лась, и оттуда вытянулись черные рыльца трехствольной
пулеметной  установки.   Может   быть,   это   очередное   чудо   арабской
конструкторской мысли - бомбардировщик,  замаскированный  под  авиалайнер?
Может быть, он идет к Токийскому заливу, чтобы сбросить бомбы на "Йонагу"?
Если уж дряхлые DC-3 арабы со своими  немецкими  и  русскими  наставниками
сумели переделать в бомбардировщики... С них станется.
   Йоси вновь ощутил сосущую пустоту в желудке, а  во  рту  стало  сухо  и
кисло - так бывало с ним  наутро  после  того,  как  накануне  он  выпивал
слишком много сакэ. Перед ним была смерть. Но разве он  не  искал  ее?  Не
призывал, думая таким образом снять с себя вину за гибель Кимио? Откуда же
взялся этот страх,  ледяной  змеей  вползший  ему  в  кишки?  Зло  стиснув
челюсти, он дал полный газ, и мотор, взревев, как почуявший добычу хищник,
рванул истребитель на четырехстах узлах.
   Пикирующий на такой скорости "Зеро" - не  самое  подходящее  место  для
снайперской стрельбы, но зато и в него попасть очень трудно.  Сейчас  Йоси
нужно выжать из машины все, что она может ему дать. Еще один удар сердца -
и он будет в зоне поражения пулеметов "Локхида".
   Хвостовой люк окрасился в вишневый цвет, трассирующие очереди понеслись
к Йоси, но погасли, не дотянув. "Щенки, кто же лупит  из  13-мм  на  такой
дистанции", - хмыкнул Йоси. Потом и из передней  двери,  как  из  открытой
печной заслонки, ударило оранжевое пламя -  это  пилот  "Локхида"  заложил
пологий вираж, подставляя истребитель под  огонь  своих  "Гатлингов".  Это
дело другое. Трехствольная установка. Двадцать миллиметров. Эти дотянутся.
Мимо! Трассирующая серия прошла рядом с "Зеро", как поток метеоритов.
   Корпус истребителя содрогался от  вибрации,  страшное  давление  словно
заморозило рычаги управления, и ручка сделалась тугой и  неподвижной,  как
ствол дерева. Огромного усилия стоило Мацахаре отвернуть в сторону,  чтобы
разминуться  с  трассерами  и  совместить  светящуюся  точку   стрелкового
оптического прицела с центром фюзеляжа. И вот он обреченно  вплыл  во  все
три круга дальномера. Большой палец Йоси утопил гашетку.
   От залпа двух  20-мм  автоматических  пушек  и  пары  7,7-мм  пулеметов
истребитель, и так уже измученный крутым  пикированием,  затрясся,  как  в
судорожном припадке, и сбавил скорость на двадцать  узлов.  Пустые  гильзы
отскакивали от предохранительных  решеток  и  исчезали  в  струе  воздуха,
поднятой винтом, весело крутясь, как пригоршня желтых блестящих  конфетти.
Йоси, крепко стиснув челюсти, не снимал палец  с  гашетки,  чувствуя,  как
едва ли не впервые после гибели Кимио переполняет его звериное первобытное
ликование.
   Все это продолжалось только четыре  секунды.  Но  ни  один  снаряд  или
патрон не пропал даром. Японец разразился диким лающим смехом,  видя,  как
его трассеры вгрызлись в огромный фюзеляж наподобие зубьев  пилы,  отрывая
куски обшивки  и  отшвыривая  их  прочь,  словно  листы  бумаги.  Даже  не
прикосновение к ручке, а легчайшее дуновение, неосязаемое как мысль,  -  и
трассирующие очереди пневматическим молотком прошлись по турели:  полетели
в разные стороны осколки плексигласа и брызнул серо-кровяной фонтан.  Один
из снарядов попал пулеметчику в голову.
