скоростной лифт  в  "Эмпайр  Стейт  Билдинг",  -  пошутил
Брент, но летчик, огорченный  и  разозленный  вчерашним  столкновением  на
заседании   штаба,   никак    не    отозвался    и    продолжал    хранить
торжественно-угрюмый вид.
   Ярко  освещенная  сверху  рядами  фонарей,   ангарная   палуба   всегда
производила  на  американского  лейтенанта  сильнейшее  впечатление:   она
тянулась на тысячу футов в длину и на двести  -  в  ширину  и  была  самым
грандиозным помещением из всех, какие человек когда-либо отправлял в море.
Двигаясь рядом с Мацухарой по направлению к храму, Брент проходил мимо ста
пятидесяти   самолетов   палубной   авиации    "Йонаги"    -    пикирующих
бомбардировщиков   "Айти   D3A1",   торпедоносцев   "Накадзима   B5N2"   и
истребителей палубной авиации "Зеро", над  которыми  возились  механики  и
техники в зеленых комбинезонах. Уши у него  закладывало  от  оглушительной
мешанины звуков - лязгали и  звенели  инструменты,  пулеметными  очередями
стучали пневматические молотки, грохотали колеса  допотопных  тележек,  на
которых  доставлялись  к  самолетам  аккумуляторы,  боезапас   и   детали,
перекрикивались люди, и вся эта какофония многократно  усиливалась  гулким
эхом, разносившимся под стальными сводами этой пещеры.
   - Погляди-ка, Йоси-сан, -  дернул  он  летчика  за  рукав.  -  У  твоих
истребителей уже заменяют моторы.
   - Таков был мой приказ, - коротко  кивнул  тот.  -  К  завтрашнему  дню
должны управиться. Не механики, а золото.
   - Это верно, - согласился Брент.
   Между тем они уже входили в храм. Ничего подобного Брент не видел ни на
одном военном корабле. Там не было ни  того,  что  в  католических  храмах
называется "неф", ни стульев или скамеек для молящихся. Храм был  заполнен
выстроенными в несколько шеренг офицерами "Йонаги" в парадной  форме  и  с
мечами. Они стояли лицом к алтарю, находившемуся  у  переборки  по  левому
борту, по обе стороны от которого несли караул два каменных льва не меньше
трех футов высотой. На алтаре  стояли  и  лежали  драгоценные  реликвии  -
изваяния богов и зверей, магические зеркала и  черепаховые  гребни  и  две
золотых статуи Будды - одна из Ясукуни, другая из Исе. Над алтарем  висело
изображение императора Госиракавы, написанное шестьсот лет назад, а справа
и слева от него на особых полках стояли сотни белых урн с прахом  моряков,
погибших в ледовом плену  и  в  боях  против  арабов.  Посередине  высился
затянутый белым атласом помост, на котором  были  установлены  шестнадцать
урн, приготовленных  для  праха  павших  в  позавчерашнем  бою.  Тела  еще
семнадцати человек покоились на дне залива.
   В ожидании адмирала Фудзиты Брент стоял "вольно", положив руку на  эфес
своего  меча,   не   предусмотренного   правилами   ношения   американской
военно-морской формы. Это был освященный традициями и  овеянный  легендами
драгоценный клинок, доставшийся ему при особых обстоятельствах.
