реулков. А уж оттуда и до
дома рукой подать.
   - Наверное, ты прав, - сказал Марвин. Ему еще ни разу в
жизни не удавалось переспорить отца.
   - Мне пора, - сказал отец. - Между прочим, Марвин, тебе
известно, что у тебя в носу какой-то чужеродный предмет?
   - Да, сэр, - отвечал Марвин. - Это бомба.
   Отец сурово нахмурился, испепелив сына взглядом, горько
покачал головой и зашагал дальше.
   - Не понимаю, - делился позднее Марвин с Вальдецом. -
Почему они все меня находят? Это даже как-то
противоестественно!
   - Противоестественно, - заверил его Вальдец. - Но зато
неизбежно, что гораздо важнее.
   - Может, и неизбежно, - сказал Марвин. - Но и в высшей
степени невероятно.
   - Факт, - согласился Вальдец. - Хотя мы предпочитаем
называть это форсированной вероятностью; другими словами,
это одно из неопределенных обстоятельств, сопутствующих
теории поиска.
   - Боюсь, я не совсем понимаю, - сказал Марвин.
   - Все довольно просто. Теория поиска - чистая теория;
это значит, что на бумаге она подтверждается всегда. Но
стоит только применить ее на практике, как мы сталкиваемся с
трудностями, главная из которых - явление неопределенности.
В самых простых словах происходит вот что: наличие теории
препятствует подтверждению теории. Видите ли, теория не
может учитывать свое влияние на самое себя. Идеальный
вариант - когда теория поиска действует во вселенной, где
вообще нет никакой теории поиска. Практически же (а нас
волнует именно практика) теория поиска действует в мире, где
есть теория поисков, которой свойствен так называемый
"зеркальный эффект", или "эффект удвоения самой себя".
   - Гмм... - промычал Марвин.
   - Конечно, - прибавил Вальдец, - надо принимать в расчет
лямбду-ши - выражение, обозначающее обратно пропорциональную
зависимость всех возможных поисков и всех возможных находок.
Так, когда в связи с неопределенностью прочих факторов
лямбда-ши возрастает, вероятность неудачного поиска
стремительно падает почти до нуля, а вероятность поиска
успешного быстро увеличивается до единицы.
   - Означает ли это, - спросил Марвин, - что из- за такого
эффекта теории все поиски будут успешны?
   - Именно, - ответил Вальдец. - Вы сформулировали
превосходно, хотя и недостаточно строго. Все возможные
поиски будут успешны в течение, или на протяжении периода,
соответствующего коэффициенту раскрытия системы.
   - Теперь понятно, - сказал Марвин. - Если верить теории,
я обязательно найду Кэти.
   - Да, - подхватил Вальдец. - Вы обязательно найдете
Кэти: больше того, вы обязательно найдете всех и каждого.
Единственное ограничение - коэффициент раскрытия системы,
или РС.
   - Вот оно что, - протянул Марвин.
   - Естественно, поиски бывают успешными лишь в течение
срока, или периода РС. Но длительность РС есть величина
переменная, она колеблется от 6,3 микросекунды, до
1005,34543 года.
   - А в моем случае сколько будет длиться РС? - спросил
Марвин.
   - Многие мечтали бы услышать ответ на этот вопрос, -
искренне развеселился Вальдец.
   - Этого-то я и боялся, - поскучнел Марвин.
   - Наука - жестокий хозяин, - согласился Вальдец. Но тут
же игриво подмигнул и сказал: - Правда, и самого жестокого
из хозяев можно обвести вокруг пальца.
   - Вы хотите сказать, что решение есть? - вскричал
Марвин.
   - К несчастью, не академическое, - ответил Вальдец.
   - И все же, - сказал Марвин, - если оно правильное, то
давайте попробуем.
   - По-моему, не стоит, - ответил Вальдец.
   - Я настаиваю, - сказал Марвин. - В конце концов в
поиске заинтересован именно я.
   - С точки зрения математики это к делу не относится, -
заметил Вальдец. - Но вы, наверное, все равно не дадите мне
покоя до тех пор, пока я вас не ублажу.
   Вальдец удрученно вздохнул, извлек из пояса клочок бумаги
и огрызок карандаша и спросил:
   - Сколько монет у вас в кармане?
   Порывшись в кармане, Марвин сказал:
   - Восемь.
