то за призрачную возможность
оказаться в живых в дальнейшем каждый готов пожертвовать жизнью соседа. Об
общем сопротивлении не могло быть и речи. Каждый нашел десятки аргументов в
пользу пассивного ожидания, убедил себя в их абсолютности: бандиты
вооружены и готовы стрелять в любой момент, пленники, наоборот, ослаблены
долгим полуголодным заключением. Идти в бой - значит, провоцировать их на
резню. А так остается шанс дождаться помощи извне. Наконец, самодеятельная
борьба может нарушить планы милиции, помешать их действиям, направленным на
освобождение заложников... Слова, аргументы, умозаключения, за которыми
стоит исключительно страх. Страх умереть на день, на час раньше
уготованного судьбой срока. На сегодняшний день пленники охраняли себя
лучше самих бандитов. Любой зародыш сопротивления давился раньше, чем
обретал форму действия. "Не смейте об этом даже думать! Вы развяжете им
руки! Они станут стрелять! Если вам не дорога своя жизнь - пожалейте
чужие..." Неужели преступники слепы? Неужели до сих пор не поняли, с кем
имеют дело, не считали с лиц рабскую покорность? Или они преследуют
какие-то свои хитрые цели?

Как бы там ни было, изменение режима содержания под стражей предоставило
мне шанс на спасение. Вернее, даже не шанс, а призрачную надежду на него. Я
остался один без круглосуточного пригляда пусть сочувствующих, но все равно
чужих глаз. Один на один с врагом, который в случае неудачи уже не сможет
рассказать об удивительных способностях, вдруг выказанных пленником.
Фактически я получил право на попытку индивидуального спасения! И я не
хотел ее упускать.

Освободиться от наручников, которыми меня приковали к койке, было не так уж
и сложно. Открыть дверь каюты - тем более. Обезвредить, не поднимая лишнего
шума, одного-двух встреченных в коридоре охранников - по силам. Гораздо
сложнее было выжить без снаряжения, без нормальной одежды, обуви, спичек в
окружающей тайге. Топать сотни километров в легких полуботинках и рубахе с
короткими рукавами, потому что пиджак у меня предусмотрительные бандиты
забрали еще несколько дней назад. Не могу же я выйти в ближайший населенный
пункт, где неизбежно привлеку к себе внимание. Я имею право вынырнуть не
ближе, чем в соседней области. Волки меня в таком виде, наверное, не сожрут
- испугаются, но комары, но гнус - точно! Самое печальное, что у меня нет
даже примерного представления, где я нахожусь, в какую сторону идти, чтобы
не забраться в безнадежный тупик. Риск много выше среднего. И все же лучше
он, чем ожидание стука и приглашения на палубу. Человек должен иметь право
на выбор. Я предпочитаю мучительную и долгую смерть в дебрях тайги легкой и
мгновенной, но навязанной мне чужой волей. Я хочу умереть так, как хочу
умереть я! Я начал действовать. Обшарив по миллиметрам все оставленное мне
наручниками свободное пространство каюты, я нашел случайно завалившуюся под
матрац скрепку. То, что надо! Припомнив занятия по "взломке", я, словно
увидев на классной доске чертеж замка наручников, стал с помощью пальцев и
зубов фигурно изгибать скрепку в разные стороны. Первая попытка не удалась,
и мне пришлось трудиться еще три часа, чтобы познать секрет замка. Секрет
оказался до смешного простым: механизм запора износился до такой степени,
что нормальная отмычка к нему не подходила. Она была слишком "правильная".

Я разболтал изогнутые на скрепке углы и выступы и этой, теперь уже
ненормальной, отмычкой вскрыл замок. Снова закрыл и снова открыл. И так
тридцать раз подряд, чтобы убедиться в бесперебойной работе "ключа".
Уходить я решил ближайшей ночью. Оставалось лишь прихватить в последний
момент кое-какие могущие пригодиться мне в тайге предметы.

Но бандиты перерешили мое решение. Я опоздал. Нет, они не надели на меня
еще три или пять дополнительных на ручников; с ними я, наверное, смог бы
справиться. Они не поселили ко мне в каюту дюжину наблюдателей, здесь бы
тоже я что-нибудь придумал. Они поступили мудро и элегантно - запустили
моторы и отогнали судно от берега, бросив якорь на мелководной банке.