   Брент  вспомнил,  как  полгода   назад   в   ста   восьмидесяти   милях
северо-западнее Гавайских островов лейтенант Нобутаке  Коноэ  сделал  себе
харакири, выбрав - нет, почтив  выбором!  -  его,  Брента  Росса,  в  свои
кайсяку. Брент, который должен был в роковой миг ритуального  самоубийства
одновременно отсечь ему голову, стоял сзади, держа меч  у  правого  плеча,
когда Коноэ твердой рукой  вспорол  себе  живот  бритвенно-острым  лезвием
кинжала вакидзаси и вслед за струей крови на палубу выпали  кишки.  Твердо
очерченный подбородок дрогнул, рот  открылся,  блеснули  крепко  стиснутые
зубы, в широко раскрытых глазах бился беззвучный крик боли.  Брент  ступил
вперед, впившись взглядом в  склоненную  шею  и  пучок  волос,  чуть  ниже
которого он должен был нанести удар. По сигналу Фудзиты  он  опустил  меч,
вложив в удар всю свою силу. Клинок, рассекая воздух,  не  свистнул  и  не
загудел, а словно запел на какой-то ликующе высокой ноте и опустился. Звук
был такой же,  как  от  мясницкого  топора,  разделывающего  тушу.  Голова
лейтенанта отскочила, покатилась по палубе.  Мелькнул  прикушенный  зубами
язык. И в эту минуту Бренту стало дурно.
   Команда: "Смирно!" - и вернула его к действительности, словно  набросив
плотное одеяло тишины на ангарную палубу, где техники  мгновенно  отложили
свои инструменты и вытянулись. Появился адмирал Фудзита, перед которым шли
священник и двое служек. За ними по старшинству двигались старшие  офицеры
авианосца. Фудзита стал посередине лицом к алтарю и помосту,  а  по  бокам
замерли, взяв на караул, капитаны третьего  ранга  Митаке  Араи,  Хакусеки
Кацубе и Нобомицу Ацуми, лейтенант Даизо Сайки, подполковник Тасиро  Окума
и лейтенант Тацуя Йосида. Не было только Таку Исикавы, лежавшего в судовом
лазарете. Адмирал Марк Аллен, выглядящий усталым и подавленным, молча стал
в строй рядом с Брентом, а  полковник  Ирвинг  Бернштейн  в  свежем,  чуть
подкрахмаленном и отглаженном полевом комбинезоне цвета  хаки  -  рядом  с
Мацухарой. Вытянувшись,  офицеры  смотрели  на  приближающегося  к  алтарю
священника.
   Это был наголо бритый согбенный  старик  в  торжественном  облачении  -
бирюзовом балахоне и широких мешковатых  штанах,  спускавшихся  на  черные
лакированные деревянные сандалии. Его служки  тоже  были  наголо  бриты  и
носили черные  просторные  блузы:  за  спиной  у  них  висели  широкополые
остроконечные шляпы, а на груди мешочки для сбора  пожертвований  -  монет
достоинством в 50 иен или пакетиков вареного риса. Один из служек время от
времени  ударял  в  барабан,  покуда  другой  обходил  храм  с  серебряным
подносом, на котором Лежал  еще  дымящийся  пепел.  Священник,  подойдя  к
алтарю, нараспев произносил заупокойную молитву.
   Брент вслушивался, стараясь различить знакомые слова.
   - "Будда пришел в этот мир в поисках истины", - шепнул ему Мацухара.
   - Да-да, я понял, - ответил Брент.
   Ему уже приходилось присутствовать на буддистских церемониях  -  обычно
погребальных,  ибо  японцы  с  их  загадочной  психологией   синтоистскими
обрядами отмечали радостные случаи - рождения  и  свадьбы.  Он  знал,  что
служба будет тянуться бесконечно и  приготовился  терпеливо  выстоять  ее.
Однако он ошибся.
   Барабан забил чаще и  ритмичней,  а  второй  служка,  поставив  поднос,
достал флейту. Офицеры в шеренгах совсем окостенели, когда появилась очень
красивая девушка с длинными черными  косами,  одетая  в  нарядное,  богато
расшитое золотыми цаплями кимоно, перехваченное  в  талии  белым  шелковым
поясом. В руке она  держала  палочку  с  нанизанными  на  нее  двенадцатью
серебряными колокольчиками, издававшими мелодичный звон. Фудзита  надменно
выпрямился, и Брент увидел у него на лице гнев. Адмирал не  пускал  женщин
на корабль, сделав единственное исключение для Сары Арансон -  и  то  лишь
потому, что она принесла на "Йонагу" сведения, от которых зависела  судьба
авианосца.
