клерк. Шавка на
поводке при могущественном хозяине, которая вообразила, что все боятся ее
громкого пустолайства. Холуй, одним словом.

Начальник охраны побагровел.

- Значит, ты таким образом?..

- Но ты же сам просил откровенности. Или ты просил льстящей тебе
откровенности?

Начальник президентской охраны еле сдерживал распиравший его гнев. Он давно
отвык от того, что с ним могут разговаривать в
унизительно-пренебрежительном тоне. Хоть кто-нибудь, кроме "папы". Его слух
привык совсем к другим интонациям. К просительным интонациям. В крайнем
случае уважительным интонациям. Даже если он говорил с премьерами. А здесь
какой-то прыщ, в разговоре с которым приходится сдерживаться. Кто он такой
в сравнении с ним?..

- Кто ты такой?! - не удержался, вскричал главный телохранитель страны. Как
пацан вскричал, у которого в словесной перепалке исчерпались все аргументы,
а переходить на кулачное выяснение отношений было еще рано. Или еще
страшно.

Как тот пацан вскричал, каким был в детстве он сам и которым в своем
детстве был его хозяин. И которыми, если соскрести с них не такой уж
толстый слой наносной значимости, они и оставались. Разбитные парни с
расквашенными в очередной драке мордами, гармошкой через плечо, семечками,
недопитой поллитровкой в кармане, дурными мыслями и разящим похмельным
духом изо рта. Не лорды. И не пэры. Но управители России. Из сословия
кухарок, которыми небезосновательно угрожал миру их первый вождь Ленин.

- Не, ну кто ты такой?!

- Я? Тот же, кто и ты. Только не такой дурной, как ты, - спокойно ответил
задержанный. И презрительно усмехнулся: - Но если тебе этого мало, я могу
более подробно рассмотреть твою фигуру и твою не самую лучшую роль в
современной истории страны.

И вспомнить, например, о потерянных в процессе перекачки по одному из
трубопроводов четырехстах тысячах тонн сырой нефти, выделенной одному
скромному акционерному обществу по протекции одного из высокопоставленных
чиновников правительства. О последующем самороспуске того акционерного
общества. И о потере государством в результате данной операции очень
приличных сумм и о приобретении этих сумм неизвестным государству частным
лицом.

Впрочем, это лишь безобидная разминка в сравнении с последующими
злоупотреблениями известного нам лица.

Например, в сравнении с одним не вполне законным постановлением, которое,
не особо разбираясь, подмахнул Президент, после чего одна иностранная
посредническая фирма отхватила лакомый кусок государственной собственности,
а у одного из приближенных к нему чиновников объявился участок земли в
неколлективном саду на берегу немосковского моря, купленный за нероссийские
деньги.

Или с идущими по дипломатическим и по прочим недоступным пограничному и
таможенному контролю каналам посылками с содержимым, которое впоследствии
всплывает на коммерческом и черном рынках.

Или с нескромными вкладами получающего скромный генеральский оклад
известного нам лица в швейцарские и прочие иностранные банки, сопоставимыми
с годовыми бюджетами целых регионов.

Можно также напомнить о неоднократных личных встречах одного из
высокопоставленных чиновников охраны с авторитетами преступного мира и
задать справедливый вопрос - зачем человеку, представляющему силовое
министерство и защищающему интересы Президента, иметь контакты с
преступниками. Причем иметь в бане, под водку и девочек. Не иначе как для
дентального обсуждения мер, направленных на повышение безопасности первых
лиц государства?

Начальник охраны наливался злобой. И удивлением. Одновременно. Как тот
бультерьер, у которого отобрала любимую кость проходившая мимо бездомная
кошка и еще, уходя, потрепала зубами за отвисшую от удивления брылу.

- Могу также напомнить о микрофонах, установленных в резиденции Президента
и по случайности систематически не замечаемых службой охраны того
Президента, призванной исключить возможность утечки из высоких кабинетов
информации. Или...

- Откуда ты все это знаешь?!. То есть я хотел сказать, откуда ты все это
выдумал?

- Земля слухом полнится. А у меня с детства память хорошая. В отличие от
всех прочих, которым надо бы о подобных фактах знать, да они все время обо
всем забывают. Могу еще несколько эпизодов напомнить...

