Артистам пришлось отступить, но едва животные выскочили  из  конюшен,
уроды снова рванулись внутрь.
   Животные оказались на развалинах арены под смертоносным дождем стрел,
которые волна за волной накатывали на амфитеатр. Лошади привычно сделали
несколько кругов по сцене, безнадежно ища какое-нибудь укрытие.  Ржание,
больше похожее на плач, пронзало сердца, заглушая даже свист стрел, звон
копыт, шум пожара и крики обезумевших от страха людей.
   Но стрелам было все равно, кого разить, - людей или лошадей, животные
спотыкались, падали, в воздухе повис запах горящей шерсти.
   Гнедой жеребец, который с диким ржанием метался по сцене, споткнулся,
раненый шальной стрелой, и упал, преграждая дорогу своим собратьям.
   Мария обернулась, крики и  ржание  звучали  у  нее  в  ушах  страшным
непереносимым  шумом,  она  упала  вперед,  свалив  на  землю   молодого
охранника. Локоть слепой больно упирался ему  в  грудь,  глаза  молодого
человека были полны ужаса.
   И тут перед ними оказался гнедой жеребец, которому удалось  вырваться
из свалки лошадей. Несколько секунд черные копыта нависали  над  упавшей
парой, обезумевшие взгляды юноши и коня скрестились. Слепую и  стражника
обдало горячим потным воздухом, и конь перемахнул  через  них,  а  потом
через каменную стену амфитеатра, закрыл на мгновение темно-красное небо.
Собратья гнедого, те, кто еще мог двигаться, метались по сцене,  пытаясь
повторить  прыжок  беглеца,  но  это  мало  кому  удалось,   большинство
разбилось о каменные скамьи или пали, сраженные стрелами.
   Маленькая рука Марии тронула плечо молодого бойца.
   - Их надо было отпустить,  -  прошептала  она,  но  это  были  слова,
обращенные  скорее  к  ней  самой,  а  не  к  нему.  Теперь  ее  некогда
очаровательный голос был хриплым от отчаяния. - Надо было их  отпустить.
Хотя бы они были свободны.
   * * *
   Ливень стрел не прекращал поливать арену смертоносным огнем, кажется,
теперь горело все, любой клочок  ткани,  каждый  кусочек  дерева.  Мария
велела всем артистам переждать ночь в конюшнях, только она  сама  и  еще
несколько храбрецов оставались на стенах, изредка  слепо  отстреливаясь,
надеясь хотя бы ненадолго задержать армию горожан.
   На северной стене один из арлекинов продержался невредимым не  меньше
часа, пока шальная стрела не ранила его в  ухо.  По  клоунской  привычке
изобразив комическую гримасу, он упал на каменные  ступени.  В  ту  ночь
погибло много артистов, но именно эта смерть - заметная смерть  храброго
человека - лишила защитников амфитеатра последней воли к победе.
   Часа за четыре до рассвета  горизонт  на  востоке  стал  сине-черным.
Молодой парень, который не отходил от Марии, заметил, вглядываясь в ряды
нападавших горожан:
   - Похоже, что мы уложили их не меньше, чем они нас.
   - Их еще много, - горько заметила Мария, снова целясь.
   - Хорошо, что мы вспомнили о конюшнях,  -  отозвался  парень.  В  его
голосе звучала слабая надежда - надежда  на  то,  что  со  временем  она
отошлет в убежище и его. - Потерь было бы больше.
   Мария натянула тетиву.
   - Мы и так потеряли слишком много.
   На арену обрушилась новая лавина огня. К утру горожане стали стрелять
реже. Кроме первых  смертей,  которых  было  около  пятидесяти,  артисты
потеряли  на  стенах  всего  пять  человек,  которых  тут   же   сменили
добровольцы,   не   желавшие   отсиживаться   в   конюшнях.    Отчаянное
сопротивление уродов не позволяло горожанам подойти к стенам  амфитеатра
ближе чем на сотню ярдов. Но тем не менее кольцо понемногу сужалось.
   Но морально Л'Мораи, безусловно, одерживало  победу,  каждый  удачный
выстрел солдаты встречали криками одобрения, они весело смотрели  смерти
в лицо, скаля зубы и перебрасываясь жестокими шутками. Уроды,  напротив,
подавленно прятались и опускали головы.
   Стряхнув грязь с окровавленных намозоленных  рук,  Мария  направилась
вниз по лестнице.
   - Куда ты? - спросил молодой боец.
   - Пойду поищу тебе замену и попробую  подбодрить  людей,  -  ответила
она.
   - Я буду ждать.
