ктивные и пассивные...
   - Господин капитан третьего ранга! - прервал его адмирал. - Вы на судне
недавно, и я рад  убедиться,  что  материальная  часть  уже  изучена  вами
досконально. Видите ли, американцы и русские играют в домино на оружие.
   - Ну зачем вы так, сэр? - еще шире заулыбался Файт. - Скорее уж в лото.
   - Домино, лото - какая разница?!
   - У "пятьсот тридцать третьей" и у "Марка - сорок шестого"  установлены
собственные компьютерные системы: в пассивном режиме они  наводят  торпеду
на цель по шумам.  А  в  активном  -  торпеды  посылают  свои  собственные
акустические импульсы, анализируют отраженный эхосигнал  и...  -  с  жаром
заговорил Араи, но Фудзита не дал подчиненному блеснуть своими познаниями:
   - А если компьютер  "зависает",  имеются  провода  -  тринадцать  тысяч
метров провода - и командиру,  производящему  торпедный  залп,  достаточно
всего лишь держать цель в перекрестье  искателя.  Юго-восточней  Гавайских
островов нам всадили две такие штуки, - он развел руками, как бы  смиряясь
с неизбежностью, и повернулся к Аллену: - Господин адмирал, вы лучше  меня
объясните присутствующим, в чем суть договоренностей между США и русскими.
   - Охотно объясню, - Аллен поднялся и обвел сидящих за столом глазами  в
склеротических жилках. -  Все  упирается  в  нефть.  Теперь,  когда  арабы
наложили  эмбарго  на   поставки   Западу,   Соединенные   Штаты   еле-еле
обеспечивают  собственные  потребности,  да  и   то   -   со   строжайшими
ограничениями. России хватает  только  на  себя  и  на  своих  сателлитов.
Индонезийские месторождения истощены. Остается  только  Ближний  Восток  и
дружественные   нам   государства   в   Персидском   заливе,   по-прежнему
поставляющие нефть в Японию. Это Бахрейн, Объединенные  Арабские  Эмираты,
Кувейт, Саудовская...
   - Да-да! - нетерпеливо перебил Фудзита. -  Расскажите  нам  об  оружии,
адмирал!
   - Хорошо. Моя страна и Россия воевать не собираются - по  крайней  мере
сами. Значит, особую  остроту  обретает  вопрос  их  друзей  -  союзников.
Русские, как  исторически  сложилось,  зарятся  на  Дарданеллы,  постоянно
науськивают арабов и вооружают всех, кто согласен  убивать  израильтян.  -
Брент заметил, как у полковника Бернштейна при этих словах дернулось веко.
- А это Каддафи и его дружки - Хафез Асад в Сирии, Рашид Керами в Ливане и
лидер тамошнего же друзского ополчения Валид Джумблат...
   - Этот  Джумблат  -  настоящий  головорез,  грязный  убийца,  -  сказал
лейтенант Даизо Сайки, для большей  весомости  щелкнув  оправой  пенсне  о
дубовый стол.
   - Ха! Это еще не все! - сел на своего любимого конька адмирал.  -  Есть
еще Ясир Арафат из ООП, Набих Берри из  шиитского  движения  "Амаль"...  -
раздался  сердитый  ропот.  -  Но  вы  должны  понимать,  джентльмены:  мы
регулярно встречаемся с русскими в Женеве на переговорах  по  контролю  за
вооружениями...
   Переборки кают-компании дрогнули от дружного хохота японских  офицеров,
в восторге хлопавших ладонями по столу и державшихся за животы. Даже Брент
Росс не выдержал и прыснул. Файт и Бернштейн силились сохранить  серьезные
выражения лиц. Адмиралу Фудзите с трудом удалось восстановить тишину. Марк
Аллен, побагровев, с искаженным лицом двинулся к своему креслу.
