есть машин: одну вел Йоси, другую - Исикава. Истребители начали
учебный бой, атакуя друг  друга,  удивляя  тем,  как  согласованно  тройки
набирали  высоту,  пикировали,  сходились  и  расходились.  Брент   совсем
запрокинул  голову,  наблюдая  за  наскакивавшей  на  истребитель  Исикавы
машиной Мацухары,  и  солнце  ослепило  его,  ударив  прямо  в  глаза.  Он
зажмурился и вдруг увидел Маюми - ее полуоткрытые жаждущие  губы,  сияющий
теплым светом взгляд, распущенные волосы. Она неотступно стояла перед ним,
куда бы он ни поворачивал голову, словно образ ее  навеки  запечатлелся  в
его душе и на сетчатке его глаз. Стараясь отделаться от этой галлюцинации,
он глубоко вздохнул, потряс головой,  как  человек,  мучимый  мигренью,  и
перевел взгляд на холодную бездонную синеву океана.
   - Проще измерить глубину Марианской впадины, чем постичь душу  женщины,
- раздался рядом голос адмирала Фудзиты.
   Брент вздрогнул и обернулся к нему:
   - Я никогда не допущу, сэр, чтобы личные  дела  мешали  моим  служебным
обязанностям.
   За спиной послышались шаги:
   - Разрешите, господин адмирал? - хором произнесли два старика.
   - Разрешаю.
   Брент невольно улыбнулся при виде  этой  пары:  в  рубку  входили  двое
"коренных" членов экипажа  "Йонаги"  -  командир  самолета  B5N  лейтенант
Йосиро Такии и его штурман младший лейтенант  Морисада  Мотицура.  Первый,
хоть и был сед  как  лунь  и  согнут  чуть  не  вдвое,  был  первоклассным
летчиком, за пятьдесят лет службы словно приросшим к своему самолету,  как
будто конструктор внес в "синьки" своего детища и эту одушевленную деталь.
   У  штурмана  были  широко  раскрытые  глаза   с   немного   сумасшедшим
выражением, и Брент подозревал, что солнце, выдубившее его  кожу,  слишком
долго пекло и наконец напекло  ему  голову.  Он,  захлебываясь  и  брызгая
слюной, чему способствовало и отсутствие передних зубов,  выпаливал  слова
скороговоркой: язык явно не поспевал за  мыслью.  С  негласного  одобрения
адмирала Брент летал с ними стрелком-наблюдателем и даже сбил из  пулемета
над Средиземным морем арабский DC-6. Оба старика уверяли, что американец -
зорок и меток как орел.
   - Завтра опять с нами полетишь, Брент-сан! - сказал Такии.
   - Что? Лейтенант Росс летит в воздушную  разведку?  С  какой  стати?  -
осведомился Фудзита.
   - Вы сами разрешили, господин адмирал.
   - Он нам нужен, господин адмирал, без него  не  обойтись,  -  подхватил
штурман, брызнув на последнем "с" слюной.
   Фудзита вытер щеку и глубоко вздохнул, явно сетуя про себя на  то,  что
безупречная память опять дала неожиданный сбой.
   - Добро, - сказал он.
   - Банзай! - воскликнули летчики.
   Мотицура вскинул к небу сжатый кулак:
   - Завтра мы облетим проливы, Японское  море,  Корею,  отыщем  конвой  и
покажем этим арабским козлоедам нашу самурайскую мощь! - Он  потащил  было
из ножен меч, но от слишком резкого движения не устоял  на  ногах,  и  его
мотнуло в сторону. Брент подхватил его одной рукой и помог выпрямиться.
   - Младший лейтенант Мотицура, на ходовом мостике  мечами  не  машут,  -
строго сказал адмирал и перевел влажно блеснувшие глаза  на  Брента.  -  А
вам,  лейтенант,  хочу  напомнить,  что  благоразумный   стрелок   бережет
боеприпасы и расходует их экономно. У вас всего восемьсот патронов. Дальше
чем за двести метров огонь не открывайте.
