ним в традиционном  поклоне,  в  котором,  однако,  кроме
приветливости и уважения,  не  чувствовалось  столь  обычного  для  японок
выражения смиренной покорности. Когда же она  выпрямилась,  протянула  ему
руку и сказала: "Очень рада видеть вас, лейтенант",  в  мягком  голосе  ее
прозвучала затаенная и готовая пробиться на поверхность  жизнерадостность.
И глаза глядели на него в упор, а не опускались долу, как  требовали  того
неписаные правила  японского  этикета.  Она  застенчива  и  ранима,  но  с
характером, подумал Брент, на  лишнюю  долю  секунды  задерживая  в  своей
ладони ее мягкую и теплую ручку. Совсем не пугливая голубка.
   Кимио предложила чаю, и  Мацухара  с  Брентом  сели  к  низкому  столу:
подполковник, как самый старший по возрасту гость, -  на  почетном  месте,
спиной к нише, где стояла ваза с хризантемами.
   Пока женщины на кухне  готовили  все  необходимое  для  чаепития,  Йоси
сказал:
   - Знаешь, Брент, для нас чайная  церемония  -  почти  священнодействие,
один из буддийских ритуалов.
   - Вот как?
   - Да. А для самурая... - он с улыбкой поправился: -  Для  самураев  она
особо важна.
   - Почитатели Нитирена, наверно, не одобрили бы ее.
   - Да уж! - рассмеялся Йоси. - Последователи дзэн ищут просветления - мы
называем его словом "сатори", - пытаясь постичь свою собственную  природу,
ухватить самую ее суть, а для этого тело и дух должны быть едины.
   - Хочешь сказать, что чай способствует этому единению?
   Йоси снова расхохотался:
   - Боюсь, что нет. Ни чай и  ничто  иное,  кроме  медитации.  Но  еще  в
древности буддийские монахи обнаружили, что чай проясняет разум,  помогает
сосредоточиться и обостряет ощущения.
   Послышались легкие шаги по дубовому полу, и Кимио сказала:
   - Не забудьте, Брент-сан, что учение Будды гласит: путь к  просветлению
состоит из бесконечной череды "теперь", и каждое "теперь" не менее  важно,
чем конечная цель пути.
   - А теперь настало время для чайного "теперь"!  -  воскликнул  Йоси,  и
хозяйки учтиво улыбнулись его шутке.
   - "Хага-куре" тоже учит этому, - глубокомысленно  заметил  Брент,  пока
Кимио и  Маюми  ставили  ярко  расписанные  керамические  чашки  и  черную
лакированную коробку.
   - Вы мудры не по годам, - заметила хозяйка.
   - Школа адмирала Фудзиты, - со смехом объяснил ей Йоси.
   Медленными плавными движениями Кимио открыла лакированную  коробочку  и
маленькой бамбуковой ложечкой насыпала в каждую чашку зеленый  чай.  Затем
Маюми наполнила их кипятком и размешала.
   - Жидкий янтарь, - сказала она вполголоса, подавая Бренту его чашку.
   Брент кивнул и, как требуют правила японского хорошего  тона,  повернул
чашку рисунком к ней.
   - Вы слышали, - взволнованно сказала Кимио, - два сбитых самолета упали
прямо на жилые дома в квартале Гинзы... Множество жертв.
   - Слышали, - ответил Йоси. - Еще бы мне не слышать, если одного я сам и
сбил.
   - И по этому поводу были демонстрации протеста.
   - И это мы знаем, - летчик показал на Брента. - Одному из демонстрантов
наш лейтенант сломал челюсть.
   - Какой ужас... - проговорила Маюми.
   Тщетно стараясь сдержать вскипевшее негодование, Брент сказал ей:
   - У меня не было ни выбора, ни выхода. Он первым полез  ко  мне.  Прошу
вас не думать, будто я только и делаю, что крушу челюсти направо и налево.
   - Поверьте, лейтенант, я вовсе не  хотела  вас  задеть...  -  вспыхнула
Маюми: она и вправду оказалась очень ранима.
   Брент попытался заглянуть ей в глаза, но она закрыла лицо руками. В эту
минуту она показалась ему птицей-подранком.
   Он едва сумел подавить в себе внезапное желание отвести  ее  ладони  от
горящих щек, обнять ее и утешить. Но он сказал всего лишь:
   - Не сомневаюсь, Маюми.
   - Говорят, эти пикеты организовала "Японская Красная Армия", -  пояснил
Мацухара.
   - Смутьяны,  -  гневно  произнесла  Кимио.  -  Сегодня  они  устраивают
беспорядки, а завтра пойдут убивать.
