вою жизнь.
   Жон в два прыжка настиг чудище и нанес последний, смертельный удар  в
шею монстра. Лезвие глубоко вошло в плоть твари, фонтан крови брызнул во
все стороны,  капли  попали  на  лицо  Жона,  в  его  открытый  рот.  Он
передернулся и сглотнул с отвращением  эти  брызги.  Тварь  дернулась  в
последний раз и издохла.
   Он убил чудовище!
   Это  уже  не  игра.  Он  использовал  все  свои  умения  и  знания  с
хладнокровием, которого никак от себя не ожидал. Кровь твари  показалась
ему сладкой, он захотел  вновь  попробовать  ее  вкус,  захотел  надолго
запомнить странное ощущение.  Он  стер  капли  крови  с  лица,  облизнул
ладони.
   Как все здорово получилось!
   Как здорово он все сделал! Громкий смех Жона разнесся по лесу.
   Трое несчастных тварей, которых он оставил на  берегу,  услышали  его
хохот и осторожно приблизились к нему. Все еще смеясь,  он  помахал  им,
чтобы они подошли ближе и увидели поверженное им чудище.
   "Марков  никогда  не  узнает,  что  я  сделал",  -  подумал   Жон   с
облегчением. Он протянул кинжал получеловеку, подошел к реке, смыл кровь
с одежды и с рук. Покидая несчастных тварей, он знал, что вряд ли увидит
их когда-нибудь снова. Он даже не оглянулся в их сторону. Его мысли были
заняты гораздо более важными  вещами.  Он  думал  о  своей  силе,  своем
знании, о том, как может сделать их еще могущественнее.
   За ужином Жон сообщил монахам о своем решении.
   - Если это возможно,  я  хотел  бы  отправиться  в  Линде  как  можно
раньше...  пока  не  передумал,  -   сказал   Жон,   стараясь   казаться
неуверенным, хотя для себя все решил твердо.
   Мрачный Доминик посмотрел на него глазами полными скорби и указал  на
место рядом с собой. Жон с гордостью принял  приглашение.  За  едой  Жон
заметил, что все  пристально  наблюдают  за  ним.  Некоторые  -  даже  с
опаской. Другие неуверенно улыбались, как будто думали  о  том  будущем,
когда крепость по праву станет его единственным домом.
   Стражи многому научили его за те годы, что  он  провел  в  крепостных
стенах, но не научили почти ничему из  того,  для  чего  был  создан  их
Орден. Они сказали ему, что часовня - обиталище их бога, центр их  веры,
место, куда они смиренно не  смеют  заходить.  Все  остальное  -  тайна,
которую они не могут раскрыть  раньше,  чем  он  услышит  зов  -  приказ
присоединиться к их Ордену. Как-то он пытался вытянуть из них  побольше,
задавал бесчисленное множество вопросов. Но на  все  вопросы  ответа  не
получил. И он давно прекратил подобные расспросы.
   Хотя в крепости предстояло провести считанные дни, он решил разгадать
хотя бы некоторые из тайн монахов.
   Той ночью, когда Жон приготовился ко сну, Лео пришел в его спальню  с
обычной порцией напитка, который позволял спать без кошмаров.
   Джонатан влил в рот содержимое стакана,  но  большую  часть  жидкости
оставил под языком и сделал вид, что проглотил все вино. Как только  Лео
вышел, он выплюнул напиток в таз, потом прополоскал рот водой  несколько
раз - лекарство показалось ему более горьким, чем  обычно.  То,  что  он
видел прошлой ночью, не было сном.
   Он надеялся сегодня ночью выяснить, кого мог видеть.
   Несмотря на то что выпил вина  совсем  немного,  Жон  все  же  быстро
уснул. Может быть, он бы и вовсе не проснулся за  всю  ночь,  но  кто-то
тронул его за плечо - легко, как порывом ветра, и он  проснулся.  Голова
раскалывалась, во рту пересохло, а от мерзкого привкуса вина все  внутри
переворачивалось. Его тошнило.
   Жон встал, подошел к двери  спальни  и  обнаружил,  что  она  заперта
снаружи. Он колотил в дверь, пока не отбил кулаки. Никто не приходил.
