тва  раковины
моллсков. А на ногах Динсмена были  лишь  пластиковые  башмаки  с  тоненькой
подошвой.
   - Проклятье! - охнул он в который  раз,  потому  что  очередная  раковина
отхватила еще кусочек кожи.
   Сердце бешено колотилось. Он почти физически ощущал, как из ранки на ноге
вытекает в воду струйка крови. Было противно думать о страшилище, что  сидит
в раковине моллюска и принюхивается к его  крови.  Динсмена  передернуло  от
страха и отвращения. Он постарался взять  себя  в  руки  и  не  сбиваться  с
маршрута. Справа и  слева  от  него  сорок  заключенных  планеты-тюрьмы  Дрю
широкой шеренгой двигались по  воде  в  сторону  от  берега  -  брели  очень
осторожно, стараясь приметить пузырьки воздуха  над  испуганными  моллсками,
ловлей которых они занимались.
   Никогда в жизни Динсмену не приходилось так много трудиться и  испытывать
такую степень животного страха. Он предпочел  бы  обезвредить  десять  самых
хитроумных мин, чем ловить одного  коварного  моллска.  Динсмен  никогда  не
отличался ловкостью рук - даже тогда, когда работал с такими чувствительными
механизмами, как взрывные устройства. Семь оставшихся пальцев слушались  его
плохо, для тонкой работы не годились. Он продержался так  долго  в  качестве
спеца по  бомбам,  невзирая  на  руки-крюки,  лишь  потому,  что  был  очень
хладнокровен, перебирая опасные проводки, глупо не рисковал,  а  береженого,
известно, и Бог бережет.
   - Динсмен! - проорал надсмотрщик с берега. - Ну-ка пошевеливайся, не то я
тебя пошевелю хорошим пинком в зад!
   Вздрогнув от крика, словно от удара электрического тока, Динсмен  неловко
шагнул вперед, держа наготове ловушку.
   Большинство работ на Дрю были примерно того же  характера,  что  и  дело,
которым  сейчас  занимался  Динсмен.  Шла  добыча  чего-нибудь   чрезвычайно
экзотического и очень дорогого, но представляющего опасность для жизни  тех,
кто этой добычей занят.
   Нежное мясо моллска ценилось обитателями многих звездных миров -  как  за
восхитительный вкус, так и за легендарное свойство повышать потенцию  мужчин
и распалять  похоть  женщин.  Моллск  был  мутантом  земного  двустворчатого
моллюска - килограмм съедобного  мяса,  защищенный  раковиной  полуметрового
диаметра с острыми как бритва краями.
   Потребовались усилия  многих  и  многих  поколений  селекционеров,  чтобы
вывести столь восхитительных на вкус моллсков. К несчастью для охотников, те
же самые гены, которые сделали мясо моллска таким нежным, сделали  тварь  не
просто юркой, а невероятно юркой. Эти существа предпочитали жить в  холодной
морской воде на прибрежном заиленном дне, где в  изобилии  водился  криль  -
мелкие рачки. Когда моллск питался, он приподнимал верхнюю створку  раковины
и, покачивая ею, словно опахалом, загонял кишащие в  воде  микроорганизмы  в
свой желудок-фильтр. Хотя у моллска не было ни зрения, ни осязания, он искал
партнера для скрещивания и убегал от опасности за  счет  совершенного  нюха.
Именно по этой причине - чтобы моллски не учуяли - ловцы работали  во  время
отлива. Теоретически, запах организмов, разлагающихся в иле у самого берега,
должен маскировать запах охотящихся людей. Так оно и было, но лишь  до  того
момента, пока ловец не приближался к моллску на расстояние  примерно  метра.
Тут моллск слышал запах человека, начинал паниковать и зарывался  глубоко  в
ил - при этом на поверхность выскакивали пузырьки  воздуха.  И  тогда  ловец
хватал  его.  Или,  если  обладал  ловкостью  Динсмена,  мучительно  пытался
схватить его.
   Динсмену, как и всем остальным ловцам, выдавали специальную ловушку.  Она
состояла из мешка-сетки и двух  полутораметровых  ручек,  управлявших  двумя
заостренными  лопатками,  которые  расходились  и  сходились  под  действием
пружины, - что-то вроде гигантских плоскогубцев в сочетании с бреднем. Ловец
медленно брел по полосе прибоя и,  держа  ловушку  наготове,  вглядывался  в
буруны,  стараясь  заметить  пузырьки   воздуха,   помечающие   место,   где
перепуганный моллск зарывается в ил. Ловец проворно погружал  ловушку  туда,
откуда поднимались пузырьки, - с поправкой  на  преломление  света  в  воде.