   Внизу в конюшне Гермос тут же увидел входившую слепую. Ее белые глаза
были обведены темными кругами, а правая рука забинтована. Темные волосы,
обычно такие  красивые,  гладкие  и  ухоженные,  сейчас  растрепались  и
свисали жалкими клоками, пятна крови покрывали одежду.
   Жалобы и недовольство еще отдавались эхом в конюшне, когда она  вошла
и собрала генералов на военный совет. Все глаза  повернулись  к  слепой,
все, кто стоял или сидел, тут же поднялись, чтобы дать ей пройти.
   Когда люди успокоились, теплая, полная иронии улыбка  искривила  губы
женщины.
   - Ну что ж, - хрипло начала она, - мы пережили ночь.  Благодаря  тем,
кто храбро остался на стенах, мы убили большее  количество  неприятелей,
чем им удалось сразить наших бойцов.
   Ответом были горячие аплодисменты.
   - А сколько убитых? - спросил какой-то карлик. - Я имею в виду  наших
естественно, - добавил он.  Первые  ряды  видели,  как  молодая  женщина
собирается с силами для ответа.
   - Пятьдесят три, - наконец  ответила  она.  -  Пятьдесят  три  и  все
лошади. По рядам прошла волна страха и скорби.
   - Но у противника почти кончились стрелы, по крайней мере, зажженные.
А у нас еще остались большие запасы. Теперь им  придется  отступать  под
градом наших стрел. Ночь была их, но наступающий день будет нашим.
   Отклик был не слишком громким, но ее  слова  явно  согрели  сердца  и
вселили в них хоть слабую, но надежду.
   - Сколько до них от стен амфитеатра?  -  спросила  какая-то  женщина,
стараясь перекричать шум голосов.
   - Они начали штурм с двухсот ярдов, под  прикрытием  первых  огненных
залпов прошли половину пути, а теперь двигаются по дюйму в час,  изредка
пытаясь прикрыться повозками, которые пропускают вперед.
   - Да мы им ноги отстрелим! - воинственно крикнул кто-то в толпе.
   - Это  верно,  -  рассмеялась  Мария.  Это  был  ее  первый  смех  за
долгий-долгий день и долгую-долгую ночь. - Они не  дойдут  до  стены.  Я
уверена, что не дойдут.
   - А какие у нас шансы? - спросил маленький мальчик с заячьей губой.
   Мария повернулась к ребенку и улыбнулась ему.
   - Уже лучше. У нас больше шансов, чем ночью, чем предыдущим вечером и
даже, чем позавчера. Если храбрые ребята, вроде тебя, смогут утром выйти
на сцену, чтобы собрать стрелы, которые еще сгодятся для боя, а взрослые
соберутся с духом и вступят в бой, то нам будет на что надеяться.
   И тут неожиданно раздался тихий хриплый голос Кукольника:
   - Вы  видели,  как  умирают  лошади.  Вы  видели,  как  умирают  ваши
товарищи. То же самое случится с вами, с  каждым  из  вас,  если  вы  не
передадите нам Марию. Как только она кажется в наших руках,  мы  оставим
вас в покое.
   Лицо Марии стало пунцовым.
   - Ублюдок! - прошептала она, разворачиваясь и расталкивая артистов.
   Слепая выбежала на  посыпанный  песком  пол  арены  и  несколько  раз
повернулась, сначала на север, потом  -  на  восток,  где  расположилась
армия Кукольника. Увидев, что в слепую никто не стреляет,  толпа  уродов
опасливо показалась в дверях конюшни. Мария через всю сцену поднялась по
лестнице к каменной стене. Ноги у нее страшно ныли, ведь  всю  ночь  она
буквально ни на минуту не присела. На стене она приблизилась к  молодому
стражнику, который терпеливо нес свою вахту,  сорвала  у  него  с  пояса
горн,  взобралась  на  стену,  подняла  инструмент  к   губам,   сыграла
воинственную и торжественную мелодию, а потом прокричала:
   - Ты подлый ублюдок! Только такой идиот, как ты,  стал  бы  атаковать
каменную арену огнем! Тем более арену, у которой давно сгорела крыша!
   Толпа уродов внизу на сцене  ответила  на  эту  реплику  громким,  но
испуганным смехом. Некоторые тоже решились прокричать свои угрозы врагу.
   - Вы тут уже всю ночь и утро, а я до сих пор  не  слышала,  чтобы  вы
постучали в нашу дверь!
   Теперь ответом был грозный рык армии, собравшейся внизу у стен. Мария
сделала жест мужчинам быстро подняться на стены и занять места лучников.