   Йоси  чуть  прижал  правую  педаль  и  пролетел  мимо  -  пролетел  так
стремительно, что пулеметчик с левого  борта  не  успел  взять  на  прицел
несущийся со  скоростью  четырехсот  узлов  "Зеро".  Из  двери  все  равно
выметнулись оранжевые сполохи огня, и вниз, к  морю,  понеслись  обгорелые
дымящиеся головешки гильз. Йоси расхохотался,  снова  изо  всех  сил  беря
ручку на себя. Все очереди прошли мимо.
   Но смех сейчас же сменился стоном, когда чудовищная перегрузка втиснула
его  в  кресло.  Застонал  и  содрогнулся  всем   корпусом   и   маленький
истребитель:  стрингеры  его  прогнулись  под  страшной   тяжестью.   Йоси
почувствовал, как голова его налилась свинцом, щеки точно кто-то  с  силой
потянул вниз, живот натянул летный комбинезон, в глазах потемнело и  перед
зрачками  понеслись  огненные  зигзаги.  Ему  казалось,  будто  гигантский
кузнечный пресс вдавливает его  в  сиденье  кресла.  Он  вскрикнул,  чтобы
ослабить давление, помотал головой, прогоняя туман,  но  продолжал  тянуть
ручку на себя, пока бескрайний синий ковер Тихого океана не исчез из  поля
его зрения.
   Йоси не увидел  "Локхид"  там,  где  рассчитывал,  -  прямо  над  своим
обтекателем: он стремительно удалялся на запад. Японский  летчик  дал  обе
педали и бросил "Зеро"  наперехват,  и  вот  в  первый  круг  видоискателя
медленно вплыло брюхо огромной машины. Она была уже  в  зоне  досягаемости
его оружия. "Готовьтесь, арабские свиньи, сейчас предстанете  перед  своим
Аллахом", - процедил японец сквозь стиснутые зубы.
   Пилот "Локхида" сделал вираж, которого так жадно  ждал  Йоси:  арабский
летчик поворачивал направо, отчаянно стараясь открыть  преследователя  для
огня пулемета на левом борту. Йоси нажал на гашетку, и в  ту  же  секунду,
словно  ожил  дремавший  вулкан,  ударил,  извергая  огненную  лаву  пуль,
"Гатлинг". Но японец оказался  точнее,  и  четыре  20-мм  снаряда  накрыли
установку, выворотив ее вниз. Йоси следил, как она отделилась от  фюзеляжа
и грудой стального лома понеслась в океан. Снова  он  зашелся  в  приступе
безумного  полуистерического  смеха,  чувствуя,  как   нарастает   в   нем
возбуждение, подобное сексуальному.
   Двинув ручку чуть  вправо  и  удержав  машину  педалью,  японец  сделал
двойной  переворот  через  крыло.  "Локхид"  -  пробоины  открывали  ребра
шпангоута от передней двери до самого  хвоста  -  осторожно  сделал  левый
вираж: повреждения снизили его скорость не меньше чем на пятьдесят  узлов.
Как всегда в минуты опасности, мысль работала особенно четко  и  ясно:  от
бешеного прилива энергии руки задрожали,  дыхание  стало  прерывистым.  Он
хотел впиться в горло врагу, готов был рвать его зубами и ногтями  и  чуть
ли не с  сожалением  сознавал,  что  придется  ограничиться  огнестрельным
оружием.
   Йоси, двигаясь узлов на сто пятьдесят быстрее "Локхида", нырнул вниз  и
вправо, обходя установку на левом борту, потом опять взял ручку  на  себя,
так что она уперлась ему в живот, и пошел под правым крылом ковыляющего по
небу гиганта, держась чуть впереди.