Теперь они могли отстегнуть наручники и открыть каюты - ходи, броди, дыши
морским воздухом. Бежать все равно некуда. Можно одолеть десять вооруженных
противников, можно победить в рукопашной схватке свирепого медведя-шатуна,
можно попробовать справиться с идущим на тебя танком, но с морем?! Я не
страдаю манией величия и не претендую на полномочия господа бога. Я лишь
обычный, во плоти и крови человек, который умеет чуть больше, чем
остальные. Но не до Такой степени, чтобы согреть собственным телом тысячу
кубов морской воды до комнатной температуры!

В этой, не намного выше нуля градусов, водичке я, используя свои
способности и преподанные мне на спецдисциплинах навыки, прожил бы много
дольше обыкновенного человека. Возможно, на целых... пять минут. За это
время я успел бы проплыть лишние сто метров, нахлебаться морской горечи,
промерзнуть до самых костей и сто раз покаяться, что выбрал такую ужасную
смерть вместо более легкой, от пули в голову. Увы, законы физиологии обойти
невозможно, и тысячи замерзших в Арктике моряков и летчиков это доподлинно
знают, но рассказать об этом уже не могут.

Шлюпку я один не смогу спустить так, чтобы не поднять всех на ноги.
Сброшенный спасплот привлечет внимание гулом сработавшего газового баллона,
к тому же он плывет не куда надо, а куда ветер дует. А ветер дует в море!
Нет, это природное препятствие мне было не одолеть. Лучше выбросить за
ненадобностью кандальную скрепку-отмычку и не мучить себя надеждами на
спасение. "Готовься к достойной смерти", - убеждал я сам себя. Но раз
допущенная в голову мечта о лучшем не желала так запросто ее покидать.
Неужели ничего нельзя сделать? Ну придумай же что-нибудь!

А что? Уничтожить всех бандитов, захватить корабль и, подняв на нем гордое
знамя свободы, отбыть на Большую землю? Так? И чтобы там спасенные
заложники восторженно живописали подвиги своего товарища? Да я с
митинговой, по случаю успешной операции, трибуны сойти не успею! Так и
скончаюсь на глазах восторженной публики от чрезмерно ударившей в голову с
расстояния двести пятьдесят метров радости! Те мои противники этих
хулиганов-надомников не напоминают. Они оружием в физиономию не тычут - они
его используют по назначению.

Есть, конечно, способ, разом решающий все проблемы. На экзамене по
конспирации меня за него даже, наверное, похвалили бы. Уж больно он хорош!
Захватить судно, но никого не спасать, а, наоборот, открыть кингстоны и
затопить его со всем экипажем, бандитами и заложниками, чтобы никто никому
ничего не мог рассказать. И спасжилеты, чтобы случайно кто не всплыл,
заранее попротыкать. Один оставить и еще один спасательный плот для себя.
Очередная трагедия на море, разгул стихии, ошибка экипажа, и... никакой
утечки информации! Идеальный план! Но уж больно затратный с точки зрения
человеческих жизней.

Вот если бы судно подошло поближе к берегу на ночевку. Тогда бы я
как-нибудь просочился, протек сквозь щели в обороне. И оно, конечно, рано
или поздно подойдет, не болтаться же ему на рейде до льда. Но станут ли
ждать так долго бандиты? Не придут ли они завтра-послезавтра по мою
заложенную душу? Лотерея! Поторопить бы их каким-нибудь образом. Но каким?
Сделать опасную для судна пробоину? Для этого надо как минимум иметь
толовую шашку. Слить пресную воду? Подвезут катером. А если и подойдут для
закачки, то днем. Заполнят баки и уйдут.

Что еще может вынудить преступников обратиться к помощи берега?

Болезнь члена экипажа? Довольно катера. Эпидемия?

Как ее вызвать? А вызвав, самому остаться на ногах? Раскрытие
местоположения заложников? Захватить радиорубку, передать сообщение через
судовую радиостанцию?.. Опять засветка меня как спеца. Замкнутый круг! Если
ничего не делать, неизбежно шлепнут, что лишит меня жизни, но сохранит
Тайну. Если ввязаться в бой, обязательно придется продемонстрировать свои
способности, что позволит выжить, но раскроет Тайну. Вот положение! Может,
лучше вены вскрыть: все не так унизительно, как пассивно ожидать чужого
приговора. И все-таки что может заставить экипаж подойти к берегу?

