меня. Я ему, исключая некоторые мелочи, был уже
неинтересен. Он говорил с равным себе, гарантирующим сохранение Тайны
зрителем. Кто еще мог понять степень его профессионального триумфа, как не
подобный ему? Боевики? Но они не догадывались о сотой доли того, что
доподлинно знали мы. С ними было неинтересно. Только игроки равного класса
могут по достоинству оценить перипетии сыгранной партии. Шахматиста поймет
только шахматист, а не любитель игры в подкидного дурачка. Он вел беседу
так, как хотел он. Он завоевал такое право, решив абсолютно неразрешимую
задачу. Он таки пошел туда, не знаю куда, и нашел то, о внешнем облике чего
не догадывался. Прямо былинный богатырь какой-то! Алеша Попович! Жаль, что
мне досталась роль снятого с дерева Соловья-Разбойника.

- Может, ты подозреваешь, что я блефую? - спрашивал Резидент. - Тогда это
странно. Какие еще нужны аргументы? Я вот он. Ты вот он. Ты знаешь, что я
Резидент, я знаю, что ты Контролер. Операция провалена, ее участники,
включая руководителя, раскрыты. Чего еще надо? Игра в кошки-мышки
завершена. Кошка съела мышь? - Тут он бил в точку. Если судить не по
приключениям, а по итогу, то порученная мне работа завалена вчистую. Он
знает меня в лицо, говорит со мной - вот лучшее тому доказательство. Все
прочее - детали операции, других ее участников он вычислил еще раньше.
Единственной оставшейся загадкой был я сам. И он ее разрешил. Неизвестных
ему событий и тайн не осталось. Вот только дискетка...

- Может, поговорим по-свойски? - предложил Резидент.

Мне чертовски надоело изображать молчаливого, безразличного ко всему
дундука. Терять мне, похоже, нечего. Проиграть больше, чем я проиграл,
невозможно. Какой кодекс я нарушу, решившись на диалог со своим врагом?
Чести? У Конторы нет чести и нет кодекса, кроме обязательного к исполнению
приказа вышестоящего начальства. Начальство же отсюда за тридевять земель.
Вряд ли мне придется писать объяснительные по поводу несанкционированного
раскрытия своего инкогнито. Выпустить меня отсюда живым они уже не смогут.
Это ясно. С этим надо смириться. Это нужно принять как должное. Я не знаю
случая, когда в подобных обстоятельствах раскрытого противника оставляли бы
в живых. Стоит ли в таком случае напрягаться, изображать ничего не
понимающего, ничего не признающего слепоглухонемого олигофрена? Унижать
свое человеческое и профессиональное достоинство?

Пожалуй, нет. Хоть напоследок побыть тем, кто я есть на самом деле. Без
легенд, без чужих фамилий и биографий, без несвойственной мне мимики и
привычек, без каждоминутного контроля за собственными языком и движениями.
Естественным, таким, каков есть. Великий соблазн для человека, вечно
зажатого в тесных рамках какой-либо заданной обстоятельствами роли.

Наверное, я соглашусь. Ведь я уже практически покойник, а покойнику все
равно. Он уже не принадлежит Конторе, а только господу богу. Это последние
мои дни или часы. Могу я их прожить, согласуясь не с уставом, а со своими
желаниями, тем более что своей откровенностью я уже никого не подведу? Я
уже и так всех, кого возможно, подвел предыдущими действиями. Куда уж
дальше?

- Ремни вы, конечно, не развяжете? - на всякий случай спросил я, заранее
догадываясь об ответе.

- Конечно, нет. Сам понимаешь, нам тебе свободу действий давать нельзя. Мы
еще не нашли то, что нас интересует. Нам тебя еще перетряхивать до самых
кишок. Так что потерпи, если можешь.

- Хоть матрац подстелите.

- Подстелим.

Я догадывался, что произойдет дальше. Я понимал, для чего нужна была вся
эта болтовня. Пока шеф трепался, на самом деле зорко наблюдая за пленником
(чужим глазам это дело не доверил, только своим), подчиненные в спешном
порядке оборудовали "разделочную". Все, что я мог предпринять, я мог
предпринять только немедленно. Потом будет поздно.

