пругу  быстрый
взгляд.
   - Если не можешь сдерживаться, ступай в другую комнату, Изольда.
   Эльфийка перестала  плакать  и  встала  с  кровати.  Каждое  движение
давалось ей с трудом - она была  на  последних  сроках  беременности,  -
однако Сот знал, что  слезы  ее  были  вызваны  отнюдь  не  тяготами  ее
положения. На безупречной щеке нежной эльфийки  красовался  лилово-синий
кровоподтек. Увидев его  снова,  Сот  внутренне  вздрогнул,  но  тут  же
одернул себя. Она заслуживала наказания за свое  упорство,  каковым  она
извела его вконец. Возможно, он просто ударил ее чересчур сильно, однако
что-то непременно нужно было предпринять.
   - Я не знаю, сколь долго ты сумеешь  выносить  самого  себя,  Сот,  -
сказала она, подходя к двери.
   Лорд Дааргардский  вскочил,  кипя  от  бешенства.  Слабое  раскаяние,
которое окрашивало его мысли минуту назад, сменилось неистовой яростью.
   С проклятьем он  схватил  со  стола  чернильницу  и  швырнул  в  свою
высокородную супругу. Она успела выскользнуть  за  дверь,  и  стеклянный
чернильный  прибор  с  силой   ударился   в   резное   дерево.   Чернила
расплескались по свежевыбеленным стенам, и на пол посыпался дождь мелких
стеклянных осколков.
   Резкий звук напомнил Соту хриплый смех проституток, которые  занимали
соседнюю с ним камеру в палантасской городской тюрьме.
   Он попытался успокоиться, однако  оказалось,  что  ни  о  чем,  кроме
убийства, он думать не может.  Карадок  помог  ему  избавиться  от  леди
Гадрии. Возможно, он сможет проделать то же самое и с Изольдой...
   - Боги!.. - простонал Сот громко, почувствовав отвращение к себе и  к
своим кровожадным мыслям. - Неужто я пал так низко?
   Ответ на этот вопрос он увидел на  противоположной  стороне  комнаты.
Ухмыляющееся отражение поглядело на него  из  высокого,  в  человеческий
рост зеркала, подаренного ему к свадьбе жрецом и его супругой.  Опальный
рыцарь почувствовал, как его  притягивает  к  этому  отражению,  он  был
словно загипнотизирован  человеком,  который  стоял,  казалось  ему,  по
другую сторону толстого стекла.
   Лицо его за последнее время исхудало  и  вытянулось,  вокруг  голубых
глаз залегли темные круги. Нечесаные волосы падали на широкие плечи. Усы
были давно не стрижены, они  обрамляли  рот,  однако  не  в  силах  были
прикрыть разбитой губы лорда. Эту рану он получил вчера, и отнюдь  не  в
битве. Как и остальные защитники осажденного замка, Сот в последние  два
месяца пил более обычного, тем более что вина оставалось гораздо больше,
чем питьевой воды. После очередной попойки с друзьями и  соратниками  он
поскользнулся на обледеневших ступенях лестницы и сильно ударился  лицом
о каменные плиты пола.
   Во всяком случае, так ему рассказали  наутро  друзья-рыцари.  Сам  он
почему-то не помнил этого момента.
   Плечи Сота поникли от усталости. Когда он не пил, он обходил  дозором
стены и проверял посты. Не то чтобы рыцари Соламнии могли  добраться  до
внешних стен замка - ущелье надежно преграждало им  путь,  а  всех,  кто
пытался наводить мосты, без труда удавалось отогнать стрелами, -  однако
каждую ночь они обстреливали Дааргардский замок горшками с зажигательной
смесью. Чтобы потушить пожар, требовалось немало времени  и  еще  больше
драгоценной воды, но все равно каждую ночь огонь уничтожал одно или  два
деревянных складских помещения.
   Лорд Сот понимал, что усталость, голод и скука были  самыми  главными
союзниками осаждавших. Рыцари под командованием сэра Рэтлифа стояли  под
стенами замка уже несколько недель, однако они почти ничего не достигли,
если, конечно, принимать во внимание материальный урон.  Холода  сковали
землю, и казалось, что замок сумеет  пережить  осаду,  однако  праведные
рыцари установили блокаду замка, и припасы стали таять не по дням, а  по
часам.
   Разочарованный и встревоженный лорд Сот потянулся  за  куском  ткани,
чтобы прикрыть зеркало, однако, когда его рука приблизилась к стеклу, он
увидел нечто такое, отчего его ярость разгорелась с новой силой.