Погода? Я ею не управляю. Лжеприказ шефа? Я не знаю ни его самого, ни формы
их связи. Огни святого Эльма? Морское чудовище, вылезшее из пучины на
палубу? Черт рогатый? Призрак министра внутренних дел на баке? Стоп!

Я, кажется, начал нервничать! Надо успокоиться. Надо помнить, что я ничего
не проигрываю, не найдя решения. Только жизнь. А к ее утрате в каждое
следующее мгновение меня подготовили еще на первом курсе учебки. Жизнь
агента не учитывается при решении оперативной задачи...

Итак, на чем я прервал свои рассуждения? На морском чудовище? На чудище,
несущем смерть экипажу? Ну, давай, давай, раскручивай дальше. Фантазируй!
Если чудовище поможет решить задачу, я стану чудовищем! Может ли быть для
бандитов что-нибудь страшнее собственной смерти? Да ничего! Легко
отбирающий чужую жизнь обычно панически боится потерять свою. Слишком
хорошо он знает, как легко можно заставить душу расстаться с телом. Смерти
они боятся! Но если я начну убивать их, они быстро вычислят меня и, защищая
свои жизни, уничтожат. Пусть не вычислят, но как минимум удвоят
бдительность. Начнут нести службу как положено и в конце концов ухватят
меня за хвост. К тому же чем более выдающихся я достигну в этом деле
успехов, тем раньше прибудет подмога. Как в сказке: больше срубил дракону
голов - больше их выросло! Тупик.

А ну-ка вернемся к контрольному слову, с которого я начал. Чудище.
Чудовище. Жуть морская. Почему его из поколения в поколение боялись моряки?
Потому что оно убивает? Да. Но это лишь часть правды. Моряк в море всегда
под смертью ходит - шторма, эпидемии, корсары. Отчего же страшнее всего
чудище морское? Да оттого, что они от него защититься не умеют. Оттого, что
эта смерть необычна и загадочна в отличие от какого-нибудь там
дизентерийного поноса или кинжала джентльмена удачи. Вот они, два искомых
кита, на которые я буду ставить твердь своей теории спасения, - загадка и
невозможность защититься.

Да, бандиты боятся смерти, но, встречая ее нос к носу, отбиваются руками,
ногами и зубами. Пока у них есть хоть малая возможность спастись, они будут
драться! А если смерть будет незаметна и непонятна? Если от нее нельзя
отбиться с помощью пистолета или ножа? Если она будет неотвратима, как
восход солнца?

Тогда она станет ужасной! Вот во что мы будем играть в ближайшее время. Они
взяли в заложники людей, и я сам на своей шкуре убедился, как это страшно,
когда чья-то чужая воля распоряжается твоей жизнью, когда каждая следующая
минута может обернуться твоей смертью. Они взяли в заложники нас - я возьму
в заложники их. Всех! Мы поменяемся ролями, и я посмотрю, как им это
понравится. Каждую ночь их будет настигать тихая, невидимая смерть. Каждый
день они будут гадать, кто следующий. Я не доставлю им удовольствия
обратиться к сообщникам на земле. Их смерти будут естественны и тихи, как в
лазарете дома престарелых, и никто не сможет заподозрить в них злой умысел.
Просто люди будут умирать: один, второй, третий. Они не смогут предъявить
ни одного трупа со следами насилия и, значит, не смогут попросить подмоги.
Их никто не убивает, зачем же дополнительные стволы и охранники? Более
того, даже друг перед другом боясь прослыть трусами, они не станут
открывать потаенные подозрения. Они будут молчать и молча умирать.