   - Господин адмирал, - сокрушенно проговорил Фудзита.  -  Позвольте  мне
извиниться за своих офицеров. Прошу вас,  продолжайте.  Нам  крайне  важны
ваши сведения.
   - Я не развлекать вас сюда пришел, -  подрагивающим  от  обиды  голосом
сказал Аллен.
   - Разумеется, разумеется, господин адмирал. Уверяю вас, больше подобное
не повторится, - и он строго оглядел своих подчиненных.
   - И на этих переговорах была достигнута  договоренность,  -  Аллен  уже
овладел  собой,  -  о  том,  чтобы   обе   стороны   прекратили   поставки
усовершенствованных систем наведения. То есть русские  не  передают  своим
союзникам   новое   автоматическое   76-миллиметровое   орудие    двойного
назначения,   а   мы   своим   -   торпеды   "Марк-45",   пятидюймовые   и
54-миллиметровые автоматические пушки.
   - Но ведь наши радары и вообще электроника - лучше!
   -  Радары,  радиолокационные  станции,  системы  электронной  защиты  и
оповещения, системы  раннего  обнаружения,  системы  опознавания  "свой  -
чужой" договоренностями не предусматриваются. Будут ограничены - и  сильно
- только поставки бомб, торпед и артиллерийских орудий.
   Фудзита поднялся как на пружине, опустил загоревшиеся глаза:
   - Наши 127-миллиметровые орудия и 25-миллиметровые пулеметы - лучшие  в
мире! У прицелов стоят самураи - наш дух не сломлен! Каждый самурай  знает
"Путь"!
   Крики "банзай!" заглушили его слова.
   Поочередно взглянув на Аллена и Брента, адмирал Фудзита положил на стол
толстый том.
   - "Хага-куре" учит, что боевой дух важнее оружия. -  Чуть  откинувшись,
он устремил глаза куда-то вдаль и процитировал по памяти: - "Если твой меч
сломан, сражайся голыми руками. Если тебе отсекли руки, бей плечами.  Если
ранили в плечи, зубами перегрызи горло врагу. А потом умри, не отступив".
   Снова раздались крики "банзай!"
   В эту минуту раздался стук в дверь. Повинуясь  кивку  адмирала,  радист
открыл ее. Вошел помощник дежурного по  кораблю  -  молоденький  мичман  с
6,5-мм пистолетом "Рикусики" в  кобуре  на  поясе.  По  японской  воинской
традиции, честь отдается только на палубе, и потому он  просто  поклонился
адмиралу и гулким голосом доложил:
   - Мичман Кафу Футабатэй, господин адмирал! По вашему приказанию пленные
доставлены!
   - Хорошо. Давайте первого.
   На лицах офицеров появилось  выражение  ожидания,  а  на  лице  Фудзиты
проступило   что-то   похожее   на   радость.   Бренту   уже   приходилось
присутствовать на допросах пленных, и это всегда  обставлялось  как  некое
торжественное действо: пока  адмирал,  явно  забавляясь  игрой,  вытягивал
нужные ему сведения из злосчастного  "источника",  остальные  иногда  тоже
ставили ему вопросы, вслух  отпускали  реплики  на  его  счет  или  просто
усаживались поудобней и наслаждались представлением. Поскольку "Хага-куре"
считает сдачу в плен немыслимым позором, а смерть -  единственным  выходом
для потерпевшего поражение, то японцы не скрывали, что  глубоко  презирают
пленных, подвергали их самому жестокому обращению, а иногда и казни. Когда
на глазах у Брента юному арабу, захваченному в бою в Южно-Китайском  море,
отрубили голову, он сказал Йоси Мацухаре:
   - Есть вещи, которые мне трудно понять, - и тот  согласился  с  ним,  а
потом сказал:
   - Ты не слышал легенду о Кацусуге и десяти пленниках?
   Брент покачал головой.
