казался от этой идеи. Раньше Кроукер ни секунды бы не сомневался, по сейчас... Ник управляет огромной корпорацией, у него жена, ему необходимо обзаводиться потомством. Его приоритеты поменялись. У Ника больше нет времени на то, чтобы мотаться на самолете через весь Тихий океан ради решения каких-то мистических загадок. При этих мыслях Кроукер испытал глубокое разочарование. Он никогда не страдал ностальгией по старым добрым временам, в основном потому, что эти времена были не такими уж добрыми, но сейчас ему вдруг захотелось запустить назад машину времени и как по волшебству в мгновение ока очутиться рядом с Пиком, как в те далекие дни. Неразлучный тандем, рвущийся навстречу опасностям.
     Вспоминая Ника, он даже закрыл глаза. Когда же вновь открыл, то увидел рядом с собой лишь одного Лиллехаммера.
     Исключительная худоба Лиллехаммера казалась просто ужасающей в этой мерзкой берлоге. Кроукеру было известно, что Лиллехаммер на самолете ВВС США облетел всю страну, а возможно, и весь мир. Когда они через специальную секцию с надписью "Только для штатных сотрудников" вышли на летное поле аэропорта в Неаполе, их уже ждал новенький, заправленный горючим самолет. Почтительность военных летчиков, членов экипажа, проявляемая ими в отношении Лиллехаммера, свидетельствовала о том, что перед ними не обычный гражданский пассажир.
     Какая-то тень мелькнула в поле зрения Кроукера, и он воспринял это как некий символ. Он восхищался Лиллехаммером, его властью и энергией. Было совершенно очевидно, что ни ФБР, ни полиция штата, ни тем более местные ищейки не смогли сюда пробраться. Впрочем, дом был оцеплен таким количеством полицейских, что, казалось, они способны подавить небольшой бунт. Требуется немалое влияние, подумал Кроукер, чтобы скрыть от посторонних взглядов сцену подобного убийства.
     Во время полета в Миннесоту Кроукер прочитал досье ФБР на семейство Гольдони. Оно было на редкость неполным, расплывчатым. Доминик родился в 1947 году, его матерью была некая Фэйс Маттачино, которая через семнадцать лет стала второй миссис Гольдони. Об отце никаких сведений не было, даже о том, была ли Фэйс в законном браке с ним.
     Правительственные архивные материалы не содержали почти никаких сведений и о самой Фэйс Гольдони, за исключением того, что она была американкой итальянского происхождения и родилась в 1923 году. Через год после того, как она вышла замуж за Энрико Гольдони, она уговорила последнего усыновить ее сына Доминика. У Энрико было две дочери от первого брака, одна из которых - Маргарита - проживает в Нью-Йорке и замужем за адвокатом Тони Д., де Камилло. Фэйс погибла, перевернувшись в лодке неподалеку от Лидо, пляжного курорта Венеции.
     Что касается Энрико Гольдони, то он ко времени своей женитьбы на Фэйс уже по уши завяз в делах мафии. Неизвестно, каким образом венецианцу удалось добиться вершин власти в исключительно сицилийской подпольной организации, однако вполне очевидно, что через его компанию, производящую шелковые изделия и парчу ручной работы, ничего не стоило перевозить морскими путями контрабанду по всему миру.
     Одиннадцатого декабря прошлого года его труп, прицепленный к крючьям деревянной опоры, подобно мешку с отходами, был извлечен властями из Гранд-канала. Убийцы найдены не были, мотивы остались невыясненными.
     Несомненно, над семейством Гольдони довлеет какая-то тайна и витает призрак смерти, однако ничто из прочитанного Кроукером не давало ключа к разгадке причин страшной смерти Доминика.
     Лиллехаммер, обойдя труп, вновь подошел к Кроукеру.
     - Вы уже освоились в этом зловонии? - Рот Лиллехаммера дернулся.
     Кроукер улыбнулся, вынул из ноздрей специальные тампончики и моментально вернул их на прежние места.
     - Хотелось бы знать, что случилось с головой, - сказал он.
     - Возможно, убийца предал ее погребению.
     - Для чего бы это ему делать?
     - Для чего он все это сделал? Этот тип явный психопат, - пожал плечами Лиллехаммер.
     - Вы так думаете?