- Разговор не о том! - резко оборвал начальник охраны собеседника. - Совсем
не о том! Разговор о другом. Разговор о тебе...

- А обо мне разговора не будет, - сказал, как обрезал, задержанный. - Ты и
так узнал слишком много того, что лучше было бы тебе не знать.

- А вот тут ты ошибаешься! - широко, но недружелюбно улыбнулся начальник
охраны. - Я узнал очень немного. По крайней мере много меньше, чем желал
бы. И намерен узнать все остальное. От тебя узнать! И узнаю! Чего бы тебе
это ни стоило.

- Ты тратишь время, - тихо сказал задержанный. - И рискуешь должностью.
Если не большим. Ты лезешь в сферы, знакомство с которыми еще никому не
приносило пользы. Одумайся. Отцепись. И живи себе дальше. Как тебе
подсказывает твоя бессовестность. Живи...

- Ну нет! После того, что ты тут наговорил, уж точно не отцеплюсь! Теперь
ты мне на бескровное урегулирование вопроса шансов не оставил. Теперь я
должен знать о вас не меньше, чем знаете, вернее, делаете вид, что знаете
обо мне, вы. Чтобы выравнять наши шансы.

- Ты ничего не узнаешь. Ты только поднимешь никому не нужный скандал. Ни
тебе не нужный. Ни мне не нужный. Ты поднимешь скандал и тем лишишься
возможности решить это дело хоть и худым, но миром, который лучше доброй
ссоры. Я предлагаю разойтись. Тихо разойтись. Сделав вид, что ничего не
произошло. Что я просто прохожий, а ты обыкновенный полковник милиции,
который благодаря своему опыту быстро разобрался в ситуации и отпустил
невиновных. За что ему честь и хвала.

- Миром, говоришь? Миром не выйдет. Потому что я не могу допустить того,
что кто-то подозревает обо мне больше, чем я о нем. И что я не знаю, из
каких источников он это... выдумал. И кто ему помог это... выдумать. И пока
не узнаю - не успокоюсь.

- Значит, все-таки война?

- Не война, а капитуляция перед превосходящими силами противника. С
последующей дачей признательных показаний. Неизбежных, как завтрашний
восход солнца. А уж по каким мотивам - добровольного раскаяния или
получения внутривенно сыворотки правды - не суть важно. Кроме единственно
того, что в первом случае возможно наше совместное сотрудничество. Вплоть,
до назначения моим консультантом с предоставлением званий, квартир,
окладов, премий и всего того прочего, на чем мы сойдемся. Во втором -
прогрессирующего слабоумия и пожизненного лечения в психоневрологических
диспансерах. Итог один! Но цена разная.

- Цена действительно разная. И итог действительно один...

- Можно считать, что мы договорились?

- Считать можно. Договориться - нет.

- Дурак. Через полчаса я буду иметь всю интересующую меня информацию. Но
уже не буду иметь тебя. И ты не будешь иметь себя.

- Все равно - нет.

Начальник президентской охраны приоткрыл дверь и крикнул своей враз
замеревшей по стойке "смирно" челяди:

- Шумова ко мне. Быстро!

Шумов раздвинул толпу и протиснулся в кабинет. В руке у него был светлый, с
красным крестом посредине чемоданчик, который не имел никакого отношения к
медицине. Но самое прямое к работе спецслужб.

Шумов положил чемоданчик на стол и откинул крышку.

- Этот? - спросил он, показывая глазами на задержанного.

- Этот, - кивнул начальник охраны.

- Полную дозу?

- Лучше двойную. Чтобы с гарантией.

- Много - не значит хорошо, - тихо заметил Шумов. Он считал себя
профессионалом высокого класса, который еще при советской власти благодаря
своему искусству превращал глухонемых молчунов в неудержимых болтунов. И
поэтому мог позволить себе возражать "хозяину".

- Ладно. Делай что хочешь, но узнай у него все. Всђ! Вплоть до детских
шалостей.

Шумов вытащил из "дипломата" одноразовый шприц. И какую-то ампулу. Вставил
в шприц иголку, специальной пилкой надрезал и обломил носик ампулы. И
мельком взглянул на задержанного.