Когда десятки шагов застучали по камню, Мария снова закричала:
   - Вы всю ночь стреляли из луков, а убили только жалкую горстку  наших
бойцов. А теперь посмотрите, сколько ваших  товарищей  погибли  на  поле
брани. - Она довольно заулыбалась, когда  раздались  вопли  ненависти  и
скорби и беспорядочные стрелы полетели в каменные стены. Ни одна из  них
не достигла цели. - Возможно, если вы повыше задерете  головы  и  будете
подольше прицеливаться, то в кого-нибудь и попадете.
   В этот момент она сделала лучникам жест, чтобы они  начали  стрелять.
Туча стрел сорвалась со стен осажденного амфитеатра, и тут же  раздались
вопли боли и ужаса.
   - Вот ваш выбор! - закричала Мария, когда лучники  перезаряжали  свое
оружие. - Возвращайтесь домой к своим сыроварням,  иначе  вы  останетесь
здесь - Карнавал станет вам общей могилой.
   В подтверждение сказанному со стены снова сорвались меткие стрелы.
   * * *
   Трое мертвецов лежали под стеной на арене, когда вечером Мария обошла
посыпанный песком и политый кровью круг.
   Гро-об... Гро-об... Гро-об...
   Барабанный  бой  эхом  перекатывался  внутри  каменных  стен.   Уроды
сбрасывали камни на голову атакующим, поливали их  кипятком  и  потоками
стрел. На место каждого из убитых артистов тут же заступал его товарищ.
   Гро-об... Гро-об... Гро-об...
   Звук был ритмичным, скучным и четким, как биение сердца. Но на каждый
удар, каждое слово Кукольника уроды отвечали градом камней, которые  они
так предусмотрительно сложили на стенах.
   Гро-об... Гро-об... Гро-об...
   Кукольник был неутомим, как и артисты. Он все время  призывал  уродов
выдать Марию горожанам. После того как предложение прозвучало в  десятый
раз, слепая покинула круг арены и ушла в конюшню. Там стоял густой запах
пота,  мочи,  крови  и  страха.  Уцелевшие  овцы  блеяли  и  метались  в
отведенном им загоне, а  артисты  сидели  или  стояли,  прислонившись  к
каменным стенам.  Мария  пробилась  к  раненным  и  ослабевшим,  которые
стонали в углу помещения.
   - Где  оракул?  -  спросила  она  поднявшегося  ей  навстречу  урода.
Забинтованный старик ответил:
   - Он в самом конце конюшни. Теперь с ним осталась только одна жена.
   Мария кивнула и,  с  благодарностью  отказавшись  опереться  на  руку
старика, поковыляла в угол конюшни.  Стоны  раненых  и  жалобы  стариков
умолкали,  когда  Мария  проходила  мимо.  Она  уже  привыкла  к  такому
отношению со стороны товарищей,  слепая  жонглерша  стала  предводителем
отверженных,  она  поддерживала  их,  когда  тех  оставляла  надежда,  и
подбадривала, когда они одерживали победы.
   Наконец слепая добралась до места, где сидел оракул. Ей  не  пришлось
переспрашивать, где он, потому что его угол отделял  бархатный  занавес.
Отведя покрывало, последнее свидетельство былого богатства и мощи, Мария
услышала, как зазвенели маленькие колокольчики, возвещая о ее приходе.
   - Назад! Прочь! - раздался резкий женский голос. - Уходи отсюда!
   - Не могу, - сухо возразила Мария, входя в импровизированные покои. -
Вашему слепому вожаку необходимо зрение твоего мужа.
   - Ой, прости, благородный командир, - мелодично  отозвалась  женщина.
Это была Сатина. Она подбежала к Марии и опустилась перед ней на колени.
- Я думала, что за занавес пробралась коза.
   Сатина, вставая с пола, сделала Марии знак приблизиться к оракулу. Он
по-прежнему сидел в деревянном  ящике-кресле,  как  в  тот  день,  когда
Мария, Гермос и Моркасл приходили к  нему  в  поисках  убийцы.  Прорезь,
через которую можно было видеть его лицо, показывала лишь то, что  черты
его за последние дни поразило  еще  большее  безумие.  Глаза  из  черных
кругов отрешенно следили за полетом мухи.
   - Я не могу сражаться вместе с вами,  -  извиняющимся  тоном  сказала
Сатина. - Теперь я единственная его жена. Если я умру...
   - Мне нужен провидец, а не солдат, - ответила Мария.  Она  подошла  к
креслу оракула, опустилась на  одно  колено  и  подняла  слепое  лицо  к
восточному безумцу. Теперь  ее  уверенный  голос  превратился  в  слабый
шепот: - Мне нужно ваше слово, сэр.