   - Есть, господин адмирал. Понял и запомнил.
   - Вы свободны, - повернулся Фудзита к старикам.
   Оба вытянулись, поклонились  и  вышли.  Брент  слышал,  как  за  дверью
мостика они затянули песню и даже стали приплясывать.


   На  следующий  день  напряжение  на  "Йонаге"  стало  ощущаться   почти
физически. Группа шла курсом на Корейский пролив, оставив  на  юге  остров
Кюсю, и каждый матрос понимал, что в любую минуту  можно  ждать  появления
арабских судов, то есть - боя. Все знали и то, что авианосцы Каддафи вышли
в море и с большой вероятностью приближаются к  "Йонаге"  с  юга.  Тревога
чувствовалась   в   отрывистой   речи,   бегающих    глазах,    повышенной
раздражительности.
   В полдень Брент, облачившись  в  тесноватый  ему  и  неудобный  меховой
комбинезон, следом за Такии и Мотицурой вышел на полетную  палубу.  Четыре
самолета, оборудованные дополнительными баками для горючего, стояли  перед
уже убранным аварийным барьером, механики возились в  кабинах,  а  шестеро
гаковых готовились убрать  колодки  из-под  колес  и  отнайтовать  машину.
Завидев троицу, подходившую к  головному  самолету,  механик  выбрался  из
кабины на крыло, а с крыла спрыгнул на палубу  и  отдал  честь  лейтенанту
Такии:
   - "Тигр" к полету готов!
   Летчик в сопровождении штурмана, стрелка и механика  начал  осматривать
самолет: толкнул  одну  из  трех  лопастей  пропеллера  "Сумитомо",  лично
проверил  балансировку   винта,   похлопал   ладонью   капот,   скрывавший
958-сильный двигатель "Сакаэ-11", провел под ним рукой,  чтобы  убедиться,
не подтекает ли масло или бензин. Потом откинул лючок и удостоверился, что
бензопровод не подтекает и здесь, поднырнул под  укрепленные  на  фюзеляже
дополнительный топливный бак и замки для 1764-фунтовой  торпеды,  проверил
щитки-закрылки, покачал из стороны в сторону укрепленные на крыльях  баки,
пнул носком сапога оба колеса и пробурчал  что-то  невнятно-одобрительное.
Наконец он  погладил  оскаленного  тигра,  изображенного  на  фюзеляже,  и
повернулся к штурману и Бренту:
   - Экипаж, по местам!
   Следом за Такии и Мотицурой  американец  по  короткому  трапу,  который
держал матрос-гаковый, влез на крыло  и,  взявшись  за  гребенку  кокпита,
поставил ногу в паз ступеньки, а потом подтянулся и осторожно перенес тело
в кабину стрелка. Проверив,  заперт  ли  фонарь,  он  пристегнул  ремни  и
несколько раз повернулся вокруг своей оси  во  вращающемся  кресле  -  оно
двигалось на четырех стальных шарнирах легко  и  плавно.  Брент  подключил
переговорное устройство, убедился,  что  все  три  кислородных  резервуара
полны,  сигнальный  пистолет-ракетница  заряжен  и  находится  на   месте.
Повернув кресло к корме, Брент потянул  на  себя  двадцатифунтовый  7,7-мм
пулемет "Тип-96" на турели, взялся за двойную рукоять  и,  уперев  ноги  в
специальную  приступочку,  поводил  идеально  отцентрованным  стволом   из
стороны в сторону и вверх-вниз.  "Натуральный  флюгер",  -  удовлетворенно
пробормотал он.
   В наушниках зазвучал голос командира:
   - Зарядить, закрыть на предохранитель и постараться не  отстрелить  мне
хвост.