Тот был совершенно безучастен к его манипуляциям. Словно они его никак не
касались. Это было плохо, потому что обычно клиенты при виде шприцов и
ампул начинали нервничать. Предварительная психологическая обработка
"молчуна" входила в комплекс действия сыворотки правды. Клиент должен был
нервничать!

Шумов набрал в шприц содержимое ампулы, выдавил из него воздух и замер в
ожидании дальнейших распоряжений.

- Ну что? У тебя остался последний шанс сказать "да". Через секунду будет
поздно, - сказал начальник президентской охраны.

- У тебя все равно ничего не выйдет, - очень спокойно и очень уверенно
ответил задержанный. - Ты все равно проиграл эту игру.

Он сказал это так спокойно и так уверенно, что начальник охраны
вопросительно взглянул на Шумова. А тот инстинктивно на шприц.

Нет, это "лекарство" его еще никогда не подводило. Отчего же "молчун" так
уверен, что оно не сработает? Или он знает какое-то противоядие?..

- Ну, что скажешь? - вопросительно вскинул брови начальник охраны.

- Нет, - молча покачал головой Шумов. - Это невозможно. Он заговорит.
Против сыворотки правды не существует противоядия.

Шумов ошибался. Против сыворотки правды было противоядие.
Одно-единственное, о котором знали многие, но использовать которое решались
лишь единицы. Задержанный знал это средство.

- Давай! - махнул начальник охраны и отвернулся. Он не любил смотреть, как
в вену вонзается игла и как туда из шприца выдавливается запрещенное во
всех государствах мира "лекарство". Он не хотел быть свидетелем
преступления.

Шумов придвинулся к задержанному.

- Вытяните, пожалуйста, руку, - попросил он. Задержанный вытянул руку. В
ладони у него был зажат карандаш, который он нашарил и вытащил из щели
между сейфом и стеной. В помещении, где пишут, пусть даже пишут протоколы,
всегда можно отыскать завалившуюся в труднодоступное место ручку или
карандаш.

- У него карандаш, - сказал Шумов.

- Зачем карандаш? - не понял в первое мгновение начальник охраны. И быстро
повернулся,

Задержанный поднял руку с зажатым в ней карандашом к лицу. Быстро приставил
его заостренную часть к горлу и резким ударом вогнал его в шею. Точно в
сонную артерию. Так вогнал, что другая сторона карандаша выступила с
противоположной стороны. С гарантией вогнал! Насквозь вогнал!

Во все еще удерживающий карандаш кулак ударила тугая алая струя крови.

- Черт! - вскричал, вскакивая на ноги, начальник охраны.

Это было невозможно, чтобы человек убил себя простым карандашом. Это
невозможно - так точно и так сильно ударить себе в артерию. Хотя бы потому
невозможно, что это больно. Что это страшно. И несовместимо с жизнью.

Это невозможно! Но именно это произошло.

- Скорее! Скорее что-нибудь делай! - заорал начальник охраны на Шумова,
памятуя, что он когда-то был врачом и носит белый чемоданчик с красным
крестом.

Но Шумов уже давно не был врачом, потому что был палачом.

В кабинет, привлеченная криком, вбежала бывшая в коридоре челядь. Кто-то
рванулся к истекающему кровью задержанному и попытался зажать ему пальцем
артерию. Кто-то - звонить в "Скорую помощь". Но все это было тщетно. Спасти
человека в подобном случае может только быстрая и квалифицированная
медицинская помощь, которую никто из присутствующих в помещении оказать не
мог. Потому что всю жизнь учились не спасать, а убивать и калечить людей. В
чем достигли немалого совершенства.

Через пятнадцать минут приехала "Скорая помощь". Чтобы констатировать
смерть.

- Безнадежно, - развел руками врач, - медицина здесь бессильна. Здесь нужен
Господь Бог.

- Ну тогда до свидания! - довольно грубо сказал начальник охраны.

- Кто это его так? - поинтересовался на выходе врач.

- Сам. Сам себя, - ответил кто-то из толпы.

- Сам? И чтобы вот так, всю шею насквозь... Что то не верится, - хмыкнул
врач.

- Не ваше собачье дело - верить или не верить! - заорал начальник охраны. -
Ваше - помогать или валить отсюда к чертовой матери!

