шим ударом в пах и, мгновением позже, в лицо он  свалил  милиционера,
быстро освободил узел веревки, пропущенной под мышки, прыгнул к двери. Пацан
соскочил с нар и, на всякий случай, зажал рот милиционеру.
   Расчет  преступников  был  верен.  Наверное  ни  в  каком  другом  случае
милиционер не открыл бы камеру и не вошел бы  туда  ночью  в  одиночку.  Его
подвела человечность.
   Сержант  стал  приходить  в  себя,  замычал,  задвигался  на  полу.   Дед
приблизился к нему и, убедившись, что его слышат, сказал:
   - Мы взяли заложника. Понял? Ты понял?! Ты будешь молчать  полчаса!  Если
мы заметим погоню, мы убьем его,  -  и  Дед  отодвинулся,  чтобы  милиционер
увидел меня с приставленной к горлу заточкой. - Ты понял?!
   Милиционер кивнул.
   - Мы убьем его. Убьем! - повторил Дед и  сильным  ударом  в  висок  снова
отключил милиционера.
   Вот в чем дело! Теперь я  буду  служить  буфером  между  заговорщиками  и
погоней. Мной, как мешком с песком они будут защищаться от милицейских пуль.
Но почему они не взяли в заложники сержанта? Да потому, что  за  милицейскую
жизнь дают вышку, а за гражданскую - срок, - сам себе ответил я. И  еще  это
значит, что  убивать  они  будут  всерьез,  для  шантажа  они  предпочли  бы
сержанта.
   - Пошли, - скомандовал Дед.
   - Ты все понял? - угрожающе спросил Шрам.
   Я моргнул глазами.
   -  Попробуешь  вырваться  или  крикнуть  -  считай  себя   мертвяком,   -
предупредил Шрам и подтвердил серьезность своих намерений, чиркнув по  моему
горлу заточкой. Я дернулся от резкой боли.
   По одному выскочив за дверь мы дошли до  окна  в  конце  коридора.  Бугай
навалился на решетку и, тихо раскачав ее, вытянул из стены крепежные крючья.
Окно было открыто. Протиснувшись в образовавшуюся щель мы попрыгали вниз.
   - Ходу! - скомандовал Дед.
   Из-за ближайшего угла просигналила фарами машина. Значит,  их  ждали.  И,
значит,  этот  побег,  исключая  мое  присутствие,  не  был   импровизацией.
Преступники ввалились в машину.
   - А это кто? - спросил водитель.
   - Страховой полис, - ответил Дед. - Поехали!
   Сзади, со стороны отделения милиции послышался шум, свистки.
   - Поздно, - подумал я.
   - Поздно! - хихикнул Шрам и только теперь отнял от моей  шеи  заточку,  -
поздно проснулись мусорки!
   Машина рванулась с места.
   - Медленней! - распорядился Дед, - не хватало еще за превышение  скорости
нарваться на ГАИ. Хватит нам проколов.
   Значит это и будет их схрон, - понял я, оглядывая двухкомнатную  квартиру
планировки пятидесятых годов.  Не  так  уж  плохо:  отопление,  вода,  свет,
коммунальные услуги. Мое, месячной давности логово было куда проще -  земля,
ветки со всех сторон, да подушка елового  лапника  под  животом.  И  все  же
чувствовал я себя там, в земляной берлоге, гораздо комфортней.
   - Шагай! - толкнул меня в спину Бугай.
   - Ох! Хорошо! - пропел Шрам, упав в кресло и блаженно раскидав в  стороны
руки и ноги. - После казенных-то нар!
   Дед проверил запоры на двери, сбоку отодвинул штору, оглядел улицу, потом
комнаты, мазнул глазами по мне.
   - Значит так, - сказал он. - Касается всех! Отсюда ни шагу. На балкон  не
выходить, в окна не выглядывать, двери не открывать, гвалт не поднимать, про
пьянки-гулянки забыть! Ясно?