Я пошевелил кистями. Связали профессионально, без изъянов. Ногу примотали к
ноге и, согнув, привязали через спину к шее. Руки, сведя за спиной локти,
приторочили к телу. Сопротивление было исключено. Ни пнуть, ни толкнуть
противника было невозможно. Мумия. Муха, закрученная в кокон паучьей
паутины! Единственное, на что я был способен в этом положении, это жалобно
жужжать, ожидая, когда паук вонзит свое жало в мое сердце.

- Дискетку, конечно, не отдашь? - на всякий случай спросил Резидент.

- Так нету. Давеча в море потерял, - с легким сердцем соврал я.

Дискетки действительно не было. Еще до первого выхода на дело я надежно
припрятал ее в своей каюте.

- А если станем искать? - не ради угрозы, просто предупреждая о скорых
действиях, сказал Резидент. Я пожал плечами. Мол, что будет, то будет -
готов отвечать за свою безалаберность, приведшую к утрате ценного
имущества.

Как они будут искать, я знал. Вначале по нитке распустят одежду, потом
ощупают, заглянут во все естественного происхождения тайники, потом потащат
на рентгеновский аппарат. Хотя нет, не потащат. Откуда ему здесь, на судне,
взяться? А потащат меня, сердечного, прямиком в анатомичку, положат на
обитый оцинкованным железом стол и начнут резать на тонюсенькие кусочки,
каждый такой кусочек протирая, словно тесто, между пальцев. Вдруг я вшил
посылку под кожу? Такие приемы известны. Но я этого уже не увижу и, честно
говоря, от того не расстроюсь. Поганое зрелище, особенно когда это касается
не чужого, а собственного горячо любимого и дорогого организма.

Может, мне лучше самому отыскать вожделенную посылку? К чему людей
утруждать? У меня одних кишок, которые тоже придется
перебирать-перещупывать, чуть не восемь метров! Замаешься! И, главное, все
равно ничего не найдут. Может, облегчить жизнь им и себе? Или только себе?
Тогда...

Я еще раз пошевелил пальцами. Пожалуй, шанс есть. Хорошо, что палачи не
требовали от своих пленников соблюдения санитарно-гигиенических норм:
чистить зубы перед сном, мыть уши и руки, подстригать ногти и тому
подобное. В пионерском лагере, с его жестокими правилами, я был бы обречен,
а здесь, где порядки более либеральные, возможно, потеряно не все. Я
попробовал подушечками пальцев ногти. За это время они порядком подросли и
превратились в не самый слабый инструмент. Не ножницы, конечно, но выбирать
не приходится.

Выворачивая кисти, я нащупал веревку, удерживающую мои ноги в закинутом
назад положении. Это была сплетенная из отдельных волокон сизалька.
Отлично! Выщипывая отдельные нити, я стал не столько подрезать, сколько
истирать их встречным движением ногтей. Все равно что пилить чугунную гирю
маникюрной пилкой. Скоро я почувствовал, как мои ногти от чрезмерных
нагрузок отслаиваются от пальцев. Лишь бы кровь не пошла. Ее капли можно
легко заметить на полу. А боль - это дело привычное, ее я перетерплю.

И все это время, пока ногти мои незаметными для постороннего глаза
движениями пилили веревку, я вынужденно поддерживал "легкую" беседу с
Резидентом. Молчать мне было нельзя. Молчание - признак заговора или по
меньшей мере напряженности. Разговаривай о чем угодно: о подробностях
проваленной операции, о несбывшихся планах, о погоде, о женщинах, о
достоинствах "Спартака" или "Торпедо"... Только не закрывай рот. Говори!

- А если бы я не появился в тот день на меченых улицах? - задавал вопрос я.

- Тогда бы мы... - предполагал Резидент.

Тогда я...

-А мы...

Великосветский треп, чушь собачья. Но этот разговор нужен был обеим
болтающим сторонам.

Резидент поддерживал беседу, потому что знал: неодолимо только молчание.
Говорящий человек неизбежно увязает в водопаде собственных слов, утрачивает
бдительность и может, сам не желая того, натолкнуть собеседника на опасную
догадку. Кроме того, говорящий человек труднее расстается с жизнью. Молчун
встает под дула взведенных винтовок легче. Совершенно понятная цепочка.
Говорю - значит, мыслю, мыслю - значит, существую, существую - значит,
надеюсь. Говорю - значит, надеюсь? Наверное, так. Когда жертва перестает
общаться с палачом, это означает, что выбор состоялся, что больше ни на что
надеяться нельзя. Такого человека можно только убить. Как информатор он
бесполезен.

