она  погасила
свет, и Николасу показалось, что луна опустилась за зыбкую линию горизонта.
   Он услышал, как она тихонько юркнула в кровать и поправила свою  подушку,
потом почувствовал тепло  ее  тела  рядом  с  собой.  Казалось,  между  ними
струится электрический ток.
   Николас думал о Юкио, и по всему его телу разливалась волна  изнеможения.
Он знал теперь, что его страх перед Юкио  был  одновременно  и  любовью.  Ее
животная чувственность неудержимо привлекала его и не давала ему  покоя.  Но
Николас отчаянно боялся признаться в том, что такая же чувственность есть  и
в нем самом, и способность Юкио разбудить ее заставляла его страдать.
   Николасу было горько сознавать, что все эти годы он жил  с  мыслью  о  ее
предательстве. И все же теперь, когда он узнал, что она любила его,  Николас
почувствовал облегчение. Е„ давно уже не было рядом с ним, если  не  считать
снов. Но память остается, и он сделает для  нее  то,  что  делал  для  своих
родителей: в день ее рождения он будет зажигать ароматические свечи и читать
молитвы.
   Жюстина зашевелилась, и  Николас  перевернулся  на  спину.  Она  положила
голову на правую руку, а левую спрятала под скомканную подушку. Он слышал ее
тихое ровное дыхание...
   В высоком доме, наполненном золотистыми солнечными  лучами  .и  глубокими
косыми тенями, падающими на голый деревянный пол, Николас встретил Со  Пэна.
Он, казалось, совсем не постарел с тех пор, как к нему приходили полковник и
Цзон. Высокий и худой, с блестящими черными глазами и  длинными  ногтями  на
тонких пальцах, он стоял посреди сводчатой комнаты и  испытующе  смотрел  на
Николаса.
   - Ты принес мне прекрасный подарок. Я очень тебе благодарен.
   Николас оглянулся по сторонам, но ничего не увидел. Только он и  Со  Пэн.
Николас ничего не понимал.
   - Где я?
   - Это неважно, - сказал старик.
   - Я не помню, как сюда попал. - Николаса охватила паника. -  Я  не  смогу
снова сюда прийти.
   Со Пэн улыбнулся и его длинные ногти тихонько стукнулись друг о друга.
   - Ты здесь уже был однажды. И ты снова найдешь сюда дорогу.
   И Николас остался один в этом доме, глядя на  свое  отражение  в  длинном
узком зеркале.

***

   Его разбудил мягкий рассветный луч. Жюстина еще спала. Николас  осторожно
приподнял одеяло и встал с кровати.
   Он тихо умылся,  оделся  и  прошел  на  кухню,  чтобы  приготовить  чашку
зеленого чая. Он размешивал чаинки снова и снова, до тех пор,  пока  они  не
растворились. Наверху образовалась тонкая пенка, бледно-зеленая, как осенний
туман в горах Японии.
   Николас не  спеша  сделал  глоток,  наслаждаясь  ни  на  что  не  похожим
горьковатым  вкусом.  Потом  он  прошел  в  гостиную,  включил  подсветку  в
аквариуме и покормил его обитателей.
   Выдалось замечательно ясное утро. Высоко в небе неподвижно стояли облака;
их контуры были резко очерчены, словно рисунок на мраморной  плите.  Николас
открыл дверь, впуская густой и влажный запах моря.
   Жюстине снился человек, у которого на лице был один только  рот,  точнее,
безгубое отверстие, как линия горизонта во  время  приближающегося  урагана,
черное и зловещее.
   Этот рот открывался и закрывался; из него доносился шепот, и каждое слово
ударом хлыста впивалось в сердце Жюстины, оставляя на  нем  глубокие  рубцы.
Она старалась собраться с мыслями, понять, что происходит, но  этот  зияющий
рот смущал ее, и она лежала, неподвижная и беспомощная.
   Единственный способ заставить его замолчать - это выполнить  то,  что  он
велит.
   Теперь Жюстине хотелось проснуться. А может быть, и нет.  Она  не  знала.
Она начала скулить. Во сне? Или наяву?  Чего  она  хотела?  Проснуться?  Или
продолжать спать? Жюстина была в ужасе, и  с  каждым  мгновением  этот  ужас
нарастал.
   Она начала бороться. Она почувствовала стальные тиски на своих руках.
   И тогда ее глаза открылись.

