я комната, откуда доносился высокий, переливчатый  звук.
Это определенно была музыка, и Казимир прислушался.
   - Флейта, - прошептал он.
   Флейта плакала в полумраке словно голубка, оплакивающая гибель своего
голубя,  и  Казимир  пошел  на  звук.  Он  пересек  темную  прихожую   и
остановился в проходе, опершись рукой о каменную притолоку низкой двери.
Мелодия звала, и он заглянул в полутемный неф храма.
   Неф представлял из себя округлую залу, похожую на пещеру,  окруженную
рядами приземистых толстых колонн. Зала была  увенчана  сводом,  который
поддерживали затейливо украшенные стропила. Самая  верхняя  часть  свода
терялась  в   полутьме.   В   центре   зала   стоял   старинный   орган,
полуразвалившийся и заплетенный паутиной, он напоминал  скелет  древнего
чудовища. Вокруг него  располагались  концентрическими  рядами  сгнившие
скамейки.
   А мелодия продолжала звучать.
   - Эта музыка доносится из коридоров с другой стороны, - вслух подумал
Казимир. - Орган давно молчит.
   Он пошел вперед, поддерживая Ториса и  подбадривая  оробевших  детей.
Они обошли неф по проходу между  колоннами,  причем  Казимир  все  время
прислушивался, стараясь уловить направление, откуда звучала музыка.  Его
внимательные глаза различили на пыльном полу следы,  которые  образовали
целую дорожку, и Казимир рассудил,  что  кто-то  бывает  здесь  довольно
часто. Дорожка эта вела его по периметру святилища  и  привела  к  арке,
которая открывалась в следующий коридор.
   Они прошли сквозь арку и  оказались  в  небольшой  часовне,  которая,
казалось, была не такой древней, как сам храм. Здесь уютно пахло старыми
книгами и вощеным деревом, а не гнилью и сыростью. Внутренность  часовни
сразу напомнила Казимиру осеннюю поляну в лесу. Крышу здесь поддерживали
тонкие колонны, высеченные из темного мрамора, которые  на  самом  верху
превращались в тонкие ветви. Высокие и узкие стекла из  цветного  стекла
пропускали внутрь потоки солнечного света. Вдоль стен выстроились темные
книжные шкафы, поддерживая собой полки с музыкальными инструментами.  На
полу аккуратными рядами выстроились скамьи.
   Только потом Казимир заметил музыканта, который  прекратил  играть  и
неподвижно  сидел  под  окнами.  Глядя  на   вошедших   с   нескрываемым
подозрением,  он  теребил  руками  проймы  расшитого   золотом   жилета,
одновременно пытаясь надеть на седеющую  голову  тонкую  золотую  сетку.
Покончив с этим, он поставил свою флейту  на  пол  и,  опираясь  на  нее
словно на трость, сказал:
   - Сегодня нет службы.
   - Мой добрый сэр, - заговорил  Казимир,  стараясь,  чтобы  голос  его
звучал как можно убедительнее  и  дипломатичней.  -  Прошлой  ночью  эти
несчастные сироты потеряли своих  друзей  и  самою  крышу  над  головой.
Многие из них могут умереть от ожогов.
   - Милил - вовсе не бог врачевания, парень, - ответил человек сурово.
   - Это верно, Милил - бог песен и музыки. А что может быть  лучше  для
изболевшегося сердца, чем добрая  песня?  -  спросил  Казимир,  и  Торис
одобрительно улыбнулся ему несмотря на боль.
   - В наши мрачные дни храм Милила  населен  призраками,  -  с  горечью
отозвался человек. - Орган рассыпается, святилище засыпано мусором, тех,
кто еще верит, можно пересчитать по  пальцам  одной  руки.  У  меня  нет
никакой возможности позаботиться о вас.
   - Как может Милил  отвернуться  от  этих  детей  -  от  этих  молодых
голосов, которые станут петь ему хвалу?
   Жрец медленно поднялся, аккуратно  уложив  флейту  на  пол,  и  пошел
навстречу  вошедшим,  разводя  руки  в   стороны   жестом   отчаяния   и
безнадежности.
   - Если Милил смог отвернуться от своего жреца, - мрачно сказал он,  -
он может отвернуться и от вас.
   Казимир прикусил губу и некоторое время  молчал.  Жрец  тем  временем
опустился на колени перед одним из  сирот  и  стал  изучать  его  ожоги.
Печально покачав головой, он обратился к следующему, потом еще к одному.
   - Вам придется вернуться тем же путем, каким пришли.
   Казимир бросил взгляд назад, на загаженный неф.