И тогда их настигнет ужас, ибо нет ничего страшнее смерти, которую ты не
видишь, но которая неотвратимо приближается. Я создам ужасную легенду о
корабле смерти. Я многократно подтвержу эту легенду, чтобы ни один
сторонний человек даже под дулом пистолета не захотел ступить на его
палубу, а те немногие оставшиеся в живых сами, по собственной воле, покинут
корабль. Одним метким выстрелом я завалю не одного и даже не двух зайцев. Я
не дам преступникам возможности отыграться по принципу зуб за зуб на
заложниках, так как они будут совершенно невиновны. Я не спровоцирую
усиление охраны, потому что для этого не будет явных причин. Я ослаблю
боеспособность боевиков, лишив их полноценного отдыха. Кроме постоянных,
лишающих сна, изматывающих размышлений на тему "Кто следующий?", они будут
вынуждены выполнять рабочие и охранные функции умерших сообщников. Наконец,
и это самое главное, я останусь рядовым заложником, спрятавшимся в тени
страшной эпидемии смертей. Я не выкажу публично ни одной своей способности,
отличающей меня от обычных людей. Невидимка останется невидимкой. Я сохраню
Тайну, а если повезет, и жизнь!

Двое суток я готовил операцию. Для начала я "сдвинулся умом". Играя
отчаяние, я часами лежал на койке, забравшись под матрац. Мне было очень
важно, чтобы мои охранники привыкли к новому моему образу и к новому
местоположению. Вначале они пробовали снять матрац для острастки, врезали
пару раз по челюсти, потом и вовсе его забрали, но я поднял такой крик, что
они вернули его на место, предварительно хорошенько избив меня.

- Дьявол с ним, с придурком. Нравится матрац тискать - пусть тискает.

Заглядывающие иногда в каюту охранники привыкли видеть вместо меня
полосатый чехол и торчащую из-под него цепочку наручников, пристегнутую
вторым концом к ограждению койки. Конечно, когда-нибудь в будущем в самый
неподходящий момент они могли задрать матрац, но я сильно надеялся на их
лень и инерцию. Люди - рабы привычек. Наблюдая десять раз одну и ту же
картинку - матрац и цепочка - они автоматически домысливают под матрацем
меня. Прием сработал. Открыв каюту и увидев уже ставшую привычной картину,
они почти сразу же уходили. Чтобы еще более уменьшить их бдительность и
заодно заинтересованность в ворошении матраца, я "опустил" свой образ,
извините, пару раз сходив под себя. В каюте закрепился устойчивый
отвратительный запах, а вид перекрашенного под маскировочную накидку
матраца отбивал охоту за него хвататься. Теперь меня почти не тревожили. Ну
чем может угрожать совершенно свихнувшийся, опустившийся, утративший
человеческий облик узник? Лучше наблюдать за другими, крепкими, не
потерявшими внутренней злобы мужиками. Мало ли что они выкинут? Я думаю,
подобный нечистоплотный прием сберег меня не только от чрезмерной опеки, но
и повысил шансы на жизнь. В первую очередь избавляются от представляющих
угрозу противников. К тому же, кому интересно возиться, то есть снимать
голыми руками с койки, волочить по коридору и потом в мертвом состоянии
везти в известное место такого засранца? Захочется потом этими руками за
хлеб браться во время обеда или пот со лба утирать? На эту чисто
человеческую брезгливость я и рассчитывал. Да я бы с ног до головы в дерьме
извалялся, если бы это хоть немного помогло делу! Брезгливость ведет к
гибели. Брезгливость из нас выбили еще в учебке на занятиях по
психологической подготовке, когда в анатомическом театре заставляли голыми
руками копаться во внутренностях трупов. Как будто я там чужое дерьмо
пальцами не месил! А тут свое, единоутробное, уж как-нибудь переживу. От
реализации следующего этапа плана зависел весь ход операции. Мне нужно было
найти способ незаметно покидать каюту. Дверь отпала почти сразу: коридор
всегда таил опасность. Больше подходил иллюминатор.

На вид он был таким маленьким, что, казалось, в него не пролезет и голова.
Но я знал, что это не так. Во время учебы, на предмете "затаивание", мне
приходилось протискиваться в такие щели, что восьмилетнему ребенку не под
силу. На это существовала своя техника. Вначале мы наблюдали поведение
кошек. Мы заставляли их пробираться во все более узкие отверстия, замечая,
как они это делают, что пропихивают вначале, что следом, как изгибаются,
как дышат. Потом мы ползали сами. Стимул при выполнении упражнения был
самый прямой - пока не пролез, ни на обед, ни на отбой не отпустят.

- Мы никогда не сможем пролезть в такую малюсенькую дырочку, - канючили мы.