   Брент повторил приказ, отстегнул  привязные  ремни,  поднялся  и,  сняв
кожух, взглянул на подающий механизм. Оружейники  уже  протянули  ленту  в
приемник, но для безопасности не дослали патрон в камору. Брент замычал от
удовольствия,  пройдясь  пальцами  по   снаряженной   ленте,   в   которой
бронебойные патроны с синими головками чередовались с красными,  а  каждый
пятый патрон, помеченный  желтым,  был  трассирующим.  Со  щелчком  закрыв
ствольную коробку, Брент взялся за рукоятку затвора справа, потянул ее  на
себя и отпустил. Тугая возвратно-боевая пружина, звонко лязгнув, стала  на
место, дослав первый патрон в камору. Но  Бренту  этого  показалось  мало.
Склонив  голову,  он  заглянул  в  лючок  на  крышке  ствольной   коробки,
убедившись,  что  патрон  -  в   каморе.   Потом   поставил   пулемет   на
предохранитель, вдвинул его  в  гнездо  и  закрепил.  И  наконец  прощупал
пальцами каждый патрон, проведя рукой по ленте, пока не  наткнулся  на  ее
конец,  уходящий  в  прорезь  самолетной  палубы,  под  которой  находился
восьмисотпатронный ящик.
   - Стрелок готов, - сказал он в микрофон, сел  и  пристегнул  ремни.  Он
услышал, как доложил  о  готовности  штурман.  Командир  описал  круг  над
головой, и Брент опустил очки-консервы.
   Такии запустил двигатель -  самолет  дернулся  и  задрожал,  застреляли
вразнобой все его четырнадцать  цилиндров,  а  потом  беспорядочный  треск
перешел в устойчивый ровный гул: густое  масло  разошлось  по  разогретым,
расширившимся до нужной степени поверхностям. Брент  нетерпеливо  взглянул
на мостик и увидел адмирала: он догадывался, что Фудзита жалеет о том, что
разрешил ему лететь. Но лейтенант, как  и  все  моряки  "Йонаги",  мучился
смутным чувством вины перед летчиками, которых они,  используя  весь  свой
опыт и мастерство, всего лишь доставляли в нужную точку.  Когда  противник
оказывался в пределах  досягаемости,  эскадрильи  взлетали  и  исчезали  в
воздухе, превращаясь в живые снаряды неслыханной дальнобойности, а морякам
оставалось сидеть и гадать - вернутся они или  нет.  На  "Йонаге"  воевала
по-настоящему одна его палубная авиация  -  только  она  и  в  самом  деле
превращала корабль в наступательное оружие.
   Снова взревел на холостых оборотах двигатель - Такии проверял  приборы.
Машину качнуло - это четверо гаковых отцепили фалы и врассыпную  отскочили
от самолета.  Двое  матросов  готовились  вынуть  из-под  колес  тормозные
башмаки, но офицер-регулировщик все еще  держал  свои  желтые  флажки  над
головой, не разрешая выруливание. "Чего они тянут? Чего не дают взлет?"  -
пробормотал он с досадой и тотчас понял причину: палубу по  правому  борту
заволакивал отработанный пар из  носовой  вентиляционной  трубы.  Брент  в
сердцах стукнул себя по колену. Он почувствовал, как  "Йонага"  повернулся
левей и лента пара протянулась точно посередине полетной палубы.
   Такии трижды поднял над головой сжатый кулак. Колодки  были  выдернуты,
флажки опустились, матросы отскочили от самолета, и летчик, сняв  тормоза,
дал полный газ. Брента мотнуло, когда B5N, весивший на 3700 фунтов  больше
"Зеро", но оборудованный тем же двигателем, рванулся вперед и  понесся  по
палубе  с  поразительным  для  такой  махины  проворством.  Брент   всегда
испытывал восторг, наблюдая за  взлетом  с  мостика,  глядя,  как  машина,
тяжелая сама по себе да еще с торпедой под брюхом, отрывалась от палубы  и
взмывала в воздух. Но сейчас, когда он оказался внутри тесной кабины,  ему
было не до восторгов - он начал молиться. Когда позади мелькнула островная
надстройка, штурман обернулся к нему, показал вверх и расхохотался.