   - Но ведь конституция  дает  право  на  митинги  и  шествия,  -  с  еще
неостывшей обидой сказала Маюми.
   - Мирные. Мирные шествия, - подчеркнул Брент.
   - Япония с вами, император  с  вами,  не  обращайте  внимания  на  этих
гороцуки... - Спохватившись, Кимио повернулась к американцу:  -  Простите,
Брент, я хотела сказать: не судите о нас  по  выходкам  этого  сброда.  Он
крайне немногочислен.
   Йоси и Брент наклонили головы в знак согласия.
   - Много говорят об этом немце...
   - Да. Оберет Иоганн Фрисснер, - сказал Брент.
   - Вот-вот! В последнее время его имя у всех на устах, а до  этого  я  о
нем ничего не слышала.
   - Зато мы наслышаны, - с горечью сказал Мацухара. - Он один из  главных
головорезов Каддафи. Два дня назад прибыл к нам, а раньше летал на Ближнем
Востоке. На его счету двенадцать израильских самолетов. - Он стиснул зубы.
- И восемь моих людей.  Двоих  он  расстрелял,  когда  они  спускались  на
парашютах.
   Маюми негромко вскрикнула, а Кимио прошептала только:
   - Ужас... Ужас...
   Йоси, упершись взглядом в бумажную стену, повторял, точно в забытьи:
   - Я убью, убью его...
   -  Прошу  вас,  Йоси-сан,  успокойтесь,  -  воскликнула   Кимио,   явно
огорченная тем, какой оборот приняла их беседа. - Это я виновата, я плохая
хозяйка, если начала расспрашивать вас об этих ужасах. - Она  подала  знак
племяннице: - Мы с Маюми так старались угостить вас повкуснее, и все вышло
на славу...  Давайте  забудем  обо  всем  страшном  и  горестном  хотя  бы
ненадолго.
   - Я согласен, - ответил Брент.
   Йоси медленно раздвинул губы в  улыбке  и  кивнул.  Маюми,  поднимаясь,
тепло улыбнулась Бренту, и он улыбнулся в ответ, на мгновение встретившись
с ней глазами. Потом обе женщины скрылись на кухне.
   Поданное на стол угощение в самом деле не оставило  бы  равнодушной  ни
саму богиню солнца  Аматэрасу,  ни  ее  взыскательного  брата,  бога  бурь
Сусано.
   - Хорошая еда должна радовать не только своим видом,  но  и  вкусом,  -
говорила  Кимио,  с  помощью  племянницы  ставя  перед  гостями  на   стол
лакированные деревянные подносики с артистически разделанной и  нарезанной
сырой рыбой с водорослями и вареной фасолью. Резные  стаканчики  сакэдзуки
были наполнены подогретым и настоянным на травах сакэ, и хозяйка  следила,
чтобы они не пустовали. За  этим  последовал  вкуснейший  суп  из  рыбы  и
грибов,  необыкновенный  салат  из  тыквы,   рыбы,   соцветий   огурца   и
маринованных вишневых листьев. По мнению Брента, красота поданных  кушаний
отвлекала от самой еды. Однако это не помешало  ему  с  большим  аппетитом
отдать им должное. Яростно работая палочками, он уплетал за обе щеки  так,
что хозяйки скрывали улыбки.
   - Брент, это только начало, - сказал Мацухара, покосившись на  бледного
американца, увлеченно разделывающегося с вареным  угрем.  -  Не  увлекайся
так.
   В ответ Брент только промычал  что-то  восторженное.  Впрочем,  он  уже
почувствовал изжогу и горечь во рту.
   Но Кимио внесла зажаренного с луком морского окуня, грецкие и  земляные
орехи в сплетенной из водорослей корзине с маленькими крабами, похожими на
больших  пауков.  Йоси  с  большим  аппетитом  ел  все  подряд  и   угощал
лейтенанта.
   Призвав на помощь всю  свою  самурайскую  решимость  и  расчистив  путь
большим глотком сакэ, Брент отважился последовать его примеру,  и,  к  его
безмерному  удивлению,   новорожденные   паукообразные   крабы   оказались
замечательными, тем  более  что  их  можно  было  глотать  не  разжевывая.
Сладковатый вкус морской травы гасил их пряную  остроту.  Затем  на  столе
появились маринованная морковь,  репа  в  сладком  соусе,  соленый  арбуз,
сваренный на меду рис. Венцом десерта стал  огромный  и  сочный  арбуз  из
Сикоку.
   Наконец Йоси, в изнеможении отдуваясь, отодвинулся от стола и выпил еще
сакэ.
