ас, например, завтра вечером? - Памела стала подниматься, явно  собираясь
позвонить Марку Аллену прямо сейчас, но Брент чуть потянул ее, и она упала
обратно на диван рядом с ним. Он  обнял  ее,  а  она  легонько  коснувшись
губами его щеки, сказала: - У меня  такое  впечатление,  Брент,  что  тебе
гораздо лучше.
   Не говоря ни слова, Брент  поцеловал  ее.  Она  чуть  приоткрыла  губы,
требуя продолжения.
   - С  тобой  можно  рехнуться  в  два  счета,  -  сипло  проговорил  он,
поглаживая ей бедро. - Ты, небось, решила, что это платье не  такое...  Не
провоцирует мужчину на разные там безрассудные поступки...
   Памела тихо рассмеялась  и  нежно  поцеловала  его  в  шею,  туда,  где
пульсировала жилка.
   Брент продолжал, шепча ей в самое ухо, а рука  по-прежнему  гладила  ее
бедро.
   - Какая наивная женщина... Какая наивная женщина. Разве дело в материи,
разве дело в покрое? Нет, ты совершенно не права. - Его рука  соскользнула
с ее бедра, чуть приподняла подол платья и двинулась  выше,  выше,  лаская
гладкую упругую кожу.
   Памела издала чуть слышный стон, притянула его голову  к  себе.  Он  же
порывистыми движениями стал стаскивать с нее платье.  Вскоре  платье  было
отброшено в  сторону,  а  Памела  осталась  в  маленьких  белых  трусиках.
Какое-то время она сидела у него на коленях, а  он  целовал,  целовал  ее,
затем он поставил ее перед собой и снял с нее и трусики.
   Еще несколько мгновений спустя и его одежда полетела на  пол,  рядом  с
ее. Они лежали рядом на диване. Памела целовала его в губы, ее язык  делал
отважные вылазки. Потом Брент зашевелился, оказался сверху.  Снова  Памела
почувствовала его упоительную тяжесть. Ее охватило невыразимое  ликование.
"Все правильно, - говорила она себе. - Все совершенно правильно".
   Опять они оказались в бушующем океане страсти, и снова, познав на  себе
все штормы и ураганы, они, обессилевшие и безмолвные,  вернулись  в  тихую
гавань.



        "7. 5 ДЕКАБРЯ 1983 ГОДА"

   Менее   крупные   представители   морских   млекопитающих,    именуемых
китообразными, называются дельфинами. Более крупные - китами. К  несчастью
для последних, в глазах человека они обладают промышленной  ценностью:  их
мясом питаются люди и животные, жир  после  переработки  используется  для
производства мыла, косметики, моющих средств. В дело идут даже кости -  их
перемалывают и превращают в удобрения, делают из них клей.
   Самое крупное млекопитающее на Земле - это голубой  кит.  Некоторые  из
них достигают в длину до ста футов и весят больше ста сорока тонн. Голубые
киты кормятся в Антарктике, северной Атлантике и на севере Тихого  океана.
Киты заплывают и далеко на север, в арктические моря, где имеются огромные
запасы криля, питаясь которым, киты быстро набирают вес.
   Алеуты охотились на китов столетиями.  Не  имея  в  своем  распоряжении
современных технических средств, эти  отважные  люди  пользовались  только
отравленным гарпуном и каяком, лодочкой на двух  человек,  в  которой  они
украдкой подбирались к могучему обитателю морей.  После  того  как  гарпун
вонзался в тело кита, китобои спешно гребли прочь, подальше от  опасности.
Если удача улыбалась добытчикам,  через  день-другой  кит  погибал  и  его
раздутая газами туша всплывала на поверхность, после чего  хозяин  гарпуна
предъявлял свои права на гигантский трофей и буксировал его к берегу. Этот
метод охоты, разумеется,  не  отличался  большой  надежностью,  и  русские
китобои внесли в него немало усовершенствований.
   Одним из самых добычливых русских китобоев был Борис Синилов,  который,
несмотря на холодный северный климат,  отдавался  китовому  промыслу  всей
душой.  Высокий,  широкоплечий,  с  холодными  серыми  глазами  и  черными
жесткими волосами, этот пятидесятилетний капитан был удачливым  охотником.
В годы второй мировой войны он служил в пехоте, воевал  под  Сталинградом,
оставлял и брал Смоленск и Харьков. Затем осколок шрапнели бросил  его  на
больничную койку, и в армию он вернулся лишь в 45  году.  8  августа  1945
года он вместе с полуторамиллионной Советской Армией совершил  переход  из
Монголии  в.  Маньчжурию,  где  за  двадцать  пять  дней  русские   войска
разгромили японскую Квантунскую армию. Когда он вернулся домой, оказалось,
что его родители и две сестры были расстреляны в Бабьем Яру,  под  Киевом,
где гитлеровцы уничтожили более тридцати тысяч  евреев,  цыган  и  славян.