   -  Это  "мико",  -  шепнул   Мацухара.   -   Жрица-девственница   вроде
древнеримской весталки. А  ее  священный  танец  называется  "кагура".  Он
поможет павшим в бою обрести вечное блаженство.
   - Не знаю, как  насчет  блаженства,  а  вот  апоплексический  удар  наш
адмирал получит наверняка, - прошептал в ответ Брент, и Йоси в первый  раз
за эти трое суток ухмыльнулся.
   Девушка начала грациозно  танцевать  под  мелодию  флейты  -  плавно  и
зазывно изгибаясь всем телом, согнув колени, покачивая бедрами и  выставив
груди, в которые впились две сотни пар голодных глаз.
   - Ничего себе "священный танец"... - еле выговорил Брент.
   - Таков наш обычай, - ответил Мацухара.
   "Мико" приблизилась к американцу, встретила его взгляд своим - глубоким
и теплым. Брент угадывал, что и она возбуждена присутствием сотни мужчин в
военной форме. Но она слишком долго остается возле него, Брента бросило  в
знакомый жар,  он  почувствовал,  что  щеки  его  горят,  а  горло  сводит
судорога. Все смотрели на них. Но вот наконец священник что-то крикнул,  и
девушка так же медленно и плавно выплыла из храма. Брент с трудом  перевел
дух.
   Фудзита сделал знак священнику, тот кивнул и  вместе  со  служками  под
барабанную дробь и  песнопения  тоже  покинул  храм.  Полдесятка  матросов
разместили урны с прахом на полках, а потом проворно  водрузили  на  белый
помост большой куб, обтянутый красным атласом. И наконец старшина  внес  и
поставил рядом с ним корзину.
   - О Боже, - услышал Брент шепот адмирала Аллена. - Значит, он и вправду
решился на это. Убийство. Другого названия этому нет.
   - Есть, - сказал Брент. - Воздаяние.
   - Ты становишься таким же кровожадным, как японцы.
   - Не угодно ли узнать на сей счет мнение  еврея?  -  спросил  полковник
Бернштейн так громко, что к нему обернулись замершие в строю офицеры.
   - Вам нравится убийство, Ирвинг? - не сдавался Аллен.
   - Око за око, адмирал, и зуб за зуб.
   Но начавшаяся в дверях возня  прервала  их  спор.  Широкоплечий  матрос
втолкнул в храм троих пленников в наручниках и ножных  кандалах.  Такаудзи
Харима и Салим, полупарализованные ужасом, едва передвигали ноги, их почти
волоком протащили  по  палубе  и  поставили  перед  адмиралом.  Но  Кеннет
Розенкранц, плечом оттолкнув конвоира, семенящими шажками  сам  подошел  к
нему, выпрямился и окинул его вызывающим взглядом.
   - Вы виновны в убийствах, - сказал Фудзита.
   - Что-то не помню, чтоб меня судили, - бросил в ответ Розенкранц.
   Фудзита показал на шестнадцать урн:
   - А их?
   Розенкранц прикусил нижнюю губу.
   - Не тяните жилы, делайте свое дело!
   По знаку адмирала двое матросов втащили на помост Салима.  Брент  краем
глаза поймал какое-то движение -  это  полковник  Бернштейн  покрыл  лысую
макушку маленькой круглой шапочкой.
   -  "Кипа",  -  пояснил  он.  -  Ортодоксальные  иудеи  надевают  ее  на
похоронах.
   - Во имя Аллаха, пощадите!  -  простирая  скованные  руки  к  адмиралу,
закричал брошенный на колени Салим. - Ислам  учит  милосердию,  будьте  же
милосердны!..
   - "Возьмите его, схватите его и, сковав цепью  из  семидесяти  звеньев,
сожгите его", - монотонно проговорил Фудзита.