***

   Когда Жюстина вошла в комнату, Николас стоял на коленях лицом к  окну,  с
закрытыми глазами. Перед ним дымилась чашка с зеленым чаем.  Его  дух  парил
высоко в чистом небе, достигая облаков.
   В Жюстине горел холодный тихий огонь. С  широко  раскрытыми  глазами  она
крадучись прошла мимо аквариума; бледно-желтая ночная рубашка  окутывала  ее
как туман.
   Жюстина подошла к стене и, потянувшись вверх двумя  руками,  вытащила  из
ножен короткий меч, она взяла бы длинный, дай-катана, но  он  висел  слишком
высоко.
   Жюстина преобразилась. В ее глазах пропали искорки. Теперь это были чужие
черные глаза. С восхищением и  ужасом  она  почувствовала,  что  и  лицо  ее
изменилось - это уже было  не  женское  лицо.  Как  мерцание  молнии:  змея,
муравей, человек. Все плыло у нее перед глазами, и  Жюстина  яростно  мотала
головой. Окружающие предметы казались ей огромными, окрашенными в  необычные
цвета. Мир потерял третье измерение и стал холодным и отвратительным. В  нем
не было больше радости, он превратился в безжизненную пустыню.
   Какая-то гибельная сила  заставила  Жюстину  глубоко  дышать,  и  ее  "я"
свернулось и спряталось куда-то внутрь, дрожа и рыдая. Но ее руки  двигались
спокойно и уверенно, когда она клала их,  одну  поверх  другой,  на  кожаную
рукоять катана. Жюстина чувствовала его тяжесть и совершенную красоту.
   Ее босые ноги медленно стали друг перед  другом  под  точным  углом;  она
приблизилась  к  мускулистой  спине.  Затем  вышла  из  тени   и   ненадолго
остановилась, чтобы глаза привыкли к свету.
   Теперь она была так близко, что выдыхаемый ею воздух должен был  касаться
его кожи. Руки Жюстины поднялись высоко  над  головой  -  она  приготовилась
нанести смертельный удар.  Одно  мгновение,  и  все  будет  кончено:  легкий
щелчок, вспышка спички в темноте - вот граница между жизнью и смертью.
   Острие катана начинало дрожать от нарастающей силы.  Сейчас  нельзя  было
воспользоваться киаи - криком, который высвобождает столько энергии. "Откуда
я все это знаю?" - удивилась Жюстина.  Теперь  надо,  чтобы  сила  поднялась
вверх, из нижней части живота - еще, еще, ее мышцы слишком слабые.
   И в это мгновение,  когда  катана  начинал  опускаться,  ее  "я"  наконец
вернулось.
   Нет! - закричала она неслышным криком. - Нет! Нет! Нет!
   Но клинок рассекал воздух, и Жюстина поняла в отчаянии, что  уже  слишком
поздно.

***

   В полете его дух приобрел вдруг черты старика.
   Но Николас не чувствовал  груза  прошедших  дет.  Годы  повисали  на  его
обнаженной бестелесной руке как  шелковые  шарфы,  каждый  своего  цвета,  в
соответствии с его воспоминаниями.
   В небе нарождающегося дня Николас  танцевал  танец  жизни,  как  ребенок,
наивный и восторженный, несмотря на то, что  он  многое  повидал  и  пережил
бесчисленные дни и ночи. Из облаков он извлек спелые  колосья  и  размахивал
ими над годовой, как праздничными вымпелами.
   Под ним простирался азиатский  материк,  словно  огромный  тигр,  который
пробуждался ото сна, зевая и потягиваясь. Но это была Азия другой эпохи - до
вторжения промышленности, до революции в Китае, до  опустошения  Вьетнама  и
Камбоджи. Воздух вокруг него был напитан ароматом благовоний.
   Николас почувствовал присутствие Жюстины и катана одновременно.  Если  бы
он не расслабился, если бы его дух не был так далеко, он давно бы  уже  знал
об этом благодаря харагэй. Лишь в последнюю минуту Николас услышал над собой
удар черного грома.
   Времени на размышления не было. Мельчайшая доля секунды могла стоить  ему
жизни.  Николас  знал  много  способов  победить  в  поединке  без  меча   и
воспользовался тем, которым лучше всего владел: он  скрестил  кисти  рук  и.
ударил Жюстину по предплечьям, отбросив меч вверх и в сторону.
   Когда он вскочил на ноги, Жюстина уже готовилась  нанести  новый  удар  -
горизонтальный, слева направо; и тогда Николас понял, что происходит.
   С оглушительным криком он выставил вперед  левую  ногу  и  принял  низкую
стойку. Он подпрыгнул на месте,  заставив  Жюстину  вздрогнуть,  и  бросился
вперед. Уже в прыжке  Николас  понял,  что  своим  ударом  он  раздробит  ей
запястья, вместо этого он схватил ее за руки и сжимал их до  тех  пор,  пока
она, наконец, не закричала и не выпустила катана.
   Жюстина ударила его коленом в живот, и когда Николас  согнулся  от  боли,
обрушилась на него с кулаками. В падении он сумел нанести ей удар на  уровне
лодыжек и сбить  с  ног.  Жюстина  тяжело  рухнула  на  пол,  но  продолжала
бороться.
   Николас под градом ударов дотянулся до ее шеи, и тогда раздался крик.  Он
рвался из ее широко открытого рта, он рождался в ее голосовых связках  -  но
сама Жюстина никогда не  смогла  бы  так  кричать.  Ее  чужие  черные  глаза
закатились вверх так, что видны были только белки. Потом ее веки сомкнулись,
и девушка обмякла, теряя сознание.  Ее  волосы  упади  на  сверкающую  сталь
катана.