   - У тебя режим, как в СИЗО, - недовольно пробурчал Шрам.
   - С этого,  -  кивнул  Дед,  игнорируя  недовольство  Шрама,  -  глаз  не
спускать. Возьми-ка, - бросил Пацану веревку.
   Молодой завернул мне руки за  спину  и  то  ли  от  неумения,  то  ли  от
излишнего усердия так стянул кисти, что они мгновенно затекли.
   - Потише бы!  -  попытался  возразить  я,  и  тут  же  получил  не  очень
профессиональный, но достаточно болезненный удар по почкам.
   - Потерпишь.
   - Я-то потерплю, но что вы будете делать, когда у меня руки отпадут?
   Дед пододвинулся ближе, глянул на мои кисти.
   - Запомни, у тебя здесь голоса нет! Ты здесь немой! Понял?  Если  замечу,
что ты с кем-то разговариваешь - вырежу язык, - и, отворачиваясь, неожиданно
и сильно шлепнул меня по лицу тыльной  стороной  ладони.  Из  разбитой  губы
брызнула кровь.
   - Ослабь узел. Нам нужен не труп, а заложник, -  приказал  он  Пацану.  -
Всем отдыхать. Большой на стреме.
   С первой минуты нового заточения моя голова стала работать  на  побег.  В
этой схватке я проигрывал уже не зачет, не месяцы дополнительной  службы,  я
проигрывал жизнь. Но и выигрыш был соответствующий! Тут хочешь не  хочешь  -
заработаешь головой.
   В принципе путей спасения было четыре: окна  в  комнатах  и  на  кухне  и
входная дверь. К двери мне, конечно, приблизиться не дадут. Можно попытаться
вывалиться в окно - разбежаться, прыгнуть, выбить корпусом  стекло.  Но  что
останется от меня после слепого падения с четвертого этажа? И что ждет  меня
внизу: бетонный козырек, броня асфальта, острый как  штыки  частокол  ограды
палисадника? Знать бы. Нет, такой путь  оставим  на  самый  крайний  случай.
Спастись  для  того,  чтобы  всю  оставшуюся  жизнь  пролежать  в  гипсе   -
сомнительное счастье.
   Вернемся к двери. Открывается она  внутрь,  значит  одним  ударом  ее  не
выбить.   Замок   запирается   ключом,   быстродействующей   защелки    нет.
Нейтрализовать четырех здоровых мужиков, чтобы  иметь  время  провозиться  с
запорами, вряд ли удастся. Это не гангстерский боевик.  Пока  занимаешься  с
двумя, третий всадит меж лопаток нож. А есть  еще  и  четвертый  и  пятый  -
хозяин квартиры. Голыми руками здесь не обойтись.
   Ладно, проехали. Что толку про себя размахивать кулаками,  когда  они  за
спиной перекручены веревкой.  Разделим  проблему  на  составляющие.  Вначале
руки, потом двери, окна и все прочее. Освободить руки -  вот  первоочередная
задача, за нее и будем воевать.
   - Эй, на вышке! Мне до ветру надо, - окликнул  я  своего  круглосуточного
охранника.
   - Чево тебе? - повернул голову в мою сторону Пацан.
   - На парашу веди, говорю. Терпежу нет.
   - Ничего, перетопчешься. Нанялся я с тобой в сортир бегать!
   - Я терпеть не буду! Мне в этой  компании  стесняться  не  перед  кем,  -
предупредил я, - а понравиться ли твоим дружкам жить  в  одном  помещении  с
моими обгаженными штанами, я не знаю.
   Я специально злил Пацана, заставляя его  делать  то,  что  он  делать  не
желал, унижая его самолюбие, указывая на отведенное  ему  в  иерархии  банды
сомнительное место то ли надзирателя, то ли мальчика-служки.
   - Ты давай шустрей думай,  а  то  как  бы  мои  кишки  не  обогнали  твои
извилины!
