угрозу.

Ревизор, нагнувшись, зацепил головой очки на носу бухгалтера и
одновременно, просунув левую руку под "дипломат", располосовал бритвой его
дно. Пачки денег мягко упали в подставленный непрозрачный полиэтиленовый
пакет.

- Вы чего! Осторожней! - возмутился Ревизор, потирая освободившейся рукой
расцарапанный до крови углом очков лоб. - Чуть глаз мне не выкололи.

- Я, простите... Я случайно, - залепетал бухгалтер.

Ревизор открыл наружную дверь и, воспользовавшись коротким всеобщим
замешательством, вышел.

У него было несколько минут до того, как бухгалтер сообразит, что его
"дипломат" полегчал. Этих минут было вполне достаточно, чтобы успеть
скрыться по заранее разведанному маршруту эвакуации.

Ревизор, сопровождаемый взглядом водителя, сидящего в машине, завернул за
угол, еще раз завернул, еще раз и, таким образом обойдя квартал, оказался
недалеко от сберкассы, но с противоположной от той, куда он уходил,
стороны.

- Он туда побежал! Туда! - закричал показывая направление, водитель.

- Когда?

- Только что!

Охранник и бухгалтер бросились за угол, вдогонку вору, взрезавшему
"дипломат" с деньгами. Водитель развернул в их сторону машину.

Погоня счастливо удалялась от похитителя. Но скоро она должна была
расшириться за счет прибывшей на место преступления милиции. Которая начнет
опрашивать потерпевших и свидетелей, видевших вора. И, возможно, начнет
облаву силами поставленных в известность милицейских патрулей.

Но не сразу. Не раньше чем через полчаса-час. Которые следовало употребить
с пользой.

- Вы не подскажете, где здесь сберкасса?

- Да вот она.

- Нет. Не эта. Другая. Здесь сегодня платежи не принимают.

- Тогда садитесь на второй трамвай и...

В "другой" сберкассе Ревизор действовал прямолинейно. Прижал в двери
получившего наличность гражданина и выудил у него из кармана пачку денег. И
заодно, чтобы два раза в карман не лазить, паспорт.

- Проходите.

- Нет, только после вас.

Теперь следовало как можно быстрее избавиться от привлекающих внимание
денежных пачек. И заодно - "отмыть" грязно доставшиеся купюры.

У ближайшего пункта обмена валюты Ревизор сдал рубли, получив взамен них
занимавшие гораздо меньше места доллары. Чистые доллары.

- Ну вы скоро? - торопил его стоящий сзади гражданин.

- Сейчас.

- Ну почему вы так долго?

- Сумма большая.

- Между прочим, у меня тоже сумма большая.

Большая?..

Ревизор отошел от окна, пропустив к нему страждущего долларов покупателя.

- Мне тысячу.

Гражданин получил деньги, пересчитал их и сунул в карман. В "чужой карман"
- потому что задний.

Итого прежние пять, плюс эта одна - получается шесть тысяч долларов.
Немного. Но для того чтобы обосноваться на новом месте - достаточно.

Теперь следует еще раз сменить внешность, чтобы миновать милицейские
патрули, которым могли успеть передать ориентировку на гражданина в темном
костюме...

Ревизор завернул в ближайший подъезд, поднялся на верхний этаж. Нет, этот
подъезд не подходил. Его недавно мыла жэковская уборщица.

Другой подъезд другого дома. Та же картина.

Еще один. С застарелой грязью на лестнице и площадках. Подходящий подъезд.

Ревизор внимательно оглядел все двери и остановился на одной, с
непотревоженной возле коврика пылью. Длинно позвонил раз, два, три и, когда
никто не ответил, открыл замок импровизированной отмычкой.

В квартире было сумрачно, жарко и пахло пылью. Верный признак, что ее давно
не посещали. На вешалке в коридоре висели куртки и плащи. В том числе
нужного размера.

Все остальное можно было найти в платяном шкафу.

Рубахи.

Костюмы.

Нет, это уже было. Теперь более подходит спортивный стиль. Вот эта рубашка.
И эти джинсы. Чуть великоватые, но можно утянуть их в поясе ремнем и
прикрыть выпущенным поверх вон тем джемпером. А штанины подвернуть, что
новая мода разрешает.

Ансамбль завершить кроссовками.

Вроде ничего. Простенько и спортивно.

Осталось поправить под предложенный стиль лицо.