***

   Второй удар мечом, слева направо. Жюстина была правша, и  она  рубила  бы
справа налево. Значит, ее руку направлял кто-то Другой. В любом случае,  она
не могла так хорошо владеть мечом.
   Николас много лет назад овладел сайминдзюцу, искусством гипноза,  которым
пользуются ниндзя. Он работал с Жюстиной больше четырех часов -  снять  чары
гораздо труднее, чем их навести, - и ему пришлось вспомнить все то, чему его
когда-то научили.
   Пот катился с них обоих и струйками тек  по  деревянному  полу.  Наконец,
тело Жюстины содрогнулось  у  Николаса  в  руках,  и  изо  рта  ее  вырвался
нечеловеческий крик.
   Она погрузилась в глубокий сон. Но Николас  не  оставлял  ее  еще  долгие
часы, укачивая на коленях; он отходил от нее только для того, чтобы  смочить
полотенце в холодной воде и снова положить ей на лоб.
   Николас не сводил глаз  с  лица  Жюстины.  Один  раз  его  раздумья  были
прерваны жужжанием пузырьков воздуха в аквариуме, и он посмотрел  на  рыбок,
снующих между зелеными водорослями и цветными камешками. Рыбки ответили  ему
бесстрастными взглядами через стекло, из совсем другого мира.
   Жюстина почти все время спала, как это бывает после  тяжелой  болезни,  и
лишь на третий день полностью пришла в себя. Николас кормил ее и  умывал,  а
потом долгими часами  сидел  на  веранде  и  смотрел  на  море,  не  замечая
купальщиков и загорающих. Он не подходил к воде, боясь оставлять ее одну.
   И в то утро, когда Жюстина открыла глаза, чистые, с  прежними  искорками,
Николас обнял ее и поцеловал. Только после того, как они позавтракали и  она
взяла утреннюю газету, он рассказал о том, что произошло.  Он  рассказал  ей
все, потому что она должна была это знать, должна была  понять,  что  у  нее
хватило сил с этим справиться. Николас один никогда не смог  бы  выстоять  -
Жюстина с самого начала боролась с магическими чарами Кобудэра.
   - Значит, я теперь сильная. - Жюстина засмеялась. - Такая же, как ты.
   - В каком то смысле, - сказал он серьезно, - да. Она вздрогнула.
   - К такой силе нужно привыкнуть.  Жюстина  читала  газету,  пока  он  мыл
посуду, и тихое звяканье тарелок успокаивало ее и согревало.
   - Попозже, - предложила она, - давай пойдем на пляж.
   - Конечно. Лето почти прошло. Надо использовать последние теплые  деньки.
А потом, - Николас вытер руки полотенцем, - я хочу познакомить тебя с  моими
друзьями в городе...
   - Ник...
   Он подошел к ней и нежно поцеловал.
   - Что стряслось?
   - Посмотри. - Она протянула ему  газету.  Николас  взял  газету  и  отвел
взгляд от ее обеспокоенного лица.
   - Я должна позвонить Гелде. - Голос Жюстины доносился откуда-то издалека.
   "ПОЛИЦЕЙСКИЙ ПОГИБ  В  АВТОМОБИЛЬНОЙ  КАТАСТРОФЕ.  Ки-Уэст,  Флорида.  По
сообщению полиции округа Монро,  вчера  вечером  лейтенант  сыскной  полиции
Льюис Дж. Кроукер был  обнаружен  мертвым  во  взятом  напрокат  автомобиле.
Очевидно, автомобиль сошел с шоссе на  высокой  скорости  б  шести  милях  к
востоку от Ки-Уэста, упал с насыпи и загорелся. Предполагается, что причиной
несчастного случая  могли  послужить  проливные  дожди  и  ураганные  ветры,
которые не прекращались в течение полутора дней.
   Лейтенант Кроукер, сорока трех лет, очевидно, приехал  в  Ки-Уэст,  чтобы