   Вальдец записал эту цифру, потом выяснил год и день
рождения Марвина, номер его удостоверения личности, размер
обуви и рост в сантиметрах. Над этими данными он произвел
какие-то математические выкладки. Затем попросил Марвина
назвать наудачу любое число от 1 до 14. К названному числу
он прибавил несколько своих, после чего несколько минут
выводил какие-то каракули и что-то подсчитывал.
   - Ну? - поторопил его Марвин.
   - Помните, результат представляет собой всего-навсего
статистическую вероятность, - сказал Вальдец, - и
заслуживает доверия лишь как таковой.
   Марвин кивнул. Вальдец продолжал:
   - В нашем конкретном случае период раскрытия системы
истекает ровно через одну минуту сорок восемь секунд
плюс-минус пять минимикросекунд.
   Он сверился с часами и удовлетворенно кивнул.
   Марвин собрался было категорически запротестовать против
такой несправедливости и спросить, почему Вальдец не
произвел столь существенных подсчетов раньше. Но взгляд его
упал на дорогу, неповторимой белизной светящуюся на фоне
густой синевы вечера.
   Он увидел, что по направлению к посаде медленно движется
какая-то фигура.
   - Кэти! - закричал Марвин. Ибо это действительно была
она.
   - Поиск завершен за сорок три минимикросекунды до
истечения периода РС, - констатировал Вальдец. - Еще одно
экспериментальное подтверждение теории поиска.
   Но Марвин его не слышал: он устремился по дороге
навстречу долгожданной своей любви и сжал ее в объятиях. А
Вальдец, лукавый друг и молчаливый попутчик, скупо улыбнулся
про себя и заказал еще бутылку вина.

                          XXI

   Наконец-то они соединились: прекрасная Кэти,
прогневавшая звезды и затравленная планетами, притянутая
таинственной магией пункта обнаружения; и Марвин, молодой и
сильный, с белозубой улыбкой, вспыхивающей на загорелом
добродушном лице. Марвин, с задором и бездумной
самоуверенностью юных собравшийся принять вызов древней
непознаваемой вселенной; и рядом с ним Кэти, моложе годами,
но много старше унаследованной интуитивной женской
мудростью, прелестная Кэти, в красивых темных глазах которой
словно притаилась задумчивая грусть, неуловимая тень
предвидимой скорби, о которой Марвин и не подозревал, лишь
чувствовал горячее, непреодолимое желание защищать и лелеять
эту девушку, с виду такую хрупкую, окутанную тайной, которую
она не может открыть, девушку, что, наконец, пришла к нему -
человеку, лишенному тайны, которую мог бы открыть.
   Счастье их было омрачено и возвышенно. В носу у Марвина
тикала бомба, отсчитывала неумолимые мгновения его судьбы,
создавала четкий метрономический ритм для танца любви. Ко
чувство обреченности лишь теснее сплело две несхожие судьбы,
вдохнуло в их отношения нежность и значимость.
   Из утренней росы он создал для нее водопад, из
разноцветных камешков на лугу у ручья сделал ожерелье
красивее изумрудного, печальнее жемчужного. Она оплела его
сетью шелковистых волос, увлекла его далеко вниз, в глубокие
и бездонные воды, за пределы забвения. Он показал ей
замерзшие звезды и расплавленное солнце; она подарила ему
длинные перевитые тени и шуршанье черного бархата. Он
протянул к ней руку и коснулся мха, травы, вековых деревьев,
радужных скал; кончики ее пальцев задели старые планеты и
серебряный свет луны, вспышки комет и вскрик испаряющихся
солнц.
   Они играли в такие игры, где он умирал, а она старилась;
они делали так, чтобы испытать радость повторного рождения.
Любовью они рассекали время на части и вновь складывали,
лучшим, более емким, более медлительным. Их игрушками были
горы, степи, равнины, озера. Души их искрились, словно
дорогой мех.
   Они стали любовниками. И не постигали ничего, кроме
любви.
   Но их любило далеко не все живое и неживое. Сухие пни,
бесплодные орлы, зацветшие пруды таили злобу на их счастье.
Клятвы и заверения любовников проходили мимо
безотлагательности перемен, безразличных к тому, что
предполагает человек, и с удовольствием продолжающих свою
деятельность по разрушению вселенной. Выводы, не
поддающиеся подтасовкам, угодливо подчинялись древним
предначертаниям, записанным на костях, вкрапленным в кровь,
вытатуированным на коже тела.