После этого Синилов завербовался в китобойный флот.
   Теперь он был капитаном и вдыхал свежий морской  ветер  на  капитанском
мостике  сорокаметрового  китобойца  "Калмыкове".  Утром  пятого   декабря
Синилов как раз стоял на своем мостике,  крошечной  площадке,  где  нельзя
было укрыться от холода и ветра, сжимал в руках гирорепитер и, покачиваясь
на согнутых ногах, держал равновесие.
   Но Синилов не смотрел на гирорепитер. Вместо этого он  с  беспокойством
поглядывал на нос корабля, где гарпунщик  Федор  Ковпак  наконец-то  занял
свое место у семидесятишестимиллиметровой  гарпунной  пушки.  Несмотря  на
вращение платформы с пушкой, выступавшей над носом, капитан хорошо  видел,
как Федор проверил сначала гарпун,  затем  взрыватель  на  бомбе,  которая
должна была взорваться через шесть секунд после того, как гарпун  вонзится
в кита, и наконец нейлоновый линь, к которому крепился гарпун.
   Как капитан, Борис Синилов лично проверил толстый канат  из  манильской
пеньки, который,  протянувшись  через  барабан  лебедки,  уходил  вниз,  в
передний трюм, где находилось  около  шестисот  фатомов  [английская  мера
длины, примерно 1,8 м] такого каната в бухтах. Даже нечасто  встречавшийся
голубой кит, за которым они теперь охотились, не имел ни  малейшего  шанса
порвать такой канат.
   На мостике находились еще трое моряков, одетых, примерно как и капитан:
сапоги, брюки и куртки из грубой плотной материи, меховые шапки  с  ушами,
напоминавшими собачьи. Матрос Семен Стариков стоял  за  тяжелым  штурвалом
старого образца. Матрос Георгий Волынский следил  за  сонаром  и  радаром.
Присутствовал там также и товарищ Кузьма Никишкин, замполит  с  плавзавода
"Геленджик", находившегося сейчас примерно  в  ста  пятидесяти  километрах
западнее "Калмыкове". Украдкой покосившись  на  Кузьму,  капитан  не  смог
сдержать злорадной улыбки: с лицом мучнистого цвета,  тот  стоял  у  левой
переборки, вцепившись руками в перила. Его явно мутило.
   Капитан Синилов презирал всех замполитов. Что и говорить,  кое-кому  из
молодых советских  моряков  кружила  голову  западная  пропаганда,  и  они
сбегали со своих кораблей. Но китобойцы редко заходили в  западные  порты.
Дело было в  том,  что  психи  из  Международной  комиссии  по  китам  так
подогревали страсти и обливали такой грязью русских и японцев, две  нации,
имевшие китобойные флотилии, что и те,  и  другие  старались  без  крайней
необходимости не заходить в  чужие  порты.  Кузьма  Никишкин  проводил  на
"Геленджике" политзанятия, читал лекции офицерам и  норовил  всюду  сунуть
свой нос.
   Борис хмыкнул, вспомнив, как сдрейфил Никишкин,  когда  впервые  увидел
разделку кита на "Геленджике".  Как  и  положено,  тушу  кита  подняли  на
"Геленджик" через кормовой слип, хвостом  вперед.  Борис  стоял  тогда  на
мостике рядом с Кузьмой, когда люди в грубых вонючих, заскорузлых от крови
куртках, в высоких сапогах с шипами на подошвах,  чтобы  не  скользить  на
китовой шкуре, приступили к своему мрачному ритуалу. Вооружившись длинными
ножами на рукоятках, изогнутыми наподобие хоккейных клюшек,  они  облепили
тушу кита. Кузьма сначала  подался  вперед,  завороженный  зрелищем.  Один
матрос, взобравшись на середину туши, стал сдирать слой шкуры от хвоста до
головы, обнажая толстый слой жира. Его товарищи тоже стали проводить белые
борозды по спине  кита,  причем  все  они  сходились  у  носа.  Потом  там
закрепили трос, потянули, и первый слой жира стал отходить, словно  кожура
банана. К тому времени Кузьма позеленел, но все же крепился, как мог.
   В считанные минуты весь жир был  содран  с  туши,  изрублен  на  куски,
которые отправили в бункеры, где их измельчали  и  переправляли  в  котлы.