   И в ту же минуту прекратились тряска  и  вибрация:  колеса  "Накадзимы"
оторвались от тикового настила - самолет был в воздухе. Убрав шасси, Такии
заложил правый вираж. Брент развернулся лицом к хвосту, вытянул из  гнезда
пулемет. Дальность их машины составляла 1600 миль, и в воздухе  они  могли
находиться часов двенадцать. Полет обещал быть долгим.
   ...Такии взял курс на северо-запад. Небо было безоблачным, и с высоты в
шесть тысяч футов Брент мог видеть горы на южной оконечности  Кюсю.  Через
час справа в сапфировом море, окаймленном синевато-белым алмазным  блеском
искрящейся на солнце пены, возник россыпью изумрудов  остров  Фукусима,  а
слева - корейский остров Чеджудо. "Курс ноль-один-ноль", -  услышал  Брент
рекомендацию штурмана, и командир  взял  правее  -  к  северо-востоку,  на
Корейский пролив. Еще час спустя они  были  над  Цусимой  в  самом  центре
пролива, а на северо-востоке появилось пурпурное пятно Хонсю. Брент видел,
десятки  рыбачьих  баркасов,  промышлявших  на  отмелях,  видел  несколько
пароходов между островами  Кюсю  и  Хонсю  в  проливе  Симоносеки,  однако
арабского конвоя не заметил.
   Когда на западе показались  поросшие  соснами  и  дубами  холмы  Кореи,
темными очертаниями напоминавшие  притаившегося  в  засаде  льва,  самолет
пошел к южной части Японского  моря.  По-прежнему  внизу  не  было  ничего
заслуживающего внимания  -  бесчисленные  рыбачьи  суденышки  да  один-два
сухогруза. Они добрались уже почти до самой северо-восточной границы своей
зоны, и  теперь  предстояло  поворачивать  к  западу,  входя  в  воздушное
пространство Северной Кореи.
   Мотицура поднялся, держа в руках секстан, взял высоту солнца и вернулся
к своим картам. Потом в наушниках гнусаво прозвучал его голос:
   - Командир,  пересекаем  тридцать  восьмую  параллель.  Предлагаю  курс
два-восемь-ноль.
   Брент знал, что оба старика глубоко презирают "прочесноченных корейцев"
и не откажут себе в удовольствии,  возвращаясь  на  "Йонагу",  пройти  над
полуостровом и подразнить Пхеньян. В эту минуту на севере в раздернувшейся
туманной дымке он заметил белый кильватерный след.  Потом  второй.  Наведя
бинокль на резкость, он поймал в фокус серый зализанный  корпус  и,  не  в
силах совладать с волнением, возбужденно проговорил в микрофон:
   -  Командир,  вижу   два   военных   судна,   идут   зигзагом!   Пеленг
ноль-два-ноль, дальность пятьдесят километров.
   Командир и штурман разом вытянули жилистые старческие  шеи,  и  самолет
пошел на сближение. Мотицура  прижал  ладони  к  наушникам,  склонясь  над
радиопередатчиком, и Брент услышал его недоуменный голос:
   - Сплошные помехи.
   - Ну-ка, дай послушать, - сказал Такии.
   В наушниках Брента раздался волнообразный вой,  сменившийся  треском  и
гулом.
   - Нас запеленговали, командир. Сейчас определяют дальность.
   - Радар управления огнем?
   - Трудно сказать.
   Через две минуты, когда  трескотня  стала  невыносимой,  из  тумана  на
ослепительный солнечный свет вышли те,  кого  они  искали:  курсом  на  юг
двигались два арабских транспорта и два эскортных эсминца.  Брент  слышал,
как Такии передает на "Йонагу":
   - Сугроб, Сугроб, я Дайме Один! Вижу конвой в  составе  четырех  судов:
широта тридцать восемь градусов, пятнадцать минут,  долгота  сто  тридцать
три градуса, двадцать минут, - и  знакомый  голос  Пирсона,  подтвердивший
прием.