   Положив ей руки на плечи, Сатина заставила ее встать.
   - Поднимись, мой генерал. Ты не должна опускаться на  колени  в  этой
грязи.
   Мария  повернулась  к  этой  очаровательной  женщине.  Глаза   слепой
наполнили слезы. Она глубоко вздохнула, взяла себя в руки, и черты  лица
окаменели.
   - Если он настоящий оракул, а не дешевый артист  или  безумец,  то  я
поцелую ему ноги, если услышу хотя бы слово. - Она снова понизила  голос
до шепота и схватилась за кинжал на поясе. - Я  не  уверена  -  что  мне
теперь делать. Раньше часто случалось, что слова приходили сами,  стоило
мне только открыть рот, но теперь... В голове у меня одна  пустота.  Она
звучит... она звучит, как смерть.
   Сатина положила нежную руку на высохшую кисть оракула.
   - Прости  нас,  великая  Мария,  но  оракул  не  произнес  ни  одного
пророчества с того дня, когда началась война, с той ночи,  когда  сожгли
дом Кукольника.
   Лицо Марии помрачнело.
   - Он отчаялся? Ты это имеешь в виду?
   - Нет, - ответила Сатина с неожиданным гневом. - Война покрыла его ум
туманом, затемнила его видение.
   Мария подошла ближе и коснулась костлявого колена старика.
   - Попроси его пробиться  сквозь  туман,  открыть,  что  за  ложь  там
спрятана! Я должна знать, что делать!
   Но до того, как Сатина успела попросить Марию убрать  руку  с  колена
оракула, старик начал конвульсивно содрогаться.  Спина  его  изогнулась,
голова стала биться в ящике, а лицо исказила гримаса боли. И  он  исторг
из себя несколько фраз, странных, безумных, лишенных смысла.
   С холодной окончательностью Сатина ответила:
   - Он не может пробиться сквозь туман.
   - Почему? - удивилась Мария.
   - Потому что туман - это  смерть,  -  веско  ответила  Сатина.  -  Он
спустился на землю, когда началась война, и до сих пор не поднялся.
   - Смерть? - спросила Мария, и кровь отхлынула от ее усталого лица.  -
Чья смерть? Его?
   Оракул снова содрогнулся, и слюна, слетевшая с его губ, попала  Марии
в лицо. Та отшатнулась и отерла щеку. Ноги провидца бились в  ящиках,  а
кресло  заходило  ходуном.  Сатина  внимательно  прислушивалась  к   его
бессвязному бормотанию, а когда спазмы стихли, произнесла:
   - Оракул говорит о своей  смерти,  о  моей,  твоей  и  сотен  уродов,
которые  собрались  здесь.  Когда  началась  война,   черное   покрывало
опустилось на весь Карнавал. Это покрывало над нами - над всей ареной.
   Мария покачала головой в отчаянии. Крики и стоны прошедших дня и ночи
до сих пор эхом звучали у нее в голове. Она подумала  о  Моркасле  -  он
умер. Она вспомнила Гермоса - своего милого, любимого великана.  Он  так
верил в своих богов из сказок, а Кукольник обратил их  в  зло  и  пытки.
Гермос  верил  Марии,  как  своим  богам,  а  она  оказалась  таким   же
предателем, как его Кин-са. Да, прежде чем ночь кончится,  великан  тоже
умрет.
   - Для нас нет спасения? Старик исторг какое-то односложное слово.
   - Нет. Нам некуда бежать, - перевела Сатина, качая головой. Глаза  ее
неотрывно смотрели на слепого генерала.
   Мария протянула к ней руки, ломая их в отчаянии.
   - Ну вот! - произнесла она. - Я ничего не могу сделать, чтобы  спасти
нас.
   Потом слепая поднялась. Сердце ровнее забилось в  груди,  а  к  щекам
вернулась краска.
   - Что мне теперь делать? Смотреть, как люди будут умирать?  Длить  их
страдания?
   И тут снова в вечернем воздухе прозвучал шепот Кукольника:
   - Отдайте мне вашего генерала. Спасите себя. Нам нужна она одна.  Она
затеяла войну, она втравила вас  в  это  сражение,  и  она  одна  должна
заплатить за все смерти.
   Мария выслушала все, что он сказал, но ее лицо не выразило  ни  одной
эмоции, как будто она была глубоко равнодушна к словам Кукольника. Через
несколько секунд она снова обратилась к Сатине:
   - Спроси оракула,  надо  ли  мне  принимать  предложение  Кукольника?