   - Ладно, вставай.
   В коридоре я продолжал давать наставления.
   - Ты, парень, не злись. Твое дело маленькое... если у меня маленькое. Мне
в сортир ходить, тебе - меня водить. Ты моя сортирная приставка. А  вот  это
ты зря, - охнул я, получив удар под ребра, -  я  вот  обижусь  и  никуда  не
пойду. Что тогда? Я белье стирать  не  стану,  у  меня  руки  связаны.  Твои
начальники тоже. Заставят тебя дерьмо отскребать. А это  дело  для  будущего
воровского авторитета несмываемое, - опять удар. - Что  же  ты  так  неловко
руками размахиваешь? Опять меня задел.
   Слабость Пацана заключалась в его желании быть сильным. Окружающий мир он
воспринимал сквозь призму больного подросткового самолюбия. Каждый  поступок
он оценивал с точки зрения его демонстративной  престижности.  Добавляет  он
ему авторитета или нет. Вот на этой струнке больного самолюбия  и  надлежало
мне играть марш свободы. Какое дело было бы уверенному  в  себе  бандиту  до
оскорблений, которые бормочет в его адрес пленник? Ведь он почти  труп.  Как
можно обижаться на труп, на, считай, неодушевленный предмет? Можно обижаться
на шкаф? А на потолок, пол? А этот обижается, негодует, расстраивается.
   Злись, Пацан. Разгорайся. Молоти меня почем зря. Каждый твой  удар  несет
не боль - надежду. Чем меньше  ты  контролируешь  эмоции,  тем  легче  тобой
управлять.
   В туалете Пацана ждал еще один, сокрушительный удар по самолюбию.
   - Штаны сними, - потребовал я.
   - Что-о? - на мгновение опешил Пацан.
   - Я говорю штаны сними	и вон ту  бумажку  помни  как  следует.  Готовься,
готовься, мне самому не	справиться, - распорядился я, нагло ухмыляясь в лицо
своему надзирателю	и, естественно, получил то, чего добивался - сильный удар
в челюсть.
   Падал я по заранее обдуманной траектории, собирая на своем пути все самые
громкие предметы. Звон и  грохот  банок,  стаканов  и  рухнувших  полок  был
слышен, наверное, по всему  дому.  Через  мгновение  все  "жильцы"  квартиры
теснились в дверях.
   - Вы что? С ума съехали?
   - Он, он, он, - бормотал Пацан, не в силах подобрать достойные эпитеты, -
Гад! Сука! Он...
   - Я только просил помочь мне снять штаны, - кивнул я  на  свои  связанные
руки.
   - Гнида! Я, ему штаны?! Никогда! - бесновался Пацан. - Никогда! Что  б  я
сдох!
   Психологическая  подготовка  дала  прекрасные  результаты.   Сейчас   его
уязвленное самолюбие перевесило даже страх перед главарем  банды.  В  данное
мгновение Пацан предпочел бы получить нож в живот, чем притронуться к  ремню
моих штанов.
   Наверное Дед понял это.
   - Ладно, перевяжи ему руки вперед, - разрешил он,  не  желая  вступать  в
длинные дискуссии. - Но если еще будет шум, пеняйте на себя. Оба!
   Что и требовалось доказать.
   Перевязанные вперед руки давали мне много больше свободы. Я круто изменил
отношения с Пацаном - перестал "дразниться" и  всячески  старался  облегчить
его неблагодарную службу. Если вдуматься, то охранник не меньше  зависим  от
заключенного, чем заключенный от охранника. Кому из этого дуэта  легче,  еще
нужно поглядеть. Утомительно  высиживать  свой  срок,  но  не  менее  трудно
наблюдать  неподвижно  сидящего   человека   сутки   напролет.   Уже   через
двадцать-тридцать минут кажется,  что  ты  знаешь  его  как  облупленного  и
приходит скука. Кто способен выдержать многочасовой  спектакль,  не  имеющий
сюжета, диалогов, действия и не ослабить внимания?  Кто  угодно.  Только  не
Пацан.