   Все пальцы  правой  руки  оказались  покрыты  крошечными  чернильными
пятнышками, словно предвозвестниками какой-то страшной болезни. Любитель
опасностей и приключений, Сот никогда не думал, что ему  придется  вести
бухгалтерские и амбарные книги. Это была работа, за  которую  он  платил
жалованье Карадоку и остальным.  Однако  в  последние  дни  им  овладело
навязчивое стремление самому вести учет их скудных запасов еды и  питья,
которых становилось все меньше.
   Сот с отвращением потер  измазанные  чернилами  руки,  однако  черные
пятна никуда не исчезли.
   -  Из-за  них  я  превратился  в  презренного  писца,   счетовода   в
собственном замке! - прорычал Сот, швыряя скомканный платок под  ноги  и
набрасывая на зеркало тяжелую, плотную ткань.
   Он снова посмотрел на свои руки. В последний месяц эти пальцы гораздо
чаще сжимали кубок с вином или тростниковое перо, нежели  рукоять  меча.
Мерилом каждому рыцарю Соламнии предписывались ежедневные  упражнения  с
оружием, однако после суда над ним в Палантасе Сот почти  забросил  свои
тренировки. Впрочем, это был не единственный ритуал, который он перестал
отправлять. Например, рыцари Ордена Меча должны были поститься один день
в неделю, а Сот даже  не  мог  припомнить,  когда  в  последний  раз  он
добровольно пропускал трапезу. Перестал он следовать и правилам  Ордена,
регламентирующим  употребление  вина,  ограничивающим  азартные  игры  и
предписывающим рыцарское обращение с женщинами.
   Однако все это было мелочью по сравнению  с  тем,  что  Сот  перестал
возносить  молитвы   богам   -   могущественным   властелинам,   которые
покровительствовали всем рыцарям Соламнии. Хабакук, Кири-Ёлит и  Паладин
почитались хранителями Ордена. Идеалы,  воплощенные  в  каждом  из  трех
божеств, вдохновляли рыцарей на новые и новые подвиги  во  славу  добра.
Сот же не посещал замковой часовни с самого  начала  осады.  Паладину  -
покровителю рыцарей Розы, он перестал молиться с того дня, когда вступил
в тайную связь с Изольдой. Даже священные клятвы, которыми он  обменялся
со своей суженой в день бракосочетания, были произнесены  им  лишь  ради
соблюдения приличий. Если Паладин и услышал их, то это произошло  совсем
не потому, что Сот этого желал.
   Первым побуждением впавшего в немилость рыцаря было обвинить  Изольду
в постигших его несчастиях. Возможно, она  каким-то  образом  околдовала
его, заставив преступить  Кодекс  Чести  и  отринуть  Мерило.  Однако  в
глубине души он понимал, что это не  так.  С  самого  начала  осады  она
принялась упрекать его, моля обратиться к богам и испросить у них  знак,
предписывающий паломничество или аскезу. Только после этого  можно  было
молиться об отпущении совершенных грехов.
   - Изольда! -  вскричал  Сот,  выбежав  из  комнаты.  Эхо  его  голоса
пронеслось по анфиладе пустых комнат и вернулось к нему, однако никто не
откликнулся. Слишком часто за последнее время Сот  проносился  по  залам
своей твердыни в  поисках  супруги,  пьяный,  грязный,  в  развевающемся
плаще, и слуги хорошо усвоили, что в эти минуты лучше не попадаться  ему
на глаза.
   Он обнаружил Изольду в детской, где она механически  перекладывала  с
места  на  место  приданое  для  неродившегося  еще  младенца.  При  его
появлении она вздрогнула, и лорд устыдился страха, который он  вызвал  в
душе прекрасной эльфийки. Изольда боялась своего мужа.
   - Изольда, прошу тебя, - воскликнул Сот, падая на колени. -  Идем  со
мной в часовню, мы будем молиться богам. Я хочу  избавиться  от  бремени
своих грехов.
   Она подошла к нему и обняла. Он взглянул в ее лицо и увидел катящиеся
по щекам слезы. На фоне расплывшегося по ее  щеке  темного  кровоподтека
они казались каплями чистейшего серебра.
   - Помоги мне вернуть мою честь, - прошептал он, -  и  мы  вернем  нам
нашу жизнь, вернем нам наше счастье.