   Бомбе предстояло взорваться. Тайна требовала раскрытия.
А из страха рождались знание и печаль.
   И однажды утром Кэти не стало, словно вовсе не бывало.

                     XXII

   Ушла! Кэти ушла! Возможно ли? Неужто жизнь, этот
мрачный шутник, вновь принялась за свои губительные шутки?
   Марвин отказывался верить. Он обшарил все закоулки
посады, терпеливо облазил всю деревушку. Нигде. Он
продолжил поиски в ближайшем городе Сан Рамон де лас
Тристецас, опросил официанток, домовладельцев, лавочников,
проституток, полисменов, сводников, нищих и всех прочих. Он
спрашивал, не видал ли кто девушки, прекрасной, как утренняя
заря, с волосами красоты неописуемой, руками и ногами
несравненной гибкости, с чертами лица, прелесть которых
равняется лишь их правильности, и так далее. Но те, кого он
спрашивал, грустно отвечали: "Увы, сеньор, мы не видали та
женьчина, ни нынче, ни ранее, никогда в жизни".
   Он успокоился ровно настолько, чтобы дать связное
описание ее примет, и нашел на шоссе романтика, который
видел девушку, похожую на Кэти, - она катила на запад в
большом автомобиле вместе с плотным мужчиной, курившим
сигарету. А какой-то трубочист подглядел, как она покидала
город с золотисто-голубой сумочкой в руках. Шла она твердым
шагом.
   Затем подручный на бензозаправочной станции передал ему
от Кэти в спешке нацарапанную записку, которая начиналась
словами: "Марвин, милый, умоляю, постарайся понять меня и
остальное было неразборчиво. простить. Я ведь много раз
пыталась тебе сказать, мне позарез..."
   остальное было неразборчиво
   С помощью криптоанализатора Марвин разобрал
заключительные слова: "Но я всегда буду тебя любить и
надеюсь, что у тебя хватит великодушия изредка поминать меня
добрым словом. Любящая тебя Кэти".
   Остальные строки, превращенные горем в загадку, не
поддавались никакой расшифровке.
   Выразить смятение Марвина - все равно что пытаться
передать предрассветный полет цапли: то и другое ни в
сказке сказать, ни пером описать. Достаточно упомянуть, что
Марвин подумывал о самоубийстве, но отделался от этой мысли.
   Ничто не помогало. Опьянение лишь вызывало слезливость.
Отречение от мира казалось детским капризом. Все это никуда
не годилось, и Марвин ни на что не решился. С сухими
глазами, точно живой труп, проводил он дни и ночи. Он
ходил, разговаривал, даже улыбался. Был неизменно вежлив.
Но его закадычному другу Вальдецу казалось, что настоящий
Марвин погиб при мгновенном взрыве горя, а его место заняло
плохо сделанное подобие человека. Марвина не стало; у
куклы, занявшей его место, вид был такой, будто, исправно
подделываясь под человека, она с минуты на минуту свалится
от напряжения сил.
   Вальдец был в растерянности и ужасе. Никогда старый
лукавый специалист по поискам не сталкивался со столь
трудным случаем. С отчаянной энергией пытался он вывести
друга из состояния живой смерти.
   Начал он с сочувствия:
   - Я хорошо представляю, каково вам, мой несчастный друг,
ибо однажды, когда я был еще совсем молод, мне довелось
пережить то же самое, и я нахожу...
   Это ни к чему не привело, и Вальдец испробовал грубость:
   - Черт меня побери, да что вы разнюнились из-за дешевки,
которая натянула вам нос? Клянусь адским огнем, вот что я
скажу: в нашем мире женщин не перечесть, и тот не мужчина,
кто забивается скулить в уголок, когда можно любую
приласкать без...
   Бесполезно. Вальдец попробовал отвлечь внимание друга:
   - Смотрите-ка, смотрите, вон там три птички на ветке, у
одной в горле нож и в лапке скипетр, а поет она веселее
остальных. Чем вы это объясняете, а?
   Марвин ничем не объяснял. Невозмутимый Вальдец пытался
пробудить в друге жалость к ближнему.
   - Знаете, Марвин, малыш, лекари поглядели на эту мою
экзему и сказали, что она смахивает на пандемическое
импульжение. Жить мне осталось от силы двенадцать часов, а
потом я плачу по счету и освобождаю место за столом для
других желающих. Но в свои последние двенадцать часов я вот
что хотел бы сделать...