И оттого Резидент говорил.

И говорил я. Потому что надеялся. Потому что ногти мои пилили, истирали,
рвали волокна лишавшего меня свободы каната. Я сделал уже треть работы и
знал, что осилю и оставшуюся. Чего бы мне это ни стоило! У меня был очень
серьезный стимул.

Нет, я не думал о спасении. Я мечтал о большем. О смерти! Об избавлении от
предстоящих мне мук. Что жизнь? Бывают ситуации, когда она становится самым
страшным, непереносимым наказанием, когда счастье ассоциируется не с ее
продолжением, а с ее немедленным завершением. Я это доподлинно знаю. Я
сидел на пыточных креслах. Случалось. Приглашали! И даже я, подготовленный
морально, знающий, как сопротивляться боли, молил судьбу о вечном забытьи
как о великой радости. Очень мне хотелось облобызаться со старушкой с
косой. Желанна она была мне в эти моменты больше, чем прыщавому юнкеру
великосветская шлюшка. Повторять такие опыты мне не хочется. Боже упаси!
Между просто смертью и смертью от мук я избираю первое. За то и борюсь!

Когда канат поддался, беседа иссякла.

- Ладно, - сказал я, - тебя интересует дискетка? Резидент кивнул.

- Если я буду молчать, последует "разделочная"? Со всеми вытекающими и
выползающими последствиями? Резидент снова согласно кивнул.

- И искать дискетку вы будете, естественно, без наркоза?

- Конечно, - подтвердил Резидент. - Ты же сам все знаешь. Я понимаю - боль
не заставит тебя распустить язык, но мои молодцы в это никогда не поверят.

- Если дискетка находится, на что я могу рассчитывать? - попробовал
торговаться я.

Если бы я был не из Конторы, Резидент наобещал бы мне золотые горы, на тех
горах золотую же дачу-избушку с золотой женой в придачу. Но я был
Контролер, и он ответил честно:

- На приятную смерть.

Это было много. Это было чертовски много! Хорошая еда, горячая ванна,
приличная одежда и легкий укол в вену. Барство на границе с вечной
чернотой.

- Есть другие варианты. Но сам понимаешь... Я отрицательно мотнул головой.
Другие варианты меня не устраивали. Мне было довольно блаженной смерти.

- Дискетка на палубе в районе кормы. Могу показать. Резидент внимательно
смотрел на меня. Он раздумывал. Он не спешил верить. Почему я так быстро
согласился? Чего добиваюсь? Он перебирал версии, выискивая скрытую
опасность.

Опасности не было. Сделать я ничего не мог. С другой стороны, у него не
было выхода: сомневайся не сомневайся, он вынужден был принять мои условия.
Без передачи. Показываю сам.

- Смотри, а то позабуду, - зло подшучивая, торопил его я.

Резидент вызвал охрану.

Пять командиров вошли в помещение и развернули кусок брезента. Это еще
зачем? Я не замерз. Брезент расстелили, меня, словно чурбак, уложили в
центр и, подняв за край, понесли. Ясно. Резидент страхуется, боится, что я
сброшу ценный груз по дороге. А так, что бы из меня ни выпало, все окажется
в брезенте. Предусмотрительно!

- Эгей, ровней несите. Без тряски. А то у меня морская болезнь сделается, -
злобил я своих носильщиков. Они отвечали мне ненавидящими взглядами.
Понятно, будь их воля, они бы меня на куски разорвали за погибших
товарищей, за свои пережитые в эти дни и ночи страхи. Жаль, но ничего не
выйдет. На куски меня будут рвать другие, специально обученные люди. Не
достанусь я вам, ребята.

- Вы что, в ногу шагать не умеете? В армии не служили. По слабоумию?

Для успеха задуманного плана мне нужна была их ненависть.

Вышли на удивительно пустынную палубу. Похоже, для манипуляций со мной
Резидент привлекал только командиров. Рядовой состав заботливо оберегали от
излишней информации. Странно было увидеть судно при дневном свете. Ночью
все выглядело по-другому. Не так безнадежно.

-Куда?

- На корму.

Возле фальшборта я велел остановиться.

- Тпру, пристяжные! Кладите меня на спину, - скомандовал я.

- Ты лучше говори, где? - взвились носильщики.

- Что-то у меня с головой. Какая-то забывчивость, когда кричат, пожаловался
я наблюдающему за происходящим Резиденту. - Когда молчат - помню, а когда
кричат... Может, меня в медпункт?