   Рванувшись на север, самолет стал стремительно приближаться  к  шедшему
слева миноносцу, и Брент в бинокль видел теперь во всех  подробностях  его
длинную, изящную, гладкую палубу, четыре спаренных пятидюймовки  на  носу,
стволы которых, как ему показалось, медленно вращались в башнях, следуя за
"Тигром", низкий обтекаемый ходовой  мостик,  где  толпились,  поблескивая
стеклами биноклей, люди, фок-мачту, ощетиненную антеннами и радарами,  две
широкие трубы,  десять  торпедных  аппаратов,  кормовую  орудийную  башню,
сдвинутую к левому борту, бесчисленные зенитные установки и  резервуары  с
водой для охлаждения на верхней палубе и марсе, матросов в синих  робах  и
германских глубоких касках. Было ясно, что на  миноносцах  сыграли  боевую
тревогу, и Брент, ощущая сосущую  пустоту  в  желудке,  понимал,  что  вся
огневая мощь этих стволов вот-вот обрушится на него. Он понимал,  впрочем,
и то, что лишь искусство Такии позволило им забраться в самую  гущу  этого
дремучего леса, где каждое дерево грозило смертью.
   Прозвучавшая в этот миг команда так  ошеломила  его,  что  он  чуть  не
выронил бинокль:
   - Атакуем на бреющем! Приготовиться открыть огонь!
   - Что? - не веря тому, что он услышал, Брент плотнее прижал наушники.
   - Оглох, Брент-сан?!. Атакую на бреющем!
   - Банзай! Банзай!  -  штурман  Мотицура,  поднявшись  в  своей  кабине,
размахивал пистолетом.
   - Вас понял. Есть приготовиться открыть огонь!
   Брент тоже встал, поднял очки на лоб, повернулся лицом  в  хвост,  снял
пулемет с предохранителя и стиснул двойную рукоять. "Этого не может  быть,
- мелькнуло у него в голове, -  это  кошмарный  сон".  Но  прозвучавший  в
наушниках голос Такии доказал, что все происходит наяву:
   - Стрелок! Я пройду по левому от нас эсминцу от носа до кормы, на корме
возьму вправо, чтоб подставить  тебе  его  левый  борт.  Бей  по  мостику,
Брент-сан, там у  них  командный  пункт.  Еще  раз  прошу:  хвост  мне  не
отстрели.
   Американец  сообразил,  что  тактику  атаки  старик  выбрал  наилучшую,
обезопасив себя от огня с обоих бортов, представлявшего наибольшую угрозу.
Впрочем, даже так по ним будет лупить неимоверное количество стволов  -  и
пятидюймовки, и малый калибр,  и  20-,  и  40-мм  зенитные  установки.  Он
почувствовал: страх вспорол душу, как вспарывает плавник акулы безмятежную
морскую гладь: губы одеревенели, в  горле  застрял  тугой  клубок,  палец,
лежавший на спусковом крючке, задрожал, а в голове пронесся рой бессвязных
мыслей. Он много раз оказывался под градом  снарядов  и  бомб,  много  раз
смотрел смерти в глаза, но - стоя на  мостике  "Йонаги",  чувствуя  слева,
справа, над головой и под ногами  могучую  сталь,  зная,  что  шестнадцать
миллиметров брони защищают ватерлинию. А что такое этот  "Накадзима-Тигр"?
Тонкая,  как  бумага,  алюминиевая  обшивка,   дерево,   ткань,   лабиринт
трубопроводов, паутина проводов, малосильный двигатель  и  двое  полоумных
стариков японцев. Да еще он сам - перепуганный американский парень. Во рту
стало горько, он сплюнул, стиснул челюсти, овладевая собой.  Что  ж,  если
суждено погибнуть... Как там  сказано  в  "Хага-куре",  на  которую  любит
ссылаться адмирал? "Если суждено погибнуть, погибни лицом к врагу и больше
ни о чем не заботься".