   - Таким  обедом  не  стыдно  и  самого  микадо  угостить,  -  с  полной
искренностью заявил он.
   - Спасибо, Йоси-сан, что угодила, - ответила Кимио  и,  разрумянившись,
поднялась из-за стола. Она повернулась к племяннице. - Мы решили  развлечь
дорогих гостей.
   Девушка засмеялась и смущенно отвела глаза. В одно мгновение  со  стола
было убрано все, кроме бутылки  сакэ  и  четырех  стаканчиков,  и  женщины
исчезли за раздвижной перегородкой. Оттуда слышался шепот и смешки.
   Потом появилась Маюми с  сямисэном  в  руках.  Она  присела  в  углу  и
принялась  настраивать  этот  трехструнный  инструмент.  Потом   с   густо
набеленным лицом, на котором пылали кармином губы  и  горели  темные,  как
ночь, глаза, скользящими мелкими шажками вышла Кимио.
   - Я гейша, а Маюми - моя  "татиката"  [девушка,  прошедшая  обучение  и
ожидающая посвящения в гейши].
   Плавно  взмахивая  гибкими,  словно  змеи,   руками   и   в   медленном
завораживающем  ритме  раскачивая  великолепные  бедра,  она  поплыла   по
комнате. И так же медленно глаза ее скользили по  лицам  гостей,  пока  не
остановились на Йоси, а он невольно подался назад, как бы испугавшись  той
чувственной энергии, токи которой пронизывали  воздух  и  почти  физически
ощущались всеми, кто находился в комнате. Он не сводил глаз с Кимио, и  во
все время танца стаканчик с сакэ находился не дальше нескольких дюймов  от
его губ.
   Брент  взглянул  на  Маюми,  и  она  встретила  его  взгляд   своим   -
гипнотически притягивающим, открытым и властным, проникавшим прямо в душу,
обжигавшим и пьянившим не хуже сакэ. Во взгляде этом было обещание и, быть
может, предостережение. В голове Брента билась одна мысль: этот только что
распустившийся бутон не должен выскользнуть у него из пальцев.  Он  должен
снова увидеть эту девушку.
   Низко склонившись, Кимио окончила свой танец. Йоси и Брент  в  восторге
наградили ее рукоплесканиями, а женщины, скрывшись на миг за перегородкой,
вернулись и снова сели к столу.
   - Спасибо, Кимио-сан, - сказал Йоси. - Это было чудесно.
   -  Рада,  что  вы  оценили  мои  старания,  -  в  обычной  для   японок
подчеркнуто-скромной манере ответила она.
   - Потрясающи, - сказал Брент, - обе. - И, набравшись отваги, спросил: -
Маюми, мне бы хотелось увидеться с  вами.  Можем  пойти  пообедать  или  в
музей, или в театр Кабуки...
   - Это честь для меня, лейтенант Росс, - глаза и щеки  ее  горели.  -  Я
живу в Токио: у меня квартирка недалеко от университета.
   - Могу я позвонить вам?
   - Разумеется.
   Улыбающаяся Кимио протянула ему через стол карандаш и листок бумаги.
   На обратном пути Йоси Мацухара, немного осоловев от такого  изысканного
и обильного угощения, откинулся на сиденье, склонил голову, и вскоре Брент
услышал его глубокое ровное дыхание. Сам он внимательно смотрел на дорогу,
но мысли его были далеко: он припоминал ту цепь  обстоятельств,  благодаря
которым он оказался в Японии и на "Йонаге".
   Брент происходил, что называется, из морской семьи и даже  появился  на
свет в военно-морском  госпитале  Сан-Диего.  Отец  его,  Тед-Порох  Росс,
служил в то время старшим офицером на авианосце "Филиппинское море". Потом
его назначили  военно-морским  атташе  в  Германии.  Потом  были  Испания,
Турция, Япония, Бахрейн. Переезжая вместе с мужем из страны в страну, мать
Брента неизменно отправляла сына учиться в самую  обычную  местную  школу,
чтобы он мог узнать быт и нравы и в совершенстве овладеть  языком.  Помимо
этого, кочевая жизнь научила Брента и драться:  очень  рано  обнаружилось,
что он унаследовал от отца его  взрывной  темперамент,  которому  тот  был
обязан  своим  прозвищем.  Так,  например,  в  Германии,  когда  один   из
одноклассников  обозвал  его  "вонючим  янки",  Брент,  почувствовав,  как
огненный  туман  застилает  глаза,  не  помня  себя,  зверем  бросился  на
обидчика. Троим учителям удалось оторвать его от одноклассника лишь  после
того, как Брент подбил ему оба глаза и сломал нос.