Протащив нижнюю лопатку по илу, ловец приводил в действие  пружину,  которая
захлопывала ловушку, куда вместе с илом попадал и моллск. Вытащив добычу  из
мешка-сетки, ловец бросал се в заплечный короб.
   Динсмен справлялся с этой  работой  хуже  всех.  Он  замечал  пузырьки  с
опозданием, не правильно засекал место, откуда они поднимались, и  частенько
в его заплечном коробе к концу смены не оказывалось ни единого моллска.  Это
значило, что его почти не кормили, - на Дрю  рацион  заключенных  и  наличие
послаблений в режиме напрямую зависели от дневной  выработки.  Не  прошло  и
месяца, как брюшко Динсмена исчезло, а ребра стали топорщиться под  углом  в
тридцать градусов. Как будто муки голодом было мало, всякий  раз,  когда  он
возвращался с пустым  коробом,  старший  надсмотрщик,  верзила  Четвинд,  со
словами ?Ну-ка, сопля, покажи  цыпленка!?  заносил  свой  кулачище  и  давал
Динсмену такую затрещину, что тот клевал носом землю.
   Сейчас Динсмен медленно двигался вперед, стараясь нащупать  ногой  ровное
место на дне.  И  тут  совсем  рядом  появились  пузырьки  воздуха.  Динсмен
панически засуетился. Он погрузил ловушку в ил, вслепую, бестолково,  и  тут
же  нажал  механизм,  приводящий  в  действие  пружину.  Миллион   пузырьков
взметнулись наверх, и Динсмен почти истерично расхохотался - между  створами
вытащенной из воды ловушки был  зажат  ненавистный  моллск.  Нажав  рычажок,
открывающий створы, Динсмен вынул раковину и бросил ее  в  заплечный  короб.
?Ага, - возбужденно думал он про себя, - у меня таки получилось!? Он зашагал
дальше, испытывая прилив уверенности в себе. Но очень скоро прежние сомнения
и страхи вернулись с еще большей силой. В памяти всплывали страшные истории,
которые рассказывали в поселке, - про то, что за чудища поджидают человека в
этом проклятом море и как они нападают именно тогда, когда расслабишься и не
ждешь подвоха.
   Динсмену не доводилось видеть своими глазами такое нападение, зато он  не
раз видел, как Четвинд и другие надсмотрщики  выволакивали  на  берег  трупы
заключенных. Поговаривали, что в этом море водится чертова  уйма  смертельно
опасных тварей. Двух тварей боялись особенно, говорили  о  них  постоянно  и
видели в ночных кошмарах.
   Первое из этих чудовищ, менее опасное, называлось морэя и тоже  охотилось
на моллсков. Формой морэя отчасти напоминала трехметрового  удава  -  плыла,
стремительно поводя ребрами и используя хвост  как  руль.  Этим  же  хвостом
морэя захлестывала свою жертву при нападении.
   На громадной голове морэи была пасть с  челюстями,  которые  раскрывались
почти на сто восемьдесят градусов, так что она могла  заглотить  кусок  шире
толщины своего тела. И, подобно  большинству  подводных  существ,  она  была
чрезвычайно массивной, что сообщало ей огромную  убойную  мощь,  неожиданную
даже в трехметровом существе. Очевидцы рассказывали, что одна морэя, ухватив
ногу, свешенную за борт лодки, способна утащить и владельца ноги и всю лодку
под воду. К счастью, успокаивал себя Динсмен, морэя редко охотилась во время
отлива. Но вот  когда  ловцы  с  приливной  волной  возвращались  на  берег,
тогда-то наступал самый опасный момент, и  заключенные  тревожно  озирались,
стараясь побыстрее оказаться на суше.
   Однако самой страшной морской тварью  считался  гурион.  Это  была  вечно
голодная штуковина, которая охотилась в любое время дня.
   Сейчас Динсмен с ужасом подумал, что находится в воде по пояс. Именно  на
таком мелководье любит порезвиться гурион. Эту тварь он еще ни разу не видел
- и не печалился об этом. Судя по рассказам, гурион напоминал земную морскую
звезду, но только громадную - метра два, не считая длины  щупалец.  На  этих
длинных широких щупальцах - опять-таки по рассказам -  тварь  могла,  крепко
вцепившись в дно, торчать из воды при трехметровой приливной  волне.  Гурион
двигался в воде быстрее, чем бегущий человек - на суше. Так  что  удрать  от
него не было никакой возможности. Покрытые толстой бугристой кожей,  гурионы
были почти молочной белизны. Большими присосками на щупальцах гурион  хватал
раковину, раскрывал ее створки и не моллска посылал себе в рот, а протягивал
к нему свой желудок, бывший одновременно и пастью  с  рядами  острых  зубов.