   - Неужели Милил отвернулся от Гармонии,  которая  всегда  была  краем
песен и музыки?
   Брови  жреца  поползли  вверх,  и  кожа  на  лбу  собралась  толстыми
складками.
   - Никакой это не край музыки, парень.  Люди  здесь  используют  песни
вместо мечей, чтобы калечить и убивать. Они позабыли  красоту  Милила  и
его слово истины. Им нужно только его могущество. Поэтому Милил  оставил
Гармонию...
   С этими словами жрец взмахнул руками, словно отряхивая пыль.
   - Добрый  господин,  взгляните  только  на  эти  обожженные  лица,  -
взмолился Казимир.
   Жрец  опустил  руки  и,  отвернувшись  от   мальчика,   которого   он
осматривал, смерил Казимира холодным взглядом.  Затем  он  отвернулся  и
медленно пошел прочь.
   Казимир усадил Ториса на скамейку и, догнав жреца, упал  позади  него
на колени.
   - Позвольте нам остаться, мастер! -  попросил  он.  -  Позвольте  нам
перевязать наши раны. Научите нас красоте и  правде,  и  ваше  святилище
будет восстановлено.
   - Как это сироты смогут вернуть мне святилище? - фыркнул жрец.
   - Милил отвернулся от нас, - сказал Казимир. - А вы, учитель?
   - Разве я вам что-то должен?
   - Вы добрый человек, учитель, - сказал Казимир. -  Или  были  таковым
когда-то. Неужели я должен громоздить причины, чтобы  вы  совершили  то,
что велит вам совершить ваше сердце?
   Жрец покачал головой и пробормотал что-то  себе  под  нос.  Затем  он
медленно обернулся и слегка вздохнул, глядя на  жавшихся  друг  к  другу
детей. В конце концов он взмахнул рукой.
   - Те из вас, кто не может ходить, пусть сядут  на  скамьи.  Остальные
пусть идут за мной - мы приготовим воду и бинты.
   Казимир низко поклонился:
   - Вашей паствы только что прибыло, мастер...
   - Густав, - отозвался старик, направляясь к залу. Казимир  последовал
за ним, следом гуськом потянулись сироты.
   - Я не могу даже предложить им новой одежды - проворчал Густав.  -  У
меня остались только мои жреческие одеяния и костюмы певчих из хора.
   - Сколько времени прошло с тех пор, как у вас был детский хор, мастер
Густав? - вкрадчиво поинтересовался Казимир.
   Проходя под аркой, жрец презрительно фыркнул:
   - Ты считаешь, что это отродье может прилично петь?
   - Их голоса могут призвать Милила обратно в Гармонию.
   - Скорее они призовут сюда всех чудовищ ада.
   * * *
   Так прошла неделя. Пока сироты выздоравливали, Густав учил их  песням
и преданиям о Милиле. Из двенадцати человек только у троих оказались  от
природы мелодичные голоса, но еще семеро могли различать тона. Последние
двое были вовсе не способны к музыке и пению, о чем Густав без  обиняков
заявил им. Однако даже они получили  одежду  певчих,  которую  всем  без
исключения пришлось подвязывать, чтобы она не волочилась по полу.
   Однако больше всего по душе Густаву  пришелся  голос  Казимира.  Пока
остальные лечились и отдыхали, Казимир пел,  пел  часами  напролет.  При
этом он вовсе не имел в виду оскорбить старого жреца - в храме оказалась
потрясающая акустика, и его голос звучал под этими сводами как  нигде  в
другом месте, даже лучше, чем в амфитеатре.
   В перерывах между  пением  и  занятиями  с  хором  Казимир  выхаживал
Ториса. Его ожоги были довольно болезненными, но жизни не угрожали.
   - Тебе повезло, что тебя завалило штукатуркой, - сказал  ему  однажды
Казимир. - Если бы не  она,  ты  давно  бы  превратился  в  пережаренный
бифштекс.
   Торис в ответ только улыбнулся, перевернулся на другой бок и  заснул.
На четвертый день он смог ходить,  а  на  шестой  он  уже  почти  совсем
избавился от боли. Все  это  время,  однако,  он  обдумывал  свой  план,
который помог бы им обоим отомстить общему врагу.
   Грубая схема, которую  он  предложил  вначале,  постепенно  обрастала
деталями и уточнениями. Поначалу она включала в себя только  Казимира  и
двух-трех сирот, но теперь в  ней  были  задействованы  все  двенадцать.
Время от времени Торис и Казимир собирали детей  вместе  и  репетировали
план. К концу недели казалось, что все пройдет без сучка без  задоринки,
но Казимир продолжал сомневаться.