   Остальные монахи отравились так же, как и он?  Он  распахнул  ставни,
посмотрел на крепостные стены, на  двор  -  темные  длинные  тени  башен
лежали на залитом лунным светом пустыре. Он никогда и не узнал  бы,  что
луна может светить так ярко. Он высунулся  из  окна,  насколько  мог,  и
увидел чудесный сверкающий шар полной луны, серые разводы  пятен  на  ее
поверхности. Он  не  мог  отвести  от  луны  взгляда,  глаза  его  сияли
серебряным светом, и тут вдруг он услышал  псалмы  Стражей,  доносящиеся
откуда-то  снизу,  из-за  крепостных  стен.  И  тут  же  донесся  мягкий
приглушенный звук - вопли боли и крики наслаждения.
   Это не были крики сов,  так  часто  раздававшиеся  среди  продуваемых
всеми ветрами разрушенных крепостных стен, и эти звуки не  были  рождены
его воображением, не приснились ему. Они были слышны на самом  деле,  но
Жон никак не мог понять,  что  это.  Он  слышал  эти  голоса  и  раньше,
когда-то давным-давно. Так давно, что не мог вспомнить.
   Он напряг слух. И крики, и пение доносились из часовни. Одна из  тайн
Стражей. Придет время, твердо сказал себе Жон, и он узнает, что же столь
истово охраняют монахи.
   К утру он уже позабыл, как долго просидел у окна, сколько раз пытался
открыть дверь своей комнаты. Он проснулся - кулаки накрепко  сжаты  так,
что ногти впились в ладони, кровь все  еще  сочилась  из  этих  глубоких
царапин. Колени его были плотно поджаты к груди, и он весь дрожал,  хотя
комнату заливал теплый свет утреннего солнца.
   ГЛАВА 10 "Честолюбие  моего  сына  поражает  -  так  же,  как  и  его
могущество. Он услышал мои слова, вне сомнения. Как приятно  знать,  что
меня услышали. Я было подумал рассказать ему, кто он такой на самом деле
и как его все время обманывают, предают, но все же чувствую - время  для
этой правды еще не  пришло.  Что  значат  еще  несколько  месяцев  после
стольких лет заточения!"
   * * *
   Через два дня, незадолго до полудня Жон и  Лео  вошли  в  Линде.  Лео
иногда наведывался в городок, и  обитатели  Линде  издалека  даже  могли
узнать его - он был известен как один из Стражей. Лео  не  хотел,  чтобы
кто-то связывал этого серебряноволосого юношу с  Орденом,  и  потому  на
этот  раз  постарался  изменить  свой  облик,  выбрав  роль   осанистого
странствующего проповедника.
   Он сумел полностью перевоплотиться и  теперь  важно  шествовал  перед
Жоном по улицам городка. Жон же вошел в Линде первый раз в жизни  -  все
люди вокруг были незнакомыми, - он смог бы узнать лишь Ивара  и  женщин,
собиравших ягоды на берегу.
   Он прижимал тощий мешок с одеждой к груди и во все глаза  смотрел  на
окружившие его раскрашенные маленькие домики, невиданные  раньше  цветы,
росшие вдоль дорожек, и жителей городка - взрослых и детей, которые  при
его появлении как один бросали свои занятия  и,  не  таясь,  глазели  на
странного юношу и мужчину в черной сутане с капюшоном.
   Даже войдя в трактир, Лео не скинул капюшон сутаны. Громким басом  он
поведал Андору, а заодно и всем посетителям трактира, что направляется в
Гхенну нести слово истины. Потом он спросил Андора,  не  сможет  ли  тот
оставить его сына у себя на это  время.  Когда  Андор  согласился  взять
юношу на работу, Лео высыпал горсть монет на стойку  в  счет  уплаты  за
первые несколько недель.
   - Ты не останешься до завтра? - спросил Андор.
   - Мое дело не позволяет расслабляться. День еще  не  скоро  кончится.
Лучше продолжить путь, - ответил Лео.
   - Ты должен успеть войти в Гхенну  до  заката,  иначе  тебе  придется
попусту тратить слова  истины,  проповедуя  голодным  хищным  зверям,  -
посоветовал ему один из завсегдатаев заведения.
   - Как будто потом его проповеди будут иметь смысл! Кровожадные  жрецы
Гхенны пожирают и человечью плоть, и людские души, - добавил сидевший за
тем же столом крестьянин.
   - Ты можешь решить, что они просто  издеваются  над  тобой,  -  мягко
сказал Андор. - Но они правы. Сомневаюсь, что нам доведется увидеть тебя
когда-нибудь снова.
   - Я всегда полагался лишь на удачу. Но все-таки не хочу брать сына  с
собой. Эти монеты - все, что у меня есть, - ответил Лео,  ниже  надвинул
капюшон и ушел, сказав Жону на прощание лишь короткое напутствие.