   Я молча лежал в отведенном мне углу, упираясь лбом в стенку. Я не отвечал
на вопросы и даже не огрызался на удары. Лежал! Все чаще  Пацан  отрывал  от
меня взгляд, от нечего делать  наблюдая  сквозь  щель  в  шторе  за  улицей,
оставлял одного, выходя  на  кухню  и  в  туалет.  Выходил  он  все  чаще  и
задерживался все дольше. И каждый раз, возвращаясь, заставал меня все в  той
же позе.
   Пацан не догадывался, что в эти короткие  секунды  свободы  я,  мгновенно
поднявшись на колени,  успевал  обшарить  очередные  десять  или  двенадцать
квадратных сантиметров комнаты. Подобные экспедиции почти  всегда  приносили
результат. Я спрятал в тайничок под плинтусом половинку бритвенного  лезвия,
пятак, огрызок  карандаша,  два  пятнадцати  и  десятисантиметровых  гвоздя,
вытащенных из стены, полиэтиленовый пакет,  несколько  окурков  с  остатками
табака. В сравнении с каким-нибудь узником замка Иф я был богачом!
   Иногда Пацана сменял кто-нибудь из его коллег.
   - Все так же лежит? - спрашивали они.
   - Как мешок с дерьмом, - подтверждал Пацан.
   - Смотри-ка, сомлел. А поначалу шустрый был! Ладно, пусть  валяется,  нам
забот меньше. Лишь бы не помер до срока.
   Так проходили дни.  Скучно,  до  зевоты  для  моих  охранников  и  крайне
напряженно для меня. Я узнавал своих врагов, предполагал что от  кого  можно
ожидать.  Я  до  миллиметра  изучил  пространство  своей  "камеры"   и   мог
передвигаться там с закрытыми глазами, на  все  сто  процентов  используя  в
рукопашной  драке  стратегическое  преимущество  ниш,  "высоток"  и  проемов
мебели. Наконец я вооружился остро заточенными гвоздями. Один,  побольше,  я
превратил в кинжал,  соорудив  из  куска  ткани,  плотно  намотанной  вокруг
шляпки, упор для ладони.  Другой,  поменьше,  при  необходимости  в  секунду
вставлялся в носок ботинка в заранее просверленное отверстие. Теперь  всякий
удар  ногой  в  жизненно  важный  центр  мог  быть  смертельным  для   моего
противника.
   За неделю я подробно разработал и  безоговорочно  отверг  десяток  версий
побега.
   С  помощью  огрызка  лезвия  я  бесшумно  убирал  Пацана,  выскакивал   в
освещенный коридор, ударом ноги  обезвреживал  сторожа,  постоянно  сидящего
ночами в кресле возле входной двери. Но дальше я увязал в незнакомых  замках
и принимал на себя удар  остальных  членов  банды.  Я  не  успевал  какие-то
секунды, но все же не успевал!
   Я вышибал стульями стекла окон и, отбиваясь от наседавших врагов, звал на
помощь прохожих. Но всегда нож настигал меня раньше, чем приходила помощь.
   Я зависал на высоте четвертого этажа на веревках, сплетенных  из  штор  и
моей  и  охранника  одежды.  Но  каждый  раз   кто-то   успевал   перерезать
спасительный канат до того, как мои ноги достигали земли.
   Наконец, в отчаянии, я выпускал на кухне газ  и,  запалив  образовавшуюся
гремучую смесь, уходил в дыму и грохоте взрыва.
   Я снова и снова перебирал планы побега  и  все  они,  в  конечном  итоге,
оказывались не состоятельными. Все мои планы зависели от случайности  и  все
упирались в изначально порочные четыре пути спасения - входную дверь и окна.