   Потом он до предела сбросил газ и завис в воздухе - пронзительно  взвыл
двигатель - и навел светящееся пятнышко прицела на правую моторную группу,
подобравшись так близко, что увидел расширенные ужасом глаза на побелевшем
лице второго пилота, смотревшего на него из бокового окна своей кабины,  и
туловище убитого стрелка,  вывалившегося  из  двери  и  державшегося  лишь
благодаря привязным ремням. Ног у него не было, и  верхняя  часть  тела  в
летном комбинезоне билась по  борту,  как  кроваво-коричневый  вымпел.  Из
рассеченных артерий  хлестала  кровь,  и  воздушная  струя  сносила  ее  в
сторону. Мацухара подобрался совсем  вплотную,  и  закопченные  обтекатели
мотора заполнили не только прицел, но и противобликовый экран  дальномера.
Ни о каком упреждении и речи не было: он  собирался  бить  в  упор.  Нежно
прикоснувшись  к  обеим  педалям,  он  покачал  нос   своего   истребителя
вперед-назад, словно охотник, выцеливающий  дичь,  и  дал  очередь.  Взрыв
разворотил обтекатель на третьем моторе, обнажив  турбину,  бензопровод  и
гидросистему, откуда  хлестали,  соперничая  яркостью  с  кровью  мертвого
стрелка, алые струи жидкости. Из  пробоины  в  турбине  поднимались  клубы
пара, словно из трубы древнего локомотива, с натугой одолевающего  подъем.
Пробит осколками был и бензобак, сорвана обшивка с  правой  стойки  шасси,
разворочен щиток-закрылок, хлопавший по ветру. Сквозь  пробоины  виднелись
ребра, лонжероны и разноцветные клубки проводов. Изувеченный С-121  мотало
в воздухе вверх-вниз и с боку на бок, но он продолжал лететь.
   Как ни молился Йоси богине Аматэрасу, его истребитель большего дать  не
мог. Он "стоял" на хвосте, стрелка указателя воздушной скорости замерла на
нуле, двигатель уже не ревел, а выл, как попавший в стальной капкан зверь,
корпус ходил ходуном от вибрации и, казалось, вот-вот мог  развалиться  на
мелкие кусочки.  "Зеро"  под  воздействием  крутящего  момента  и  тяжести
двигателя уже начал заваливаться вправо. Йоси дал ручку от себя, нажал  на
правую педаль и  чуть  надавил  левую,  превращая  начинающийся  штопор  в
спиралеобразное пике. Набрав  скорость,  он  глянул  в  зеркало,  а  потом
обернулся через плечо. Радостный крик сорвался с его губ вместе с брызгами
слюны: из третьего мотора "Локхида" и из крыльевого бензобака било  пламя.
Йоси снова взял ручку  на  себя,  выровнял  машину  и  заложил  вираж  над
гибнущим  гигантом.  Он  израсходовал  тридцать  шесть  20-мм  снарядов  и
пятьдесят восемь 7,7-мм патронов и пока не получил даже царапинки.
   Описав круг и поднявшись к своим ведомым, он стал смотреть,  как  С-121
срывается в крутой штопор. Изуродованное осколками правое  крыло  обмякло,
как кусок намокшего картона,  оторвалось  и  нелепо  запорхало  в  воздухе
следом за самолетом. Оставляя за собой толстый хвост едкого черного  дыма,
"Локхид", которого неповрежденное крыло тянуло влево,  дико  кувыркался  в
воздухе  и  напоминал  теперь  не  изящную  стальную  птицу,  а  уродливое
насекомое чудовищной величины, в  огне  и  дыме  низвергавшееся  с  небес.
Взметнув высокий фонтан воды и рваное кружево пены,  он  рухнул  в  океан.
Крыло врезалось в воду в двух километрах  к  югу  от  места  его  падения.
Холодная вода сомкнулась над ним, и только длинная тонкая струйка  черного
дыма несколько  минут  служила  ему  призрачным  надгробием.  Потом  ветер
разогнал ее, и никто теперь не мог сказать, где нашел самолет свою могилу.
   Высоко в небе тройка "Зеро" развернулась курсом на запад.