Действительно ли я спасу людей, если сдамся горожанам?
   Сатина внимательно смотрела в  лицо  слепой.  Несмотря  на  синяки  и
царапины, запекшуюся кровь  и  грязь,  черты  Марии  сияли  удивительным
благородством.
   - Я не могу задать оракулу этот вопрос, - ответила Сатина.
   - Спрашивай! - потребовала Мария.
   Женщина пала ниц, восхищенная храбростью слепой  жонглерши,  а  потом
встала на колени перед оракулом и прошептала ему  на  ухо  свой  вопрос.
Наступила  тишина,  которую  прерывали  лишь  ритмичные  удары  барабана
противника на улице. Вдруг лицо оракула неожиданно исказилось, с его губ
сорвался отрывистый крик, прорезавший всю людную конюшню.  Мария  ждала,
нервно теребя шейный платок.
   Наконец оракул успокоился. Сатина снова поклонилась Марии и сказала:
   - Если ты сдашься для того, чтобы спасти нас, оракул все равно  видит
лишь черное покрывало.
   Мария тяжело вздохнула.
   - А остальные? А все остальные? Они будут спасены?
   Сатина сжала зубы.
   - Он сказал, что видит черное покрывало вокруг тебя.
   И тут в конюшне раздался мужской крик:
   - Где Мария? Где она?
   - Я здесь, - отозвалась Мария. Голос ее слегка дрожал.
   - Иди скорее. Мы ждем тебя на арене.
   Лицо Марии помрачнело. Она  задернула  за  собой  бархатный  занавес,
скрывавший оракула от остальных артистов, и прежде чем успели  зазвенеть
колокольчики, снова стала генералом уродов.
   * * *
   Гро-об... Гро-об... Гро-об...
   Гермос глубоко вдохнул ночной холодный воздух, вглядываясь вдаль, где
солдаты били в огромный барабан. Его глаза обежали поле боя и колеблемую
ветром равнину.
   - Я не вижу их.
   Кривой человечек,  суетившийся  вокруг  великана,  ткнул  пальцем  во
что-то, скрытое в тени болот. Он полез в карман,  вытащил  оттуда  пучок
травы и начал жевать ее.
   - Они там. Еще одна армия. - И он выплюнул жвачку, как бы подтверждая
сделанное заявление.
   Гермос несколько раз моргнул и прищурился, чтобы рассмотреть то,  что
показывал ему кривой. Теперь и он увидел их - серые мундиры,  движущиеся
по  темной  земле.  В  любую  другую  ночь  Гермос  решил  бы,  что  ему
привиделось, что он принял кочки и заросли травы за головы и тела, но не
сегодня. Они сошли с дороги на востоке и сейчас двигались на запад  -  в
сторону Карнавала. Армия вдвое превосходила войско, которое  прибыло  из
Л'Мораи  накануне.  Первые  ряды  уже  выходили   из   зарослей   травы,
приближаясь к руинам ограды Карнавала. Теперь лунный свет уже  падал  на
второй и на третий ряды, уже показались четвертый и пятый.
   - Великий Кин-са...
   - Что происходит? - раздался встревоженный голос  Марии,  появившейся
рядом с Гермосом.
   Великан улыбнулся, опуская глаза на ее темную головку, а потом  снова
перевел взгляд на равнину.
   - Новая армия.
   Мария сделала несколько шагов к стене и обессилено оперлась на нее.
   - Откуда они? Ведь это не может быть еще одно войско Л'Мораи?
   - Не знаю, - отозвался Гермос и забормотал молитву.
   Кривой, прожевав очередную порцию травы, ткнул стрелой в горизонт.
   - Они сметают все палатки и идут прямо через сцены.
   Гермос кивнул, наблюдая за тем, как страшная  армия  сметает  все  на
своем неумолимом пути. Он снова посмотрел на Марию.
   Как будто почувствовав его взгляд, Мария сразу спросила:
   - Откуда они взялись? Л'Мораи не мог собрать еще одно войско. Они уже
согнали сюда всех мужчин и подростков.
   Кривой  опасливо  выглянул  из-за  стены,  подозрительно   осматривая
местность.
   - Не знаю.  -  Прежде  чем  он  заговорил  снова,  челюсти  проделали
несколько интенсивных жевательных движений. - Откуда бы они  ни  пришли,
но парни из Л'Мораи отходят от стены, а это неплохая новость.
   - Возможно, - заметил коротко Гермос.
   Только теперь зажженные факелы осветили лица  новых  бойцов.  Рты  их
были открыты,  и  из  зубов  торчали  пучки  травы.  Новые  войска  были
скелетами, на белых от врем