   Мотор работал теперь на максимальных оборотах, и  Такии  с  переворотом
через левое крыло вошел в пике. Брента прижало к  фонарю,  лямки  парашюта
стальными обручами впились в плечи, кровь горячо  прихлынула  к  щекам,  и
снова возник во рту неприятный горьковато-кислый вкус.
   Ревущий "Тигр", в одной  из  кабин  которого  размахивал  пистолетом  и
вопил,  как  демон  ада,  старый  штурман,  ринулся  на  миноносец.  Брент
выпрямился, насколько  позволял  низкий  купол  фонаря,  и  сдвинул  ствол
пулемета влево вниз до отказа. Нос атакуемого корабля, казалось,  горел  -
такова  была  плотность  огня  его  пятидюймовок,   каждые   три   секунды
выбрасывавших пламя и  клуб  бурого  дыма,  которые  длинными  полотнищами
висели у мостика и сбивались там в облако. Второй миноносец  тоже  бил  по
"Тигру" всеми тремя башнями, и слева, справа, сверху и снизу от него молча
и  зловеще  распускались  уродливые  рыжие  цветы  разрывов.   Брент   был
достаточно обстрелянным человеком, но ничего подобного этому  шквалу  огня
из пятидюймовок  он  еще  не  видывал.  Башенные  крупнокалиберные  орудия
выпускали снаряд за снарядом со скоростью  автоматических  пушек,  натянув
между кораблем и пикирующим на него самолетом сплошную  завесу  пламени  и
едкого коричневого дыма, а Брент  знал,  что  достаточно  одного  близкого
недолета, чтобы скатать "Накадзиму" со всем его содержимым в  тугой  шарик
алюминиевой фольги.
   Но Такии на скорости триста узлов  продолжал  сокращать  расстояние  до
цели. Брент глянул вниз и  подумал,  что  именно  так,  наверно,  выглядит
преисподняя: это открыли огонь зенитные установки, протянув к  нему  линии
трассирующих очередей, похожих на пылающие нити жемчужных  бус.  Казалось,
что вначале они летят медленно и набирают скорость лишь проходя мимо.  Все
небо было заполнено сотнями маленьких  черных  дымков  от  разрывов  40-мм
снарядов. Брент почувствовал,  что  командир  выводит  машину  из  пике  и
бросает ее в лоб миноносцу. Корпус  самолета  затрясся,  и  Брент  сначала
подумал, что это Такии открыл огонь из 7,7-мм  пулеметов,  но  тут  же,  к
своему ужасу, увидел на плоскости правого крыла  круглые,  сияющие  свежим
металлом пробоины. Воздушный  поток  унес  клочья  алюминиевой  обшивки  и
кусочки черной, стали.
   Когда до миноносца оставалось не больше сотни ярдов, "Тигр" вздрогнул и
затрясся, и Брент услышал  вселяющий  надежду  стук  пулеметов.  Мотицура,
отстегнув привязные ремни, откинув фонарь, перегнулся через борт,  стреляя
из своего "Оцу" и вопя "Банзай!".  Брент  двинул  ствол  влево,  а  летчик
одновременно сделал вираж вправо, проходя чуть ли  по  волнам  вплотную  к
кораблю и подставляя его под огонь своего стрелка.  Однако  тот  же  самый
маневр сыграл на руку и зенитчикам.
   Брент, едва не переваливаясь вместе  с  пулеметом  через  левое  крыло,
видел ходовой мостик как на ладони. Когда он нажал на спуск,  почувствовал
его дрожь и увидел, как его трассирующие очереди  выбили  стекла  рубки  и
стегнули по заметавшимся на мостике людям, страх, владевший