   С шестикилометровой высоты очертания острова Сайпан  напоминали  волчью
морду, оскаленную в предсмертной агонии. Экипаж "Тигра II", заходившего  с
севера на юг  через  145-й  меридиан,  увидел  прежде  всего  Марпи-Пойнт.
Высокие  и  обрывистые,  причудливо  обточенные  морем  прибрежные   скалы
торчали, как драконьи зубы, придавая этому месту мрачный и дикий вид. И  в
самом деле - приятного мало, если вспомнить, сколько людей было уложено на
эти голые скалы в последние дни кровопролитных боев за Сайпан в 1944 году.
   - Здесь все полито кровью, -  раздался  в  наушниках  Брента  скрипучий
голос Такии. Маленький пилот показывал вниз. - У меня здесь брат погиб,  -
он точно разговаривал с самим собой, и никто ему не ответил.
   Летчик заложил вираж к западу, в самую "волчью пасть", и весь остров  -
он всего-то был четырнадцать миль длины на пять ширины - стал виден как на
ладони. В самом центре зеленым часовым возвышалась гора Тапоцау, к  северу
и востоку до самого берегового уреза тянулись пологие холмы. Но на  юге  и
западе гора становилась все ниже и переходила в плоскогорье,  обрывавшееся
великолепными белыми пляжами, защищенными большим коралловым рифом.  Здесь
находились города - Гарапан и Чаран Каноа. К удивлению Брента, улицы  были
почти безлюдны.
   Снова раздался голос командира:
   - Здесь, на юго-западе, и высаживался десант.
   Брент взглянул вниз, на приветливые пляжи, на огороженную рифами уютную
бухточку и невольно вздрогнул, заметив три прохода  между  рифами.  "Самая
дорогая недвижимость в мире", - подумал он.
   Такии словно прочел его мысли:
   - Здесь сложили головы тридцать тысяч японских моряков и пехотинцев.  И
тысяч двадцать местных жителей. Чуть ли не все  население  острова.  Здесь
погибли адмирал Нагумо и генерал Сайто.
   - И еще тысячи американцев, - не выдержал Брент.  -  Здесь  дрался  мой
отец. И адмирал Аллен. Нам недешево обошелся штурм Сайпана.
   - Конечно, Брент, - примирительным тоном сказал старый летчик. -  Я  не
хотел тебя обидеть. Это была настоящая трагедия... И за что только  отдали
жизни все эти отличные молодые парни?..
   Их разговор прервал голос Йоси  Мацухары,  вызывавший  базу.  Все  трое
напряженно выпрямились, слушая звучавший в наушниках доклад об уничтожении
ливийского самолета. Ликования не было -  три  пары  глаз  с  еще  большим
вниманием принялись обшаривать небосвод.
   -  Содружество  Марианских  островов  держит  один  аэродром  на  южной
оконечности Сайпана, а другой - на Тиниане.
   Тем временем  стал  виден  ближайший  из  островков  этого  архипелага,
похожий  на  точку  под  восклицательным  знаком  длинного  Тиниана.   Они
приближались к эпицентру урагана, грозные черные тучи  застилали  уже  все
небо на юге сплошной черно-серой пеленой,  изредка  прорываемой  вспышками
молний. Там уже погромыхивало, и сам воздух изменился:  он  был  до  такой
степени насыщен электричеством, что  кожу  Брента  пощипывало,  а  сам  он
ощущал  какое-то  смутное  и  томительное  предчувствие  недоброго.  Чтобы
избавиться от него, он  стиснул  челюсти  и  стал  поглаживать  деревянную
двойную рукоять пулемета.
   Такии, уходя от грозы, заложил вираж над проливом, отделяющим Тиниан от
Сайпана. Брент снова поднял к глазам бинокль.  Взлетно-посадочные  полосы,
похожие на гигантские "иксы", шли, перекрещиваясь,  по  южной  оконечности
Сайпана и в центре плоского и ровного Тиниана. Теперь было понятно, почему
он стал любимым местом американских В-29 во время войны.