     - А какой еще можно сделать вывод?
     - Не знаю. Но мой опыт подсказывает, что здесь возможны различные варианты и их очень много.
     Из кухни они спустились в гостиную. Сквозь грязные стекла окна Кроукер мог видеть, как еще ниже опускаются облака. Он почувствовал, что напряжение спало, однако весь ужас, увиденный в кухне, все еще маячил перед глазами. Кроукер напрягал всю свою волю, чтобы отвлечься, переключить мозг на что-нибудь другое, избавиться от этого наваждения. Он начал думать о том, что им повезло, - самолет, на котором они летели в Штаты, успел приземлиться до начала шторма.
     - Это и есть тот дом, который ФПЗС купила для Доминика?
     - Разумеется, нет, - ответил Лиллехаммер. - Сюда его привезли... умирать.
     Он достал записную книжку в обложке из крокодиловой кожи, раскрыл ее:
     - Это место выставлено на продажу... сейчас скажу... вот, уже в течение восьми месяцев. После того как банк прибрал его к рукам, здесь никого не было.
     - За исключением Доминика и его убийцы.
     Лиллехаммер вынул миниатюрный карманный фонарик, и лучик света забегал по всем имеющимся поверхностям. Белые стены и потолки как бы бросали на них ответные взгляды и злорадно усмехались.
     - А это что такое?
     Кроукер замер на месте. Кружок света высвечивал влажное пятно, темневшее на белой стене. Мужчины принялись внимательно его рассматривать.
     - Похоже, что это...
     - Именно, - за Лиллехаммера ответил Кроукер, - следы пота.
     Он вновь ощутил во рту привкус страха, впрочем, то же, видимо, творилось и с Лиллехаммером - комната как бы наполнилась зловонным дыханием зверя, привыкшего к крови и к бесчисленным жертвам.
     И хотя сейчас они находились вдали от кухни, физическое напряжение, почти болезненное, стало невыносимым.
     - Что-то здесь произошло, - заметил Кроукер. - Что-то ужасное... зловещее.
     - Зловещее? - лукаво взглянул на него Лиллехаммер. - Что вы имеете в виду? Что может быть ужасней того, что подвешено там, на кухне?
     - Не знаю... пока.
     Кроукер провел лучом фонарика по всему пространству помещения. Пятно, эллипсообразное и почти полностью симметричное, напоминало указатель, подобно тому как воткнутое в землю копье показывало древним тропу в джунглях Юго-Восточной Азии.
     Луч скользнул по плинтусам, по плоскости пола. Почтя у самых своих ног Кроукер заметил еще одно пятно, на этот раз меньшего размера, но более густое и вязкое.
     - А это, несомненно, сперма, - раздался голос Лиллехаммера. - Не исключено, что убийца, перед тем как обезглавить и повесить, изнасиловал Гольдони.
     - Нет, - возразил Кроукер. - Как вы сами отметили, здесь дело идет о ритуальном действе в отношении Гольдони - нечто вроде жертвоприношения. - Он взглянул на Лиллехаммера. - Насиловать жертву не разрешается.
     - Откуда, черт побери, такая уверенность?
     - Не знаю... Просто... чувствую.
     - Да. Мне приходилось бывать в джунглях. Там чувства и ощущения - это все. Какие-то призрачные предчувствия могут спасти шкуру... Впрочем, и сбить с толку тоже.
     Лиллехаммер вновь улыбнулся, обнажив хорошо видимые в свете фонаря шрамы в уголках рта со следами крестообразно наложенных швов - не самая приятная улыбка.
     - Мне нужен этот ублюдок, понимаете? Мне просто необходимо до него добраться.
     - Необходимо? Ну, раз вы выбрали псевдоним Агав, будем надеяться, что ваше стремление осуществится.
     Лиллехаммер резко, с каким-то металлическим призвуком, усмехнулся, и его немалых размеров зубы клацнули, как челюсти у крокодила.
     - Sure , - согласился он, употребляя один из своих американизмов. - Как-нибудь я вам все расскажу.
     Вот это будет денек, подумал Кроукер. Он молча наблюдал, как Лиллехаммер наклонился, открыл свой маленький черный чемоданчик, достал оттуда пару резиновых хирургических перчаток и принялся собирать сперму.