Желудок смыкался вокруг жертвы,  втягивался  обратно  в  тело  гуриона.  где
начинал рвать еще живую жертву на части и одновременно переваривать ее.
   Динсмен уповал на то, что никогда в жизни не увидит живого гуриона.
   После того как его приговорили к пожизненному заключению на Дрю,  Динсмен
невольно думал: уж лучше бы я угодил в лапы прайм-уорлдской полиции. Он  всю
жизнь чувствовал себя человеком, чьи таланты недооценивают. Но  на  Дрю  его
таланты и вовсе никому не были нужны.  Он  считал  себя  человеком,  который
может приспособиться к жизни в любом обществе. Никаких предрассудков у  него
нет, лишь бы ему не мешали заниматься любимым делом, в котором он  настоящий
профессионал, - взрывать, взрывать, взрывать. Когда кровавое  дело  сделано,
уютно посидеть в хорошей пивнушке с компанией таких же профессионалов, как и
он сам.
   Четвинд его таланты оценил сполна. И Динсмен уже не так жалел, что  попал
в таанскую, а не имперскую тюрьму.
   Кстати, Динсмен нисколько не  винил  таанскую  систему  за  то,  что  его
осудили. Дал маху - расплачивайся. Во всем он винил коварных  грабителей,  с
которыми его угораздило связаться.
   Начальство начальством, охрана охраной, но настоящая власть в поселках на
Дрю сосредоточивалась в руках самых боевитых из числа  заключенных.  Четвинд
был  бригадиром  и  всевластным   неофициальным   старшиной   в   одном   из
несообщающихся друг с другом поселков, разбросанных  по  всей  планете  Дрю.
Таанский режим, по существу своему тоталитарный  и  фашистский,  создал  эту
планету-тюрьму с одной целью - вышвыривать туда уголовников  и  диссидентов.
Для таанских властей было одинаковым преступлением, если ты ограбил банк или
вышел на улицу с плакатом в защиту прав крестьянства. Как все  фашисты  всех
времен, таанцы были людьми с практической жилкой. Прежде чем умертвить своих
врагов, они норовили использовать их даровой труд. Если  планета-тюрьма,  то
на самоокупаемости. А еще лучше - с хорошей прибылью.
   Скажем, там, куда попал Динсмен, в  прибрежные  воды  были  запущены  для
размножения  моллски.  Двадцать  граммов  мяса  моллсков  стоили  маленького
состояния таанским богатеям. В глубине  континента  по  пустынным  просторам
носились похожие на перекати-поле растения, содержащие  драгоценный  мускус.
Они опять-таки были специально завезены на Дрю. Поскольку любого, кто к  ним
прикасался, эти растения обильно обрызгивали проедавшей кожу  кислотой,  при
их сборе погибло немало заключенных. В других частях Дрю  находились  ранчо,
фермы и шахты,  где  ?никчемные  подонки?  ценой  своих  жизней  производили
необходимые таанской аристократии товары.
   Динсмен понял, что попал в мясорубку, еще до того,  как  его  привезли  в
поселок на берегу моря, где царем и Богом был Четвинд. Он решил выжить любой
ценой.  И  намерения  Четвинда  делали   планы   Динсмена   не   такими   уж
фантастическими.
   Когда-то Четвинд был рабочим лидером и боролся за права докеров в главном
таанском космопорте. До этого у него было весьма богатое  и  крайне  пестрое
прошлое - мордобой, грабеж, убийства. Но то,  что  он  возглавил  забастовку
докеров из-за  какого-то  ныне  забытого  повода,  стало  последней  каплей,
переполнившей терпение  таанских  властей.  Наручники  защелкнулись  на  его
руках, и судья со  злорадной  ухмылочкой  объявил,  что  Четвинду  предстоит
осваивать новую профессию сборщика моллсков.
   К тому времени, когда на планете появился Динсмен,  решительный  здоровяк
Четвинд стал бригадиром у ловцов моллсков,  а  также  их  верховодом  и  был
признанным владыкой в приморском поселке, с которым считались и охранники, -
удобно иметь человека, поддерживающего порядок среди матерых преступников.