   Жон посмотрел ему вслед. Юноша остался совсем один  среди  чужаков  и
почувствовал, как дрожат руки. Он  спрятал  их  за  спиной,  прижался  к
стене. Что бы он сейчас ни сказал, эти слова прозвучат глупо, решил  он.
Жон молчал.
   Наконец к нему подошла Дирка, провела по лестнице наверх, в скромную,
уже приготовленную для него комнатку. Окно его спальни выходило на юг  -
вдали он смог различить горы, которые  так  хорошо  знал  и  так  крепко
любил. Он перевел взгляд на Дирку, остановившуюся в дверях. На  лице  ее
застыло странное, тоскливое выражение.
   - Я принесу тебе поесть, - промолвила она.
   - Ивар здесь? - спросил Жон. Он нервничал, и эти первые в  Линде  для
него слова прозвучали громче, чем ему хотелось.
   - Ивар? Нет, они с Андором давят вино. Он вернется к вечеру.  А  пока
тебе стоит отдохнуть.
   С  этими  словами  она  резко  повернулась  и  оставила   его.   Жону
показалось, что за дверью она будто смахнула что-то с глаз.
   Жон быстро разобрал свои вещи, положил одежду в шкаф. Потом сошел  по
лестнице вниз, обнаружив Дирку на кухне, где она готовила для него обед.
   - Я не устал, - сказал он, объясняя свое появление, и уселся за стол.
Пока Жон ел, он чувствовал на себе внимательный взгляд Дирки.  Когда  он
поднимал на нее глаза, она тут же  отворачивалась.  Вот  так,  наверное,
женщины ведут себя с мужчинами. Он решил понаблюдать за ней позже, когда
появится ее муж.
   Жон только закончил еду, как на  кухню  вошла  девушка  -  та  самая,
которую он спас в лесу.  Ее  руки  до  локтей  были  перепачканы  чем-то
багряным. На стареньком фартуке виднелись пятна  такого  же  цвета.  При
виде его она остановилась как вкопанная и спрятала руки за спину.
   - По-моему, красивый цвет, - сверкнув глазами, сказал он.
   Она залилась краской смущения.
   - Мне сказали, что ты здесь, но я не думала, что именно в этом месте,
- выдавила она наконец.
   - Джонатан, это моя племянница. Сондра.
   - Мы уже встречались, - сказал он и улыбнулся  девушке.  -  Может,  я
тоже могу помочь давить вино?
   - Жон, ты уже проделал немалый путь с утра, - сказала Дирка.
   - Я - не старик и не убогий, - резко ответил он,  потом  добавил  уже
мягче: - Я привык работать. Я хочу помочь.
   - Здесь тоже много дел, - сказала Сондра. - Можешь начать с того, что
поможешь мне готовить еду для работников.
   Они вдвоем отнесли еду, и Андор представил нового помощника мужчинам,
работавшим на прессе.  Помещение  заполнял  запах  сока  облачных  ягод,
сладкий вяжущий аромат, по которому можно было понять, сколь драгоценное
вино будет получено из этого сока.
   Мужчины за едой почти не разговаривали, настороженно посматривали  на
Жона. В городке, окруженном хищниками-людоедами,  полнящемся  рассказами
об оборотнях, незнакомым никогда не доверяли.
   Когда с едой было покончено, Жон помог  засыпать  ягоды  в  пресс,  а
Сондра прочистила решетку от косточек и мякоти.
   Двое мужчин вылили емкости со свежим соком в бочки,  а  Ивар  добавил
туда сахар и мед, чтобы сделать вино слаще и крепче. Как  только  ударил
вечерний колокол, мужчины ушли. Ивар, Сондра и  Жон  остались,  пока  не
выжали весь сок. Потом они поужинали на кухне.
   Закончив еду, Ивар удалился, оставив дочь наедине с Жоном. Девушка не
знала, о чем  говорить  с  этим  юношей.  Тут  она  почему-то  вспомнила
печальную историю своей родственницы, жившей когда-то в Тепесте.
   - У меня была тетка, красивая девушка, как мне рассказывали,  и  жила
она в Виткале, в Тепесте, - начала Сондра в полной тишине.
   Жон придвинулся ближе и приготовился слушать.
   - Когда пришло ей время выходить замуж, она решила,  что  хочет  свою
собственную свадьбу, а не общую для нескольких пар церемонию, как каждую
весну делали в Виткале. За  неделю  до  свадьбы  она  исчезла.  А  через
несколько дней пропал и ее жених. О них больше  ничего  не  слышали,  не
нашли никаких следов. Такое часто случалось в Виткале и Келли, но  здесь
- очень редко. Родители моей тетки обезумели от горя.  Однажды  ночью  и
они исчезли.  Считают,  что  их  утащили  из  трактира  звери-гоблины  и
сожрали, - сказала она.