   - Штурман, - спросил Такии, - радиоперехват ведешь?
   - Так точно, командир. Но полное молчание и на восемнадцатом канале,  и
на FM-10.
   - Что, даже штатские радиостанции молчат?
   - Молчат.
   - Продолжай искать. Стрелок! Брент-сан! У тебя глаза  как  у  орла.  Не
видно истребителей на земле?
   Брент с биноклем в руке перегнулся за борт,  оглядывая  Сайпан.  Остров
казался не то что вымершим, а просто мертвым, словно  те,  кто  сорок  лет
назад  с  таким  неистовым  ожесточением  истреблял  здесь   друг   друга,
отказались и после смерти покинуть его, и их миазмы уничтожили  здесь  все
живое. Брент снова зябко поежился, но на этот раз - не от холода.
   - Ни одного самолета не вижу, командир.
   Такии в сердцах стукнул по приборной доске так, что  стрелка  тахометра
показала на сотню оборотов больше.
   - Помоги нам, Аматэрасу! - пробурчал он себе под нос.  -  Стрелок,  тут
что-то не то. Как, по-твоему?
   - Согласен, командир. Странно как-то: ни машин, ни рыбачьих баркасов.
   Заметив какую-то насыпь возле взлетно-посадочной полосы, Брент стал еще
внимательнее вглядываться в нее. Мешки с песком... Кустарник...
   - Командир! Похоже на замаскированные капониры!
   - Истребители! - перебил его голос штурмана Хаюсы. - На востоке и  выше
- пеленг один-восемь-ноль!
   Вскинув к глазам бинокль, Брент  взглянул  в  указанном  направлении  и
похолодел: с востока на запад и сверху вниз, то есть прямо на них, неслись
клином три "Мессершмитта":  два  угольно-черных  по  бокам,  а  впереди  -
красный, точно вырванное из раны  копье,  еще  покрытое  дымящейся  кровью
врага. Брент знал, что на этом Me-109 летает  капитан  Кеннет  Розенкранц,
командир Четвертой истребительной эскадрильи, - лучший  летчик  в  авиации
Каддафи, бессовестный наемник и безжалостный убийца. Он еще полгода назад,
когда его сбили над Токио и взяли в  плен,  поразил  всех  своей  циничной
отвагой. У этого лютого антисемита была  душа  кобры  и  инстинкты  акулы.
Ходили слухи, что он получает от Каддафи  миллион  долларов  в  год  и  по
пятьдесят тысяч за каждый сбитый самолет.  Он  и  сам  с  ухмылкой  как-то
разоткровенничался перед Брентом:
   - Если повезет ухлопать еще десятка полтора жидов  и  япошек,  я  стану
миллионером  задолго  до  того,  как  кончится  вся  эта  заваруха.  Тогда
перекуплю у Херста островок Сан-Симеон, заселю его девками и  буду  только
перелезать с одной на другую, жрать и пить.
   Брент возненавидел его с первой минуты  и  испытывал  яростное  желание
убить его своими руками. Желание это  чуть  было  не  осуществилось  после
жестокого мордобоя в судовом лазарете, когда Розенкранц едва не  забил  до
смерти раненого летчика Таку Исикаву. Если  бы  не  подоспел  подполковник
Тасиро Окума, Брент, уже занесший  над  поверженным  врагом  хирургические
ножницы, прикончил бы его. За этим последовало похищение наследного принца
Акихито и обмен его на Розенкранца. В аэропорту тот в отместку за побои на
прощание пообещал убить Брента.
   - Мы еще встретимся с тобой, чистюля, - сказал тогда Кеннет.
   - Всегда рад, - ответил ему Брент.
   И  вот  судьба  сводит  их  вновь,  но  теперь  все  шансы  на  стороне
Розенкранца. Ворочая стволом своего "Намбу",  Брент  слышал,  как  штурман
лихорадочно твердит в микрофон:
   - Сугроб, сугроб, я Тигр-второй, нахожусь в тысяче метров над Сайпаном.