провести  здесь  отпуск.  Непосредственный  начальник  лейтенанта  Кроукера,
капитан Майкл С. Финншан сообщил, что..."
   Николас не стал читать дальше. Его сердце гулко билось, словно  он  стоял
внутри пустого храма. Он ничего не видел  перед  собой  и  не  замечал,  что
газета трещит в его судорожно сжатых пальцах.
   - Николас... - Жюстина стояла рядом, бессильно опустив руки. - Не могу  в
это поверить.
   Но Николас поверил и принял это как неизбежность. "Карма", - подумал он с
гневом. Смерть Кроукера пронзила его как нож, и острая боль не утихала.
   Он вспомнил, зачем Кроукер поехал в Ки-Уэст.  Он  перечитал  заметку,  на
этот раз до конца. Да, отпуск.  И  будто  дух  Кроукера  спустился  к  нему.
Николас снова услышал его слова. Он убийца, Николас. Томкин - мошенник. И ты
должен  это  понять".  Горячим  ветром  с  кладбищенских  вязов  повеяло  на
Николаса, когда он увидел события в новом  свете.  Кроукер  сознательно  был
груб  с  Томкином,  провоцируя  его  на   какой-нибудь   опрометчивый   шаг,
рассчитывая, что Томкин попытается заткнуть ему рот. И вот свершилось.
   "...я должен его  прижать.  Это  дело  чести".  Каждое  слово  отзывалось
мучительной болью. "... кроме меня, никто не сможет это сделать".
   Внезапно Николас понял, что он должен предпринять, и подошел к  телефону.
Все его тело ныло, будто его жестоко избили. То, что произошло с  Кроукером,
казалось ему несправедливым: такая редкая дружба дается для того,  чтобы  ею
наслаждаться, а не для того,  чтобы  ее  похитил  ночной  вор.  Горько  было
сознавать, что их обоих  жестоко  обманули.  Николас  знал,  что  это  чисто
западный подход, ион запрятал эту мысль глубоко в своей душе, как ставят  на
дальнюю полку драгоценный сосуд, от греха подальше. И все же, ему  не  сразу
удалось прогнать навязчивую  картину:  они  вчетвером  на  парусной  шлюпке,
мокрые от соленых брызг, веселые и безмятежные. Наконец, видение  отступило,
как последний луч закатного солнца. Но что это меняло? Любовь и дружба  были
тесно переплетены в Японии, а Николас теперь понял, что после всех этих лет,
проведенных  в  Америке,  он  остался  человеком  Востока.   Эта   внезапная
уверенность волновала и успокаивала его одновременно. Он снова обрел чувство
пространства и времени.
   Он знал, что в нем живут жертва и месть - два краеугольных камня японской
истории. Именно это хотела сказать ему Итами на прощание, хотя он тогда и не
понял ее до конца.
   Смерть Кроукера развеяла последние сомнения.
   Внезапно в душе Николаса, словно  хищная  птица,  промелькнули  известные
слова, приписываемые Иэясу Токугава. Он теперь знал, как ему поступить.
   - Что с тобой? - тихо спросила Жюстина.
   Он поднес палец к губам и сказал в телефонную трубку:
   - Он у себя? Это Николас Линнер. Жюстина подошла к нему сзади и обняла за
плечи. Ответил Фрэнк. Значит, вернулся. Подонок. Но  голос  Николаса  звучал
ровно и доброжелательно, когда он спросил:
   - Хорошо отдохнул? Да, жаль, что ты пропустил этот спектакль.  -  Николас
чувствовал, как Жюстина прижимается грудью к его спине. -  Конечно.  Я  тебе
все расскажу при встрече.
   "Это может случиться скорее, чем ты думаешь", - подумал Николас.
   Фрэнк попросил его немного подождать. Он зажмурил глаза и увидел вечернее
море в последних лучах солнца.
   - Я обдумал в