   - Это случилось в 1680 году в префектуре  Хюга.  После  жестокой  битвы
десять самураев попали  в  руки  врагов,  которые  связали  их,  чтобы  не
допустить харакири. Их поставили в ряд, и  один  из  них,  самурай  Сосеки
Ватанабе, попросил Кацусуге показать, как тот владеет  мечом,  и  отрубить
ему голову. Кацусуге был милосерден и  одним  ударом  обезглавил  самурая.
Затем он  снес  головы  по  очереди  всем  остальным,  а  когда  дошел  до
последнего, так устал, что не мог занести меч. "Отдохните,  господин,  нам
спешить некуда", - сказал ему пленник. Кацусуге послушался его  совета,  а
потом оказал ему благодеяние своим клинком.
   В эту  минуту  в  кают-компанию  втолкнули  сбитого  во  вчерашнем  бою
летчика. Это был американец Кеннет Розенкранц. Брент с удивлением отметил,
что ему никак не больше тридцати, хотя по виду этому рослому,  кряжистому,
рано заматеревшему человеку можно было дать много больше. Львиная голова с
копной длинных  белокурых  волос,  бесцветные  губы  и  землистые,  как  у
покойника, щеки. Белоснежная гладкая кожа и лишь в углах глаз и губ - чуть
заметные   морщинки,   свидетельствовавшие   о   жестокости.   Неподвижный
пронизывающий  взгляд  глубоко  сидящих  голубовато-серых   глаз   выражал
безжалостную решимость и, казалось, говорил: "Пощады не даю и  не  прошу".
Окруженный матросами-конвоирами, он, чуть  сгорбив  широкие  плечи,  стоял
перед адмиралом. На нем были кожаные  брюки  и  куртка  с  "крылышками"  и
капитанскими нашивками.
   - Стать "смирно"! - рявкнул Фудзита.
   Матрос ткнул пленного кулаком в спину, заставив выпрямиться.
   - Так-то вы следуете Женевской конвенции? Где же ваша офицерская честь?
- с издевкой спросил Розенкранц.
   - Там же, где была ваша, когда  вы  расстреливали  в  воздухе  морского
пилота Юнихиро Танизаки, спускавшегося на парашюте, - адмирал дернул  свой
одинокий волос на подбородке. - Фамилия, воинское звание, номер части!
   - Hauptmann Kenneth Rosencrance, Vierter Jagerstaffel  [капитан  Кеннет
Розенкранц, Четвертая истребительная эскадрилья (нем.)].
   - Хотя центр вашей организации и находится в Германии, отвечать следует
по-английски -  здесь  все  говорят  на  этом  языке.  Тем  более  что  вы
американец.
   - Да, сэр. Я капитан Четвертой истребительной эскадрильи.
   - Где она базируется?
   - Вы не имеете права...
   Матрос снова замахнулся, но Фудзита остановил его:
   - Не надо. Мы и так знаем где. В Сергеевке.
   Кеннет всем телом подался  вперед,  глаза  его  вспыхнули,  голос  стал
хриплым и низким:
   - Мы всех вас пустим на дно! Ничто вам не  поможет!  Перебьем  всех  до
единого!
   - А почему вы сражаетесь против нас? -  в  голосе  адмирала  прозвучала
нотка уважительного интереса.
   -  Мы  хотим  освободить  народы  мира  от  гнета   американо-японского
империализма и уничтожить вот их, -  он  ткнул  пальцем  в  Бернштейна,  -
сионистов, мечтающих поработить арабов.
   Полковник встал и небрежным тоном произнес:
   - Не желаете ли попытаться прямо сейчас и здесь?  Я  к  вашим  услугам.
Адмирал Фудзита, наверно, не будет возражать?
   - Буду, - ответил тот, жестом приказывая полковнику сесть. - Сейчас  не
время и здесь не место. Скажите-ка, Розенкранц... Но  ведь  арабов  больше
ста миллионов, а израильтян - всего четыре. Разве не так?
   - Так. Но это четыре миллиона хладнокровных  убийц,  которых  вооружают
Америка и Япония.