Ревизор прошел в ванную комнату, посмотрел на себя в зеркало. Оброс. Надо
бы побриться. Но, с другой стороны, не надо. Потому что рано. Пока еще
рано...

Сунул хозяйскую бритву, крем для бритья, карманное зеркальце, зубную щетку
с пастой в пакет. Потом пригодятся.

Снова взглянул в зеркало.

Ладно, пусть лицо остается как есть. А вот прическу надо поправить. В
объемах увеличить надо. Как там его учили на уроках грима?

Взял расческу, начесал, взбил волосы. Закрепил прическу с помощью лака
хозяйки.

Вроде ничего.

Увидел поролоновую, для мытья ванной, губку, отрезал от нее два лоскута,
засунул их в рот и протолкнул за зубы, чтобы слегка утолстить щеки.
Взглянул в зеркало. Поправил поролон, добиваясь симметричности лица.

Ну вот, совсем другой человек. По виду другой. По духу другой. Более
молодой, с более полным лицом, более спортивный. Совсем не тот, что грабил
граждан в сберкассах. И даже с другой фамилией.

Например, вот с этой!

Астахов. Анатолий Александрович. Женат. Двое детей. Проживает...

Пожалуй, Астахов.

Ревизор сбросил в найденную в коридоре спортивную сумку поездной набор
вещей - спортивный костюм, запасную рубаху, умывальные принадлежности,
нож-ложку и снятый с книжной полки детектив - и вышел из давшей ему приют
квартиры, аккуратно затворив дверь.

Он прошел по улице до первой фотографии.

- Мне нужна фотография на паспорт.

- Пожалуйста. Завтра будет готова.

- Мне нужно сегодня.

- Срочный заказ обойдется в два раза дороже.

- А когда фотографии?

- К вечеру.

- Нет. Мне надо сейчас.

- Сейчас ничего не получится.

- А если поговорить с фотографами?

- Мужчина, я же вам говорю русским языком - у нас есть простой заказ -
который завтра, и срочный - который вечером. Срочный будете заказывать?

- Нет: Буду простой.

- Фамилия?

- Бабаев.

- Проходите.

Ревизор сел под свет прожекторов.

- Куда вам? - спросил фотограф.

- На паспорт. Фотографии нужны немедленно.

- Что?

- Фотографии нужны как можно быстрее. Если вы успеете до четырех, я заплачу
вам пятьдесят долларов.

- Сколько?

- Пятьдесят. Дело в том, что мне нужно успеть отнести фотографии в
паспортный стол до отъезда. Я улетаю в командировку в шесть. Сделаете?

- Конечно. Какой разговор.

- Еще одна просьба. Негативы я хочу забрать с собой.

- Ладно...

Фотографии были готовы через сорок минут. Во втором ателье Ревизор сделал
вторую фотографию. Более молодую. Потому что успел зайти в парикмахерскую,
где ему, исполняя молодежную прическу, сняли половину шевелюры и до блеска
щек выбрили. Молодая фотография предназначалась для первой страницы
паспорта.

- Садитесь. Прямее. Чуть вправо...

Ревизор радостно выпучил глаза, слегка надул щеки и изобразил легкую
улыбку. Потому что на первой фотографии не улыбался, не надувал щек и не
выпучивал глаза. Теперь на двух сделанных в течение одного часа фотографиях
он выглядел по-разному. Молодым, упитанным, слегка придурковатым юношей. И
измученным жизнью, без блеска в глазах, с суточной щетиной мужчиной.

- Только мне фотографии нужны сейчас.

- Это невозможно. У нас сроки.

- Я заплачу.

- Сколько?

- Пятьдесят, долларов.

- Сколько?

- Пятьдесят. Дело в том, что я...

На обработку фотоматериалов понадобился час.

- Вот спасибо!

- Не за что.

Хотя вообще-то за пятьдесят баксов.

- А туалет у вас тут найдется?

- Конечно. Я вам сейчас покажу...

В туалете Ревизор сел на унитаз, расстелил на коленях газету, положил на
нее паспорт, подцепил кончиком ножа фотографию прежнего владельца и
медленными движениями продвигая острие вперед, отделил фотографию от
страницы. Перевернул лист и срезал другую.

Затем прихваченными в чужой квартире ножницами обрезал по размеру только
что полученные свои фотографии. Взял одну, перевернул, мазнул в четырех
углах клеем и налепил на страницу. Еле-еле налепил, чтобы легко было снять.
Точно так же налепил другую.