   Начальство  обычно  закрывало  глаза  на  бесчинства  и   злоупотребления
бригадиров, пока люди в бригаде выдавали норму и не бунтовали.
   Четвинд  одевался   приличнее   других   заключенных,   конфисковывал   у
приезжающих все сколько-нибудь ценные вещи - для себя и  своих  прихвостней,
без которых не мог бы в одиночку править поселком. У него имелся  даже  свой
гарем из женщин-заключенных.  Впрочем,  надо  заметить  для  справедливости,
женщин он не всегда брал силой; помимо его положения вожака и относительного
богатства, женщин привлекал и он сам - крутой, обаятельный, мастер  выживать
в невыносимых условиях.
   Когда  Динсмена  доставили  на  Дрю   и   определили   в   поселок,   где
бригадирствовал Четвинд, незадачливый взрывник  быстро  подпал  под  обаяние
уверенного в себе вожака. Началось с того, что огромный  детина  внимательно
прочитал украденную копию сопроводительных документов на Динсмена.
   - Стало быть, любитель делать трах-тара-рах? - задумчиво произнес  он.  -
Похоже, ты тот самый парень, который нужен мне, чтобы вернуться на Хиз.
   Четвинд сразу же засадил Динсмена  за  производство  бомб,  освободив  от
тяжелой, а главное, смертельно опасной работы в море. Разумеется,  материалы
для создания бомбы были самые экзотические, малоподходящие - что нашлось. Но
Динсмен старался превзойти самого себя и  вздыхал  о  том,  что  он  мог  бы
сотворить, будь у него настоящие инструменты и набор нужных веществ.
   Он  никогда  не  спрашивал  Четвинда,  для   кого,   собственно   говоря,
предназначаются бомбы. Очевидной целью были охранники. Но случись одному  из
них получить хоть царапину - расплата будет такой жестокой, что и думать  об
этом не хотелось. Тем не менее Динсмен покорился  без  вопросов  и  в  итоге
смастерил  такое  взрывное  устройство,  которое  реагировало   на   перегар
наркопива - а надо сказать, от всех охранников разило  этим  пивом  двадцать
четыре часа в сутки.
   Испытания закончились сокрушительной неудачей.
   Динсмена  угораздило  сделать   крохотную   ошибочку   при   изготовлении
фермонного взрывателя, реагирующего на  залах.  Четвинд  затеял  праздник  в
честь первого взрыва - и  мускус,  которым  умащала  себя  очередная  пассия
Четвинда, привел в действие  взрыватель  бомбы  гораздо  раньше  положенного
времени.
   Динсмен думал, что его убьют на месте. Однако Четвинд  лишь  надавал  ему
плюх,  а  потом,  после  долгого  совещания  со  своими  дружками-громилами,
определил его на общие работы - собирать  моллсков.  Когда  Динсмен  впервые
зашел в воду, побрел с ловушкой в руке за волнами отлива и гадал, кто укусит
его первым - морэя или гурион, он думал,  что  лучше  бы  Четвинд  убил  его
сразу, а не посылал на эту муку...
   Слева раздался пронзительный крик. Динсмен завертел головой и увидел, что
все члены бригады как сумасшедшие бегут к берегу. Другой пронзительный  крик
донесся справа. До Динсмена дошло, что он  слишком  замечтался,  пережевывая
свои беды, и  теперь  отстал  от  товарищей,  которые  спасались  паническим
бегством.
   Он понимал, что надо бежать,  но  вместо  этого  зачарованно  смотрел  на
что-то темное, что змеилось по воде - со  стороны  моря,  по  направлению  к
нему. Морэя! Боже мой, это же морэя! Динсмен нашел  в  себе  силы  стряхнуть
морок, заработать ногами, но двигаться против отлива было неимоверно  трудно
- казалось, он бежит на одном  месте  и  берег  нисколько  не  приближается.
Сердце колотилось отчаянно, мускулы работали из последних сил, но берег  так
и не приближался. Ему чудилось,  что  тварь  сейчас  тяпнет  его  за  пятку,
выхватит кусок мяса на бедре... Но вот он каким-то чудом домчался до  кромки
воды и рухнул, товарищи вытащили его на берег. Динсмен  задыхался,  хихикал.
Его трясло от пережитого страха. Увидев, что он не ранен, товарищи  оставили
его и побежали к берегу. Динсмен услышал жуткий крик, привстал  на  песке  и
посмотрел в сторону моря.