Нужно было придумать нестандартный ход, такой, о котором не могли догадаться
мои надзиратели. Нужно было! Хоть башку о стену разбей!
   О стену... Так появился еще один неожиданный план.
   Что такое тюрьма, - подумал я, - что удерживает  меня  в  ней?  В  первую
очередь  стены.  Что  такое  стены?  Лишь  кирпичи,  соединенные   цементным
раствором.  Значит,  чтобы  обрести  свободу,  надо  снова  разъединить  их.
Всего-то!
   Буду уходить сквозь стену! Жилой дом не каземат старинного замка. Стены в
два кирпича наспех соединены  сомнительного  качества  раствором.  Здесь  не
требуются годы самоотверженной работы, чтобы прорезать щель, достаточную для
того, чтобы протиснуть в нее тело.
   Ковырять штукатурку в комнате я не мог - слишком  заметно.  Туалет  часто
посещался. Более всего подходила ванна. Определилась новая задача -  попасть
в ванную комнату!
   В третий раз я сломал линию поведения.
   Между тем в банде наметился психологический надлом.
   - Сколько можно сидеть, как тараканы в щели? - возмущался  Шрам,  -  пора
уходить из города.
   - Без денег, без документов? Нас  возьмет  первый  постовой,  -  возражал
Бугай.
   - Один хрен где сидеть. Здесь или в зоне. Там хоть срок уменьшается. Надо
уходить! Кто не рискует...
   - Я сказал ждать! - осаживал спорящих Дед.
   - Чего ждать? Когда на нас настучат соседи? Когда сюда случайно  забредет
участковый? Чего?
   - Время придет - узнаешь! А пока ждать! - твердо настаивал Дед.
   Шрам ворчал, огрызался, но подчинялся. Пока подчинялся!
   Через три дня ожидание закончилось и стало ясно, чего ждал Дед.
   - Ствол! - ахнул Шрам.
   - Ствол! - подтвердил Дед, крутнув барабан нагана, - и еще вот это,  -  и
вытащил из сумки, только что принесенной хозяином квартиры, обрез винтовки.
   - Винтарь!
   - Все, парень, хана тебе, - хохотнул Пацан, уставил мне в  лоб  вытянутый
указательный палец, щелкнул большим. - Пах! И в дамках!
   Теперь  все  мои  планы,  предусматривающие   вооруженное   сопротивление
безоговорочно исключались. С  заточенным  гвоздем  против  двух  стволов  не
навоюешь. Оставалась только стена.
   Скоро по многозначительным намекам Пацана и ухваченным  обрывкам  фраз  я
понял, что банда готовит нападение на машину инкассы.  Нет,  они  решили  не
просто уходить из города, они решили прихватить  изрядный  куш.  И  снова  я
должен был выступить в роли буфера.
   В  любом  случае,  выиграют  они  или  проиграют,  меня   ожидала   пуля,
милицейская  ли,  бандитская  ли  -  не  суть  важно.  Вряд  ли  после  дела
преступники будут церемониться с опасным свидетелем. Уход на дно  не  терпит
посторонних глаз. Выходит, отпущенного мне времени оставалось всего  ничего!
Пора было форсировать события.
   Я прекратил свое добровольное заточение, вылез из угла, стал, несмотря на
предупреждения и тычки, "расползаться по комнате. Один раз Пацан застал меня
возле двери, другой у окна.
   - Тебе кто разрешил? Сволочь? - возмутился он.
   - Дайте воздухом подышать! Сил больше нет! Не могу, - захныкал я. - Лучше
убейте!
   - Убьем, не расстраивайся, - успокоил, как умел, Пацан.
   - Ну, давай! Убивай! Давай! - изобразил я  истерику  и  даже,  для  пущей
убедительности, слезу пустил. В учебке, на актерском мастерстве  нас  гоняли
почище, чем студентов театральных училищ.