Теперь Астаховым стал он.

Конечно, подделать паспорт, сидя на унитазе в туалете общего пользования,
так хорошо, чтобы он не отличался от настоящего, невозможно. Но, возможно,
настолько, чтобы при беглом осмотре страниц ничего нельзя было заподозрить.

Через несколько часов фотографии следовало переклеить. Уже капитально
переклеить. Но не здесь. В другом городе. Потому что в этом городе Ревизор
уже изрядно наследил. В чужих карманах и в сберкассах. И в планшетах
постовых милиционеров уже наверняка появились ориентировки на залетного
щипача с подробным описанием его внешности.

И, значит, железной дорогой уходить нельзя. Опасно. Можно напороться на
милицейский патруль. Надо уходить попутками. Опять попутками!

Ревизор в мелкие кусочки изрезал негативы и чужие, изъятые из паспорта
фотографии. Малыми порциями, заворачивая в бумагу, спустил обрезки в
унитаз. И вышел из туалета.

- Спасибо. До свидания.

- И вам тоже...

Через час он стоял у дороги. С поднятой рукой. "МАЗ". "КамАЗ". Несколько
легковушек. Все мимо. Все местные номера. Опять "КамАЗ".

"ЗИЛ". С новосибирским номером. Останавливается. Выезжает на обочину. Ну и
ладно, хоть даже "ЗИЛ". Лишь бы скорее отсюда уехать.

Автостопщик подбежал, открыл дверцу.

- Тебе куда? - спросил водитель.

- Куда довезешь.

Водитель засомневался. Потянул дверцу на себя.

- Плачу как в такси, за километр, - подмигнул автостопщик.

- Тогда садись! Мы завсегда рады людям помочь.

- И мы рады. Помочь!

Водитель рассмеялся. Сбросил с сиденья какие-то тряпки, освобождая место.

- Садись!

Новый его попутчик забрался внутрь и хлопнул дверцей.

- Тебе куда ехать?

- Прямо. Я скажу, где надо остановиться.

- Ну гляди.

"ЗИЛ" набрал скорость и вырулил на середину дороги.

- Тебя хоть как зовут? - спросил водитель.

- Меня? Анатолием Александровичем.

- Толька, что ли?

- Ну да, Толя.

- И я Толя. Тезки мы с тобой! Давай я тебя просто Толькой буду звать?

- Давай...

"Толька так Толька", - подумал про себя новоиспеченный Анатолий
Александрович. Надо привыкать к новой фамилии. И к новому обличью. Надо
сочинять биографию и сообразно этой биографии общаться. Надо вживаться в
новую шкуру. Хоть даже здесь. И даже лучше здесь. С водителем, который
через день будет отсюда за полтыщи километров.

- Ты хоть расскажи, откуда ты на дороге взялся? - радостно спросил
водитель.

- Тут понимаешь, какое дело. История со мной приключилась. Такая история,
что услышишь - не поверишь...

Глава 4

Груженый "ЗИЛ", подпрыгивая на дорожных колдобинах, наматывал на колеса
вторую сотню километров. Водитель зевал, качал головой, иногда, скосив
глаза, поглядывал на пассажира. Тот дремал, опустив голову на грудь,
подрагивая в такт движению машины. На больших кочках он подпрыгивал,
ударялся затылком о заднюю стенку кабины и снова ронял голову на грудь. Но
не просыпался.

- Во дает! - восхищался водитель.

Анатолий Александрович спал. Уже полчаса. Анатолий Александрович был обучен
спать в любых условиях, минутами набирая накопившийся многосуточный
недосып.

С встречной полосы, обгоняя грузовик, под бампер "ЗИЛа" метнулся "жигуль".
Водитель резко вывернул руль. Пассажир, завалившись, ударился о стекло
боковой дверцы. И снова попытался уснуть.

- Ну ты даешь, парень!

- Что? - переспросил Анатолий Александрович, открывая глаза.

- Говорю, спишь как хорь. У тебя чуть башка не отвинтилась, а ты хоть бы
хрен! Знай себе дрыхнешь!

- Чего же ты меня не разбудил?

- Проехать боишься?

- Не без этого.

- Не бойсь, не проедешь. Тут глухомань, лес со всех сторон. Ни одного
просвета. Тут тебе сходить негде.

С двух сторон дороги действительно был лес.

- Где мы?

- Известно где, на дороге, - хохотнул водитель. Лес расступился. Вдалеке
показались окраины города.