   Вопрос "кем быть?" никогда не стоял  перед  ним.  Разумеется,  моряком!
Других профессий и видов деятельности в семье Россов не признавали.  Брент
неизменно  был  первым  учеником  и  разносторонним  спортсменом,  отдавая
предпочтение футболу и регби. Уже к шестнадцати годам он был  шести  футов
ростом и весил  почти  двести  фунтов,  что  не  мешало  ему,  к  восторгу
тренеров, пробегать сорок ярдов за 4,65 секунды.
   Мать заболела,  у  нее  обнаружили  рак  и  положили  в  военно-морской
госпиталь в Норфолке, куда был вынужден перевестись Тед Росс. Она таяла на
глазах, отец переходил от угрюмого отчаяния  к  вспышкам  бешеной  ярости,
кляня на чем свет стоит судьбу и врачей.
   Когда Брент уже кончал школу, Тед вышел в запас и, перевезя жену домой,
самоотверженно ухаживал за ней. Военно-морских врачей сменили гражданские:
больная получала облучение радиевой пушкой, химиотерапию и лошадиные  дозы
витаминов. Ничто не помогало. Тед, обозвав всех врачей  "бандой  неучей  и
шарлатанов", отказался от их услуг.
   А Брент, окончив школу первым, получил  приглашения  из  десяти  лучших
университетов и всех трех военных академий. В марте 1978  года  он  послал
документы и рапорт о зачислении в Военно-морскую  академию.  Спустя  месяц
скончалась его мать.
   Тед, который не смог ни пересилить, ни хотя бы отсрочить  смерть  жены,
замкнулся в мрачном одиночестве, месяцами не выходил из дому и пил,  кляня
неумолимую судьбу. Брент не мог оставить его и, отложив отъезд в академию,
день и ночь слушал, как отец  кроет  последними  словами  все  медицинское
сословие. Наконец, когда со дня смерти жены минуло полгода, Тед  вышел  из
своего столбняка, немножко ожил и даже стал поговаривать о возвращении  на
флот. Сын горячо поддержал эту идею, и Тед  пошел  старшим  помощником  на
пароход.
   А к тому времени, когда Брент третьим окончил  академию  в  Аннаполисе,
стяжав себе лавры и в американском футболе - его дважды признавали  лучшим
игроком задней линии, - Тед уже получил  капитанский  патент  и  встал  на
мостике  дряхлой  "Спарты",  курсировавшей  между  Сиэтлом,  Фербенксом  и
Теллером.  Брента,  проявившего  блестящие   способности   к   математике,
зачислили в Управление военно-морской разведки, но перед  этим  с  десятью
другими новоиспеченными офицерами отправили на базу ВМФ в  Кэмп-Пендлтоне,
где они прошли совершенно секретный курс специальной боевой подготовки  по
программе "рейнджеров". Их учили боевым действиям  на  суше,  выживанию  в
любых,  самых  экстремальных  природно-климатических  условиях,  а  особое
внимание уделяли владению средствами  связи  и  оружием  -  автоматической
винтовкой, пулеметом, минометом, ПТУРСом. Первым местом  службы  стал  для
Брента Сиэтл, где он попал под начало коммандера Крейга Белла и лейтенанта
Памелы Уорд. Белл  знакомил  его  с  тонкостями  компьютерной  шифровки  и
расшифровки, а Памела, привлекательная в свои "чуть за тридцать", в уютной
квартире посвящала новичка в таинства любовной игры и техники  полноценных
отношений между мужчиной и женщиной.
   Шел четвертый месяц его службы в РУ  ВМС,  когда  стало  известно,  что
"Спарта" пропала где-то в Беринговом море. Затем один за другим  бесследно
исчезли два вертолета Береговой охраны "Сикорский  НН-52",  русский  Ту-16
сгинул с экранов НОРАД [North American Air Defence Command -  Объединенное
командование ПВО североамериканского континента], а русский китобой  погиб
при загадочных обстоятельствах. Все эти катастрофы происходили примерно  в
одном районе мореплавания, по прямой линии сдвигаясь к югу -  к  Гавайским
островам. Брент перебирал варианты - не сложившие оружия японцы, подводные
лодки, тайная морская база на Алеутских островах, - но у него не возникало
и мысли о появлении там авианосца: это было бы настоящим  бредом.  Правда,
это абсурдное предположение закрадывалось в его голову, но  он  со  смехом
отгонял его. Затем последовал сокрушительный рейд  авианосца  "Йонага"  на
Перл-Харбор, и нелепое допущение подтвердилось.