Туша превратилась теперь в гору красного мяса. Снова  матросы  набросились
на нее, на сей раз избрав объектом своих  усилий  нижнюю  челюсть.  И  тут
случилось нечто незапланированное. В объемистой утробе кита  в  результате
процессов разложения накопились газы. Раздался хлопок, похожий на  выстрел
гарпунной пушки, живот лопнул, и наружу вывалились  внутренности,  погребя
под собой двоих  китобоев.  Гнилостный  запах  смерти  распространился  по
палубе, ударил в ноздри стоявшим на мостике. Кузьму вывернуло наизнанку, а
Борис только рассмеялся.
   Теперь этот настырный партдеятель со слабым желудком опять стоял  рядом
с Борисом. Ему не терпелось увидеть, как  убивают  кита.  Он  обернулся  к
капитану и спросил высоким, звенящим голосом:
   - Капитан, вы подходите к нему по сонару?
   Вопрос, однако,  прозвучал  скорее  как  распоряжение.  Замполит  любил
давать инструкции.
   - Его заметил наш впередсмотрящий, -  сказал  Борис,  ткнув  пальцем  в
сторону "вороньего гнезда". - Движется в восточном  направлении,  всплывет
минут через десять. - Затем,  повернувшись  к  Георгию  Волынскому,  Борис
спросил: - Сонар?
   - Дальность сто метров, относительный  пеленг  ноль-ноль-ноль,  товарищ
капитан.
   -  Вот  видите,  -  сказал  Борис  тоном  школьного  наставника,  снова
оборачиваясь к Кузьме.
   - Я все вижу,  -  закипятился  тот.  -  Позвольте  мне  напомнить  вам,
капитан, что я послан сюда, чтобы следить за выполнением производственного
плана, укреплять дисциплину и проводить линию партии.
   "Проводить линию  партии,  -  злобно  подумал  Борис.  -  Стоит  только
рассердить эту креветку, и меня в два  счета  объявят  диссидентом,  после
чего я запутаюсь в гулаговских  сетях  -  и  поминай,  как  звали".  Борис
стиснул кулаки и спросил:
   - А что бы вам хотелось узнать?
   - Порядок операций. Я никогда еще  не  бывал  на  китобойно-промысловом
судне, только на фабрике.
   Борис глянул перед собой, на нос,  пытаясь  деловой  сосредоточенностью
скрыть то пламя, что бушевало в его груди. Он медленно заговорил:
   - Все очень  просто,  товарищ  Никишкин.  Георгий  следит  за  сонаром,
сообщает пеленг и дальность. Мы должны оказаться примерно в двадцати  пяти
метрах от того места, где кит всплывет, чтобы вдохнуть воздух. Затем Федор
выстрелит из гарпунной пушки. Через шесть секунд после  попадания  гарпуна
взрывается бомба.
   Партийный функционер недоверчиво оглядел пушку и заметил:
   - Какой тонкий гарпун. А он не может выскочить? Кит не способен уйти?
   Капитан отрицательно покачал головой и показал на нос корабля.
   - Видите на гарпуне шарнирную головку? - Кузьма кивнул. - Там  сюрприз.
Когда гарпун входит в тело кита, выскакивают  три  шипа,  и  киту  уже  не
вырваться.
   - Значит, стоит только попасть в кита, и он гибнет?
   -  Не  совсем,  товарищ   Никишкин.   Иногда   приходится   долго   его
преследовать, стрелять второй раз.
   По  корабельным  динамикам  задребезжал  голос   впередсмотрящего.   Он
сообщал, что кит впереди, в ста метрах по курсу.
   - Отлично, - сказал Борис, показывая  рукой  туда,  где  вверх  взлетел
высокий фонтан воды, быстро превратившийся под  порывом  ветра  в  водяную
пыль. Федор Ковпак засуетился у своей пушки.
   - Полный вперед! - крикнул капитан и дал сигнал по телеграфу в машинное
отделение. Взревели дизели, и корабль бросился вперед, зарываясь  носом  в
волны, отчего вверх взлетали брызги,  окатывая  даже  тех,  кто  стоял  на
мостике. Кузьма ежился и морщился.
   Затем гарпунер, не оборачиваясь, выставил к мостику ладонь.  Борис  дал
команду "малый ход". Они догоняли кита. Он был огромный, словно  подводная
лодка. Волны окатывали его лоснившуюся спину. Борис затаил дыхание.
   - Почему он не ныряет? - осведомился любознательный Кузьма.
   - Киты - существа непредсказуемые. Он может нырнуть, может остаться  на
поверхности.
   Медленно, но верно китобойное судно приближалось  к  морскому  гиганту,
который нежился на волнах, словно лягушка в солнечный день.