- Что это за город?

- Тот, что впереди?

- Ну да.

- Кажется, Пригорск.

- Как?!

- Точно, Пригорск, - показал водитель на придорожный указатель. - Я однажды
здесь колесо проколол.

- Пригорск?!

- Ну да. Этот, что ли, твой город?

- Что? Да. Этот. Мой город...

Город надвигался, рос домами, словно поднимающимися из-под земли. Справа
замелькали одинаковые, как кирпичи, памятники.

- А это что?

- Где?

- Да вот, слева от дороги.

- Не видишь, что ли, кладбище.

- Кладбище?

- Ну да, кладбище. Ты что...

Кладбище было очень знакомым. И очень незнакомым.

- Надо же, догадались, прилепили покойников к самой дороге. Чтобы
водители...

- Остановись!

- Что?

- Остановись!

- Здесь? У кладбища?

- Да здесь. Там за ним тропинка, к самому моему дому. А если транспортом,
то большой круг.

Водитель затормозил.

- Спасибо.

- Не за что. Я тебя не специально вез...

Ревизор прошел мимо нищих, которые просили милостыню при входе на кладбище.
Зашел в ворота и остановился.

Он был на этом кладбище только раз. Но он знал это кладбище лучше, чем даже
эти, бывающие на нем каждый день, нищие. Потому что в отличие от них он
самым тщательным образом изучал его расположение относительно сторон света,
запоминал окружающую топографию.

"Две от тридцати до пятидесяти метров высотки на севере и северо-востоке,
если смотреть от входа", - вспомнил он навсегда впечатавшуюся в его память
информацию.

Вон они.

Линия электропередач в полутора километрах к западу.

И линия электропередачи есть. И озерцо на юге.

Все есть! И высотки, и озеро, и столбы. И, значит, есть интересующая его
могила.

Не может не быть!

Вот только где она?

Ревизор шагнул в одну из улиц и пошел вдоль рядов могил. Он ориентировался
по цифрам на памятниках. По цифрам, расположенным по правую сторону от
тире. По годам смерти.

Здесь были более поздние даты. Более, чем были нужны.

Ревизор перешел на следующую улицу.

Недобор лет пяти.

В следующую.

Уже ближе. Уже совсем близко!

Он оглянулся, пытаясь вспомнить и сравнить с местностью тот, давнишний
план.

Вон те деревья. Тогда их не было.

Или... Или были, но не такими большими?

Точно были. Три дерева в трех-пяти метрах друг от друга. И, значит,
рядом...

Он пошел быстрее, плутая среди десятков могил, протискиваясь между оград и
переступая через заброшенные, с покосившимися памятниками холмики.

Теперь левее. Ориентируясь на тот небольшой обелиск, который тогда был.
Тоже был!

Еще левее.

Еще.

Еще!

Вот! Вот она, эта могила. Только памятник! Памятник был другой...

Ну, конечно же! Тогда он был временный. А этот... Он подошел вплотную к
ограде и всмотрелся в привинченную к памятнику фотографию.

С нее на него смотрел молодой, безусый парень. С нее на него смотрел он.
Умерший и похороненный двадцать лет назад. Он сам!

Глава 5

Гроб несли по узкой, извивающейся между свеженасыпанных могил тропинке.
Несли на плечах его родственники и друзья. Им было тяжело, так как несли
они "цинк", обитый поверх досками.

Несли груз 200.

- Осторожней! Тут яма.

- Левее...

Гроб медленно и бесшумно плыл среди памятников, как лодка Харона по мертвым
водам Стикса. Гроб с чужим, безвестным телом. В окружении хорошо известных,
близких .людей.

Матери. .. Отца.

Двоюродных братьев.

Одноклассников...

Он прекрасно видел их, потому что должен был видеть! Потому что, организуя
свои похороны, он сдавал экзамен на выдержку и профессионализм. И получал
за него оценки, как за какую-нибудь алгебру. За версии своей гибели. За
подготовку документов. За присутствие на похоронах.

На собственных похоронах!

В роли геодезиста, установившего на одной из соседних могил теодолит. И
наблюдавшего через него самым крупным планом близкие ему лица!

Он мог не выдержать, мог выйти из укрытия. И не сдать экзамен. Потеряв
профессию. Но обретя близких.

Теперь бы он вышел. Туда, к матери и отцу. И остался с ними. Потому что
знает, что похороны не последнее и не самое страшное испытание, которое
Контора готовит своим новобранцам.