Я юродствовал, максимально используя возможности момента. Я издевался, пока
они не могли позволить себе заткнуть мне рот короткой зуботычиной.

- Положите его, - распорядился Резидент. Меня уронили спиной на палубу.

- Вот спасибо, ребятки, что покатали. А овса вам вон тот дядя задаст.
Заслужили...

Ближний боевик незаметно, но очень болезненно ткнул меня в бок носком
ботинка. Разогрелись ребятки, кипят как самовары на углях.

- Пусть этот, - показал я головой, - залезет вон под тот рундук.

Резидент приказывающе кивнул.

Один из бандитов встал на колени и полез руками под приваренный стойками к
палубе какой-то вроде пожарного ящик.

- Где?

- Глубже. Глубже.

Ему мешал выпирающий из ящика крюк арматуры.

- Еще дальше.

Плавным рывком я оборвал последнюю сохранившуюся нить каната. Мои ноги были
свободны. Секунду я помедлил, приготовляя мышцы к действию. Я сжимал себя,
словно гигантскую пружину.

- Еще глубже. Еще. Сейчас помогу!..

Совершенно неожиданно для всех окружающих я, рывком распрямив ноги,
мощнейшим ударом толкнул стоявшего на карачках боевика в торчащий зад. Он
ничего не мог сделать. У него не было опоры, его руки были вытянуты вдоль
палубы, его колени проскальзывали по гладкому металлу. Он упал вперед, и в
голову ему с хрустом вошел арматурный крюк. Он так и остался стоять на
коленях с руками, засунутыми под рундук.

Все вздрогнули. Все смотрели на дергающееся на пруте тело. Облик такой
мгновенной и неестественной смерти был ужасен.

Именно на эту секунду я и рассчитывал. Именно эта секунда была мне нужна.
Не оглядывая результаты своей работы - пусть другие, кому она назначена,
любуются, - я прыжком со спины вперед встал на ноги, попутно сильным ударом
головы в челюсть послав в нокаут еще одного стоящего на моей дороге
боевика. Краем глаза я увидел, как напрягся, приготовился к обороне
Резидент. Зря, его жизнь мне была не нужна. Мне была нужна моя смерть.
Одним быстрым прыжком я достиг фальшборта, другим рыбкой перепрыгнул через
него. Ледяная вода ударила в лицо, но это меня не волновало. Я не купаться
собирался. Если я правильно рассчитал и верно сыграл свою роль, обозленные
боевики за мной не прыгнут. Не захотят они бултыхаться в холодной воде,
спасая такую первостатейную сволочь. Приказ Резидента нарушить рискнут, а
не полезут. Достал я их!

Что и требовалось.

Я погружался все глубже, стараясь загребать связанными ногами под корпус
судна, где найти меня было сложнее. И еще угасающим сознанием я очень
сожалел, что не запущен мотор. Работающий винт, если под него удачно
подста-виться, в мгновение ока изрубил бы меня в лапшу. На достаточной, как
мне представилось, глубине я разом выдохнул, выдавил из себя весь воздух.
Сотни пузырьков забурлили вокруг меня. Это уплывал мой последний вздох.
Это, весело искрясь и переливаясь, уходила моя жизнь.

И еще в этот последний момент своего существования я успел удивиться, что
этих пузырьков так много. На троих бы хватило!

Больше я ни о чем не думал. Я умер.

* * *

Пришел я в себя в судовом медпункте.

- Как чувствует себя покойник? - спросил "доктор". Судя по внешнему виду,
это был не архангел Гавриил. С такими рожами в раю не держат. Значит,
умереть мне не удалось. Как же они умудрились меня спасти? По всем
прикидкам, им не должно было хватить времени.

Растерянность, препирательство, поиск, подъем тела - минимум десять минут.

Зашел Резидент.

- Очухался? - спросил он.

Я отвернулся. Думал ангельские лики узреть, а вижу все тех же персонажей.

- Очень жаль, что ты держишь меня за дурака. Обидно! Ты что, думал, что я
позволю тебе утонуть? Позволю покинуть наш благословенный корабль
по-английски? Ошибаешься. Здесь жизнью и смертью заведую я. У нас
дисциплина.

Теперь юродствовал он. Я слушал.

- Ты думал, я не подстраховался на всякий случай? Наивно...