   - Решил  поиграть,  -  ледяным  тоном  изрек  Борис.  -  Играй,  играй,
приятель, недолго тебе осталось резвиться.
   Как это всегда бывает перед атакой, на палубу высыпали  моряки.  Им  не
терпелось посмотреть, что будет дальше. Кок, свободные от  вахты  механики
завороженно всматривались на обреченного гиганта. Те, кто был на  мостике,
словно окаменели.
   Федор присел на корточки у пушки, прицелился.  Бухнул  выстрел.  Гарпун
вонзился в кита, брызнула кровь. Кит бешено заколотил  хвостом,  вспенивая
воду вокруг. Он поднял свою огромную голову, разинул рот,  словно  пытаясь
закричать, позвать  на  помощь.  Борис  почувствовал  возбуждение,  словно
собирался лечь в  постель  с  женщиной.  Раздался  взрыв.  Кузьма  подался
вперед, тяжело дыша. Его щеки раскраснелись.  Кит  бился  в  агонии,  пена
сделалась  розовой.  Животное  крутилось  в  воде,   подпрыгивало,   вверх
вздымались то голова, то хвост, неистово колотили по воде плавники, в  его
каждом движении чувствовались ярость и мука. Кит пытался уйти  в  глубины,
избавиться от гарпуна, но  трос  разматывался  и  разматывался,  удерживая
пленника. Внезапно из головы кита брызнул алый фонтан.
   - Это все, капитан, да? - спросил Кузьма, повернувшись к Борису.
   - В каком смысле?
   - Конец, да?
   Борис посмотрел сверху вниз в широко раскрытые глаза замполита  и  тихо
сказал:
   - Конец, конец.
   Внезапно   в   корабельных   динамиках    снова    задребезжал    голос
впередсмотрящего:
   - Капитан, на горизонте быстро движущийся объект, относительный  пеленг
ноль-девять-ноль. Кажется, белый моноплан.
   - Радар! - рявкнул Борис, оборачиваясь к Георгию Волынскому.
   - Пусто, капитан, - отозвался тот,  глядя  на  экран.  -  Но  эта  наша
старушка не берет самолеты, когда они идут на малой высоте.
   - Иногда она не берет даже низко плывущие корабли или острова, - мрачно
заметил капитан. - Затем крикнул в микрофон. - Впередсмотрящий! Там  точно
моноплан?
   - Он исчез в полосе тумана, капитан, - отозвался тот.
   - Короче, поменьше предположений. Нужны факты. Понятно?
   - Так точно, товарищ капитан, - послушно отозвался матрос.
   - Может, у этих мерзавцев из Международной комиссии по  китам  завелись
самолеты, - пробормотал себе под нос Борис. Впервые он увидел, что  Кузьма
Никишкин улыбается.
   Капитан посмотрел вперед, туда, где,  омываемая  волнами,  покачивалась
безжизненная туша кита. Задребезжала  лебедка,  трос  натянулся.  Медленно
тушу подтянули к правому борту, а затем ловко пришвартовали.
   - Что теперь? - спросил Кузьма.
   Борис Синилов показал рукой на матроса с длинным ножом.
   - Сейчас он отрежет киту плавники, чтобы  нам  было  легче  буксировать
его, и еще сделает на хвосте три зарубки, чтобы всем было  ясно,  что  это
наш кит. А вон тот матрос, - продолжал Синилов, показывая  на  человека  с
похожим на пику предметом - загонит в кита гарпун, к  которому  прикреплен
шланг, подсоединенный к компрессору. Мы накачаем кита  воздухом,  а  потом
свяжемся по рации с "Геленджиком", и в путь-дорогу.
   Тут внимание капитана отвлекла какая-то белая  вспышка  на  востоке,  у
самого горизонта. Он вскинул бинокль,  навел  на  фокус,  стал  напряженно
всматриваться в даль, но ничего так и  не  увидел.  Только  солнце  весело
сверкало в волнах. Синилов замысловато выругался.
   - Что там? - обеспокоенно спросил Никишкин.
   - Ничего. Какая-то белая вспышка. Наверное, это блики солнца  на  воде.
Утреннее солнце выкидывает странные фокусы в этих широтах.
   -  Это  солнце  ввело  в  заблуждение  и  впередсмотрящего?  -  спросил
замполит, недоверчиво поджимая губы. - И вас, и его сразу?
   - Не исключено. Я насмотрелся тут всякого. Полыхало  красным,  зеленым,
оранжевым. Но за всем этим ничего не кроется. Просто утреннее солнце. - Он
пожал плечами. - Случалось, оно сбивало с толку целые экипажи.