Теперь бы он сдался.

Тогда - выдержал. Навек лишившись имени, биографии, самой жизни. Став
безвестным винтиком в идеально отлаженной машине внутренней разведки. Став
рядовым Конторы.

Он видел слезы, стекающие по лицу своей матери. Сведенные судорогой скулы
отца. Растерянно-недоуменные глаза одноклассников. Казенно-сочувствующие
лица работников военкомата. Видел гроб с не его телом, опускаемый в могилу.

И так и фиксировал, для будущего отчета, - слезы матери, сведенные скулы
отца, глаза одноклассников...

И так и писал. Очень подробно писал. Подсчитывая каждую слезинку. Чтобы
получить пятерку. Которую получил!..

Сзади зашуршала земля. Пожилая женщина, проходя мимо, быстро перекрестилась
на могилу. Спросила:

- Сын?

- Что? - не понял стоящий у памятника мужчина.

- Это ваш сын?

- Нет... То есть да. Сын. Мой сын.

Женщина еще раз перекрестилась и пошла дальше.

Двадцать лет... Двадцать лет прошло с его похорон. Двадцать лет он лежит
здесь, хоть и жив. Потому что, хоть и жив, - умер. Тогда умер. Двадцать лет
назад.

Хоть и жив...

Ревизор развернулся и пошел прочь.

"Зачем? За что? Почему?" - несвязно, обрывочно думал он. Почему он выбрал
эту профессию, подписавшись под контрактом собственной смертью? А потом
чужой смертью.

Почему не остановился? Положил на алтарь Тайны собственную мать. Отца.
Друзей.

Чем профессия, чем жизнь компенсировали ему эту жертву?

Бесконечной, смертельно опасной работой под сотней чужих фамилий? Службой
во имя Родины? Которая для любого нормального человека есть его дом, его
родители, его друзья. А для него и ему подобных - идея, воплощенная в Устав
Конторы. Это для него Родина? Или все-таки мать и отец?

Ревизор остановился.

Устав? Или родители?

Родина? Или Родина?

Если решать самому? Без оглядки на писаные и неписаные правила Конторы.
Если решать, а не беспрекословно подчиняться!

Устав!

Но и родители!

Но и родители! Которых он не видел двадцать лет. Потому что не имел права
видеть. И теперь, находясь от них в нескольких километрах, в сорока минутах
ходьбы, не имеет права! Потому что встреча с родственниками приравнивается
в Конторе к провалу. И родственники, увидевшие и узнавшие своего умершего
много лет назад сына или брата, не должны передать эту опасную для Конторы
информацию дальше, а должны...

А если не увидели?

Если увидел только он? А они нет? Если встреча была односторонней? Если,
допустим, он встретил их на улице и они его не узнали? Можно ли тогда
расценивать их встречу нарушением правил Конторы?

Если он их встретит на улице и они его не узнают! И, значит, не узнают о
существовании Конторы!

Разве может быть наказуема случайность?

Нет!

Ну и, значит, можно все свалить на случайность. Тем более что это
действительно случайность, так как в этот город он попал не по своей охоте.
Случайно попал! В силу обстоятельств.

А раз так, то пусть случайность прорастет случайностью!

Пусть судьба, приведшая его в этот город, приведет его в его дом!

Ревизор повернулся и быстро, почти бегом, пошел к автобусной остановке.

Пусть будет так, как должно быть. Как должно быть по справедливости!..

Автобус остановился на знакомой остановке.

- "Школа", - объявил водитель.

Его школа! В которой он учился. Из которой ушел в армию и из нее почти
сразу же в первую Учебку.

Школа...

Ревизор выскочил из автобуса. Пошел по знакомым, но уже почти забытым
улицам.

Там должен быть магазин. Кажется, хлебный.

"Там" был магазин. Но давно уже не хлебный, уже торгующий черт знает чем.

Еще квартал и поворот. Откуда будет виден его дом. Его подъезд...

Ревизор прибавил шаг. И тут же остановился. И сел на первую подвернувшуюся
скамейку.

Стоп! Так нельзя. Нельзя бежать, оглядываться, жадно рассматривать
окружающий пейзаж. Нельзя выдавать свое волнение. Выделяться из толпы.

Надо успокоиться. Надо вести себя как на задании. Рассудочно и
хладнокровно.

Кто сказал, что это его дом? Он уже давно может быть не его, может быть
чужим. За двадцать лет чего только не бывает.