   - Вы приводите слова Корана? - ошеломленно спросил араб.
   - Да. В вашей священной книге сказано, как надлежит поступать с вами, -
Фудзита сделал знак,  и  матросы  пригнули  голову  Салима  так,  что  она
оказалась над корзиной.  В  тот  же  миг  рядом  с  ним  оказался  пожилой
корабельный старшина с мечом в руках.
   Из строя шагнул Окума.
   - Господин адмирал, позвольте мне это сделать, - сказал  он,  вытягивая
из ножен позванивающий от хорошего закала клинок собственного меча.
   - Много чести будет этой собаке пасть от руки самурая.
   - Знаю, господин адмирал. Но я самый  сильный  человек  на  корабле,  -
Окума метнул вызывающий взгляд на Брента. - И сделаю это чисто. Моя  карма
пострадает не больше чем от  того,  что  я  раздавил  бы  таракана.  -  Он
попробовал большим пальцем лезвие. - Я только что  отточил  его  и  теперь
всего лишь хочу проверить, хорошо ли.
   Рядом раздался насмешливый шепот Аллена:
   - Брент, с этой кочергой на боку ты смотришься натуральным японцем. Что
ж ты упускаешь такой шанс? Может, вам с Окумой жребий бросить - кому  быть
палачом? А?
   - Сэр, по какому праву... - возмутился Брент, но осекся, услышав  голос
адмирала Фудзиты:
   - Слова, достойные самурая, подполковник Окума. Приступайте.
   Окума поднялся на помост. Звеня цепочками кандалов, Салим откатился  от
импровизированной плахи.
   - Господин адмирал!.. Умоляю! Дайте мне помолиться!..
   Фудзита кивнул конвоирам, и те помогли арабу стать на колени.
   - Мне нужен коврик.
   Принесли кусок брезента.
   - Где Мекка? В какой стороне Мекка?
   - Вон там, - нетерпеливо сказал адмирал, показывая на восток.
   - О Аллах всемогущий, всемилостивый... - начал Салим.
   - Довольно! - через минуту прервал его Фудзита. - Попадете прямо в  ад.
- Он взглянул на Окуму. - Приступайте, подполковник.
   Пронзительно кричащего Салима уложили грудью на плаху, прикрутили к ней
шкотом, и матрос прижал обе его руки к помосту.
   - Аллах Акбар, Аллах Акбар! - снова и снова выкрикивал он.
   Несмотря на цепи, веревки и усилия матросов, он извивался,  дергался  и
бился с такой силой, что сдвигал плаху в сторону и даже приподнимал ее.
   Окума, облизнув губы, занес над головой большой меч,  держа  его  двумя
руками. Он выжидал. Приговоренный на  мгновение  затих.  Все  замерли.  Не
слышны стали даже обычные на корабле  звуки.  Брент  затаил  дыхание.  Меч
превратился в свистящую сверкающую дугу и с тупым стуком врезался  в  тело
Салима, который издал вопль ужаса и боли, отозвавшийся у  Брент  где-то  в
самой глубине его существа.  Удар,  пришедшийся  поперек  спины,  разрубил
Салиму лопатки, рассек позвоночник и вонзился в оба легких. Теперь он  уже
не вопил, а рычал, как дикий зверь,  попавший  в  стальной  капкан.  Кровь
хлынула у него изо рта.
   - По шее! - закричал адмирал. - По шее!
   Брент почувствовал, как поднимается из желудка волна тошноты.
   - На чикагских скотобойнях это делают куда лучше, - сказал Аллен.
   - О Боже! - вырвалось у Кеннета Розенкранца.
   Такаудзи Харима с криком бился на палубе, захлебываясь  рвотой.  Ирвинг
Бернштейн сжал кулаки и поднял глаза к небу.
   Снова свистнул меч, и повторился тот же звук, но теперь  голова  Салима
отлетела прямо в корзину. Все с облегчением перевели дух.