   - Как ты думаешь, все сработает?  -  спросил  он,  отозвав  Ториса  в
сторону.
   - Конечно. Ни один из них не пропустил ни одной мелочи.
   - Ну... я не это имел в виду, - замялся Казимир. - Я  хотел  сказать,
приведет ли наш план к тому результату, которого мы надеемся достичь?
   - Кляус потеряет власть.  Его  станут  презирать  и  преследовать,  -
убежденно сказал Торис. - Чего же еще нам желать?
   - Да, - вслух подумал Казимир. - Чего же еще?
   Наконец настал тот день, когда они могли начать действовать. Это была
первая ночь "Прима Консулара" Кляуса, когда  в  амфитеатре  должно  было
состояться  общественное   собрание.   Солнце   склонилось   низко   над
горизонтом, когда Казимир, Торис и двенадцать сирот тайком выбрались  из
храма Милила.
   * * *
   Голос Кляуса - глубокий и мягкий баритон - звучал в  чаше  амфитеатра
еще долгое время, после того  как  его  песня  закончилась.  Собравшиеся
приветствовали его  почтительными  аплодисментами.  Когда  они  затихли,
Кляус улыбнулся  и  низко  поклонился.  Затем  он  выпрямился  и  слегка
откашлялся.
   - Добро пожаловать на сегодняшнее собрание, первое на двадцатом  году
моего пребывания в должности Мейстерзингера, - провозгласил он. В  ответ
снова раздались аплодисменты. Кляус улыбнулся еще шире, и  его  крысиное
лицо сморщилось.
   - Как обычно, все граждане  Гармонии  бесплатно  допускаются  на  это
собрание. В конце обучающиеся в Хармони-Холле барды пройдут по  рядам  и
соберут пожертвования.
   Улыбка Кляуса пригасла, когда  он  заметил  на  ступеньках  несколько
маленьких фигур в длинных рясах. Они были похожи на певцов  из  детского
хора. Мейстерзингер почувствовал,  как  мускулы  его  шеи  свело  легкой
судорогой.
   - Сегодняшний концерт доставит вам истинное наслаждение, -  продолжил
Зон Кляус. - Геркон Люкас привез с собой из Скульда целую труппу певцов,
акробатов и актеров...
   Он подозрительно покосился на детей.
   - Давайте же сделаем наше сегодняшнее собрание покороче,  пока  гости
не выпили все вино в "Кристаль-Клубе"!
   Среди собравшихся раздались смешки, и Кляус немного успокоился. Когда
снова установилась тишина, он поднял вверх руки.
   - Есть ли у кого-нибудь подходящая тема для обсуждения? - спросил  он
с хорошо спрятанным безразличием.
   -  Расскажи  нам,  что  случилось  в  приюте  "Красное  Крылечко"!  -
выкрикнул кто-то.
   Кляус  прищурился,  пытаясь  разглядеть  говорившего.   Никто   среди
собравшихся  не  поднялся.  Мейстерзингер  покачал  головой   и   громко
посетовал:
   - Безусловно,  это  большая  трагедия.  Мне  сказали,  что  из  огня,
охватившего здание, не спасся ни один человек. Мои помощники уже  сейчас
разыскивают подходящее строение, где мы могли бы основать  новый  приют.
Повторяю, это  действительно  трагедия  и  большое  горе,  но  не  будем
предаваться отчаянию и скорби! Благодаря  пожару,  что,  строго  говоря,
является  катастрофой,  множество   убогих   и   сирых   избавились   от
непосильного бремени. Оплакивая их гибель, Гармония может  порадоваться,
что эти ее маленькие граждане наконец обрели покой. Наконец-то  Гармония
стала городом, чьи стены не сотрясают жалобные вопли нищих и голодных!
   Кляус оглядел толпу, ожидая следующего вопроса.
   - Кто поджег приют? - прокричал все тот же безымянный голос.
   Мейстерзингер мгновенно рассвирепел, но, взяв  себя  в  руки,  одарил
собрание победоносной улыбкой.
   - Стражники расследуют  это  прискорбное  происшествие.  Если  кто-то
намеренно поджег приют, он будет найден.
   - Я видел троих мужчин, которые бежали прочь от горящего здания.
   На этот раз мечущийся по рядам  взгляд  Кляуса  разглядел  одного  из
мальчишек в певческой рясе. Лицо Мейстерзингера рассекла широкая улыбка.
   - Твои показания могут оказаться  полезными  для  моих  дознавателей.
После собрания стражники проведут тебя ко мне.
   Пока он говорил взгляд его оставался напряженным.
   - Есть ли еще какие-нибудь заботы у граждан Гармонии?