   - И потому вы воюете на стороне арабов?
   - А как насчет миллиона долларов в год, которые они вам платят за  это?
- неожиданно спросил Брент. - Деньги немалые. Они, надо  полагать,  играют
не последнюю роль?
   Капитана словно пробил разряд тока.
   - Я тебя знаю, ты Брент  Росс,  американец,  -  сказал  он  с  гадливым
отвращением человека, ненароком проглотившего кусочек какого-то гнилья.  -
Ты-то почему воюешь за этих свиней-империалистов?
   - Да уж не ради денег: вряд ли мое лейтенантское жалованье  кого-нибудь
прельстит, - Брент помолчал. -  Скорее  всего  потому,  что  мне  нравится
давить гадов вроде тебя.
   Кеннет усмехнулся впервые за все время допроса.
   - Оскорблять пленного - невелика доблесть...
   - Правда ли, - перебил его Брент, - что маньяк Каддафи платит по  сорок
тысяч за каждый сбитый самолет?
   - По пятьдесят. И на япошках я уже заработал себе миллион.
   Бледное, безжизненное лицо Розенкранца задрожало от  невеселого  смеха,
оборванного ударом в  солнечное  сплетение.  Летчик  согнулся,  ловя  ртом
воздух. Брента поразила его бравада. В самом  ли  деле  этот  человек  так
отважен или он храбрится от отчаяния?
   - Вы летали с Иоганном Фрисснером? - спросил адмирал.
   Несколько раз судорожно вздохнув, Кеннет выпрямился и ответил:
   - Это всем известно. Его клетчатый "Мессершмитт"  много  раз  сбивал  с
империалистов спесь!
   - Пока что я сбил тебя, - сказал Йоси  Мацухара,  уже  успевший  остыть
после стычки с Тасиро Окумой и Сайки. - Разворотил твоему  "сто  девятому"
всю задницу.
   -  Это  потому,  что  я  в  это  время   фаршировал   твоего   ведомого
двадцатимиллиметровыми орехами. Четыре порции прямо в кабину. Он  испекся,
как рождественная индейка, а я сделал еще полсотни штук.
   Фудзита прекратил этот обмен любезностями.
   - Уведите, - сказал он начальнику караула. - Давайте следующего.
   Когда двое дюжих матросов выволакивали  Кеннета  из  кают-компании,  он
обернулся от самой двери и крикнул Бренту:
   - А с тобой, дружок, мы еще встретимся!
   - Это я тебе обещаю, - успел ответить Брент.
   Вид второго пленника поразил  всех.  Это  был  худосочный  человек  лет
шестидесяти: из воротника кителя со знаками различия лейтенанта  ливийских
ВВС торчала тощая жилистая шея,  нездоровая  бледность  покрывала  впалые,
сморщенные щеки, худые руки были опутаны  сеткой  вен,  один  глаз  сильно
косил, закатываясь за край пожелтевшего от африканских лихорадок белка,  и
это  придавало  его  монголоидному  лицу  какое-то  хитровато-недоверчивое
выражение.
   - Японец? - с нескрываемым отвращением спросил адмирал.
   Пленный весь подобрался, как будто собираясь прыгнуть в ледяную воду.
   -  Я  гражданин  мира,  борец  за  свободу  всех  народов,  ответил  он
неожиданно сильным и звучным голосом.
   - Это мы уже слыхали сегодня, - сказал  Фудзита.  -  Фамилия?  Воинское
звание? Номер части? И по-английски, а не по-немецки.
   - Женевская конвенция...
   - Она вас не касается. Вы террорист, а не  военнопленный.  Отвечать  на
вопросы!
   Конвоир открытой ладонью звонко ударил лейтенанта по лицу.
   - Лейтенант Такаудзи Харима, - вскрикнув от боли и  задыхаясь,  ответил
пленный. - Вторая эскадрилья  Четвертого  бомбардировочного  полка.  Летал
вторым пилотом на DC-6. Выбросился с парашютом.