   Покуда матросы укладывали обезглавленный труп на носилки,  подполковник
повернулся к адмиралу:
   - В последний момент он дернулся вперед.
   - Ложь! - крикнул Брент Росс.
   - Это было сделано нарочно, - сказал Мацухара.
   Окума оперся на меч, и опасно мерцающие  глаза  его  загорелись  жаждой
крови.
   - Если кто-нибудь из вас посмеет...
   - Прекратить! - крикнул адмирал. - Мне надоело вас  разнимать.  Давайте
следующего. А вы, подполковник Окума, потрудитесь отрубить  ему  голову  с
одного удара.
   Хариму втащили на помост и начали привязывать.
   - Лицом на северо-восток, - распорядился адмирал.
   - Сэр, - послышался голос Аллена, - разрешите быть свободным?
   -  Не  разрешаю.  Вы  прикомандированы   к   моему   штабу   и   должны
присутствовать...
   - При этом зверстве?! Я протестую!
   - Протестовать можете сколько угодно, а  уходить  нельзя.  -  Сухонький
пальчик уперся в Окуму. - Давайте.
   - Господин адмирал,  позвольте  и  мне  вознести  молитву,  -  попросил
Харима.
   - Даю одну минуту, - бросил Фудзита.
   Пленный вскинул голову и, задыхаясь, стал читать буддистскую молитву:
   - О Благословенный, ниспошли душе моей мир, который дарует понимание  и
невредимым выведет из огня гнева, скорби и  вожделения...  -  закрыв  лицо
сложенными ладонями, он еще что-то невнятно пробормотал.
   - Все! Помолился! - крикнул адмирал.
   Хариму связали. Он кричал не переставая, когда матрос затягивал узлы на
веревках, и замолчал лишь в тот миг, когда холодная  сталь,  разрубив  ему
шею, рассекла голосовые связки. Окума горделиво повернулся к адмиралу, как
школьник, ожидающий похвалы за удачный ответ на уроке. Останки  Харимы  на
носилках вынесли из храма. Все взгляды обратились к Розенкранцу.
   Его побелевшее лицо было  так  густо  покрыто  ледяной  испариной,  что
казалось выточенным из перламутра.  Но  челюсти  были  сжаты  все  так  же
плотно, и прежняя решимость сверкала в сузившихся глазах.
   - Адмирал, - твердо произнес он. - Предсмертное желание.
   - Хотите помолиться?
   - Нет. Я в Бога не верю. От этой  чепухи  проку  мало.  Пусть  вот  он,
лейтенант Брент Росс, сделает это. Он американец. Я предпочитаю  загнуться
от его руки.
   Брент оцепенел, не веря своим ушам.
   - Нет, - мгновенно охрипшим голосом ответил он. - Нет.  Я  не...  Я  не
буду.
   - П...а ты, а не лейтенант, - глумливо кривляясь, заговорил Розенкранц.
- Чего струсил? Не тебе же башку собрались оттяпать, а мне.
   - Лейтенант Росс выполнит мой  приказ,  если  таковой  будет  отдан,  -
сказал адмирал. -  В  этом  отношении  можете  быть  совершенно  спокойны,
Розенкранц. Впрочем, этот вопрос представляет лишь академический  интерес,
поскольку я решил оставить вам жизнь.
   Ропот пробежал по шеренгам офицеров.
   - Спасибо, сэр, - с непривычным волнением ответил летчик.
   Фудзита улыбнулся и, показав на залитый кровью помост, сказал негромко:
   - А прежде чем я покончу с вами, вы можете помолиться за это.


   - Брент, тебе надо поменять место службы. Возвращайся  в  Вашингтон,  в
управление ВМР. Приказ об откомандировании я тебе устрою, - сказал адмирал
Аллен, с размаху бросившись в кресло.
   - С какой стати, сэр? - Брент тоже сел на один из двух стульев, стоящих
в адмиральской каюте.