Медицинская бригада поспешно ретировалась. И все прочие, кто не хотел
попадать под горячую руку, на всякий случай тоже.

Начальник охраны Президента сидел, обхватив голову руками. Он только теперь
начал догадываться, в какую переделку угодил. Начал понимать, что речь идет
не о типичной для нового времени подковерной драке между двумя
подсиживающими друг друга придворными течениями. Что речь о гораздо
большем...

Ни один из его даже самых близких и преданных работников не смог бы вот
так, ради сохранения чужой тайны, проткнуть себя, как бабочку,
предназначенную для гербария. Подавляющее большинство его работников
продало бы его еще в самом начале торговли, даже тогда, когда речь шла бы
не о жизни, а лишь о деньгах. И не только своего начальника продали бы, но
и свою родную маму вкупе с малой, а также большой Родиной. Оптом продали.
Потому что оптом быстрее. Потому что в нынешнее время ценится только одно
умение - умение выгодно продавать.

А этот не продал! И даже не торговался! Потому что знал, что торговаться
бессмысленно. Что цена уже назначена. Им самим.

Если работники той случайно зацепленной начальником охраны организации
умеют так, мгновения не задумываясь, умирать, то он проиграл. Проиграл
совершенно. У людей, готовых и способных во имя сохранения тайны отдать
жизнь, узнать ничего нельзя! Узнать что-либо можно только у живых людей.

Начальник охраны очень пожалел, что тогда, несколько месяцев назад, он
проявил излишнее любопытство. Впервые за свою жизнь пожалел о том, что
узнал больше того, чем уже знал. Впервые его природное и профессиональное
любопытство обернулось против него.

Начальник президентской охраны выиграл бой. И поэтому проиграл битву.

Начальник охраны проиграл. И даже больше, чем думал, что проиграл...

Глава 50

Полковник Трофимов лежал на своей койке, в своей комнате в офицерском
общежитии и выстраивал в голове в единую логическую цепь все полученные в
ходе расследования факты. Начиная с не имевшего место самострела и
заканчивая сегодняшним осмотром места предположительных работ "геологов".

Он нашел это место. И убедился, что грунтовые работы велись. Совсем недавно
велись. И очень масштабно велись. Каменистый грунт был иссечен гусеницами
вездеходов и ковшом экскаватора. И был выровнен ножом бульдозера. Но самое
интересное, в нескольких местах в грунт были вбиты металлические штыри с
приваренными к ним "ушами", которые, к примеру, могли служить
дополнительной опорой при закреплении лебедки. Или какого-нибудь другого
подъемного механизма.

Полковник нашел место работ. Но он не знал, соответствует ли оно
местонахождению штольни. Карта расположения оружейных погребов была только
у командира. В его личном сейфе, от которого был только один ключ...
Полковник размышлял о командирском сейфе и его владельце. И поэтому не
очень удивился, когда, открыв на стук дверь, увидел командира. Собственной
персоной.

Звери всегда бегут на ловца. Правда, ловцы не всегда успевают их поймать. И
тогда гибнут в их когтях.

- Здорово, полковник, - сказал командир, бросая на пустую койку фуражку, -
как освоился?

- Нормально, - ответил полковник.

- Просьб не появилось?

- Каких?

- Разных. О дополнительном одеяле на кровать. О внеочередном отпуске в
более теплые края. О какой-нибудь, из личной библиотеки, книжечке на сон
грядущий. Или о партийке в шахматы.

- Да нет. Я не шахматист. И не самый большой любитель тепла. Ни в форме
одеял, ни в виде отпуска.

- Ну смотри. Была бы честь предложена. Как там твои дела с расследованием
самострела?

- Пока никак. Следствие еще не закончено. И ничего определенного я сказать
не могу.

- Не можешь?

- Не могу!

- А ты знаешь, что мы с завтрашним самолетом тело на родину отправляем?

- Слышал.

- Оно тебе больше не нужно?

- Что?

- Тело самострела?

- Нет. Его зверье, забравшееся в погреб, так попортило, что ни о каком
патологоанатомическом исследовании не может быть и речи.

- Да, зверье у нас наглое. Дверь в дом задней ногой открывают. У моей жены
бюстгальтер с веревки сняли. Вместе с веревкой и столбами.

- Жаль.