   - Откуда взлетали?
   - Из Триполи.
   Фудзита издал удивленный смешок:
   - Далеко, однако, забираются ваши "Дугласы". Откуда родом?
   - Я родился в двадцать шестом году в Уцуноми, префектура Тотига.
   - Участвовали в Большой Восточно-Азиатской войне?
   - Так  точно.  Я  честно  сражался  за  Японию.  Пошел  добровольцем  в
шестнадцать лет, воевал в Маньчжурии с  русскими  и  китайцами  в  составе
Четвертой пехотной дивизии, а потом, когда мою роту уничтожили, в  Седьмом
отдельном саперном батальоне. Нас послали в самое пекло - на  Гуадалканал,
оттуда в сорок третьем нас сняли эсминцы. От батальона  в  живых  осталось
двадцать  три  человека.  -  Файт  и  Араи,  встрепенувшись,   недоверчиво
переглянулись. - Потом бои в Новой Британии, Бугенвиле, на Окинаве...
   - Сдался в плен?! - выкрикнул Фудзита.
   - Да, господин адмирал, сдался  в  плен,  когда  понял,  какой  чепухой
забивали нам головы с помощью этой вот книжки, - он показал подбородком на
придавленную адмиральской ладонью "Хага-куре".
   В кают-компании повисла напряженная тишина. "Смельчак, - думал Брент. -
Ведь он японец, значит, знает, какое омерзение испытывают самураи  к  тем,
кто сдается в плен, - знает это лучше Розенкранца, который  подписал  себе
смертный приговор. Он тоже говорит как человек, смирившийся с неизбежной и
близкой гибелью".
   - Эта книга, - продолжал Харима, подтверждая мысли Брента, - учила  нас
"синигураи". - Он взглянул на  Бернштейна,  а  потом  на  американцев,  из
которых только адмирал  Аллен  понимающе  кивнул  головой,  и  пояснил:  -
Презрению к смерти. - Он поднял глаза на портрет императора, висевший  над
головой адмирала. - Умению так закалить свой дух решимостью  идти  в  бой,
как будто тебя уже и нет на свете, а потому смерть тебе не страшна.
   - Вижу, вы читали "Хага-куре", - сказал Фудзита. - И несмотря  на  это,
решились предать ее, изменить своим предкам и потомкам.
   - Господин адмирал, я жил по конфуцианским  заветам:  я  был  настоящим
мужчиной, воином и ученым - и что же получил в награду? Отец, мать, сестра
и брат погибли под американскими бомбами. Страна лежит в руинах. Император
перестал быть богом. А правит нами новый властелин - Дуглас Макартур. Вас,
- он обвел взглядом японских офицеров, - здесь не  было  в  то  время.  По
какому же праву...
   - И вы стали террористом, превратились в убийцу  беззащитных  женщин  и
детей?!
   - Нет! Я стал борцом против американского империализма.
   - А русские, надо полагать, лучше?
   - Русские помогают свергнуть иго...
   - И весьма недурно при этом платят, не так ли? - Фудзита перевел взгляд
на конвоиров. - Увести лейтенанта Хариму!
   - Убейте меня! - рванулся тот к адмиралу.
   - Я поступлю так, как сочту нужным. Вашу просьбу я  выполню  с  большим
удовольствием, но - в свое время.
   - Отрубите мне голову! - Харима жадно уставился на висящий на переборке
кривой самурайский меч.
   - Ну, разумеется, только поставим вас лицом на северо-восток, - адмирал
нетерпеливо кивнул конвоирам.
   - Нет! Прошу вас!.. Злые духи... - но матросы уже  вытаскивали  его  из
кают-компании.
   - Я думал, вы не верите в эту чепуху, - пробурчал ему вслед Фудзита.