   Четвинд стоял почти по пояс в воде, и что-то большое, темное тянуло его в
воду - вместе с  товарищем,  которого  он  пытался  спасти.  Четвинд  держал
товарища под мышки,  и  тело  несчастного,  который  кричал  в  предсмертной
агонии, ходило ходуном в руках бригадира. Тварь терзала свою жертву, которая
все не умирала, все еще кричала, кричала, кричала,  а  Четвинд  не  разжимал
мертвой хватки и волок, волок умирающего к берегу. Он тянул  и  тянул,  пока
скрытое водой существо не выпустило свою жертву. Четвинд рухнул на  песок  у
воды. Заключенные издали радостный вопль,  который  сменился  воплем  ужаса.
Победило  все-таки  чудовище  -  Четвинд  вытащил  на  берег  лишь  половину
человека, без ног, с кишками наружу. Несчастный прожил  еще  секунду,  успел
страдальчески усмехнуться Четвинду -  и  тут  глаза  его  закатились,  кровь
хлынула через рот.
   Динсмен отвернулся. Его стошнило.

Глава 23

   - Принимайте заключенного, мистер Охлсн!
   - Есть принять заключенного, мистер Киит!
   Поторопленный дубинкой Стэна, работавший в казарме охранников заключенный
побежал рысцой по белой полосе через  небольшой  плац  к  воротам,  где  его
поджидал Алекс. Килгур отсалютовал ?Кииту? по-таански - вытянув руку  вперед
ладонью вниз -  и  выпустил  заключенного  за  ворота,  где,  собственно,  и
начиналась тюрьма. На планете Дрю зэки жили на свободе - или  вроде  как  на
свободе, а охранники - в огороженных и надежно защищенных лагерях.
   Алекс закрыл тройным запором ворота и строевым шагом двинулся через  плац
к своему другу. Подойдя  к  нему  вплотную,  он  еще  раз  выбросил  руку  в
приветствии. Стэн сделал в ответ такой же, но вялый жест, и оба  направились
в казарму, где обитали после прилета на Дрю.
   - Эх, Стэн, Стэн, - забубнил Алекс Килгур, - много чего я на  своем  веку
сделал для Императора, но ты втравил меня в черт-те что.  Господи,  в  каких
ролях мне приходится выступать! Я был,  к  примеру,  совсем  неплох  в  роли
разжалованного солдата, когда мы воевали с этими психованными талиеманерами.
Но  ты  заставляешь  меня  исполнять  совсем  кретинские  роли   -   сначала
сутенеришки, теперь тюремщика! Нет, моя мамочка не одобрила бы то, как ты со
мной поступаешь!
   Килгур не прекращал ныть с тех пор, как друзья взошли  на  борт  корабля,
который транспортировал заключенных на Дрю. Документы ни у кого  не  вызвали
подозрения.  Впрочем,  их  и  не  проверяли  как  следует.  Даже   одержимым
подозрительностью таанцам в голову не  приходило,  что  у  кого-то  найдется
причина добровольно лететь охранником на планету-тюрьму.
   Хотя в службе охранника в этом жутком месте были  свои  прелести.  Добрая
половина всех ценностей,  попадавших  на  Дрю,  оседала  у  охранников.  Они
бессовестно пользовались  служебным  положением,  чтобы  удовлетворять  свои
сексуальные потребности: и женщины, и мужчины, попавшие на Дрю, очень быстро
с радостью смекали или были вынуждены принять как суровый  факт,  что  могут
продлить себе жизнь, если не побрезгают постелью  охранника  или  охранницы.
Стэн и Алекс любовниц не заводили и,  чтобы  не  казаться  белыми  воронами,
распространили слух, что перед отлетом на Дрю переспали  с  одной  шлюхой  и
разом подцепили дурную болезнь, которая плохо и долго лечится.
   Покойный  Охлсн  был  прав:  для  неизбалованных  жизнью  людей   низшего
сословия, которых призвали служить  тюремщиками,  это  время  было  сплошным
праздником.
   Уже на подходе к казарме, проходя вторые ворота, Алекс прошептал:
   - Слушай, Стэн, ты уверен, что нам следует только выкрасть  отсюда  этого
проклятого подкладывателя бомб? А что,  если  мы  напоследок  устроим  здесь
маленький фейерверк, оставив бомбочку в серединке лагеря?
   - Идея симпатичная, старшина. Но я говорю решительное ?нет?.
   Килгур горестно вздохнул, и он