- Ерунда, отверстия подобраны индивидуально, строго в соответствии со
строением ваших тел. Мы знаем, что говорим. Но если вы не хотите есть... -
Мы очень хотели есть и продирались сквозь невозможно узкие дыры, не жалея
ни сил, ни кожи. Инструкторы нас не жалели и, наблюдая лохмотья содранной
кожи, а то и мяса, флегматично заявляли:

- Значит, они были лишние! - Хорошо, что тогда они нас не жалели, и еще
хорошо, что у меня был отменный аппетит, а то как же пролез бы я в эту
дыру!

Прежде чем лезть, я разделся, чуть смазал края иллюминатора слюной и
примерился. Голова прошла в отверстие довольно свободно, значит, можно было
протиснуть и все остальное. По краям иллюминатора я, чтобы иметь упор для
ног, привязал свернутую толстым жгутом занавеску, точно такую же
быстросъемную лямку выпустил наружу. Можно пробовать.

Выпустив вперед левую руку, прижав плечо к щеке и одновременно "сдув" по
методикам великого фокусника Гудини мышцы, я нырнул в круглое отверстие.
Правой рукой отжимаясь от веревочной петли, совершая корпусом круговые
движения, я ввинчивался в иллюминатор, словно шуруп в стену. 0-хо-хо-хо! В
курсантские времена я это упражнение проделывал легче. Нарос за последние
годы жирок! Спасибо преступникам, согнавшим за минувшую неделю с меня
жировой излишек. За это благодеяние им теперь и расплачиваться. Выбравшись
наполовину наружу, я вернулся на исходные. Тренировка была завершена. Можно
было переходить к делу.

Первым умер радист.

В ту ночь он задержался в радиорубке, и это решило его судьбу. Ковыряясь в
разобранном передатчике, он не подозревал, что двумя палубами ниже из
узкого иллюминатора, крутясь, обдирая кожу и чертыхаясь про себя, ползет,
словно червяк из яблока, его смерть. Упершись ногой в наружную веревочную
петлю, я дотянулся пальцами до среза палубы и, подтянувшись, осмотрелся.
Горело только одно окно радиорубки. Переступая голыми ступнями по холодному
металлу палубы, я приблизился к объекту своего сегодняшнего вожделения - к
живому человеку. Я был заряжен смертью, как снаряд порохом. Я был
чудовищем, выползшим из пучины моря. Я был самой смертью, и я не собирался
никого щадить! Радист сидел, склонившись над столом, и, перебирая детали,
напевал что-то себе под нос. Он был в хорошем настроении. Тем печальнее для
него.

Когда негромко скрипнула дверь, радист обернулся. Он увидел странную
картину - совершенно голого, посиневшего от холода человека, дружелюбно
улыбающегося и тянущего ему приветственно руку. Он был уморителен, этот
голый человек, и радист широко заулыбался в ответ.

Поди, мужики корки мочат! Известные хохмачи. Притаились где-нибудь и
предвкушают потеху. Радист не узнал свою смерть. Наверное, он думал, что
это будет старуха с косой или затаившийся в подворотне человек с кистенем.

- С легким паром, что ли? - спросил он, поддерживая неизвестную ему игру, и
встал.

Я отключил его несильным ударом в солнечное сплетение, затем посадил
обратно на стул, воткнул в розетку два провода и, разведя их, поднес к его
ушам. Я не испытывал угрызений совести. Я не был человеком, убивавшим
другого человека. Я был заложником, а он - одним из тех, кто взял меня в
заклад. Я не хотел его убивать, я только пытался вернуть принадлежащую мне
собственную жизнь. Я соединил провода через его голову, он затрясся в
крупном электрическом ознобе. Он трясся до тех пор, пока из него не
выскочила душа.

Я убрал провода, воткнул в розетку сетевой провод разобранного передатчика,
засунул внутрь его чужие пальцы и уронил мертвое лицо на открытую плату.
Всякий, нашедший его утром, подумает, что радист в нарушение правил техники
безопасности работал с включенным радиоприемником, сунул пальцы куда не
следует, попал под удар током, на мгновение потерял сознание и упал лицом в
хитросплетение оголенных проводов. Это его и добило. Сам виноват - не
работай с необесточенным прибором! Хотя, конечно, жалко парня. Едва ли
радиста потащат за тридевять земель на вскрытие. Для этого придется
обнародовать множество секретов: где случилось несчастье,