   Прошло  несколько  часов,  а  Сот  все  еще  был  в  часовне.   Запах
полированного дерева и пылающего в светильниках масла слегка кружил  ему
голову. Он сосредоточился на этих запахах и  очистил  свое  сознание  от
всего остального: от пятен света, что медленно плыли перед его закрытыми
глазами, от звука дыхания Изольды, которая стояла на коленях подле него,
от шороха  гобеленов  с  изображениями  священных  знаков,  от  горького
привкуса во рту. Гораздо сложнее оказалось отрешиться от боли в  коленях
и в спине, от голодного урчания в пустом желудке, однако  вскоре  и  эти
чувства погасли в его мозгу.
   "Боюсь  ли  я  обратиться  к  своему  божеству  после  столь  долгого
перерыва, проведенного в нечестии, боюсь ли открыть ему  душу,  покрытую
черными пятнами греха?" - спросил себя Сот  и  понял,  что  это  правда.
Осознав это, он прочел молитву и призвал Паладина в свое сердце.
   Огромный  метеор  величиной  с  гору  падал  с  голубого  неба.   Сот
почувствовал, как его опаляет небесный огонь, как его кожа  обугливается
и превращается в хрустящий пепел. Он хотел дышать,  но  дым  опалил  его
легкие, и боль раскаленной иглой вонзилась в его горло и  грудь.  Метеор
стремительно  приближался,  и  жар  становился  все  нестерпимее.  Перед
глазами Сота все поплыло, как в  тумане.  Затем  глаза  его  вскипели  в
глазницах, лопнули и потекли по обожженным щекам.
   В это время метеор упал на землю.
   - Только ты можешь предотвратить это, -  произнесло  что-то  в  мозгу
рыцаря. Голос показался ему исполненным понимания и любви,  он  успокоил
его мечущиеся в отчаянии мысли. Подобный голос мог  принадлежать  только
одному существу.
   - Это ад, который ожидает меня, о Свет Несущий? - с трудом  прошептал
Сот непослушными губами, которые всего лишь миг тому назад  потрескались
и почернели. Осмелившись открыть глаза,  он  обнаружил  себя  окруженным
чистым белым сиянием.
   - Когда-то ты был орудием Справедливости и Добра,  Сот  Дааргардский,
поэтому я пошлю тебя с миссией, - сказал Отец  Добра  Паладин.  -  Помни
лишь о том, что грехи твои столь же велики, как некогда были деяния твои
во славу Добра. Посему миссия твоя будет  неизмеримо  трудна,  и  только
обернувшись снова к Добру целиком и бесповоротно, можешь ты надеяться на
успех.
   В мозгу Сота возникло новое видение - то был образ  боговдохновенного
пророка из града Иштар, который произносил речь перед толпой  по  поводу
святого  праздника.  Он  стоял  в  обрамлении   стреловидной   арки   из
чисто-белого гипса и преувеличенно медленными движениями,  адресованными
тем, кто стоял в задних  рядах  людского  моря,  вздымал  к  небу  руки.
Поначалу Соту показалось, что  первосвященник  проповедует  собравшимся,
однако, сосредоточившись на его лице, лорд Дааргардский  понял,  что  он
словно лунатик бормочет что-то себе под нос. Руки его  были  обращены  к
небесам не раскрытыми ладонями в знак смирения, а обличающими перстами.
   - Как и ты,  Сот  Дааргардский,  первосвященник  изрядно  преуспел  а
борьбе со Злом на просторах Ансалона, -  сказал  Паладин  с  бесконечной
печалью в голосе. - Ныне же он назначил себя посредником между человеком
и  богами.  В  гордыне  своей  он  и  тысячи  его  последователей  скоро
потребуют, чтобы мы - стражи Добра - дали ему такое  могущество,  какого
достало бы для уничтожения всего Зла во всем мире.
   - Я должен помешать ему потребовать этого?
   Паладин вздохнул:
   - Да. Ступай в Иштар, Сот, и останови первосвященника. Он не понимает
законов  Равновесия.  Своей  попыткой   подчинить   своей   воле   столь
могущественные силы он уничтожит все, ради чего тяжко трудился всю  свою
жизнь.
   То, что величайший из богов Кринна поручает ему столь  величественную
миссию, потрясло Сота. Он, однако, сумел промолвить:
   - Я сделаю все, что ты ни потребуешь от меня, великий Отец Добра.
   - Ты будешь спасен, Сот Дааргардский, но это будет стоить тебе жизни.