Меня атакуют три Me-109! Как поняли меня? Прием!
   - Понял вас, Тигр-второй, понял, -  ответили  с  "Йонаги",  и  Брент  с
ликованием услышал, что руководитель полетов вызывает Мацухару.
   В наушниках прозвучал твердый голос подполковника. Руководитель полетов
приказал:
   - Наш патрульный самолет атакован тремя "Мессершмиттами" над  Сайпаном.
Идите на перехват! Ваш вектор - два-три-ноль. Как поняли?
   - Понял. Иду. Связь кончаю.
   Руководитель полетов и  Мацухара  говорили  такими  обыденно-спокойными
голосами, словно заказывали обед в ресторане, и Брент, не  выдержав  этого
бесстрастия, завопил в микрофон:
   - Йоси, давай, давай поскорее, ради всего святого! Поторопись, пока мне
не отстрелили задницу!
   Его мотнуло к борту: это командир заложил крутой вираж к югу и, включив
форсаж, рванулся в пике к грозовому фронту. Старик делал то немногое,  что
было в его силах: прижимал машину брюхом к воде, прикрывая снизу, и уходил
под прикрытие шторма. Прикрытие прикрытием, но "Мессершмитты" настигнут их
раньше.
   А "Мессершмитты",  действуя  слаженно,  как  трио  цирковых  акробатов,
изящно развернулись по  широкой  дуге  и  пристроились  бомбардировщику  в
хвост. Потом в небе распустил три своих  лепестка  смертоносный  цветок  -
Розенкранц почти вертикально взмыл вверх, а его ведомые разошлись вправо и
влево. Брент почувствовал, как вздыбились волоски на похолодевшей коже шеи
и рук и чуть было не сработала прямая кишка. В горле застрял тугой  комок.
Тем не менее руки делали свое дело: правый  "Мессершмитт"  уже  вплывал  в
первый  круг  прицела.  Брент  шепотом  выругался  -  они  заставляют  его
выбирать, а сами, можно не сомневаться,  будут  атаковать  одновременно  с
обеих сторон, а их вооружение не сравнить с его единственным "Намбу".
   Розенкранц  держался  наверху  и  пока  не  вмешивался,   наблюдая   за
происходящим,  словно  зритель  из  ложи,  и  Брента  вдруг  осенило:  "Он
натаскивает молодых  летчиков  на  нас.  Летная  практика  и  стрельба  по
движущейся  мишени".  Он  подобрал  свои  длинные  ноги,  скорчившись   за
пулеметом, крепче стиснул челюсти - и вдруг успокоился. Из такого же точно
"Намбу" он сбил "Мессершмитт"  над  Средиземным  морем,  и  другой  -  над
Кореей, и за штурвалом сидел тот же самый старик  Такии.  Брент  считается
редкостно одаренным воздушным стрелком -  говорят,  он  Богом  создан  для
ведения огня в безумных, ежесекундно меняющихся условиях  воздушного  боя,
когда противник - одновременно всюду. Он умеет угадывать его намерения, он
будто кожей чувствует, какое упреждение надо дать, он хладнокровен - этого
у него никто не отнимет. И Брент Росс ждал, когда Me-109 вползет во второй
круг.
   Теперь он видел, что истребитель  не  весь  черный:  обтекатель  втулки
винта, над которым  торчало  зловещее  рыло  20-мм  пушки,  блестел  белой
краской. Солнце отражалось от защитного  экрана  над  прицелом,  и,  когда
"Мессершмитт" на скорости,  по  крайней  мере  на  сто  узлов  превышавшей
скорость  "Накадзимы",  приблизился  к  нему,  Брент  увидел  всего  врага
целиком, до  последнего  болтика  -  и  масляный  радиатор,  висевший  под
фюзеляжем наподобие вт