Пузырьки! - вспомнил я. Он заранее послал аквалангиста. Он был готов к моей
выходке. Наверное, я теряю квалификацию, если мои ходы стало так легко
просчитать.

- Да, аквалангист и еще утопленная на дне сетка. Нам достаточно было
включить кран-балку. Даже шлюпку опускать не пришлось.

Расстрою тебя еще больше - анатомического театра не будет. Я выкупил твою
посылку. За рубль!

Значит, нашли! И тут я тоже проиграл.

- Признаюсь, поработать пришлось порядком. Свою каюту ты не признаешь
осталось голое железо. Ни коек, ни шкафов, ни отделки. Вот к чему приводит
упрямство. Испоганили помещение.

Я терпел. Теперь праздник громыхал по его улице.

- Вообще дело закончено и подшито в папку. Информация уйти не успела.
Контролер в наличии. Остальное - дело техники. Осталось утрясти маленькую
проблемку. Последний честный ответ на честно заданный вопрос. И на этом
все. Пароль дискетки?

Я категорически мотнул головой.

- Это последнее слово?

Я молчал.

- Тогда все. Считай, отмучился.

Он был нормальным парнем, Резидент. Он не желал доставлять мне лишних
страданий. Он избавлял меня от анатомички.

Резидент вызвал подручных.

- В расход, - коротко сказал он. - И не затягивайте. Охрану, наручники не
снимать до самого конца. Выполняйте.

Прощай, Контролер. Извини за доставленное неудобство. Я бы завершил все
лично, но не могу, народ требует жертв. Обидел ты их очень. Не имею
возможности отказать. Не поймут. Так что потерпи. Немного осталось. Ведите.

Меня вывели на палубу. Судно стояло возле берега. Похоже, чтобы не
отвлекать лишних сил на мою персональную охрану, мне, откачав, вкатили дозу
наркотиков. Интересно, сколько времени я валялся в отключке? Хотя какое
значение имеет время для человека, у которого оно практически закончилось.
Прошлое не в счет, когда отсутствует будущее.

- Давай шагай, - толкнули меня в спину охранники. Несмотря на мои
застегнутые за спиной наручниками руки, пальцы они держали на курках.
Запугал я их. Жаль, не до смерти.

Непонятно, зачем они ведут меня на берег. Отчего не шлепнули на судне? Не
хотят тащиться с тяжелым телом по шатким сходням? Предпочитают, чтобы
жертва ходила сама, своими ножками?

- Направо, - скомандовали провожатые. Мы завернули за небольшой выступ
берега. Теперь понятно. С десяток боевиков, лениво покуривая и
переговариваясь, ожидали меня. Решили отыграться, потешиться напоследок. Не
отпускают детские хулиганские привычки бить всем скопом одного беззащитного
человека?

- Все, сука, готовься. За ребят наших... - угрожающе прошипел один,
проверив, однако, на всякий случай запоры на моих руках.

Рыцари печального образа. Благородные мстители. Мать их!

- Только, мужики, не сразу в полную силу, чтобы всем досталось, - крикнул
кто-то из толпы. Били меня долго и с удовольствием. Каждый желал достать
меня ногой или кулаком лично. Так сказать, присоединиться к обряду мести.
Все это создавало ужасную сутолоку. Драчуны мешали друг другу, наступали на
ноги, толкались локтями и оттого злобились еще пуще.

- А ну - дай я! А ну - расступись! - орали они. Будь их меньше,
эффективность ударов была бы куда выше. Я, словно мячик, летал от кулака к
кулаку, но по-настоящему травмирующих ударов получил не больше десятка. Мне
своротили скулу, рассекли бровь, разодрали плечо и спину, кажется, сломали
ребро. Со стороны я, наверное, представлял ужасное зрелище - весь в крови и
лохмотьях разорванной одежды. Случись мне иметь дело с профессионалом, он
убил бы меня одним ударом. Не пришлось бы так мучиться...

Все, устал. Пора отключаться.

Я упал, поджал ноги к животу и "потерял сознание".

Не без удовольствия они попинали меня еще минут пять.

- Эй, мужики, кончайте. Мне его еще расстреливать, - кричал кто-то,
отталкивая вошедших в раж драчунов. Все-таки Резидент требовал контрольного
выстрела. Ему нужны были гарантии.

Меня окатили водой, поставили на ноги.

- Все, амба! Шагай!

Заплетаясь ногами, прихрамывая, я