   - В искусстве  ошибка  простительна.  Ну,  провалишь  ты  спектакль.  Ну,
лишишься роли, премии. Ну, наконец, вылетишь из театра и пойдешь  служить  в
сантехники. Не смертельно. Актерская ошибка в нашем деле  чревата  провалом!
Любая фальшь может оказаться  последней  в  твоей  жизни,  -  наставлял  нас
инструктор по актерскому мастерству. - Повторять ужимки великих премьеров  -
значит быть паршивым актером. Вашей игрой не должны восхищаться восторженные
поклонницы, ее  просто  не  должны  замечать!  Вот  главный  и  единственный
критерий вашего профессионального умения. Вы должны раствориться, умереть  в
играемом образе или... умереть.
   Я не хотел умирать и я играл натурально и натуральные слезы  катились  по
моим щекам.
   - Я не могу! Я не хочу! - кричал я, пытаясь приблизиться к окну.
   Дед быстро  оценил  потенциальную  опасность,  исходящую  от  впавшего  в
истерику узника - его уже не уговорить, не запугать расправой, не остановить
надолго угрозой боли. Взорвавшиеся эмоции  не  воспринимают  ни  логику,  ни
угрозу. Истерика  нужно  либо  убить,  либо  надежно  изолировать.  Убийство
накануне операции, где мне было отведено определенное место,  не  входило  в
планы бандита. И, значит, меня надо было изолировать.
   - Заткните ему рот и оттащите в ванную, - приказал Дед.
   Рот мне профессионально  заткнул  Бугай.  После  короткого  удара  ребром
ладони по горлу я не мог без боли не то  что  крикнуть,  но  даже  сглотнуть
слюну. Но главная цель, ради которой я  затеял  весь  этот  спектакль,  была
достигнута. Словно куль с картошкой меня бросили на цементный пол  ванной  и
закрыли дверь на задвижку.
   - Если еще захочешь поплакать - зови меня, - предложил услуги Бугай, -  я
помогу.
   Наконец я оказался предоставлен самому  себе.  Новая  тюрьма  не  столько
изолировала меня, сколько  защищала  от  назойливого  общества  соглядатаев.
Впервые за много дней я мог расслабиться и позволить себе быть таким,  каков
я есть, а не каким надлежит казаться в данную минуту. Я  сидел  в  полумраке
ванной комнаты и наслаждался покоем. Оказывается, я  очень  устал  от  своей
"спокойной" жизни.
   Но долго расслабляться я себе позволить не мог. Вечером я  начал  работу.
Отодвинув большое зеркало, висящее рядом с умывальником, я провел  разметку,
пробуравив тонким гвоздем в штукатурке несколько пробных "шурфов" -  тонких,
почти не видимых глазу отверстий. Наткнулся на растворный шов,  двинулся  по
нему вправо и влево, постепенно обрисовывая прямоугольник  кирпича.  С  него
мне и надлежало начинать. Если вытащить  один  кирпич,  с  остальными  будет
справиться гораздо легче.
   Затем я подготовил рабочее место:  с  помощью  тонкой  нити,  вынутой  из
одежды, закрепил в косом положении  зеркало,  расстелил  на  полу  раскрытый
полиэтиленовый мешок, предназначенный  для  сбора  отработанной  породы,  из
случайной тряпки и куска картона сделал импровизированные метелку  и  совок.
Несколько раз отрепетировал свои действия на случай опасности. На то,  чтобы
подойти к ванной, раскрыть щеколду и распахнуть дверь  любому,  даже  самому
быстрому человеку, потребуется не меньше пяти секунд. Одна  секунда  резерв.
Ее задействовать нельзя. Остается четыре. За четыре секунды я должен  успеть
убрать все следы своей работы и принять привычный глазу моих охранников вид.
При всем при том сделать это я должен совершенно бесшумно!
   Попробуем. Раз - сдвинуть  головой  зеркало,  порвать  фиксирующую  нить,
придержать кач