   - Погиб ли во время пожара бард Раненое Сердце?
   Кляус раздраженно потряс головой:
   - Встань и назови себя, если хочешь задать вопрос.
   Одна из фигур в рясах выпрямилась, и Кляус попятился назад.
   На лице молодого человека, который выступил вперед, была ухмыляющаяся
маска Раненого Сердца.
   - Это я - Раненое Сердце, - сказал  голос,  не  узнать  который  было
невозможно.  -  Как  видите,  слухи  о  моей  смерти  оказались   сильно
преувеличены.
   Все собравшиеся в амфитеатре, как по команде, повернулись к  нему,  и
по рядам прокатился взволнованный шепот. Кляус неподвижно стоял на сцене
словно верстовой столб,  глядя,  как  юноша  со  спокойной  уверенностью
спускается по ступенькам и идет к нему.
   - У меня, к сожалению, не было возможности поздравить вас,  дражайший
Кляус, с вашей убедительной победой на турнире трубадуров...
   Лицо Кляуса побелело, а глаза расширились.
   - Я рад, что ты выбрал время прийти сюда и... опровергнуть слухи, - с
усилием проговорил он. - Кое-кто заподозрил меня  в  том,  что  я  желал
твоей смерти.
   - Мне следует извиниться перед вами, почтеннейший Зон Кляус, - сказал
Казимир, взбираясь на сцену. - Я тоже был среди тех,  кто  думал  о  вас
столь несправедливо.
   Толпа отозвалась на его реплику неуверенным смехом.
   Тем временем Казимир сорвал с лица маску  и  бросил  ее  на  каменную
сцену. Широко взмахнув руками, он заключил Кляуса в медвежьи  объятия  и
расцеловал в каждую щеку. Целуя его в последний раз,  он  слегка  укусил
его. Кляус попытался вырваться, но это  было  не  легко.  Руки  Казимира
охватывали его тело словно стальные обручи.
   - Привет, папаша, - прошептал Казимир. - В честь нашего воссоединения
я планировал прикончить тебя сегодня ночью. Ты не поверишь, но я  мечтал
об этом тысячу долгих ночей.
   Собравшиеся   принялись   нервно   аплодировать.   Казимир   выпустил
Мейстерзингера из объятий, однако тут же крепко схватил его за руку. Зон
Кляус неуверенно улыбнулся  собравшимся,  неуклюже  прикрывая  свободной
рукой прокушенную щеку. Казимир низко поклонился, заставив поклониться и
своего отца, и на сей раз вежливые хлопки  переросли  в  бурную  овацию.
Казимир быстро взглянул на Кляуса и улыбнулся.
   - Твоя медленная смерть уже началась, - шепнул он.
   -  Стража!  Скорее  уберите  его!  -  воскликнул  Кляус,  но  Казимир
обезоруживающе улыбнулся и изящным жестом отослал солдат.
   - Прошу вас, добрые стражи,  не  мешайте  мне.  Я  собираюсь  воздать
почести нашему правителю, у меня и в мыслях нет причинить ему вред.
   Освободившись таким образом от  стражников,  Казимир  шагнул  к  краю
сцены, потянув за собой Мейстерзингера, и с жаром воскликнул:
   -  В  качестве  прелюдии  к  сегодняшнему   вечернему   представлению
позвольте мне восславить почтенного Зона Кляуса при помощи  собственного
представления!
   Снова  раздался  гром   аплодисментов,   который   заглушил   протест
Мейстерзингера. В очередной раз поклонившись, Казимир сделал знак,  и  в
зале поднялись и пошли на сцену двенадцать маленьких фигур в одинаковых,
не по росту длинных платьях. Испуганный Кляус вырвался из рук  сына,  но
Казимир превратил это в игру, прыгнув за ним следом и  обхватив  его  за
пояс.
   - Он очень скромен, наш Мейстерзингер, - задорно прокричал Казимир, и
зрители рассмеялись. - Но ему не отделаться так легко! Разве  не  должен
мастер Кляус участвовать в представлении в свою собственную честь?
   В ответ послышался новый взрыв аплодисментов и непристойные реплики.
   - Стража, прикажите ему отпустить меня! - повторил Кляус.
   - Стража, прикажите Зону Кляусу развеселиться! - вторил ему  Казимир.
- Иначе, честное слово, он испортит нам все представление!
   Стражники с вызовом улыбнулись своему господину и остались  на  своих
постах. Тем временем двенадцать маленьких фигур  в  рясах  поднялись  на
сцену и дружно, словно по команде, сбросили свои одеяния. Публика ахнула
- перед ними оказалось двенадцать маленьких детей, перепачканных в саже,
одетых в обугленные лохмотья.