   Впустую. Вальдец попытался расшевелить друга философией:
   - Простым крестьянам виднее, Марвин. Знаете, что они
говорят? Сломанным ножом не выстругаешь хорошего посоха.
По-моему, вам стоило бы подумать об этом, Марвин...
   Но Марвин в прострации не желал об этом думать. Вальдец
качнулся к гиперстрацианской этике:
   - Значит, считаете себя раненым? Но рассудите: личность
невыразима, уникальна и нечувствительна к внешним
воздействиям. Поэтому ранена только рана; а она, будучи
внешней по отношению к субъекту и чуждой интуиции, не
создает повода для боли.
   Марвин остался непоколебим. Вальдец обратился к
психологии.
   - Утрата возлюбленной, по Штейнметцеру, есть ритуально
воспроизведенная утрата фекальной личности. Как ни забавно,
мы-то полагаем, что скорбим о дорогих ушедших, а на самом
деле убиваемся по невозвратимо утраченным экскрементам.
   Но и эти слова не пробили броню пассивности Марвина. Его
меланхоличная отвлеченность от всех человеческих ценностей
казалась необратимой; такое впечатление усилилось, когда в
один прекрасный день перестало тикать кольцо в носу.
Никакая это была не бомба, а всего лишь серое предупреждение
Мардуку Красу от избирателей. Над Марвином больше не висела
непосредственная угроза, что ему разнесет голову.
   Но и внезапная удача не вывела его из роботоподобного
состояния. Его это ничуть не тронуло, он лишь мимоходом
отметил про себя свое спасение, как отмечают проблеск
солнышка из-за тучи.
   Казалось, ничто не может на него повлиять. Даже
терпеливый Вальдец в конце концов воскликнул:
   - Марвин, вы паршивый зануда!
   Но Марвин, нисколько не задетый, упорствовал в своем
горе. И Вальдецу, да и всем добрым людям Сан-Рамона
думалось, что этого человека не исцелить никакими силами.
   И все же, как мало известно нам об изгибах и поворотах
человеческого разума! Ибо на другой же день вопреки всем
ожиданиям произошло новое событие; оно наконец-то сломило
отрешенность Марвина и нечаянно настежь распахнуло шлюзы
впечатлительности, за которыми он укрывался.
   Одно-единственное событие! (Правда, само по себе оно
было началом новой цепи случайностей - неприметным первым
шагом в еще одной из бесчисленных драм вселенной.)
   Началось, как ни нелепо, с того, что Марвин заметил в
толпе лицо. Лицо странное, до тревоги знакомое. Где он
успел изучить эту линию скул и лба, эти карие, чуть раскосые
глаза, этот решительный подбородок?
   Потом вспомнил: все это он давным-давно видел в зеркале.
   Вот оно, настоящее, неподдельное лицо Марвина Флинна:
его собственное лицо и тело, те самые, которые он давно
искал и которых давно был лишен. Вот он, подлинный,
неповторимый облик единственного и неподражаемого Марвина
Флинна - ныне одухотворенного преступным разумом Зе
Краггаша, похитителя тел!
   Над Марвином насмешливо глумилось его собственное лицо!
И настоящий Марвин Флинн, с которого мигом слетела вся
пассивность, в гневе шагнул вперед и замахнулся кулаком.
   Увидев его, Краггаш на мгновение остановился: его
(марвиновы) глаза являли собой этюд в шоковых тонах, пальцы
отбивали мелкую дрожь, уныло опущенные губы кривились в
нервном тике. Затем Краггаш стремительно повернулся и
опрометью бросился в узкую, темную и зловонную аллею.
   Марвин Флинн не совсем еще потерял рассудок. У входа в
зловещий тупик он замешкался; благоразумие подсказывало, что
надо обзавестись помощником, прежде чем пускаться по
неизученным виткам аллеи. Но он успел заметить, что под
руку с Краггашем в аллее вот-вот скроется тоненькая фигурка.
   Не может быть... И все же это действительно она - Кэти!
Один раз она оглянулась, но серые глаза не узнали его.
Потом она тоже исчезла в змеиных кольцах аллеи.
   У здравого смысла, как великолепно знают лемминги, есть
свои пределы. В этот миг эмоции Марвина преодолели его
потенциальный самоконтроль. Он рванулся вперед - лицо
пылало бессмысленной яростью, невидящие глаза налились
кровью, щеки посерели, челюсть отвисла, как у припадочного,
рот свела risus sardonicus (16), точно у малайца в амоке.