   Третий пленник носил  мешковатый  синий  комбинезон  и  предстал  перед
адмиралом, дрожа от страха и низко опустив  голову.  Ростом  этот  смуглый
молодой человек с бегающими темными глазами и подковообразными  усами  под
крючковатым носом был не выше Харимы, но много шире его в плечах.
   - Салим аль-Хосс, ваша милость, - еле слышно прошептал он.
   - Громче! И милостей тут нет!
   - Виноват, господин адмирал! Салим аль-Хосс, стрелок с четырехмоторного
"Дугласа".
   - Часть! База!
   - Вторая эскадрилья Четвертого бомбардировочного полка.  Мы  летели  из
Сергеевки.
   - Сколько там еще самолетов?
   - Десять бомбардировщиков, кроме нашего, и две эскадрильи истребителей.
   - Двадцать четыре истребителя?
   - Да, господин адмирал, но целую авиачасть оттуда не так давно вывели.
   - Когда это было?
   - Месяца полтора назад... - Он осмелился  поднять  голову.  -  Господин
адмирал... Меня... казнят?
   - Вы входите в организацию "Саббах"?
   Пленный оглянулся по сторонам, словно ища поддержки или сочувствия,  и,
не найдя ни того, ни другого, еле слышно прошептал:
   - Да.
   - Я слышал, что у вас считается честью умереть за полковника Каддафи.
   - Я так не считаю...
   - Почему вы воюете с нами?
   - Все из-за них, - он показал на Бернштейна. - Они выгнали нас из дому.
   - Чушь, - сердито ответил тот. - Живите себе на здоровье в Израиле, как
сотни тысяч арабов, которые работают там и отлично устроены.
   - Да? Быть рабом? Гражданином второго сорта? - вскипел Салим - Никогда!
   - Просто лень работать.
   Араб снова взглянул на адмирала.
   - Меня убьют?
   - Вы соблюдаете Пять Столпов Веры?
   Араб широко открыл глаза, поражаясь  глубине  адмиральских  познаний  и
неожиданности вопроса, а потом, явно обретая надежду, ответил:
   - Конечно. Вера, молитва, пост, "хадж" и самопожертвование. Я  соблюдаю
все пять. И читаю Коран, обратясь в сторону  Мекки,  и  пять  раз  в  день
совершаю намаз.
   - Коран - это слово Аллаха, не так ли?
   - Так, господин адмирал, истинно так! Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет
пророк его.
   - Значит,  вы  знаете,  что  каждому  смертному  придется  в  свой  час
предстать на Страшном Суде?
   - И мой час настает? - надежда в его голосе уступила место отчаянию.
   - Да.
   Салим впервые за все  время  допроса  выпрямился,  а  потом  рухнул  на
колени, обхватил голову руками, как на молитве.
   - Нет! Нет! Пощадите! Пощадите меня!
   - Умереть, потеряв достоинство,  -  значит  умереть  как  собака,  -  с
негодованием сказал адмирал. - Убрать его!
   Подхватив Салима под руки, матросы волоком потащили  его  к  выходу,  и
Брент еще долго слышал его доносящиеся из коридора  крики:  "Аллах  Акбар!
Аллах Акбар! Смерть Израилю!"
   Полковник Ирвинг Бернштейн, что было вовсе на него  не  похоже,  закрыл
лицо руками и опустил голову.  Совсем  недавно  всем  казалось,  что  этот
человек склонен к сантиментам не больше чем нож из шеффилдской  стали.  Он
не моргнув глазом убил нациста Вернера Шлибена, который как-то раз вздумал
юмористически порассуждать об  иудаизме,  геноциде  и  отсутствии  крайней
плоти. Даже видавшие виды японцы содрогнулись от этого кровавого поединка,
происходившего в судовом храме "Я сделаю  тебе  обрезание!"  -  мстительно
воскликнул Бернштейн, снова  и  снова  всаживая  клинок  вакидзаси  в  пах
поверженного Шли