     - Я отдам это на анализ. Возможно, это и пустое дело, но при нынешнем уровне лабораторного оборудования вероятность удачи нельзя сбрасывать со счетов. Может быть, лаборанты определят по сперме какое-нибудь генетическое отклонение у этого типа, и это поможет нам выйти на его след.
     Лиллехаммер являл собой сплошную загадку, и именно поэтому, подумал Кроукер, он согласился с ним работать. Объяснялось это просто - Кроукер сам любил все таинственное. Убийство его отца заставило сына выбрать профессию полицейского, а его собственное обостренное желание познать самые сокровенные закоулки человеческого бытия привело его в отдел по расследованию убийств.
     - И до сих пор, тем не менее, - продолжал Лиллехаммер, закончив свое дело, - у нас нет ни малейшей догадки о том, что же здесь произошло.
     - Не совсем, - возразил Кроукер. - Убийца участвовал в половом акте, и, наиболее вероятно, сразу же после того, как он убил Гольдони. Совершенно очевидно, что Гольдони был убит в кухне, там же ему выпустили кровь.
     - Допустим. Возможно, он так возбудился от убийства, что мастурбировал до самой эякуляции. Это вполне увязывается с типичным поведением убийцы-психопата. Как правило, все эти типы - импотенты. Однако неистовая ярость, заставляющая их убивать, - сам процесс убийства - высвобождает их сексуальную заторможенность.
     Угнетенная психика, потемки души.
     - Возможно, - сказал Кроукер, - но в данном случае я так не думаю. Вспомните, какую картину мы увидели на кухне. Ни тени ярости - только дотошная и методичная работа. А возьмите аспект жертвоприношения. Одни только колдуны и шаманы исполняют такие ритуалы. Здесь сплошная психическая уравновешенность.
     Казалось, Лиллехаммер готов был согласиться с этими доводами. Он вновь обвел взглядом комнату.
     - Но если он не насиловал Гольдони и не занимался мастурбацией, то остается только одна гипотеза.
     - Верно. Здесь был кто-то еще.
     Они продолжили обход дома. Повсюду царила атмосфера затхлости, сырости, разложения, воняло скипидаром и старой краской. Коридор заканчивался допотопной ванной, выложенной кафелем в черную и белую клетку, мойка была вся в пятнах и подтеках, сидячая ванна, квадратная раковина с облупившейся эмалью, ни полотенец, ни коврика, только шуршание тараканов - давно уже Кроукер не видел такого убожества и запустения.
     Рот Лиллехаммера вновь дернулся.
     - Чувствуете запах?
     Кроукер вынул из ноздрей тампончики.
     - Господи! - воскликнул Кроукер, бросаясь к противоположной двери.
     Она оказалась запертой. Кроукер поднял левую руку до уровня замка. Тонкий металлический стержень показался из кончика указательного пальца. Он ввел его в замочную скважину.
     С неподдельным удивлением Лиллехаммер наблюдал, как Кроукер двигает стержень взад-вперед. Наконец раздался звучный щелчок.
     - Красиво сделано! - воскликнул Лиллехаммер.
     Кроукер повернул ручку замка и открыл дверь.
     - Проклятье! Это что еще такое? - Лиллехаммер вытащил носовой платок и прижал его к носу и рту. - Здесь зловоние еще похлеще, чем на кухне.
     - Кажется, мы нашли нашего третьего, - заметил Кроукер, входя в комнату.
     На кровати лежала молодая женщина, или, точнее сказать, то, что когда-то было молодой женщиной. Ее кто-то распластал в форме звезды: руки, ноги и голова составляли пять ее лучей. На груди женщины зияли разрезы; сделаны они были так аккуратно, как будто тут потрудился хирург.
     Кроукер, обойдя кровать, подсчитал количество разрезов - их было семь. Из седьмого торчало испачканное кровью белое птичье перо.
     Лиллехаммер, идя следом за Кроукером, негромко сказал:
     - Видит Господь, а ведь когда-то она была хорошенькой.
     - Еще один ритуал, - буркнул Кроукер.
     - Взгляните сюда!
     В центре лба она увидели вертикальный надрез в форме полумесяца, багрового от запекшейся крови. Там, где полагалось быть пупку, темнело круглое отверстие, украшенное по краям каким-то узором, как показалось им на первый взгляд. Присмотревшись, мужчины обнаружили, что на самом деле это такое же перо, некогда белое, а теперь ставшее бурым от крови.