   Видение первосвященника растаяло,  но  Паладин  еще  раз  предупредил
Сота:
   - Помни, что в  этом  деле  успех  важнее  чести.  Если  не  свернуть
первосвященника с пути гордыни, то все боги - те, что стоят за Добро,  и
те, что представляют силы Зла, равно как и божества Равновесия между тем
и другим, - все они ополчатся на мир смертных  и  накажут  его.  С  неба
упадет на град Иштар гора, как ты это только что видел.
   Сот почувствовал в себе боль и предсмертную муку тысяч людей, которые
погибнут,  если  предсказанное  свершится.  Он  понял,  что  весь  Кринн
неминуемо изменится - сместятся континенты, моря вскипят и покраснеют от
крови, а бесчисленное количество живых душ погибнет в пламени  небесном.
Страдания же тех, кто переживет катастрофу, будут ужаснее самой  смерти.
Один только первосвященник, и все....
   - Если ты потерпишь неудачу, Сот Дааргардский, то жребий  твой  будет
много печальнее судьбы первосвященника,  -  посулил  в  заключение  Отец
Добра.
   Сот снова  очутился  в  часовне.  Изольда  смотрела  на  него  широко
раскрытыми, испуганными глазами.
   - Я получил знак, я  знаю,  в  чем  заключается  Миссия  Паладина!  -
прошептал Сот, и его лицо разрумянилось от неподдельного волнения. - Мне
нужно немедленно ехать в Иштар. Сам  Паладин  доверил  мне  спасти  весь
Кринн.
   * * *
   - Сам Паладин облек  меня  властью  и  доверием,  -  повторил  Рыцарь
Смерти. - Сам Паладин...
   Азраэль выпрямился и стряхнул со спины хвою и комочки земли.
   - Как вы сказали, могущественный лорд? - спросил он. -  Какую  власть
дал вам Паладин?
   Впервые за несколько часов лорд Сот пошевелился.
   - А что ты вообще знаешь о Паладине? - строго спросил он.
   - Ничего, - гном выставил перед собой  ладони,  словно  защищаясь.  -
Просто вы только что пробормотали что-то  про  Паладина  и  про  власть,
которую он вам дал. Вроде бы это какой-то могущественный бог.
   Он снял со своих штанов клеща и раздавил его жесткими пальцами.
   - За всю свою жизнь я никогда не поклонялся никаким  богам,  хотя  по
временам мне становилось любопытно, какой злой дух дал мне  мою  силу  и
зачем ему понадобилось, чтобы я устроил в Бригалуре такой  переполох,  -
гном насмешливо фыркнул. - Смешно... Многие годы я  вовсе  не  думал  об
этом, и вот - на тебе! Собственно, воспоминания начали преследовать меня
с того дня, как я оказался в Форлорне.
   Сот приподнял голову:
   - Должно быть, в этих краях есть что-то, что заставляет  воспоминания
всплывать на поверхность разума. Странно... Даже то,  что  я,  казалось,
накрепко позабыл, теперь тревожит и мучает меня. Однако мне кажется, что
предотвратить это невозможно.
   Рыцарь Смерти умолчал о том, что  с  каждым  днем  он  вспоминал  все
больше и больше и что его воспоминания становились все  более  яркими  и
как бы рельефными. Когда-то он только приветствовал подобные  явления  -
они подстегивали его эмоции  и  разжигали  пожар  ненависти,  помогавшей
скрасить  однообразие  вечной  послежизни.  Теперь  же  память  начинала
причинять ему непривычную боль.
   Азраэль порылся в своей корзине и,  ничего  не  найдя,  отшвырнул  ее
прочь, оставив себе одно одеяло.  Вино  и  хлеб  давно  кончились.  Даже
продукты, отобранные им вчера у несчастного  путника,  были  съедены,  и
Азраэль жалел, что не ободрал с его костей мяса впрок.
   - Некоторые считают, что этим миром управляют какие-то Темные Силы, -
нарушил молчание гном. - Это не совсем боги, как утверждают  суеверия  и
слухи,  однако  им  нравится  мучить  несчастные  души,  попавшие  в  их
королевство. Может быть, эти злые  силы  пытаются  мучить  вас,  насылая
воспоминания? - он улыбнулся. - Что касается меня, то я не очень верю  в
какие-то безликие и бестелесные "силы", которые несут ответственность за
чье-либо затруднительное положение. Например, я сам виноват в  том,  что
оказался здесь. Я думаю...