   - Ты веришь, что эти существа способны на такие хитрости?  -  спросил
Джонатан, пытаясь развеять ее страхи.
   Она зажгла лампу и провела его в  большой  зал.  Там  дрожащей  рукой
указала на залатанный навес.
   - Звери залезли в трактир через эту дыру, - сказала  она  и  поведала
ему о Михале.
   - Твой отец - кол... Ну, он может управиться с этими тварями.  Ты  не
хочешь этому научиться? - спросил он.
   - Нет, - жестко ответила  она.  -  Его  дар  принес  моей  маме  лишь
несчастья. Из-за своего волшебства он должен был бросить ее.  Он  сделал
для нее все, что мог, оставил ей  денег  -  медные  монеты  превратил  в
золотые. Но когда она попробовала потратить их, люди Гундара  догадались
о колдовстве. Они забрали деньги, отняли все, что у нас было. А потом  в
отместку за папу запретили всем помогать ей. Хоть я была еще  маленькой,
я слишком хорошо помню, как умирала мама. Она умерла от голода.
   Сондра помолчала, потом добавила:
   - Не знаю, что может отец, но я не желаю ни его силы, ни его знаний.
   Ее боль была такой искренней, такой глубокой,  что  у  Жона  защемило
сердце.
   Чтобы отвлечь ее от мрачных воспоминаний, он  снял  с  гвоздя  лютню,
висевшую у двери трактира.
   - На ней часто играют? - спросил он, пробежав пальцами по струнам.
   - Никогда. Говорят, что Маэв - та женщина, что когда-то приютила твою
мать, играла. Отец приказал ей держаться подальше  от  трактира  еще  до
того дня, как я  появилась  здесь.  Арлетта  говорила,  что  они  раньше
дружили, но потом  что-то  случилось,  они  поссорились,  а  потом  отец
проклял ее. Маэв в  ответ  поклялась  отомстить  любому,  кто  осмелится
вернуть музыку в "Ноктюрн". Сама она часто поет по праздникам. Я никогда
не слыхала голоса лучше, чем у нее.
   - А ты знаешь какие-нибудь песни?
   - Немного. У меня, кажется, нет голоса, - ответила она.
   - А эту ты слышала?
   Он  заиграл  простую  мелодию,  запел  старую  печальную  балладу   о
целителе, которого обуяла гордыня, и он  решил,  что  может  стать  выше
богов, и начал оживлять мертвые тела. Боги разгневались и уничтожили все
то, что он любил,  оставив  ему  скорбное,  полубезумное  и  бесконечное
существование.
   Голос Маэв был красив, но он никогда не трогал сердце Сондры так, как
пение этого юноши. Когда он закончил, Сондра прошептала:
   - Я никогда не слышала такой прекрасной песни.
   Она погладила его по щеке кончиками пальцев.
   Пение разбудило Андора, он лежал с открытыми глазами рядом со  спящей
женой, слушая, как голос  Жона  рассказывает  о  страданиях  несчастного
колдуна. И вспышка молнии заставит вспомнить  ночь,  Когда  для  горя  и
страданий был рожден я, И гром заставит снова память возвращаться.  Лишь
стихнет гром, молю, чтоб смерть взяла меня,  Но  знаю,  что  ее  мне  не
дождаться.
   Андор  поневоле  вспомнил  те  кошмарные,  мучительные  годы  до  той
судьбоносной  ночи,  когда  явился  Ивар,  когда  появились  подвески  с
волчьими  головами.  Холодный  свет  луны  просачивался  сквозь  щели  в
запертых ставнях и будил в Андоре зверя - зверя, все еще  содрогающегося
при воспоминаниях о том, как он охотился  прежде,  дрожащего  от  памяти
восхитительного вкуса свежей крови.
   * * *
   На протяжении нескольких последующих дней Ивар  и  Джонатан  работали
вместе у винного пресса. Жон понимал,  что  его  испытывают,  и  поэтому
подчинялся всем приказам, неукоснительно исполняя все указания.  Наконец
в последнюю ночь, когда вино было в последний раз процежено и разлито по
бочонкам, в которых оно должно было выстаиваться, Ивар велел  спуститься
с ним в пещеру под гостиницей.
   - И захвати свою книгу заклинаний, - прибавил он.