   Дети вышли на середину сцены и улеглись там ровными  рядами.  Увидев,
что все идет как надо,  Казимир  потащил  Кляуса  в  зал.  Мейстерзингер
барахтался и упирался, и их исход  сопровождался  неуверенным  смехом  в
амфитеатре.
   - Поглядите, сколько в нем рвения! - прокричал Казимир.
   Представление начиналось, и зрители  затихли.  Один  из  лежавших  на
сцене сирот жалобно прокричал:
   - О, как одиноко быть сиротой в Гармонии!
   - Да, особенно в такую темную ночь! - отозвался ему второй.
   - И в такую холодную! - стуча зубами вторил Торис,  который  лежал  в
дальнем углу сцены.
   Казимир вышел в яркий свет фонаря, держа перед собой  Мейстерзингера,
словно большую куклу-марионетку.
   - Здравствуйте, маленькие сироты!
   - Здравствуйте и вы, Мейстерзингер Кляус! - хором отозвались малыши.
   - Так говорите, вам очень одиноко? - спросил за Кляуса Казимир.
   - Очень одиноко! - отозвался один из детей.
   - И вы боитесь темноты?
   - Очень боимся, - откликнулась забинтованная девочка.
   - И вы замерзли?
   - Очень, очень замерзли! - отвечал хор.
   - Тогда позвольте мне помочь  вам,  несчастные  сироты!  -  выкрикнул
Казимир во всю  силу  своих  легких,  заставив  Кляуса  отвесить  низкий
поклон.
   - Как же вы поможете нам, Мейстерзингер Зон Кляус? -  спросил  кто-то
хриплым голосом.
   - А я вам кое-что дам!
   - Что вы нам дадите?
   - Что-то, что сделает вас не такими одинокими.
   - Что же это?
   - Что-то, что поможет вам не бояться.
   - Так что же?!
   - Кое-что, что согреет вас!
   - ЧТО? ЧТО? ЧТО? ЧТО ЖЕ ЭТО ТАКОЕ?
   Казимир подтащил Мейстерзингера ближе к детям и оторвал его от земли.
Зон Кляус болтался в воздухе беспомощно дрыгая ногами.
   - Я принес вам огонь!
   Сироты принялись корчиться и ползать по сцене,  от  их  пронзительных
криков зазвенел самый воздух. Даже протестующие крики Кляуса потонули  в
этом шуме, не слышные за этим весьма правдоподобным повторением недавней
агонии.
   Но стражники уже  давно  научились  читать  по  губам  Кляуса.  Когда
солдаты  ринулись  на  сцену,  гремя  по  каменным  ступенькам  тяжелыми
сапогами, подбитыми железом, зрители ахнули от  страха  и  повскакали  с
мест. Стражники бросились к Казимиру, а зрители ринулись к выходу. Юноша
выхватил из-под своей темной  накидки  кинжал  и  прижал  его  к  тяжело
вздымающейся груди Мейстерзингера.
   - Еще один шаг, и я убью его! - предупредил он.
   Стражники продолжали наступать, и Казимир слегка надавил на рукоятку,
дав Зону Кляусу почувствовать укус злого острия с левой  стороны  груди,
примерно между пятым и шестым ребром. На  лезвие  брызнули  первые  алые
капли.
   - Назад, идиоты! - выкрикнул Мейстерзингер, и на лице его  показались
крупные капли пота. - Неужели вы не видите, что он  настолько  обезумел,
что может действительно сделать это?
   Солдаты отступили назад, но их мечи не вернулись  в  ножны.  Зрители,
которые  не  успели  покинуть  амфитеатр  и  продолжали   толпиться   на
ступеньках, приостановили  свое  паническое  бегство  и  заколебались  в
нерешительности.  Потрясенные  сироты  уселись  на  каменной  сцене,   с
тревогой оглядываясь по  сторонам,  а  некоторые  опасливо  подползли  к
самому ее краю. Лицо Ториса было белым как мел.
   Казимир убрал кинжал, позволив шелковой тунике  Кляуса  прилипнуть  к
неглубокой ране. В висках у него бешено стучала кровь.  Он  поглядел  на
враждебные лица толпы.
   - Для тех из вас, кто не в совершенстве  владеет  языком  театральных
действий, я поясню, что наша  маленькая  пьеса  иллюстрировала  коварное
убийство несчастных сирот из приюта "Красное Крылечко".
   Казимир вытолкнул Зона Кляуса  на  середину  сцены  и  остановил  его
только возле ярко горящего светиль