   Еще через три недели он следом за коммандером Беллом поднялся по  трапу
этого отбившегося от стада  мастодонта,  ставшего  на  якорь  в  Токийском
заливе, и увидел невозмутимого адмирала Фудзиту и  его  замерший  в  строю
экипаж. В конце  концов  представителям  японского  правительства  удалось
убедить всех, что война кончилась сорок два года назад -  и  не  в  пользу
Японии. Только тогда Брент узнал о том, что  его  отец  попал  в  плен  на
"Йонагу" и, не в силах перенести учиненные им расправы, покончил с собой.
   В тот самый день, когда авианосец  стал  на  Токийском  рейде,  китайцы
вывели на  орбиту  свою  лазерную  систему,  уничтожившую  все  реактивные
самолеты, ракеты и спутники связи. Затем случилось так, что Йоси Мацухара,
заметив вторгшийся в воздушное пространство над "Йонагой" ливийский  DC-3,
дал предупредительную очередь,  повредившую  "Дугласу"  двигатель,  и  это
довольно заурядное происшествие взбесило полоумного полковника  Каддафи  и
привело к войне с арабским" миром.
   Брента,   умевшего   обращаться   с   шифрами   и    знавшего    языки,
прикомандировали к штабу адмирала Фудзиты для координации действий. Боевые
столкновения начались после того, как Каддафи захватил в заложники  лайнер
"Маеда Мару" с тысячью человек  на  борту  и  потребовал  выкуп.  За  этим
последовали бои в Средиземном море, поход на  Ливию,  высадка  десанта  на
берега Южно-Китайского моря и Малаккского пролива, бурные романы с  Кэтрин
Судзуки и Сарой Арансон.  Одну  он  застрелил  собственноручно,  с  другой
расстался потому, что был слишком предан адмиралу  Фудзите,  а  она  этого
вынести не могла. И теперь молодой офицер  готовился  к  новым  сражениям,
одно из которых вполне могло стать для  него  последним.  Адмирал  готовил
перехват. Два ливийских сухогруза "Мабрук" и  "Эль-Хамра"  и  два  эсминца
сопровождения будут легкой добычей для "Йонаги", и все же Брент  испытывал
смутное беспокойство. Слишком легкая добыча. Слишком просто и  гладко  все
получается. Не таков Каддафи, чтобы, разрабатывая операцию,  обойтись  без
арабского изворотливого коварства, не подстроить искусную ловушку.  Что-то
здесь не то. Но что именно - что? - в тысячный раз спрашивал  себя  Брент,
свернув между тем с магистрали и подруливая к стоянке возле дока.
   - Эй, Йоси, подъем! - крикнул он, останавливаясь. - Дело не ждет!  -  и
слегка потряс друга за плечо.
   Летчик помотал головой и открыл глаза:
   - Заседание штаба?
   Брент засмеялся.
   - Не хочу тебя огорчать, Йоси, но заседание штаба будет завтра. Ты  еще
успеешь увидеть Кимио во сне.
   Они со смехом вылезли из маленького седана.



        "5"

   Заседание штаба началось рано утром в адмиральском салоне,  и  на  этот
раз в число присутствующих входил представитель ЦРУ Джейсон Кинг, занявший
место в конце дубового стола напротив Брента  и  Мацухары,  -  коренастый,
средних лет, болезненно бледный мужчина с пухлыми и ноздреватыми  как  два
ванильных пудинга щеками, с широким лбом, морщины на котором  были  словно
проведены кончиком ножа, с редеющими темными волосами,  кое-где  тронутыми
сединой.  Брент  никак  не  мог  отвести  глаз   от   его   крупного,   но
приплюснутого, словно вмятого в лицо бесчисленными кулачными ударами носа,
придававшего облику  Кинга  что-то  восточное.  Сощуренные  голубые  глаза
беспокойно, точно  спасающиеся  от  преследователей  зверьки,  шныряли  по
салону.
   Рядом с Кингом сидел пожилой офицер в форме сил самообороны  -  капитан
третьего ранга Ютака Накано, согнутый как ива под  ветром,  с  опущенными,
словно от неизбывной печали, углами рта. Он не поднимал слезящихся  черных
глаз от бумаг, которые то и дело перебирал подагрическими пальцами.
   Адмирал Фудзита, представив присутствующим новых участников  совещания,
дал слово Джейсону Кингу. Тот поднялся, достал из кожаной папки  несколько
документов и хрипловатым, чуть подрагивающим от волнения голосом произнес:
   - Господа, я прислан на место Фрэнка Демпстера, павшего смертью храбрых
на борту авианосца "Йонага" в бою за свободу.
   Несмотря на то, что