   Рыцарь Смерти отвернулся, обрывая таким образом  дребезжащий  монолог
Азраэля. Со дня исчезновения Магды прошло уже три дня, и гном вел себя с
рыцарем все более открыто и искренне, словно почувствовав уверенность  в
том, что его место отныне навечно рядом с  Сотом.  Скрипучие  откровения
гнома подчас надоедали Соту, однако он терпел их хотя бы из-за того, что
они отвлекали его, не давая погрузиться в омуты собственной  памяти  или
слишком задумываться  о  судьбе  Китиары  Ут  Матар.  Кроме  того,  гном
оказался его единственным слугой.
   Оставшихся бессмертных воинов  Сот  вынужден  был  уничтожить  своими
собственными руками. Они подошли уже достаточно близко к замку Гунадоре,
и безмозглые мертвецы стали более капризны, повинуясь  приказам  Сота  с
явной неохотой. Они не пытались  напасть  ни  на  гнома,  ни  на  своего
господина, однако Сот решил, что доверять им больше нельзя.
   Не далее как вчера большой отряд  стражников  герцога  чуть  было  не
заметил их, и только потому, что скелеты отказывались скрыться  в  лесу.
Азраэль очень выручил Сота, сбрасывая рыцарей в кювет могучими  пинками.
Понимая, что встреча с другим патрулем всего лишь вопрос времени,  и  не
желая разрушить слабую надежду подобраться  к  замку  незамеченным,  Сот
почел за благо уничтожить рыцарей. С помощью гнома он вывел их на поляну
в  лесу  и  успел  зарубить  четверых,  прежде  чем  оставшиеся   начали
реагировать на происходящее. Оставшиеся двое попытались  сопротивляться,
однако  ни  Сот,  ни  Азраэль  не  получили  серьезных   повреждений   в
быстротечной схватке.
   И вот теперь Сот и Азраэль остановились  на  опушке  соснового  леса,
который с двух сторон примыкал к  заполненному  водой  рву,  окружавшему
замок герцога. Лишь только увидев  замок,  Сот  сразу  же  подумал,  что
Гундар - беспечный глупец. Только неумный человек мог позволить  густому
лесу вырасти так близко от стен своего собственного дома. Даже  несмотря
на широкий ров и высокие,  хорошо  охраняемые  стены,  лес  мог  служить
превосходным укрытием для подготовленного врага. Сам  Сот,  укрывшись  в
тени деревьев, без помех наблюдал за жизнью замка в течение суток.
   Замок Гунадора стоял на вершине насыпного холма. Передний  склон  его
был довольно отлогим, хотя слева он  превращался  в  отвесную  скалистую
стену. Справа и с задней стороны к замку подступал густой  хвойный  лес,
прекрасное укрытие для армии, которой бы вздумалось осадить замок. Стены
были сложены из крепкого темного камня, хотя зубцы  и  бойницы  лучников
были сделаны  из  какой-то  более  легкой  породы.  Вход  был  загорожен
квадратными  металлическими  воротами,  по  сторонам  которых   высились
сторожевые башни. Башни были также по углам и в середине  каждой  стены.
Широкий ров с грязной водой огибал стены замка по всему периметру, и  на
темной поверхности лениво покачивались белесые, раздутые трупы. Время от
времени жирное спокойствие неподвижной воды нарушалось какими-то гибкими
щупальцами, которые сверкали на солнце и тут же скрывались обратно.
   Сам замок состоял из двух  массивных  башен,  одна  из  которых  была
приземистой и широкой, а вторая вздымалась высоко в небо. Рядом  ютились
еще  какие-то  одноэтажные  строения,  чьи  остроконечные   крыши   едва
виднелись  за  бастионами.  Ворота  прикрывались  массивной  решеткой  с
шипами, и это было единственным местом,  через  которое  в  замок  могли
проникнуть званые гости или посетители. Сегодня решетка была поднята,  а
перед воротами толпились оборванные крестьяне, со страхом  взирающие  на
мертвые тела, свисающие с крыш сторожевых  башен,  и  на  нечеловеческие
тени, мелькающие в бойницах и просветах между зубцами.
   - Они пришли платить налоги, - пояснил Азраэль, проследив за взглядом
Сота. - Герцог продержит их перед воротами всю ночь,  если  придется.  В
ворота за раз пропускают всего две дюжины, чтобы его люди могли за  ними
присматривать.
   - Тогда мы войдем в замок  сейчас,  пока  солдаты  заняты  толпой,  -
ответил ему Сот.
   Затем он указал гному  на  участок  каменной  стены,  где  наполовину
погруженная  в  вонючую  воду  виднелась  ржавая  решетка,  прикрывающая
какое-то отвер