- Чего жаль? Одежды, веревки, столбов или моей жены?

- Зверя жаль. Что размером ошибся.

- Шутник ты, полковник. Ну да я не по этому поводу. Я по делу.

- По какому?

- По приятному. Для тебя приятному. Тут тебе премия причитается.

- Какая премия?

- Внеочередная. За помощь в проведении геологоразведочных работ. Ты ведь
бывший разведчик? Ну, значит, тем более это по твоему профилю.

- Странно, я вроде ни в чем таком не участвовал. Шурфов не рыл,
геологическим молотком не стучал.

- А никто не рыл. И не стучал. Просто у нас здесь вблизи части изыскатели
трудились. А часть у нас, сам понимаешь, закрытая. Ну и чтобы наладить с
нами контакт, они решили облагодетельствовать нас деньгами. Большую часть
сбросили - безналом. Мы на нее оборудование в котельной обновим. И немного
выдали - наличными. В виде единовременной материальной помощи для
офицерского и рядового состава. Дело, конечно, не вполне законное, но я на
него пошел. Сам понимаешь, денежное довольствие задерживают. А жить как-то
надо. Все уже получили. Остался ты один. Чтобы ведомость закрыть.

- Но ведь, когда я прибыл, выдача уже была произведена?

- Да, буквально за день до того. Так что, если смотреть по числу приказа,
на день выплаты ты уже был зачислен в состав части. То есть имеешь право на
премию наравне со всеми прочими офицерами. Поэтому, если по справедливости,
я не могу обойти тебя принадлежащими тебе по праву деньгами.

- Ну, если по справедливости...

- Абсолютно. Можешь не сомневаться.

- А на ведомость можно взглянуть?

- Не можно, а нужно. Ты что, думаешь, я тебе без росписи деньги выдам? Э,
нет! Финансы - они учет любят! Как иначе я смогу отчитаться перед
спонсорами?

Полковник взял ручку, ведомость и очень внимательно осмотрел росписи.

- А что же я здесь командира не вижу? - спросил он.

- Командиру не положено. По должности. Если командир возьмет, могут разные
нехорошие слухи пойти. Мол, берет командир. В лапу. До командования дойдет.
До разборок. Докажи потом, что ты не верблюд. Нет. Как ни хотел я поправить
свое материальное положение, а не решился. Для офицеров - дело другое. А
для себя - ни-ни. Как-нибудь так проживу.

- А я слышал, что вы в столице квартиру купили. Трехкомнатную.

- Уже разболтали? Быстр ты, полковник. Недаром, что по режиму. Ничего от
тебя не скроешь. Точно - купил. Но не я. Жинка моя. Ей родители наследство
отвалили немалое. Как раз на квартиру. Ну да я думаю она меня с той
квартиры не погонит, когда я в отставку выйду. Все-таки пятнадцать лет по
гарнизонам вдвоем.

- Что, умерли родители?

- Да нет, живы. И даже здоровы. Они заранее наследство отдали. Чего,
говорят, нашей смерти ждать. А деньгам пылиться. А так хоть посмотрим, как
они в пользу пойдут. Вот здесь распишись. И дело с концом.

- Ого! А что ж так много?

- Ничего не много. В самый раз. В размере годового оклада. Если считать с
отпускными, проездными, продуктовым и вещевым довольствием. И с северной
надбавкой. Еще даже мало будет.

- С какой северной? Я же весь этот год в Москве был. И меньше двух недель
на севере.

- Ну, значит, высотные. Москва - она высоко стоит. Что твой Эверест. И
ветры там за облаками дуют сумасшедшие. С ног сшибают.

- Но у других офицеров суммы значительно меньше.

- Но ты же полковник. Единственный в части. А может быть, и на всей Новой
Земле. Полковник - он за двух майоров идет. И еще с лейтенантским
хвостиком. Так что даже и не думай. Расписывайся и получай. А потом можешь
хоть в нужник с ними сходить.

- Нет. Не возьму.

- Почему?

- Не заработал.

- Я же тебе толкую, их никто не зарабатывал так, чтобы канавы копать. Но
заслужили! Одним своим присутствием здесь, у черта на куличках, где даже
олени не выживают, заслужили! Бери - не сомневайся.

- Все равно - нет.

- Не пойму