   Кузьма Никишкин понимающе кивнул и стал таращиться на восток, но как ни
старался, ничего,  кроме  волн,  в  которых,  словно  в  вычищенной  меди,
сверкало солнце, так и не увидел.


   Далеко к северу от места сражения с китом то же самое  утреннее  солнце
осторожно  проглядывало  сквозь  пелену  тумана,  словно   вор,   украдкой
подбирающийся к жертве. Его косые лучи прорезали мглу,  окутавшую  Тагату,
один из самых угрюмых островов алеутской  цепи.  Этот  необитаемый  клочок
суши посредине между островами Атту и  Киска  представлял  собой  типичный
лунный ландшафт, где были скалы, ущелья,  голые  камни.  Только  в  центре
этого эллипса есть более или менее ровный  участок  -  небольшое  плато  с
пятнами травы и россыпями камней, поросших мохом и лишайниками.
   Вертолет службы геологического надзора шел над Тагату на низкой высоте.
Он летел с Атту на Киску. Вокруг лопастей винта  сердито  клубился  туман.
Управлявший машиной худой и  мускулистый  пилот  Дик  Риверс  обернулся  к
своему полному пассажиру Мартину Уотсону и прокричал в микрофон:
   - Приятного мало, Марти, верно я говорю?
   - Да уж, - покачал головой Уотсон.  -  Похоже,  мы  только  зря  тратим
вертолетное время, а оно золотое - двенадцать тысяч  долларов  в  день.  -
Вдруг он воскликнул совсем другим  тоном.  -  Господи!  Глядите!  На  этом
острове! Кто бы мог подумать! - Он стал лихорадочно тыкать пальцем вниз.
   Риверс  тотчас  же  заработал  ручкой,  вертолет,  сделав  вираж,  стал
снижаться. Двигаясь по спирали, машина  оказывалась  все  ниже  и  ниже  и
наконец приземлилась. Не веря своим  глазам,  Риверс  смотрел  на  останки
белого моноплана, потерпевшего аварию среди этих камней.  Затем  его  рука
щелкнула переключателем рации.


   - С вами, правда, все в порядке, капитан? - осведомился Тодд Эдмундсон.
Он сидел на своей койке и смотрел на Пороха Росса.
   - Со мной полный порядок, - отозвался тот. Росс сидел с прямой спиной и
осматривал свою форму.
   - Они ее выстирали и выгладили, - снова подал голос Эдмундсон  и  затем
совсем другим тоном добавил: - Кошмар!.. Это был  какой-то  кошмар.  Вы  и
Хирата.
   - У сукина сына кишка оказалась вовсе не тонка,  -  с  легкой  завистью
пробормотал Росс.
   - Он умер жуткой смертью...
   Порох Росс уставился на своего молодого спутника.
   - Я, как принято теперь говорить, не поймал  от  этого  никакого  кайфа
сынок, - сухо заметил он.
   - Понимаю, капитан, - глухо отозвался молодой моряк. - Я все понимаю...
   - Тодд, он хотел убить меня. А вместо этого погиб сам. И совершенно  не
важно, как это произошло. Он умер, и точка!
   - Капитан, вы начинаете говорить, как они...
   - Это ерунда, Тодд. Учти,  мы  пленники  на  их  безумном  корабле.  Мы
заточены в их мире. А значит, не можем сражаться с ними на наших условиях.
   - Вы начинаете им нравиться.
   - Я? Начинаю им нравиться?
   - Да. После того как вы... Когда  погиб  Хирата,  и  вы  уходили,  одни
кланялись вслед, другие стояли по стойке "смирно".
   - Кланялись! Стояли смирно! - Порох Росс рассмеялся,  но  в  смехе  его
было что-то жутковатое.
   - Капитан! - испуганно воскликнул Тодд.
   Порох Росс взял себя в руки, затем сказал:
   - Все в порядке. Нет, я ничего такого не заметил, Тодд. Но в  том,  что
ты сказал, есть определенный смысл.
   - Есть смысл?
   - Конечно. Я победил одного из них. Они по-прежнему ненавидят меня, но,
согласно бусидо, теперь в их представлении я  немного  выше,  чем  грязный
пес. - Порох навострил уши и вдруг воскликнул:  -  Самолеты!  Готовятся  к
полету!
   - Снова смерть! - процедил сквозь зубы Тодд.
   -  Похоже,  это  просто  тренировочный  полет.   После   стольких   лет
бездействия они в этом сильно нуждаются. Их оборудование дряхлеет.  Как  и
они сами.
   - Они готовятся к удару по Перлу, капитан, -  Тодд  с  досадой  стукнул
кулаком по матрац