   Нервно сжимая  книгу  обеими  руками,  Джонатан  спустился  вслед  за
седоголовым Иваром по винтовой лестнице. Никто из  них  не  проронил  ни
слова, Ивар молча указал юноше сесть на стул напротив  него  за  столом,
единственным столом в пещере. Помещение освещалось полудюжиной свечей  в
подсвечниках, и Джонатан положил свою книгу на стол между  ними.  Прежде
чем открыть книгу, Ивар провел пальцами по кожаному  переплету,  который
Жон  сделал  для  своего  главного  сокровища,  и  тщательно  исследовал
плетеные завязки. Учитывая то, как мало материалов было  в  распоряжении
юноши, работа удалась ему на славу. По всей видимости, ему нравилось это
ремесло.
   Первые  страницы  были  исписаны   замысловатыми   рекомендациями   и
магическими формулами, необходимыми даже для самых  простых  заклинаний.
Большинство из них были заклинаниями огня, и это не удивило Ивара.
   - У тебя так мало страниц в твоей книге, - заметил Ивар. - Неужели ты
собирался ограничиться таким малым объемом знаний?
   - Я боялся... - начал Жон, и  его  глаза  блеснули  янтарным  светом,
отражая пламя свечей.
   - Боялся?
   - Боялся показаться слишком  честолюбивым,  боялся  попросить  у  Лео
слишком многого. Он мог за это перестать меня учить.  Я  подумал  еще  о
том, что ты мог бы стать моим учителем, если я приду в Линде. Я так хочу
учиться дальше.
   Голос юноши звучал спокойно, но глаза заблестели, и Ивар подумал, что
он вот-вот заплачет. И хотя ему нелегко было вести себя строго и  сурово
с таким способным человеком, которому он к тому же был стольким  обязан,
Ивар продолжал напирать.
   - Лео объяснил, почему он не хочет учить тебя? - спросил он, стараясь
изгнать из своего голоса сочувственные нотки.
   - Да, он сказал, что, независимо от того, сколько я буду знать, я  не
смогу применять свои знания, не подвергая опасности себя и тех,  кого  я
люблю.
   - Он прав. В этих краях проще  всего  применять  не  слишком  могучие
силы. Стоит только обнаружить сколько-нибудь значительную власть, и сама
эта страна искорежит ее, заставит служить своим злым целям.
   - Тогда какой же вообще смысл учиться чему-то?
   - Благоразумие и осторожность должны стать частью  твоей  подготовки.
Ты должен научиться распознавать ситуации, когда можно пойти на риск,  -
это ее вторая часть. Мне приходилось применять  свои  заклинания,  чтобы
спасти жизнь невинному существу. И я сильно обязан тебе за тот риск,  на
который ты пошел, чтобы спасти Сондру.
   - Значит, ты будешь учить  меня?  -  в  голосе  Джонатана  прозвучала
надежда.
   Ивар никого не учил с тех пор, как Лео внезапно покинул его. Это было
огромное искушение, несмотря даже на то, что Ивар не сомневался - в свое
время он может почувствовать зов столь же внезапно, как почувствовал его
Лео много лет назад. Ивар подумал даже о том, что - может быть - в  этом
состоит его назначение. Должно быть, Стражи нуждались  в  том  обучении,
которое он мог дать их будущим товарищам. Если это  так,  то  он  должен
обучать юношу, двигаясь вперед как можно быстрее.
   - Никто в Линде, за исключением  Андора  и  его  семьи,  не  знает  о
существовании этой пещеры. Стоит тебе  проболтаться  -  и  я  не  только
прекращу заниматься с тобой, я сделаю кое-что и похуже. Пусть это  будет
первым пунктом нашего договора.
   - Обещаю, - сказал Жон, в его голосе послышались ожидание и надежда.
   - Твоя книга заклинаний будет храниться здесь или в твоей комнате. Ты
не должен никому ее показывать, не должен  даже  намеком  давать  понять
посторонним, что она существует. Это - второй пункт нашего соглашения.
   В этот раз Жон просто кивнул, боясь произнести хоть слово.
   - Все заклинания ты должен учить здесь. Можешь практиковаться  здесь,
но за пределами этой комнаты - только в моем присутствии. И  ты  никогда
не должен применять волшебство самостоятельно до тех пор, пока наш  курс
не будет закончен, за исключением тех случаев, когда тебе или другому ни
в чем не повинному человеку будет грозить смертельная опасность.  Это  -
пункт третий нашего договора.
   - Я согласен.
   - И наконец, ты не должен рассказывать никому, за исключением  членов
нашей семьи, о тех возможностях, которыми обладаю я или ты.
   Жон