   Когда после казни Аллен взял его  под  руку  и  почти  потащил  его  по
коридору к себе, он сразу понял, что разговор предстоит неприятный.
   - Я нужен здесь. В моем предписании сказано: "в качестве  шифровальщика
и для выполнения  иных  обязанностей  по  усмотрению  командира  авианосца
"Йонага" поступает в его распоряжение".
   - Я знаю, Брент. Я же эту бумагу и писал. Не забудь  -  твой  отец  был
моим лучшим другом, мы вместе учились в академии, вместе  воевали,  вместе
служили в оккупационных войсках в Японии. Я был шафером у него на свадьбе,
я радовался вместе с ним, когда ты появился  на  свет,  и  я  же...  -  он
отвернулся. - И я же закрыл глаза и ему, и твоей матери.  Так  что  ты  не
просто мой помощник и подчиненный.
   - Я знаю, сэр,  и  глубоко  ценю  это.  Но  почему  я  должен  покидать
"Йонагу"?
   - Я тысячу раз объяснял тебе почему.
   - По-вашему, я изменился?
   - Да. И меня это пугает.
   - Но все мы меняемся - это в природе человека.
   - Верно. Беда в том, что ты становишься похож на них, - он  показал  на
самурайский меч у бедра Брента. - Я видел, как  ты  убивал  людей.  Одного
араба ты измолотил до смерти, другому выбил оба  глаза,  а  лицо  третьего
превратил в кровавое месиво. Ты всадил Кэтрин Судзуки пулю меж глаз, когда
она беспомощно валялась на земле.
   Брент почувствовал, как поднимается в нем волна ярости:
   - Кэтрин Судзуки была террористка,  собиравшаяся  взорвать  судно.  Она
повинна в гибели шести человек! У нее  было  двенадцать  тонн  пластиковой
взрывчатки!
   - Все так. Но она была ранена и обезоружена. Ты мог арестовать ее.
   - Бешеных собак не арестовывают, сэр.
   Адмирал в сердцах стукнул себя по колену кулаком:
   -  Тоже  верно.  И  все  же  драться,  спасая  свою  жизнь,  и  убивать
безоружных, беспомощных людей - разные вещи!
   - Вы имеете в виду Хиросиму и Нагасаки?
   - Это низко с твоей стороны, Брент. Низко!
   - Может быть. Но это правда.
   - Да, теперь я вижу, ты и впрямь стал одним из них.
   - Почему же? Потому что я не вижу смысла в этой бойне?
   - Нет. Потому  что  ты  превратился  в  самурая.  Ты  с  тем  же  точно
пренебрежением относишься к жизни. И смерть свою найдешь так же, как  они,
и вместе с ними и обретешь их вшивое блаженство!
   - С тех пор как  существует  человечество,  существуют  войны  и  люди,
которые на этих войнах сражаются.
   -  Брент!  Мне  кажется,  передо  мной  Фудзита!  Выдержанный  марочный
Фудзита!
   - Что же в этом плохого? - спросил Брент и добавил, прежде чем  адмирал
успел ответить: - Мы ведь воюем не с японцами, а с арабами.
   Аллен вздохнул.
   - Да, конечно. Но интересы  нашей  страны  тоже  нельзя  сбрасывать  со
счетов.
   - Каддафи нужно остановить, сэр.
   - Я знаю. Знаю! Но в Пентагоне ты можешь принести больше пользы...
   Уголки губ молодого лейтенанта дрогнули в едва заметной улыбке:
   - С вашего позволения, сэр.  Адмирал  Фудзита  уверяет,  что  из  всего
экипажа "Йонаги" у меня самое острое зрение, и говорит, что я не  человек,
а радар. По одному этому он не...
   -  Понимаю.  По  одному  этому  он  откажется   подписать   приказ   об
откомандировании. Но если ты сам подашь рапорт?
   - Опять же с вашего позволения, сэр. Я не был бы сыном Теда Росса, если
б