   Пять шагов он сделал вслепую по тесной, тошнотворной
аллее. На шестом под ногами у него осела плита - часть
мостовой повернулась на скрытой оси. Марвина
катапультировало вниз головой по спиральному каменному
желобу, а над ним предательская плита аккуратно вернулась в
исходное положение.

                         XXIII

   Сознание возвращалось с мучительной смутностью. Марвин
открыл глаза и обнаружил, что угодил в подземную темницу.
   Темницу освещали только фырчащие факелы, вставленные в
двойные железные подставки на стенах. Потолок, казалось,
прижимал Марвина к полу - такой он был каменнобрюхий и
угнетающий. С холодного гранита свисали непристойно
растопыренные наросты, гирлянды плесени. Все было
оборудовано в расчете на подавление человеческой души -
промозглый гранит леденил как могила, эхо смаковало
пронзительные крики боли, окраска с омерзительной точностью
воспроизводила трупный цвет.
   Откуда-то из тени выступил Краггаш.
   - Похоже на то, - неторопливо произнес он, - что фарс
слишком затянулся. Но развязка уже близка.
   - Вы, значит, срепетировали последний акт? -
хладнокровно спросил Марвин.
   - Актеры знают роли наизусть, - ответил Краггаш и
небрежно щелкнул пальцами.
   В круг света от факелов вступила Кэти.
   - Это выше моего разумения, - сказал Марвин просто.
   - Ох, Марвин, как объясню я свою мнимую измену? -
вскричала Кэти, и из ее серых с поволокой глаз хлынули
слезы. - Что сделать, чтобы ты понял, какое множество
веских причин толкнуло меня на брак с Крагташем?
   - Брак! - воскликнул Марвин.
   - Я не смела признаться раньше - боялась, что ты
рассердишься, - жалобно сказала Кэти. - Но, поверь, Марвин,
он завлекал меня угрозами и равнодушием, а покорил темной
силой - не стану притворяться, будто поняла ее природу.
Больше того, наркотиками, двусмысленностями и коварными
искусными ласками ему удалось одурманить меня и внушить мне
поддельную страсть, так что в конце концов я стала
трепетать, стоило мне коснуться его ненавистного тела или
ощутить влажность постылых губ. И все это время мне не было
дано утешаться религией и не было дано отличать истинное от
ложного, и потому я уступила. Нет и не будет мне прощения
ни в этой жизни, ни в следующей. Да я его и не прошу.
   -Ах, Кэти, бедняжка моя Кэти! - твердил Марвин плачущей
девушке.
   - Ха, ха, ха! - засмеялся Краггаш. - Трогательная
сценка, но скверно сыграна и к делу не относится. Впрочем,
хватит. Входит новое и последнее действующее лицо!
   Краггаш опять щелкнул пальцами. Из тени выступил человек
в маске, с головы до ног закутанный в черное, с большой
обоюдоострой секирой через плечо.
   - Здрав будь, палач, - протянул Краггаш. - Вперед же, и
исполни свой долг.
   Палач вышел вперед и провел пальцами по лезвию секиры.
Он занес оружие над головой, постоял в неподвижности и - о
ужас! - захихикал.
   - Руби! - взвыл Краггаш. - Ты что, ума решился? Руби,
тебе говорят!
   Но палач, не переставая хихикать, опустил секиру. Затем
ловкими пальцами сорвал с себя маску.
   - Сыщик Урдорф! - закричал Марвин.
   - Да, это я, - сказал марсианский сыщик. - Мне очень
жаль, Марвин, что мы причинили вам столько треволнений, но
только так можно было успешно раскрыть дело. Мы с коллегой
решили...
   - С коллегой? - переспросил Марвин.
   - Я имею в виду, - криво усмехнулся Урдорф, -
чрезвычайного агента Кэтрин Мулвейви.
   - Я... я, кажется, понимаю, - промямлил Марвин.
   - Вообще-то все довольно просто, - сказал сыщик Урдорф.
- Работая над вашим делом, я, как водится, прибег к услугам
и к помощи других сыскных агентств. Трижды мы чуть не
схватили преступника; но каждый раз ему удавалось
ускользнуть. Так бы тянулось до бесконечности, не замани мы
его в ловушку. Мы