     - Интересно, это перья одной птицы? - тихо спросил Кроукер.
     - Похоже на то. После того как мы здесь закончим, я отдам перья на анализ орнитологу.
     Казалось, он не мог оторвать взгляда от этих перьев.
     - Сейчас самое лучшее - как можно быстрее вызвать судебно-медицинскую бригаду.
     - Я всегда был сторонником старомодной пунктуальной полицейской работы, - сказал Кроукер, - но в этом случае сомневаюсь, что она принесет какие-нибудь плоды. Кто нам сейчас нужен, так это волшебник. Наш подопечный явно не собирался оставлять здесь отпечатки пальцев.
     - Он оставил сперму, - напомнил Лиллехаммер.
     - Да, конечно, - задумчиво сказал Кроукер, продолжая разглядывать кровавый полумесяц на лбу жертвы. - Это был указатель, и смотрите, куда он нас привел.
     Он повернулся и пристально посмотрел на Лиллехаммера:
     - Однако есть еще один вопрос, требующий ответа. Что, черт побери, произошло с головой Доминика Гольдони?

***

     Микио Оками промолвил:
     - Видишь ли, Линнер-сан, я приехал в Венецию много лет назад с весьма специфическими намерениями. Здесь я работал над тем, чтобы отмыть старые деньги якудза и запустить их в законный бизнес, который позволил бы нам спокойно переползти в двадцать первый век.
     Как тебе должно быть известно, якудза была официально поставлена вне закона в апреле 1992 года. Исчезла уверенность, что статус-кво будет восстановлен. Поползли слухи, и даже очень близкие к якудза и влиятельные люди клюнули на эту липу.
     Около года тому назад все у меня переменилось: друзья, враги, союзники, с которыми я имел дело не один год. Эти перемены особенно наглядно проявлялись в растущих разногласиях среди членов моего личного внутреннего совета и давлении на меня. Это привело к множеству плачевных результатов. Один из моих старейших партнеров был убит, и сейчас у меня есть очень могущественный противник. Он член организации, которая величает себя Годайсю.
     - Пять континентов, - машинально бросил Николас, переводя с японского.
     Оками кивнул.
     - Философия Годайсю диаметрально противоположна моей. Оябуны приходят в ужас от моего плана поставить их в рамки закона. Эти люди и существуют только благодаря беззаконию, ибо оно их объединяет, дает им положение и влияние. Без всего этого, им кажется, они будут низведены до уровня пешек, и страх потерять свое положение и уже завоеванные привилегии поистине всеобъемлющ и не знает границ. Эти люди помешались на власти и силе, им претит сама мысль, что кто-то сможет лишить их денег, влияния и прелестей жизни. Мир должен лежать у их ног, и никак иначе. "Каков смысл жизни без лезвия бритвы?" - я неоднократно слышал эту фразу из уст этих типов.
     Жизненно важно, совершенно необходимо усиливать влияние якудза - этого требуют интересы дела. И именно поэтому я не желаю повторения ошибок. Исторически мы многому научились у американской мафии. Но сейчас все солидные доны стары и больны, а пришедшее им на смену поколение - это новая кровь; эта молодежь даже отходит от законов omerta  и других категорий чести, а без этого у них не хватит пороху возродиться. Они стучат друг на друга при малейшем давлении ФБР.
     Оками как-то по-колдовски и одновременно благословляюще поднял руку, и это движение где-то в подсознании напомнило Николасу литургию в храме Сан-Белизарио.
     - А сейчас, я думаю, стоит поговорить о моральной стороне деятельности якудза. Плод, как говорится, созрел. Оставим мафию в покое.
     - Именно. Я сейчас и говорю о законном бизнесе, который мы частично контролируем или хотели бы контролировать. Внедриться в такие конгломераты не так уж просто. У нас есть определенные связи с американскими службами, а также с немалым количеством банковских агентств. Нам приходится быть очень осмотрительными в наших торгово-закупочных делах, чтобы на нас не легла и тень подозрения. Нельзя привлекать внимание.
     - Для чего вы все это мне говорите, Оками-сан? - удивился Николас. - Вам должно быть известно, что я не симпатизирую якудза. Мне кажется предосудительным то, как они наживаются на слабостях простых людей.
     - Ты высказался откровенно, - сказал Оками. - Позволь и мне. Ты ничего не знаешь о том, что мы делаем, чем занимаемся, что намереваемся сделать. Ты обвиняешь нас безосновательно и в этом ушел недалеко от наших врагов.
     - Совсем наоборот, - холодно улыбнулся Николас. - По крайней мере, я кое-что знаю о личной жизни оябунов.
     - Но не о моей.
     Видя, что Николас молчит, Оками сам был вынужден продолжить беседу:
     - Ты вовсе не надеешься на успех нашего предприятия?
     - Успех вашего, да.
     - Твой отец совсем не так подходил к рассмотрению дел.
     Николас отставил чашку.
     - Мой отец жил в иное время. Он всегда чувствовал себя, как на войне, даже когда участвовал в работе по возрождению Японии, уже после капитуляции.
     - В воспоминаниях нет необходимости, - мягко сказал Оками. - Ведь я был вместе с ним.
     Мягкая улыбка Оками сменилась пристальным прямым взглядом:
     - Твои резкие слова причиняют мне боль. Уж нам с тобой не следует воевать.
     - Будем считать, что боевые действия явились результатом неведения. Я ведь до сих пор не знаю истоков и происхождения долга моего отца вам.
     - Мы поклялись, что эта тайна останется между нами.
     Николас промолчал; нависшая тишина стала настолько тягостной, что Оками понял - пора уже выходить из этого патового положения.
     - Ты бы смог отречься от клятвы, данной своему отцу? - неожиданно и резко спросил Оками. - И ты хочешь, чтобы я отрекся от клятвы, данной ему?
     - Ваши отношения с моим отцом имели, так сказать, свою собственную жизнь. Сейчас вам предстоит иметь дело со мной. Вы и я должны найти пути к нашему собственному взаимопониманию. Только на этой основе можно надеяться на развитие отношений.
     Оками, казалось, удивился.
     - Ты говоришь о... союзничестве?
     Николас кивнул.
     - Возможно, да. Но как бы ни сложились наши отношения, вам не следует рассчитывать на то, что меня можно будет использовать в качестве слепого орудия.
     - Но твой отец...
     - Оками-сан, постарайтесь понять. Я ведь не только сын своего отца.
     Оками поднялся и, повернувшись, спиной к Николасу, подошел к окну и принялся рассматривать канал, вглядываясь куда-то в даль. Задумавшись над возникшей проблемой, он машинально похлопывал в ладони. А о чем собственно думать - Николас выразился достаточно ясно, почти ультимативно: расскажите мне о происхождении долга, иначе разговор окончен.
     Сейчас, размышлял Николас, для Оками весь вопрос упирается в то, чтобы не потерять лица.
     - Твой отец был экстраординарным мужчиной, - без лишних вступительных слов начал Оками. - И эта его исключительность проявлялась во многих сферах, о некоторых даже ты не имеешь понятия. В некотором смысле твой отец был художником. То, что он видел, не было в прямом смысле реальностью; это было в большей степени то, что лежало те этой реальности. Проще говоря, твой отец угадывал потенциальные возможности в любой ситуации и знал, каким образом разработать эту ситуацию так, чтобы эти потенциальные возможности были реализованы в самом ближайшем будущем.
     Николас заметил, как распрямилась спина Оками; казалось, воспоминания о тех годах, когда он работал рука об руку с полковником Денисом Линнером, стряхнули с него груз прожитых лет.
     - С твоим отцом мы встретились при довольно странных обстоятельствах, не имеющих никакого отношения к бизнесу. Дело в том, что моя сестра сходила по нему с ума, и именно она свела меня с твоем отцом. Она настояла, чтобы я встретился с ним, - думаю, простой атрибут вежливости итеки. Я тогда еще подумал, что, увидев его, сразу же возненавижу. Но это было до того, как я его узнал.
     Оками сделал глубокий вдох, будто подзаряжаясь энергией.
     - Ты, несомненно, знаешь, что специальное подразделение армейской полиции генерала Макартура нередко вступало в контакт с определенной группой людей из якудза. Мы были нужны им для